Опубликовано в журнале Звезда, номер 3, 2023
ПУШКИН И МОРЕ
О значении для России пролива Зунд, соединяющего Балтику с большим морем и миром, мы недавно писали (Что пьянило Пушкина? // Звезда. 2022. № 11). Но в связи с чрезвычайной важностью мореплавания и контактов с просвещенным Западом возникает резонный вопрос: а плавал ли Пушкин? Впрочем, он некорректен, моряки избегают слова «плавал»… Пловцом Пушкин был отличным, однако нас интересует иное: бороздил ли он море на корабле?
Бороздил. Впервые — на бриге «Мингрелия» с Раевскими, в ночь с 15 на 16 августа 1820 года, идя из Феодосии в Гурзуф. Более того, он и был сослан из бурлящей Одессы в северную глушь именно из-за тайной морской отлучки в Николаев! Впечатления об этом плавании он использовал в «Сказке о царе Салтане», и она вкупе с некоторыми фактами дает основания полагать, что это было не единственное посещение Николаева поэтом.
Между прочим, Николаев тогда превосходил Одессу блеском и значением! В нем располагались штаб Черноморского флота и управление севастопольского и николаевского военного губернатора (эту должность традиционно занимал главный командир Черноморского флота и портов), он являлся главным центром военного кораблестроения и средоточием высшего света новообретенных южных земель. Недаром Пушкина неудержимо тянуло туда!
Известной жемчужиной у моря Одесса стала лишь после 1834 года, когда новый главный командир Черноморского флота и портов адмирал Михаил Лазарев наконец-то выполнил указ императора Николая I от 1829 года о выселении из стратегического Николаева евреев… Эти, как сейчас говорят, релоканты и создали ту яркую Одессу, какой она вошла в историю, сама при этом породив множество историй. Умный адмирал Грейг, предшественник исполнительного Лазарева, исполнение этого указа всячески задерживал.
Но вернемся к Пушкину. Известно, что во время южной ссылки, в июле 1823 года, его перевели из Кишинева в Одессу в канцелярию генерал-губернатора Новороссийского края М. С. Воронцова, а уже 31 июля 1824 года он был сослан в Михайловское, подальше от моря. Также имеется много свидетельств того, что Пушкин пропадал на кораблях ЧФ, пил с моряками и ночевал у них. О чем еще говорить, если он стрелялся на дуэли с командиром одесской военно-морской гавани капитаном 2-го ранга А. Ф. Сильво, которого затем вывел под именем Сильвио в повести «Выстрел».
Так вот, командиром яхты-брига «Утеха» (яхта главного командира Черноморского флота и портов вице-адмирала А. С. Грейга) был капитан 2-го ранга Егор Васильевич Зонтаг, американец из немцев по происхождению (Джордж Сайкс Зонтаг), женатый на русской писательнице Анне Зонтаг, племяннице В. А. Жуковского. С 23 по 26 сентября 1823 года «Утеха» стояла в Одессе, и Е. Зонтаг, чья супруга была приятельницей поэта, а сам он, несмотря на многолетнюю службу в российской армии и флоте, не слишком хорошо понимал местные реалии, по всей видимости, предложил Пушкину посетить Николаев.
Обстоятельства тому способствовали: все южное начальство 26 сентября убыло в Тульчин, где Александр I проводил смотр 2-й армии. Однако установился штиль, и в делах Адмиралтейства отмечено, что «Утеха» прибыла в Николаев только 8 октября. Время поджимало, и у Очакова Пушкина и Каролину Собаньску, спешившую к царю, свезли на берег, оттуда на перекладных они 1 октября 1823 года прибыли в Николаев, и она уехала в Тульчин, а Пушкин у Анны Зонтаг дожидался «Утеху».
Итак, Пушкин пенил морские волны. Однако в Зунде не бывал — на Запад его не пускали. Да, собственно говоря, статья наша и не о нем. Эта преамбула должна стать крючком для улавливания внимания читателя, но… Но многие предки и родственники поэта с морем были связаны гораздо более и Зундом хаживали! В сущности, дворянский мир России был тесен, несмотря на огромность империи.
Приведем же примеры зундских записей, упоминающих о родственниках и Пушкина, и начнем с наиболее ранней.
КАПИТАН ФЕДОР ПЛЕЩЕЕВ И ФРЕГАТ «НАДЕЖДА БЛАГОПОЛУЧИЯ»
14 сентября 1764 года Feodor Pleschtschejeff шел из Петербурга в Ливорно. Вез железо, воск, пеньковые канаты, 37 544 фунта табака, юфть, парусину, льняную ткань, мех горностая и прочих товаров на 4345 далеров. Уплатил огромную пошлину 1111,5 далера и 12 скиллингов плюс 4 далера Fyrpenge, «огневых денег», то есть маячного сбора.
5 сентября 1765 года Fedor Cleschejeff возвращался домой. В реестре груза указаны 303 107 фунтов кампешевого и 9700 фунтов бразильского дерева, сахар, испанская сельдь, индиго, шелк-сырец, олово, свинец, сыр, оливковое масло, испанское и итальянское вино, а также на 2496 ригсдалеров прочего товара. Пошлин и сборов уплачено 765,5 далера и 12 скиллингов — снова немало.
Это был весьма примечательный рейс, которому недавно взявшая власть в свои руки Екатерина II уделяла такое внимание, что в «Материалах для истории русского флота» (МИРФ) ему посвящено больше места, чем любому иному вопросу! Совершался он на корабле, построенном специально, и все это указывает на несомненные таланты моряка, которому доверили командование им. Был это Федор Степанович Плещеев. В 1764 году он получил чин капитана 1-го ранга, назначен командиром 34-пушечного фрегата «Надежда Благополучия» и послан в Средиземное море под коммерческим флагом с товарами тульского купца Ивана Владимирова.
С великим вниманием отнеслась императрица к просьбе провинциального купца о помощи в отправке товаров за границу! 29 сентября (по ст. ст.) 1763 года Адмиралтейств-коллегия получила высочайший указ: для учреждения торга между Петербургом и Средиземным морем изготовить специальный фрегат «до 250 ластов (около 500 тонн. ― Ю. К.) о 30 пушках со всем к нему принадлежащим экипажем и с добрыми надежными и искусными морскими офицерами, а к тому, для безопасности от морских на Средиземном море разбойников, и приличною военною командою. Но понеже обыкновенный военный фрегат по внутреннему своему составу поднять не может толикаго числа груза, коликого теперь компания требует…»
Строительство императрица велела вести за счет казны, содержание фрегата и прочие расходы она для первого опыта также повелела отнести на казенный счет. Она тщательно готовила поход и составляла подробнейшие инструкции для Плещеева: как себя вести с властями посещаемых стран, как оберегаться от пиратов, как вести журнал плавания, в каких долях вносить пошлины за казенные и купеческие товары. Перед уходом фрегата в рейс она даже распорядилась, чтобы ввиду известной в Европе дороговизны командиру и офицерам выдали не в зачет годовое жалованье.
Главной целью плавания была, однако, не коммерция, а рекогносцировка. Предписано было делать гидрографические планы: «Где будут при портах или случится приставать к каким берегам и островам жилым или пустым, сколько возможно стараться ему описывать обстоятельно и сочинять планы, но оное описание делать с осторожностию, чтоб на себя какого подозрения никому не подать; на крепко ж наблюдать при входах в порты положения мест и портов, флюкса и рефлюкса, и возвышение воды где насколько фут бывает, а промеры глубины при какой воде примечать».
Очевидно, Екатерина, готовясь к войне и задумав ударить по Оттоманской Порте с тыла, из Средиземного моря, решила разведать обстановку и подыскать порт для базирования и снабжения флота. Им и стал Ливорно в Тоскане. Вскоре там будут базироваться русские эскадры, атакующие турок из вод, которые те считали совершенно безопасными. Эти эскадры внесли весомый вклад в победу в войне 1768—1774 годов.
Попутно получили ценную информацию о влиянии южных вод на корпуса кораблей. Всего полгода фрегат пробыл на юге, а осмотр показал, что доски обшивки сплошь источены морскими червями. Императрица приказала всю обшивку снять и, после обследования оной и изучения малоизвестных в России паразитов, сжечь. После чего решили корпуса кораблей, направляемых в Средиземное море, дополнительно обшивать дубовыми досками с прокладкой из овечьей шерсти.
По возвращении Федор Плещеев в 1766 году командовал кораблем «Святой Евстафий» в эскадре контр-адмирала Андерсона, а затем и другими кораблями. Участвовал в должности флаг-капитана при адмирале Спиридове в Архипелагской экспедиции, для которой торил путь на указанном выше фрегате, и 24 июня 1770 года геройски погиб при взрыве «Евстафия» в Чесменском сражении.
Что же касаемо родственных с Пушкиным связей, то, видимо, был он двоюродным братом Екатерины Никифоровны Плещеевой, прапрабабушки Пушкина. Эти фамилии связаны через Юрия (Георгия) Алексеевича Ржевского (1674—1729), стольника, губернатора Нижегородской губернии, женатого на Екатерине Плещеевой, с которой имел много детей. Причем большинство сыновей пошли во флот, а три дочери вышли замуж за моряков.
Прасковья, к примеру, была супругой капитан-лейтенанта Ф. В. Чаадаева, брата деда философа П. Я. Чаадаева. А Сарра (1717—1801) вышла замуж за капитана в отставке Алексея Федоровича Пушкина. Их дочь Мария и есть бабушка «солнца русской поэзии». Дельвиг вспоминал: «Она-то, без сомнения, была первою воспитательницею будущего поэта… Она выучила его русскому чтению и письму». Считается, что именно ей посвящены строки Пушкина:
Люблю от бабушки московской
Я толки слушать о родне,
О толстобрюхой старине.
ГЕНЕРАЛ-АДЪЮТАНТ РЖЕВСКИЙ
Но пора нам бросить взор в Эльсинор (Хельсингёр), на брега Зунда, где располагалась таможня! Из двух с лишним миллионов записей в Sound Toll Registers, то бишь таможенных регистрах (журналах) Зунда, на капитанов с русскими фамилиями приходится не более тысячи, а самих этих фамилий и вовсе немного, около четырех-пяти десятков. Ибо, естественно, некоторые шкипера не раз и не два хаживали этим проливом, и, к примеру, на трех капитанов Тульевых приходится в сумме более 120 записей, а на идущего за ними Е. Кончака — 29. Впрочем, колоритная фамилия Кончак скорее половецкая — удивительно прочна связь времен! Довольно и того, что портом приписки судна шипмастер (шкипер) указывал Петербург.
Малое количество записей вызвано тем, что в отличие от военного флота, которому уделялось большое внимание, до торгового мореплавания у России руки долго не доходили. Поэтому среди ее капитанов, записанных на таможне (а отмечались там, понятное дело, «купцы», коммерческие суда) попервах идут командиры линейных кораблей и фрегатов: великая нужда понукала привлекать к перевозке товаров боевые корабли.
Так, первая запись о российском шкипере сделана 6 ноября 1724 года: военный гукор «Кроншлот» шел из Ревеля в Бордо под купеческим флагом и под командой лейтенанта Василия Шапкина. Кстати, не знай я, кого искать, мог и не опознать его в загадочном Barklius Schajeken! Но об этом толковом и решительном лейтенанте (был он, между прочим, двоюродным братом Алексея Макарова, человека тихого, однако важного и влиятельного — кабинет-секретаря Петра I) я уже писал в военно-морском сборнике «Гангут», поэтому перейдем к иной фамилии. Она поставила поначалу в тупик, как и громкий чин-звание бравого моряка. Речь о General Adjutant Regewsky.
Оказалось, что таможенники Зунда так записали Владимира Ржевского. Был он из дворянского рода, восходящего к Рюрику, и воевода Родион Ржевский пал в Куликовской битве. Что любопытно, Иван Никитич Ржевский в 1601 году ездил послом в Копенгаген, стоящий, как известно, у входа в Зунд. Впрочем, иные источники утверждают, что послом в Данию был Иван Степанович Ржевский…
Но к делу. Оно заключалось в том, что с 15 июня по 12 сентября (по ст. ст.) 1776 года 40-пушечный фрегат «Северный Орел» под командой капитана 2-го ранга Т. Козлянинова совершил переход из Кронштадта в Средиземное море. Он был флагманом эскадры, состоявшей из переоборудованных под перевозку товаров 32-пушечных фрегатов «Павел», «Наталия» и «Григорий» (командиры капитан-лейтенанты Николай Скуратов, Федор Мосолов и Евстафий Одинцов), шедших под купеческим флагом, «имея только по 8 пушек и половинное число команды; остальныя пушки были зарыты в песчаный балласт, и в суда погружены купеческие товары: железо, кожи, воск, икра, парусныя полотна и лен».
В регистрах Зунда они оставили записи от 11 июля 1776 года: Nicolay Skuratoff шел из Петербурга в Ливорно, Astaffie Odintzoff и Teodor Marsaloff — в Константинополь. Скуратов вез 600 скиппундов полосового железа, воск, лен, юфть, парусину и пр. Skippund (shippound) — мера веса = 20 Lispund = 320 фунтов = 158,7 килограмма. По другим сведениям, 1 shippound равен примерно 149 килограммам.
Пошлина составила солидную сумму 508,5 далера плюс 4 далера «огневых денег». На борту фрегата Одинцова имелось 600 скиппундов полосового железа, столько же пенькового каната, тальк, 900 рулонов парусины, 828 штук фламандского полотна и др. Пошлина 243,5 далера 12 скиллингов. Мосолов вез то же самое, пошлина 249 далеров.
Да, товара много, но назад возвращались с пустыми трюмами в балласте: Россия остро нуждалась в боевых кораблях на Черном море, вот и замыслили провести туда фрегаты под видом коммерческих судов. Попутно везли экипажи для малых фрегатов, купленных в Архипелаге в 1770 году и ждавших в Ливорно. Капитан-лейтенант Федор Ушаков (будущий лучший флотоводец России) принял командование «Святым Павлом» (26 пушек), а командиром «Констанции» (24 или 22 пушки) стал генерал-адъютант Владимир Ржевский. На обратном пути они оставили в Зунде следующие записи: «1—5—1779 Fedor Uchacoff St. Petersborg Livorno — St. Petersborg»; «6—5—1779 General Adjutant Regewsky St. Petersborg Middelhavet — St. Petersborg».
Генерал-адъютант… Звучит пышно, но «Констанция» была невеликим кораблем, и надо бы разобраться с этим казусом. В Российской империи этот военный чин ввел Петр I для лиц, состоявших старшими адъютантами при царе, генерал-фельдмаршале и «генералах полных». Согласно указу царя от 3 (14) августа 1711 года, первыми его генерал-адъютантами стали Ягужинский и Девиер.
В дальнейшем чин трансформировался в свитское звание, для получения которого необходимо было иметь военный чин не ниже 4-го класса, то есть быть генерал-майором, а на флоте контр-адмиралом (в 1762—1764 годах капитаном 1-го ранга). Всего при Петре I известно 9 генерал-адъютантов, при Анне Иоанновне — 10, Елизавете Петровне — 11, Екатерине II — 25.
Однако экскурс в историю чинов и званий прояснил не все. Да, известно, что как раз в те годы Владимир Ржевский состоял в адъютантах при своем дяде вице-адмирале Сенявине, но в списке генерал-адъютантов Российской империи его нет. Как бы то ни было, а фамилию он носил известную не только по анекдотам и в дедах имел самого Наума Сенявина, первого русского адмирала! Отцом Владимира был Матвей Васильевич Ржевский, капитан флота, женатый на Федосье, дочери вице-адмирала Наума Акимовича Сенявина. Который как-то имел бурное дело с одним генерал-адъютантом…
Наум Сенявин не раз ходил Зундом. Так, в августе 1715 года царь отправил его на корабле «Страфорд» в Англию и Голландию с поручением купить пушки и шлюпки, нанять матросов и людей, «которые в воду ходят под колоколом», и привезти «огородные деревья» и семена. В апреле 1716 года он вторично посетил Англию, а затем отправился в Копенгаген, где принял в команду корабль «Девоншир» и фрегат «Самсон». И там у него вышло крупное столкновение с Девиером, любимцем Петра. Сей генерал-адъютант (самого царя!), придя на корабль Сенявина, сделал резкие замечания на его счет и был им за это жестоко избит. Девиер жаловался кабинет-секретарю Макарову: «Можно сказать, что никакой шельмы, который достоен ругания, не можно так ругать, как он надо мною делал, я лежал более недели на постели, что поворотиться от побой не могу».
В январе 1719 года царь вновь отправил Сенявина за границу, в Гамбург, поручив ему принять в команду корабль «Рандольф» и яхту, подаренную прусским королем, и доставить их в Россию. Когда капитан гамбургского военного корабля отказался салютовать им, заявив, что «не знает русского флага», Сенявин выстрелил ядрами из трех пушек по его вымпелу. Затем сражался со шведами и по случаю заключения Ништадтского мира 22 октября 1721 года произведен в шаутбенахты (контр-адмиралы). Петр был весьма доволен, по заслугам введя русского в ряд иностранцев, занимавших высшие чины в российском флоте. Да, лихой был дед у генерал-адъютанта Ржевского!
Увы, в Черное море фрегатам Ржевского, Ушакова и прочих командиров пройти не удалось. Недоверчивые турки щупами нашли в трюмах спрятанные в зерне пушки, и, хотя молчание таможенников удалось купить, а скандал замять, в Босфор они русские корабли не пропустили. Странно, что организаторы экспедиции не предвидели такого афронта. Ведь даже таможенники Зунда, далекие от острых проблем русско-турецких отношений, отлично понимали, что имеют дело с военными кораблями, для которых груз и купеческий флаг служат лишь маскировкой, потому и внесли их командиров в журналы с указанием воинских званий.
Что касается нашего героя, то 15 февраля 1776 года определен он был адъютантом к своему дяде вице-адмиралу А. Н. Сенявину, но лишь 1 января 1782 года произведен в капитаны 2-го ранга, а значит, генерал-адъютантом вряд ли мог быть и на таможне Зунда указал этот чин лишь для пущей вящести.
Но мы забыли главное! Матвей Васильевич, отец Владимира, был внучатым племянником упомянутого Юрия Ржевского, и, стало быть, если я не запутался в родственных связях, наш генерал-адъютант приходился Пушкину троюродным дядей.
ДОН ЭСТЕБАН ЗАГРЯЖСКИЙ
Испанскую экспедицию, которая должна была установить торговые отношения с Испанией и заложить основы российской купеческой компании на паях (акционерной) по аналогии со знаменитыми европейскими Вест-Индскими компаниями, царь Петр готовил долго и трудно. Затея, однако, не удалась, торговля не пошла, компания не получилась, и 20 сентября 1727 года Екатерина I указом «О небытии Консулам в Гишпании и во Франции» подвела черту: «Указали мы, по доношению из Сената, консулам в Гишпании и во Франции не быть, и для того их оттуда отозвать и велеть им быть в С.-Петербурге немедленно».
Но прошло полвека, и 30 сентября 1781 года в Кадис проследовал Stepan Sagriafskoy из St. Petersborg. Наладились, значит, связи с Гишпанией, и торговать, похоже, научились. Вез Степан 500 скиппундов полосового железа и более 818 скиппундов пеньки. Уплатил 175 далеров пошлин и сборов.
Как же транслитерировать эту фамилию? Не Загряжский ли вел корабль? И какой? Фамилия известная, разветвленная, и Наталья Николаевна Пушкина-Ланская также родом из Загряжских, да и Лев Сергеевич Пушкин, родной брат поэта, был женат на Елизавете Загряжской. Имелись среди них и капитаны, и вряд ли они, дворяне, командовали торговыми судами. Так и оказалось. В МИРФ приводится «Рапорт командующего фрегатом „Богемия“ капитана Загряжского адмиралтейств-коллегии, 1781 года октября 18».
В нем капитан рассказывает, как 9 октября, идя к английскому берегу, по вине лоцмана чуть не потерял фрегат на банках у берегов Голландии. Для облегчения пришлось вылить за борт 50 бочек пресной воды, но другие тяжести выбрасывать на стали, опасаясь проломить фрегат. Очевидно, груз он вез буквально тяжелый и в шторм опасный — не полосовое ли железо, один из главных предметов русского экспорта? Пушечной пальбой вызывали помощь с берега (сделав 200 выстрелов!), но баркасы с лоцманами помочь не смогли, и в итоге, проведя в штормящем море четверо суток среди мелей, фрегат сам с огромным трудом проскочил в порт Флесинген, где встал на ремонт.
Все же груз в Испанию Загряжский доставил, и вторая запись от 17 июня 1782 года касается возвращения Estevan Sagriafskoy из Кадиса в Ревель с грузом 127 ластов (примерно 250 тонн) соли.
Поиски в родословных дали мало сведений, степень родства с Пушкиным установить не удалось, и завершу знакомство с этим моряком информацией из РГАВМФ. В деле «Фрегат „Богемия“ 1781 и 1782 гг.» упоминается капитан-лейтенант Загряжский (Ф. 870. Оп. 1. Ед. хр. 1536). Генеалогический же сайт скупо сообщает, что отчество он носил Васильевич, имел чин капитана 1-го ранга и умер до 1829 году.