Опубликовано в журнале Звезда, номер 3, 2023
* * *
Я переставил, налив стакан,
две чайные розы в пустой графин:
имена их кончались на «цзы» и «ян»,
а начинались на «ван» и «линь».
Две чайные розы кивали мне
головами, как древние мудрецы,
и казалось, что истина не в вине,
а в чем-то на «сюй» или даже «ци».
И хоть никогда не играл я в го
и не вникал в «Канон перемен»,
две чайные розы цвели для того,
чтобы и я не пенял на тлен.
БИАРРИЦ
Лишь однажды в раю этом Боговом
на своем оказавшись веку,
я входил в одну воду с Набоковым,
кролем медленным плыл на боку.
Шли бессменные волны забвения
из Атлантики на South East
и не помнили русского гения:
он тогда был еще гимназист.
Словно яблоко с дерева райского,
буй качался вдали на волнах…
Вынес я из залива Бискайского
хлад на сердце и соль на губах.
ЭНДШПИЛЬ
Когда мои накопятся года
и кончится нетрудная дорога,
я, если повезет, увижу Бога,
в которого не верил никогда.
С усмешкой на меня посмотрит Бог,
а я скажу, приподнимая плечи:
«В моей игре ты был фигурой речи,
но я тобой пожертвовать не мог!»
АМЕРИКАНСКИЙ РОМАНС
Кирстен
Цвет обоев? Ну пусть голубой,
водянистый, как на акварелях.
Я люблю просыпаться с тобой
по утрам в придорожных мотелях.
По душе мне походный уклад
жизни в комнатах не для элиты:
зависали здесь Бонни и Клайд,
ночевал Гумберт Гумберт с Лолитой.
Hit the road[1] — и в воду концы!
И никто не найдет, где начала.
Бесконечных дорог беглецы,
игроки и бойцы криминала.
День за днем, без путей запасных
приближались они к эпилогу.
Мы совсем не похожи на них,
но глядим, как они, на дорогу.
* * *
Толпятся звезд молочные стада.
И ни в одном из будущих столетий,
ни на одной распаханной планете
не встретимся мы больше никогда.
Но если вдруг… То на мгновенье, словно
обязаны по гроб земным страстям,
друг другу в лица поглядим любовно
и разлетимся по своим смертям.
ЦИКАДА
Кричит цикада исступленно,
как будто знает, что она
без ведома Анакреона
кузнечиком подменена.
То Ломоносов, своенравен,
пришел в словесность без сапог —
а в сапогах вбежал Державин
и тоже совершил подлог.
То просвещенный Львов и Гнедич
с подстрочника перевели
и стрекуна из птичьей снеди
в любимцы муз произвели.
И, к небожителям причастный,
парнасский попирая склон,
заржал кузнечик голенастый,
как скачку выигравший конь.
Но не чета цикада прочей
чешуекрылой мошкаре —
она слепой личинкой в почве
всю жизнь готовилась к заре.
А выпадают ей на деле
за все подземные года
четыре летние недели
и тьма — теперь уж навсегда…
Порой густого звездопада,
не замолкая до утра,
кричит забытая цикада.
Она — отчаянья сестра.
В ОКРЕСТНОСТЯХ БАЗЫ ВОЕННО-ВОЗДУШНЫХ СИЛ В ШЕФЕРДФИЛДЕ, ЗАПАДНАЯ ВИРДЖИНИЯ
Вопрос первостепенный — быть иль
не быть на свете нам с тобой —
решает летчик-истребитель,
ныряя в бездне голубой.
Ему зачтется в Шефердфилде
учебно-боевой полет.
А мы глядим, над речкой сидя,
на медленный водоворот.
За барабанной перепонкой
установилась тишина —
и смерть не грохотом страшна,
а этой сумрачной воронкой.
ОДНОПОЛЧАНЕ
Они смеялись, водку пили,
пирог встречали на ура
и жен, шутя, производили
в почетные ефрейтора.
Я с детства помню тесно сжатых
в застолье в праздник всех живых
вeселых гвардии-сержантов
и офицеров боевых.
Они огонь прошли, не тужась
карьеру сделать на войне, —
и если вспоминали ужас,
то лишь с собой наедине.
Попертый вон из генералов
за то, что всех их уберег,
полковник там под звон бокалов
спокойно доедал пирог.
* * *
Отныне не будет небес
ни ночью, ни утром без
Венеры и Марса — они
будут и днем видны.
И дней не будет иных,
кроме дней Турбиных.
О ДРЕВНИХ ТИРАНАХ
У древних греков были все
тираны поголовно мелки:
они вращались в колесе
кровавых дел своих, как белки.
Любовь — народу, прочим — страх,
чеканный профиль — на монеты…
Спокон веков при их дворах
кормились крупные поэты.
И каждый Ивиков журавль
был окольцован — вероятно,
чтоб не забыл, где жировал, —
тяжелым перстнем Поликрата.
* * *
Душа моя мобилизована
была — мне снилось — без возврата:
легко откликнулась на зов она
нездешнего военкомата.
В своем задумчивом достоинстве
ничуть не понеся урона,
она сгодилась в светлом воинстве
на должность рядового дрона.
Не помню, в мураву ли, в небо ли
душа стремилась к темной цели,
которой у служивой не было,
пока она держалась в теле.
НА ЗАКАТЕ
По небу, спящему вдали
и вечному пока,
как царства по лицу земли,
проходят облака.
Над лесом ливень прошумел,
побил пшеницу град:
проплыли облако-Шумер
и облако-Аккад.
Близ звезд оседло-кочевых
горит закат, кровав,
как след слоисто-кучевых
и перистых держав.
[1] Дать ходу (англ.).