Главы из книги
Опубликовано в журнале Звезда, номер 3, 2023
БУНТ НА КОРАБЛЕ
После того как партия «Демократический союз» (ДС) провела митинг против засилья коммунистов на I съезде союзных депутатов, свой митинг провела уже милиция — 9 апреля на Дворцовой площади собрались работники МВД. Организатором митинга был замполит из Управления Николай Аржанников, незадолго до того награжденный медалью «За безупречную службу». Явку обеспечила рассылка телетайпограммы о том, что сотрудникам милиции категорически запрещается появляться на Дворцовой площади в соответствующий день, где какие-то нехорошие милиционеры собираются на митинг. Если бы это была шифрограмма от начальников начальникам, на площади было бы пусто, но распоряжение пришло в дежурные части и стало широко известно. Посмотреть, что там будет, пошли все, кто был свободен от службы и, конечно, начальство из Управления, которое, не смешиваясь с толпой, кучковалось отдельно, в начале Миллионной (тогда еще Халтурина) улицы. Хотя среди митингующих был, например, и районный начальник Василий Травников, будущий депутат РФ и стойкий демократ. В общей сложности участниками митинга стала почти тысяча сотрудников МВД, бо`льшую часть составлял сержантский состав. На одном из лозунгов было написано: «Не хотим быть бульдозерами на исполкомовском топливе!»
Отмитинговав (и прогнав с трибуны затесавшихся туда членов ДС), участники подписали и передали своему руководству петицию с требованиями. Поскольку одного листа не хватило (там поместилось только 92 подписи с указанием фамилии и должности), понадобился второй, где оказалось еще 97.
Позже копию подписанной петиции получили также депутаты Союзного съезда — Юрий Болдырев, Александр Щелканов и Алексей Левашов.
В списке требований первыми были политические реформы, создание независимых профсоюзов милиции, вывод милицейских служб из подчинения исполкому и передача контроля депутатам. И лишь потом — дифференцированная оплата труда, предоставление полноценного жилья сотрудникам, материально — техническая оснащенность, распространение на милицию законов о труде.
О бунте стало известно в ЦК, в КГБ, в министерстве — из Москвы приехала грозная инспекция. Разделившись на три части, она обработала каждого подписанта. Без явных угроз, соглашаясь с требованиями, обещая довести их до высшего руководства, опытные демагоги вынудили снять свои подписи почти всех подписантов. Отказались только пять офицеров — Н. Аржанников, И. Кучеренко, И. Денежкин и еще двое. Тех, кто снял свои подписи, не тронули.
Ну а упрямцев через несколько дней вызвали на партийные собрания, чтобы исключить, а затем уже и уволить. Получилось не с каждым. Председатель специальной партийной комиссии В. Авдонин выступил первым и заявил, что в действиях Кучеренко и Денежкина нарушений партийной дисциплины нет. Скандал!
— Как нет? — восклицает первый секретарь райкома.
— Да так!
И далее — ссылка на Горбачева, его слова о необходимости перемен, гласности и активности. Текст резолюции митинга действительно во многом совпадал с речами генсека. А дальше за каждого смутьяна встала не только его партийная ячейка, но и общее партийное собрание, а на предложение исключить из КПСС поднялся шум, из зала послышались предложения: наградить!
Прения свернули, стали голосовать. В зале, где сидело более 400 человек, за исключение проголосовали 13. В протоколе записали 17. Позже заместителю начальника РУВД и будущему депутату съезда Игорю Михайловичу Кучеренко объяснили: в зале было 17 начальников, чтобы потом никто не стал выяснять, почему же и в руководстве не было единства, число подправили. Но то, что смутьяны остались членами КПСС, не помешало их увольнениям.
А еще через несколько дней Николая Аржанникова выдвинули кандидатом в народные депутаты. От двух коллективов.
Но прежде в ЦНИИ робототехники, куда он приехал на назначенную заранее встречу с избирателями, внезапно появились пятеро в штатском, взяли его под руки и увезли на милицейской машине в отделение. Там Николаю объяснили, что он арестован «за попытку проникновения на охраняемый объект».
В состав утвержденных кандидатов на союзный съезд прошли все назначенные обкомом партийные и советские руководители, но безальтернативности обеспечить все же не удалось. Так, на конференции, которая все-таки состоялась, за Аржанникова проголосовали 159 из 180 делегатов. Тут из ГУВД в окружную избирательную комиссию поступил донос из политотдела, где было сказано: «По своим морально-политическим качествам и в связи с изложенным тов<арищ> Аржанников недостоин баллотироваться кандидатом в народные депутаты».
Окружная избирательная комиссия, ссылаясь на этот документ, отказала кандидату в регистрации, тем самым нарушив закон о выборах. После протеста совета трудового коллектива Центральная избирательная комиссия вынуждена была свое решение изменить. Н. Аржанников был зарегистрирован кандидатом на союзный съезд, но на выборах его соперник, следователь Николай Иванов, оказался популярнее.
В борьбе за голоса избирателей партийная номенклатура, чекисты и пригретые ими националисты не стесняются в средствах. Так, на редактора журнала «Нева» Бориса Никольского ополчились все. На станции метро «Чернышевская» националисты раздают листовки: «Отдадим свои голоса за еврея и члена горкома КПСС Никольского!» Его выступление на телевидении идет в эфир во время показа самого популярного тогда сериала «Рабыня Изаура», статьи в газетах об «инфернальном» ДС сопровождаются фотографиями Никольского, на его избирательном участке разъезжают милицейские машины и через динамики агитируют за ставленника обкома КПСС.
Но бесполезно: рядом с «проверенными» кандидатами оказались и Никольский, и Юрий Болдырев, и Анатолий Собчак, и целый ряд других, разных, не всегда лучших, но не номенклатурных людей. Они стали депутатами, причем с большим отрывом от назначенных. Так, Болдырев получил 74 %, а Собчак 76 % голосов тех, кто пришел на выборы. А вот партийных и советских начальников Питер «прокатил», включая даже начальника военного округа. Это не изменило общего соотношения сил на будущем съезде, но было ударом для обкома. И неплохим подарком для Горбачева, у которого появился повод для чистки наших городских, партийных кадров.
ПЕРВЫЙ СОЮЗНЫЙ СЪЕЗД
Март 1989-го. В Берлине рушится залитая кровью, разделившая Германию 100-километровая бетонная стена. В Праге уже идет «бархатная революция» и отменена руководящая роль компартии.
А в южных провинциях Союза все по-другому. Еще в феврале 1989 года начались волнения в Абхазии, которая захотела отделиться от Грузии. В местной гудаутской газете появилось открытое письмо, где утверждалось, что абхазы — изгои у себя дома, что происходит грузинизация, что вместо автономии Абхазии нужна независимость. В Тбилиси демократы и националисты тоже думают о независимости, но отпускать абхазов с их курортами, пляжами и морскими портами не хотят. Несколько грузинских национально-демократических движений уже готовят свое общество к борьбе за отделение от Союза, а претензии Абхазии трактуются ими как «рука Москвы».
В это время в Питере только что закончилась компания по избранию депутатов СССР. Новые правила регистрации кандидатов позволили выдвигать их как от коллективов учреждений и предприятий, так и от общественных организаций, причем с возможностью выдвижения нескольких кандидатов. Казалось бы — свобода. Но не тут-то было.
Треть кандидатов сразу назначалась непосредственно высшими органами общественных организаций. 100 представляли КПСС, 100 — государственные профсоюзы, 75 — ВЛКСМ, 75 депутатов — от ветеранов войны и труда, 75 депутатов — от Комитета советских женщин, 35 депутатов — от АН СССР, 58 депутатов — от колхозов, 40 депутатов — от потребительских обществ, 10 депутатов — от Союза архитекторов и т. д.
Все они избирались на собраниях, под контролем коммунистов. Иные формы — такие как сбор подписей и т. д. — не предусматривались. Между выдвижением и попаданием в избирательный бюллетень кандидат должен был пройти еще дополнительное сито на окружном предвыборном собрании, где окончательное утверждение проходило опять под чутким руководством партийных функционеров. То же самое делалось и на территориальных участках: там списки кандидатов составлялись в райкомах и обкомах КПСС. Альтернативная агитация не допускалась, да и негде ей было появиться: ведь ни одна газета не рискнула бы дать слово «критиканам» — поэтому она, естественно, выплеснулась на улицы, в клубы и залы собраний на предприятиях. В народе зрело понимание необходимости реформ, и начало избирательной кампании 1989 года дало неожиданный для ленинградских властей результат: среди выдвиженцев от трудовых коллективов оказались лидеры Народного фронта Марина Салье, Петр Филиппов, Юрий Нестеров, Геннадий Богомолов.
Так, за Марину Салье отдали голоса 269 из 313 работников Института геологии, где она работала, а кроме того, ее поддержали еще в восьми (!) научных и проектных институтах. И это притом что она прямо заявляла, что народ должен вернуть себе власть, что мы свидетели и участники революционной ситуации, что при избрании будет добиваться пересмотра Конституции и приведения ее в соответствие со Всеобщей декларацией прав человека.
Но окружные избирательные комиссии вычистили из списков большинство демократических кандидатов, чем вызвали мощный массовый протест. Так, была провалена кандидатура лидера клуба «Перестройка» Петра Филиппова. Окружкомы, пытаясь оставить в бюллетене для голосования только первого секретаря ленинградского горкома КПСС А. Герасимова, довели накал собрания до того, что прямо на трибуне от сердечного приступа умер протестовавший выборщик.
Из 1500 округов в 399 «выбирали» одного из одного, половина из них — секретари республиканских ЦК. Еще 435 назначенных депутатов от КПСС, профсоюзов, женсоветов и ветеранов были «верными ленинцами». По социальному составу работники высококвалифицированного умственного труда, не занимавшие чиновных постов, составили 10—12 %, рабочие, колхозники и простые служащие — около 20 %, а чиновники — управленцы верхнего, среднего и нижнего звена — 65 % от общего числа депутатов. Интересно, что все руководство КГБ ушло в тень и от выдвижения на союзный съезд уклонилось.
Часть демократов все-таки прорвалась на съезд через избрание в общественных и научных организациях Москвы. В конце июля в московском Доме кино проходит первое собрание Межрегиональной депутатской группы. Но Ю. Афанасьев, Г. Бурбулис, Б. Ельцин, Г. Попов, А. Сахаров, Ю. Черниченко, Л. Абалкин, Н. Шмелев, Э. Панфилова, В. Пальм, присоединившиеся к ним А. Собчак и Г. Старовойтова, вместе со всеми избранными демократами, составили только десятую часть этого протопарламента.
Члены КПСС — 87 % депутатского корпуса. При этом ярые противники реформ составляют около трети, остальные — «болото», колеблющееся в зависимости от ситуации, но значительно чаще в «охранительную» сторону.
Союзные депутаты начали свою работу в мае. Ход Первого съезда народных депутатов транслируется по телевидению и радио. Половина населения, бросив все занятия, ловит каждое слово из Большого Кремлевского дворца. Я, кочегаря в подвальной котельной, сижу на пороге, где через транзисторный приемник можно услышать, что происходит в Москве. С удивлением слышу, как кто-то из депутатов, выступая, говорит:
«Народ выше партии! Наш съезд выше съезда партии. Верховный Совет выше ЦК партии! Конституция выше Устава партии. Партия функционирует в рамках Конституции, разработанной представителями народа. И это определяет наши приоритеты».
«Ну слава богу! — наивно думаю я. — Вот он — глас народа, наконец-то!»
Все разговоры только о съезде, появляется анекдот о бабушке, которая спрашивает внучку, отчего та плачет? Ребенок показывает на папу: «А он все говорит маме — съест, съест!»
Начало у съезда было необычным: председатель Центризбиркома, зачитав протокол о признании полномочий съезда и поздравив «партию» с доверием народа, остановился, перебирая свои бумаги. Тут на трибуну, никого не спросясь, выбежал депутат и врач из Прибалтики Вилен Толпежников и предложил съезду почтить память погибших в Тбилиси. Зал, сочтя выступление разрешенным, послушно встал.
А дело было в том, что еще в апреле грузинская молодежь вышла на площадь перед Тбилисским обкомом. Поводом послужило обращение абхазской автономии в Москву с предложением изменить статус на республиканский. Абхазский сепаратизм грузины расценили как московские козни против их собственного сепаратизма. День за днем шел бессрочный митинг: речь там уже шла не только об абхазах, но и своей независимости. А привыкшая к беспрекословному подчинению партийная элита в оцепенении и ужасе боялась выйти к своему народу. Срочно созванная конференция партактива обязала своих делегатов образумить смутьянов. Проголосовали, но ни один «активист» не стал выполнять партийное задание.
Тогда, по просьбе ЦК Грузии и с одобрения московского Политбюро, началось усмирение. Были использованы 2550 советских солдат, шесть бронетранспортеров, восемь боевых машин пехоты, дубинки, газ. Руководство акцией поручили генералам Родионову, Ачалову и Лебедю. Последний позже рассказывал о том, что солдаты, стоя на подступах к площади, долго терпели оскорбления и град камней, были раненые, а потом было решено (кем?) захватить окружавшие и запиравшие площадь самосвалы, в кузовах которых был щебень. По его версии, возникла паника, и толпа сама себя подавила. При этом, умалчивая о своей роли и защищая генерала Родионова, он отмечает «желание самоутвердиться» у генерала Ачалова.
Погибло 19 демонстрантов, из них 16 женщин, ранения саперными лопатками получили 21 человек, госпитализировано с отравлениями газом и травмами еще 290 человек.
9 апреля Петроградское отделение ДС вместе с обществом «Иберия» провело митинг солидарности с грузинским народом, очевидцы рассказывают о случившемся, но людям еще не верится, что это возможно.
Проявленная жестокость тормозит всех сепаратистов лишь на короткое время, страх еще есть, но и теневые республиканские элиты, и демократические движения понимают: дарованной независимости или автономии — не жди, а значит, с этим режимом им не по пути. Теперь дело только за моментом, когда надсмотрщик отвернется или ослабеет.
Начало работы съезда показало, что большинство его участников не готовы к самостоятельному политическому мышлению и психологически не настроены на перемены. За кулисами съезда референты Лигачева и Лукьянова проводят инструктаж среди депутатов, а те захлопывают выступления сторонников реформ. При выборах председателя Верховного Совета, только ради создания прецедента альтернативности, свою кандидатуру выдвигает рядовой депутат Оболенский, его выдвижение поддерживает Собчак, указавший на то, что наличие беспартийного кандидата, даже если он и не будет избран — хорошее начало для новой избирательной практики. Горбачев, испугавшись конкуренции, уклонился от оценки ситуации, за включение в список альтернативной кандидатуры проголосовали только 800 участников съезда. Так стало понятно, какую долю составляют те, кто способен к самостоятельной политической позиции.
Общая численность съезда — 2250 депутатов. Вскоре начинается формирование фракций. Создается Межрегиональная депутатская группа (МДГ), численность демократов колеблется от 200 до 400 человек. Уже после съезда они выбирают себе 5 сопредседателей (за Б. Ельцина — 144, за А. Сахарова — 69 голосов). В противовес демократам формируется активная группа «Союз», ее численность будет расти от 400 до 700 человек, остальные — колеблющееся «болото».
С первого же дня Андрей Сахаров пытается внедрить в сознание депутатов необходимость решений по комплексу фундаментальных реформ. Это:
— отмена конституционной нормы о монополии КПСС на власть (6 ст.);
— передача всей полноты власти Советам;
— законодательное закрепление альтернативности всех выборов;
— свобода печати;
— законы о земле и собственности;
— новый союзный договор, по которому страна должна стать конфедерацией свободных республик.
Его системный, не оставляющий лазеек подход к радикальным реформам вызывает злость номенклатуры, которая ищет повод для расправы. В разговоре с журналистом академик, осуждая войну в Афганистане, неосторожно повторяет утверждение канадского журнала о том, что советское командование зачастую приказывало бомбить расположение своих же войск, если те попадали в окружение и могли сдаться в плен. Эти слова публикует «Комсомольская правда».
Тогда на академика науськивают депутата-инвалида, участника афганской войны, и он по бумажке зачитывает обвинение Сахарова в клевете на армию, в желании «разорвать священное единство армии, народа и партии» и заканчивает призывом бороться за «Державу, Родину, Коммунизм». Зал аплодирует и встает, а затем начинается шельмование «отщепенца». Сидя у телевизора, я смотрю на то, как этот благородный и мужественный человек, несмотря на злобные крики, пытается объяснить, что уважает солдата, который выполняет свой долг, но считает афганскую войну преступлением по отношению не только к афганцам, но и к собственным солдатам. Я вижу на экране тупые, перекошенные лица. Ю. Афанасьев метко характеризует их как «агрессивно-послушное большинство». Сахарова сгоняют с трибуны.
Горбачев вертится, как уж на сковородке, пытаясь соблюдать приличия в отношении к меньшинству и не ссориться с большинством, которое должно избрать его в председатели Верховного Совета. Что и происходит, но он упускает шанс получить всеобщую поддержку. Депутата Оболенского подобострастное большинство не допустило даже до включения в список кандидатов, а Горбачев, боясь, что появится и кандидатура Ельцина, промолчал.
Едва ли не единственным действительно важным результатом первого съезда стало создание депутатских комиссий по расследованию апрельских событий в Тбилиси. Результаты будут оглашены на следующем съезде: несмотря на утверждения партийных чиновников о насилии толпы в отношении солдат, депутатская комиссия нашла потом только двоих получивших травмы военнослужащих. Доклад о случившемся сделал А. Собчак, восходящая политическая звезда.
Но (по настоянию А. Лукьянова) после А. Собчака на трибуну вышел военный прокурор А. Катусев. Член МДГ, депутат из Омска А. Минжуренко вспоминал потом:
«Демонстративно-показательным, как мне представляется, явилось поведение депутатов-консерваторов во время выступления военного прокурора, докладывавшего результаты расследования тбилисских событий. Ничто не остановило агрессивно-послушное большинство в его разнузданности, даже упоминание о жертвах среди мирного населения от действий военнослужащих Советской Армии, разгонявших митинг с помощью саперных лопаток. Выступление прокурора, выдержанное в необъективном, обвинительном и даже иронично-издевательском тоне по отношению к демонстрантам, получило полную поддержку аудитории. После наиболее „удачных“ выпадов в адрес тбилисцев обязательно раздавались бурные аплодисменты, а из зала неслись грубые оскорбительные антигрузинские реплики, встречаемые взрывами смеха. В итоге сложилась отвратительная атмосфера какой-то погромной травли одного из народов, входящих в состав „нерушимого“ Союза. Понятно, что для грузин находиться в этом зале дальше было невыносимо. Они поднялись и пошли к выходу. Зал проводил их улюлюканьем и угрожающим ревом. Вслед грузинской делегации летели обидные пошлые выкрики и ржание. Помню, как я вскочил с места, бросился вдоль нашего ряда к наиболее беснующимся депутатам-омичам и заорал (в зале было так шумно, что нужно было именно орать): „Что ж вы делаете?! Да что ж вы делаете?!“ Раскрасневшийся от возбуждения и крика депутат Ермолаев в ответ мне нарочито резко закричал: „Танками их, танками!!“ — „Да вы же так весь Союз разгоните! Танками! Что ж вы делаете?!“ Тут я увидел, что кто-то и из членов МДГ пошел к выходу в знак протеста и присоединился к ним. Оставаться в зале не было сил…»
А. Д. Сахаров, который тоже участвовал в депутатском расследовании, на вопрос журналиста отвечал так:
«Это действительно была карательная операция. Жесточайшая карательная операция против митинга, который выступал под лозунгами, не кажущимися мне во многом правильными, но это не имеет значения. Это был вполне конституционный митинг. И расправа, которая была произведена, не имеет конституционных оснований.
Много ужасного было. Например, применение саперных лопаток против людей. То же самое было ранее в Алма-Ате и других местах. И вершина всего — применение отравляющих веществ. Это настолько не укладывается в сознании, что выглядит как какая-то провокация (использовался не только газ „черемуха“, но и гранаты с газом CS).
Разобраться до конца в том, кто давал команду на местах, было невозможно. Мы можем строить только догадки. Во всяком случае, мы знаем, что МВД возражало против введения войск. И среди тех, кто настаивал на приглашении войск, был второй секретарь ЦК Грузии, человек Москвы. Как всегда, второй секретарь — человек Москвы».
Может быть, именно поэтому наказания за случившееся не понес никто, даже решение депутатов просмотреть видеозапись, которая в ту страшную ночь была сделана КГБ, так и не было реализовано.
Но позже запись все-таки увидели в Питере. Вот, как писал в своей книге «Цена свободы» депутат Ленсовета А. Винников:
«Поздно вечером, когда, как обычно, началась самая популярная телепередача „Пятое колесо“, ведущая Бэлла Куркова вдруг объявила о том, что сейчас перед ленинградцами выступит народный депутат СССР Анатолий Александрович Собчак. После короткой вступительной речи Анатолия Александровича экран вдруг потемнел, в его углу замелькали цифры хронометража, и все увидели плохо освещенную площадь перед зданием правительства в Тбилиси.
Это были кадры той трагической ночи, снятые КГБ Грузии из окна одного из домов, выходящих на площадь. Качество съемок было не очень хорошее, и Анатолий Александрович пояснял происходящее. Несмотря на позднее время, площадь была полна народу. Около десяти тысяч человек. Никакого волнения, люди стояли и молились. Но вот слева вдоль улицы начинают двигаться четыре бронетранспортера. Толпа приходит в движение, пропускает машины, но вслед за ними идут цепью солдаты внутренних войск. Толпа начала отступать, но отступать некуда. Возникла свалка. У солдат в руках резиновые дубинки, которыми они бьют лежащих на земле людей. Анатолий Александрович поясняет, что короткий предмет в руках одного из солдат — малая саперная лопатка. Минут десять ленинградцы наблюдали совершающееся у них на глазах избиение людей. Последние кадры демонстрировали опустевшую площадь с лежащими в разных ее частях трупами.
Видевшие эту передачу испытали самый настоящий шок. Но рассказ Собчака об обстоятельствах, предшествовавших этому избиению, вскрыл перед людьми истинную причину и настоящих виновников происшедшей трагедии.
Политическая направленность митинга с самого начала была широко известна. Начавшийся как антиабхазский, он к 6 мая стал уже настоящим антисоветским. Но при этом, как подчеркнул Анатолий Александрович, никаких реальных попыток захвата власти, никаких актов насилия или покушения на работников партийных и советских органов не было. Митингующие выбрали такую форму протеста, как голодовка (голодало около 100 человек), требуя предоставления независимости Грузии. Время от времени люди молились, пели песни и танцевали. Особенно подробно А. Собчак остановился на самом механизме принятия решения о пресечении митинга. Выяснилось, что решение принималось партийными органами, несмотря на то что по закону, да и в соответствии с решениями знаменитой апрельской партийной конференции партия не имела права подменять органы советской власти. Более того, самый консервативный член Политбюро, Егор Лигачев, вел то закрытое совещание в ЦК КПСС, на котором 7 апреля рассматривалось положение в Грузии, и тот факт, что ход совещания не протоколировался и не стенографировался, сам по себе много говорил советским людям, хорошо знавшим повадки партийного начальства».
Съезд закончен, его участникам трудно изнутри сразу оценить его результат. Практически все инициативы демократов отвергнуты. Общественные ожидания не удовлетворены, хотя кто-то уже успешно решает свои личные задачи. Позже Татьяна Заславская будет вспоминать:
«Наверное, в стране, где никогда не было демократии, ее возникновение требует времени. Помните, как была шокирована интеллигенция, когда М. С. Горбачев употребил выражение „так называемые демократы“. Я тоже почувствовала себя оскорбленной. А в скором времени и сама стала так говорить, ибо столько оказалось „примазавшихся“ к демократии».
Да, среди тех, кто еще на выборах записался в демократы, был разный народ. Может быть, наиболее ярким примером использования ситуации может служить история следователей Генеральной прокуратуры Николая Иванова и Тельмана Гдляна. Она началась летом 1988 года с публикации в журнале «Огонек» статьи «Противостояние». Оба следователя рассказали о том, как благодаря им был осужден зять Брежнева, ряд министров Узбекистана, о том, что по так называемому «узбекскому», или «хлопковому», делу ими вскрыты огромные приписки и взятки. Что преступные связи мафии тянутся в Москву, в ЦК, а им всячески мешают. Что «дело» хотят прикрыть высокие покровители преступников, а следователям нужна защита и свобода рук. «Мы могли бы и не говорить об этом, — писали они, — не высовываться, словчить, но партийная совесть не позволяет нам молчать».
Несогласованная публикация вызвала большой переполох в верхах и грозила редактору журнала В. Коротичу отставкой. Мало того, на следующий день, когда он ехал на 19-ю партконференцию, в его машину совершенно случайно врезался грузовик. На партийной конференции ему устроили разнос, но он на глазах у всех передал Горбачеву некий запечатанный пакет, который ему для этого и дали следователи. И во всеуслышание сказал, что в нем компромат на высших лиц. Поскольку никто не знал, на кого, а рыльце было в пуху, видимо, у многих, Коротича не тронули. Пакет больше никто не видел.
А вскоре оказалось, что следователей давно отстранили от дел за грубые нарушения законности в работе и им самим грозит уголовное преследование. В какой мере это было так, а в какой — попыткой убрать слишком высоко забравшихся следаков, сказать трудно и сегодня. Но тогда, в атмосфере глубочайшего неверия народа своему начальству, народ встал на их защиту! Позднее Н. Иванов с удовлетворением напишет: «В очередной раз проявилась характерная черта русского народа — вставать на защиту гонимых и оскорбленных». Проходят митинги, на грузовике рядом с выступающим Гдляном — его заступник Борис Ельцин, в провинции чуть ли не забастовки и голодовки рабочих: руки прочь от мужественных борцов за справедливость!
Среди горячих защитников нашлись все же трезвые головы — два журналиста, Ольга Чаковская и Александр Борин, люди давно и прочно зарекомендовавшие себя твердыми сторонниками не только справедливости, но и верховенства права.
В «Литературной газете» появились статьи, где они указали на то, что большинство обвинений, выдвинутых этими следователями, уже рассыпались в суде, где обнаружились не только «методы», которыми они добивались показаний, но и явные нестыковки. Суммы хищений оказались в десятки раз меньше, а людей, которые провели в следственных камерах по нескольку лет, пришлось отпускать на свободу. Всплыло и дело эстонского изобретателя Хинта, которого те же следователи обвиняли в сокрытии доходов и антисоветчине. Этот человек умер в тюрьме. (Позже Верховный суд Союза признал его невиновным и реабилитировал.) Авторы статей написали о том, что беззаконие ради закона — опасно, что оно может вернуть нас к сталинским временам.
Тогда на журналистов обрушился гнев не только читателей, но и друзей. «Пусть Гдлян и Иванов не правы, — говорил А. Борину Егор Яковлев, — но поддержать их сейчас надо хотя бы из политических соображений. Их наступление на Лигачева и других только на руку демократам!» Читатели просто спрашивали журналистов: за сколько они продались мафии? Прокуроры, которые привыкли руководствоваться «классовым правосознанием» или политическим заказом, спорили с судьями. «Да, пускай ваш приговор законный (речь шла об отвергнутой судом недоказанной вины и частичном оправдании. — Ю. Р.), но — несправедливый!» — в публичном диспуте пеняла судьям следователь Прокуратуры СССР Н. Попова.
Пожалуй, это было не первое, зато широковещательное столкновение двух понятий: советско-ментовского («Вор должен сидеть в тюрьме!») и правового («Виноват — докажи!»). А вот спекулятивное использование политической ситуации было ново.
От обвинений следователи решили защищаться депутатскими мандатами. Гдлян на ура был избран в Москве. А Иванов получил депутатский мандат в Питере. Для этого он добился возможности выступить по телевидению в последний агитационный день перед голосованием. Его речь окончательно закрепила успех:
«Многие избиратели спрашивают, почему не ведется борьба с мафией в Ленинграде и кто из высших чинов в Москве проходит по уголовному делу. Дело в том, что борьба не ведется потому, что государственная политика сегодня — это политика полного сворачивания борьбы с организованной преступностью. А бороться можно везде. К сведению ленинградцев можно сказать, что в числе лиц, которые фигурируют в нашем уголовном деле, имеется фигура бывшего руководителя Ленинграда товарища Романова. Кроме всего прочего в деле замелькали такие фигуры членов Политического бюро, как товарищ Соломенцев, товарищ Лигачев, бывший председатель Верховного суда Терибилов. Очень беспокоит нас на сегодняшний день та ситуация, которая сложилась вокруг Лигачева, нас беспокоит усиление этого человека с учетом того сдвига вправо, который мы наблюдаем в сегодняшний политике. Это не может не вызвать существенного беспокойства. Я не говорю о виновности или невиновности этих лиц. Я на сегодняшний день говорю то, что дело в дальнейшем будет свернуто».
После такого заявления, когда смельчак поднял руку даже на членов Политбюро — разве мог народ его не поддержать? Хотя сказано было ничтожно мало. Когда партийные бонзы захотели судиться с «клеветником», оказалось, что зацепиться не за что: «лица… фигурируют» — в качестве кого, не названо; «замелькали фигуры» — это тоже не обвинение, тем более что на всякий случай сказано: «я не говорю о виновности»… И все же советскому человеку, который привык читать между строк, все ясно: высокопоставленные жулики и воры обворовывают простых людей и гнобят честных прокуроров…
Генпрокуратура действительно продолжала настаивать на привлечении следователей к суду за старые прегрешения. Далее, когда уже и съезд подумывал, не лишить ли ретивых ищеек депутатской неприкосновенности, они спрятались в Армении, там тоже стали депутатами, а вернулись в то время, когда союзным властям уже было не до них. Думаю, что в этой истории не было невиновных, закон нарушали и партийные воры, и ретивые партийные следователи.
Позже, на выборах во вторую Государственную думу, мне пришлось соперничать с Н. Ивановым. Тогда память о былой популярности сыграла с ним злую шутку, но об этом позже…
О съезде продолжает академик Заславская:
«Иллюзии начали рушиться на Первом съезде, напоминавшем „табор“, раскинувшийся на четыре тысячи лет! Крики, шум, демонстрация себя, полное нежелание и неумение слышать других. А голос каждый имеет один, сам по себе ты просто незначим, да и всех „демократов“ было около одной четверти.
Ни одно более или менее здравое решение не проходило. Несмотря на полное отсутствие средств и ускоряющийся спад производства, предлагались дорогостоящие социальные программы, рассчитанные на массовую поддержку. Даже частичная их реализация резко ускорила бы инфляцию и в конечном счете, ухудшила бы положение населения. Неквалифицированные — Съезд, Верховный Совет, Правительство — не смогли противостоять популизму, что имело катастрофические последствия».
Здесь, мне кажется, она не совсем точна, популизм буйно расцвел позже, но реформа экономики осталась за бортом, а корень всех проблем — вопрос о частной собственности — вообще не поднимался. Не только интеллектуалы — обыватель тоже разочарован результатами съезда. Он ждал хороших перемен уже завтра, а лучше — сейчас, а тут говорильня про какой-то стародавний «пакт Молотова», грузины, которым «независимость подавай, хотя им и так всегда лучше нас было».
В ДС продолжается спор об отношении к прошедшим выборам и о нашей роли на следующих — впереди выборы на Российский съезд и в городские Советы. Возможна ли реформа власти изнутри — или строить заново можно только на полностью расчищенном месте? Вопрос требовал ответа и был непрост. В спорах можно было услышать:
— Посмотрите, никакого единого «Кремля» нет. Там идет война с теми, кто хочет перемен!
— А где результат?
— Как где? А семидесятая статья? Да мы бы все сейчас сидели по камерам, если бы ее не отменили! Значит, даже при засилье коммуняк есть нормальные люди.
— Да бросьте! Большинство еще вчера клялись в верности ленинским заветам, все их перемены — только ширма…
— Если так, наша задача раскрыть эту игру, а для этого надо обладать силой, полномочиями, правом голоса на всю страну!
— Нет! Мы не должны марать себя их играми, мы должны поднять народ, пока ему не задурили голову. Только он сметет эту банду паразитов и надсмотрщиков!
— Еще неизвестно, кто кого сметет. И кто придет на смену… Хватит с нас гражданских войн, пока есть шансы — надо бороться за реформы!
— С кем?
— Со всеми, кто против монополии на власть.
— Да я с красными ср… на одном поле не стану!
Резолюция второго Совещания координационных советов:
«1. ДС считает подобные выборы пародией на народовластие, так как они предназначены лишь для юридического закрепления монополии партократии на власть, и считает для себя как политической партии неприемлемым участвовать в выборах.
2. ДС полагает нецелесообразным бойкот и считает возможным поддержать кандидатов с демократической программой, реально сознавая, что они не в состоянии способствовать изменению сущности тоталитарной системы, но могут нести в общество демократические идеи с трибуны съезда».
ПРОТУБЕРАНЕЦ
Шахтерской стачку, прокатившуюся по стране, А. Д. Сахаров назвал «борьбой особого политического значения». Демократическая революция делалась не только в столицах. В переломные моменты, когда сил не хватало, весомую поддержку переменам дали выступления рабочих, в первую очередь шахтеров. В потоке острых, но ушедших в прошлое событий того времени как-то забылось, что, если бы не они, неизвестно, куда повернула бы вся страна.
В стране 80 миллионов рабочих, их социальное положение унизительно. Да, их номинальная заработная плата выше, чем у врачей и учителей, она даже растет. Но цены на еду — быстрее. Даже при ее отсутствии. В крупных городах на человека приходится 5—6 квадратных метров жилой площади. Городов-миллионников меньше десятка, остальные 60 миллионов горожан живут в провинции, в городах и поселках городского типа, где жилье, как правило, ветхое, коммунальное, а то и барачное, с печным отоплением и отхожим местом во дворе.
Социологический опрос 1990 года показал, что в достаточном количестве потребляют мясо, рыбу, овощи и фрукты только 25 % населения. А во вредных для здоровья условиях работают 75 % рабочих.
Из-за вредности и травм ежегодно гибло 15—20 тысяч работников, 80 тысяч становилось инвалидами из-за производственных травм, и шахтеры были первыми в этом страшном ряду.
При этом режим откупался от своих крепостных — путевками в дома отдыха, иногда даже в санатории, государственной квартирой, которую человек ждал десятилетиями и терял, если переезжал в другое место, различными «надбавками». Вся стоимость этих «забот», а точнее подачек, была в десятки раз меньше тех средств, которыми можно и до`лжно было обеспечить людям безопасный труд и достойные условия жизни.
Сэкономленные эксплуататорами средства шли на гонку вооружений, на помощь «братским» режимам в Анголе, Вьетнаме, Египте, на сытое житье армии чиновников, на затыкание бездонной колхозной дыры, на покупку мяса и хлеба в Аргентине и Канаде.
В хрущевские и брежневские времена забастовок было немного. Всего, по данным Л. Алексеевой, не более восьмидесяти. Из них — тридцать в начале 1980-х. И все они были короткими и кончались плохо. Она пишет:
«Это почти всегда бунт, вызванный либо невыносимыми условиями жизни, либо несправедливыми действиями властей. Рабочие не борются за улучшение условий своего существования, а возмущенно протестуют против их ухудшения. За этими протестами обычно стоит молчаливая уверенность, что есть некоторое неписаное соглашение между трудящимися и руководителями. Первые работают, вторые обеспечивают элементарные условия для жизни.
Забастовка — это только <…> способ обращения к возможно более высокому уровню руководства, коллективное прошение».
Так было до конца 1980-х, и вдруг — не прошения, а радикальные требования! В 1987 году — четыре, в 1988-м — 25, за половину 1989 года — 40 забастовок, а участников — десятки тысяч.
И в Воркуте, и в Кузбассе работали ячейки «Демократического союза». Поначалу шахтерские вожаки хотели считаться умеренными, и доверие к ДС надо было еще завоевать. В этом я убедился, когда поехал по партийным делам на Урал и в Сибирь.
В Кемерове, в здании городской администрации, заседал стачком, он же новый профсоюз (со старым, советским, они уже расплевались). Крепкие, основательные мужики меня и моих друзей из Новосибирска приняли с осторожностью. Но литературу нашу взяли, и она не пропала зря. Позже мы получили на нее отклики и предложения присылать еще. Наши программные документы, листовки и газеты постепенно делали свое дело.
А члены ДС Галина Волкова и Леонид Гусев (в будущем активист независимых профсоюзов Санкт-Петербурга) работали со стачкомами в Воркуте. В конце ноября, вернувшись, они рассказали нашим журналистам:
«В Воркуте, чтобы вручить шахтерам Постановление Верховного суда Коми ССР о признании их забастовок незаконными, изобрели целый сценарий. Шахтерам было предложено встретиться с депутатом Курочкой. Встреча была назначена в зале суда. Шахтеры пришли, ждут. Открывается дверь, раздается голос: „Встать, суд идет!“ Возмущенные шахтеры покинули зал.
Когда шахтеры пришли в заседание Совета министров, то наиболее активных из них — Гуридова и Козлова — не пустили на встречу. Не то чтобы не пустили, а просто им не выписали пропуски. Встречу эту шахтеры называют несерьезной. Рыжков улыбался, хлопал по плечу, обещал… При этом патетически восклицал: „Почему не пришел Козлов? Почему же не пришел Гуридов?“Ни одного документа, имеющего полномочную, юридическую силу не было принято. После этой встречи шахтеры звонили в Воркуту и предупредили, чтобы там не верили никаким обещаниям до их приезда.
Воркута сейчас — это холод и пурга. Это мрак уже в 2 часа дня. Это три часа в день на дорогу до шахты и обратно. Это голод не на словах, а на деле, голод, входящий в дома наименее обеспеченных воркутинцев, особенно тех, кто лишен работы по произволу властей. Тех, кто болен, матерей-одиночек, работающих на шахтах, — а таких много. Надо знать, что из 600 рублей — средней зарплаты рабочего — 500 рублей тратится на еду. Стачкомы могут сейчас выдавать нуждающимся не более 100 рублей. Надо понять нам всем, что борьба шахтеров в Воркуте — это не борьба бумажных идей московских радетелей за постепенные изменения, а борьба не на жизнь, а насмерть, борьба свободных граждан за наше право называться людьми».
Наши ребята возили туда не только литературу, но и те гроши, которые мы могли собрать для семей бастующих.
Рассказывает активист социал-демократического и профсоюзного движения Виктор Дудченко:
«Решение бастовать для рабочих никогда не было легким решением и диктовалось не только личными интересами, но и представлениями о порядочности. Стачки происходят, когда иначе нельзя вернуть себе самоуважение, и в конечном счете требуют переустройства общества».
Первый съезд депутатов СССР не оправдал ожиданий шахтеров, через месяц после его окончания начинается стачка на шахте им. Шевякова в Междуреченске, а на следующий день прекратили работу все угольные предприятия Междуреченска. Если 10 июля бастовало 334 работника, то 12 июля — 20 600, а 17-го бастует уже 181 тысяча шахтеров на 167 шахтах.
И тут, несмотря на то что комиссия из Москвы подписала протокол о выполнении их требований, а может быть, именно поэтому, забастовали еще 70 донецких шахт, 11 ростовских, 9 воркутинских, 12 львовских, 28 карагандинских шахт, или более полумиллиона рабочих!
Их первыми требованиями были улучшение условий труда и отмены снижения расценок.
Но среди работников нашлись те, кто понимал: передача перспективных шахт в собственность коллектива сулит возможность прямой торговли углем. И не только за рубли, но и за валюту, которая может оказаться в их распоряжении.
Не прошло и двух недель, как не теневые дельцы (они проявятся позже), а самый что ни на есть рабочий класс оказался в числе первых, кто потребовал многоукладной экономики и в том числе введения частной собственности!
Только на втором Союзном съезде (декабрь 1989-го) правительство предлагает программу перехода к «планово-рыночной экономике», на нее отводится от 3 до 6 лет.
Съезд утверждает эту программу. Но уже через несколько месяцев всем ясно, что она не действует. Глава правительства Н. И. Рыжков предлагает резкое (в три раза) повышение с 1 июля 1990 года розничных цен на хлеб и хлебобулочные изделия с полной компенсацией населению потерь, значительное повышение цен на другие продукты и промышленные товары с частичной компенсацией или без нее. Как будет проходить эта компенсация, проект не объясняет.
В стране паника. Остатки того, что еще было в магазинах, сметены с полок. Как сказал о той затее Рыжкова народный депутат П. Бунич, «это был шок без терапии». Часть депутатов потребовала отставки правительства. Их поддержали шахтеры Кузбасса и Донбасса.
Еще в июле 1989 года шахтеры Кузбасса в своем обращении к Верховному Совету СССР говорили:
«Наше движение направлено в поддержку перестройки: оно <…> является грозным предупреждением бюрократическому аппарату о прекращении эпохи его безнравственного господства».
Однако уже в сентябре требования рабочих пополнились «досрочными выборами в местные Советы, принятием закона о местных Советах, передаче власти на местах и в центре Советам, отменой 6-й статьи Конституции СССР».
Их стихийное движение сыграло важнейшую роль в самые острые, поворотные моменты тех лет. До сих пор этот протуберанец народной активности не осмыслен. Почему к широкой и организованной забастовке оказались не способны рабочие крупных заводов? Почему на это оказались способны те, чей физический и невыносимо тяжкий труд, чья побригадная разобщенность, казалось, могли высечь только искру короткого бунта? А ведь именно они сформулировали сначала экономические, а затем социальные и политические требования. И властям пришлось с этим считаться.
ЧТО ДЕЛАТЬ?
Пока ДС, новые профсоюзы и разношерстные политические клубы будят вялое общество, его профессиональная, интеллектуальная часть судорожно ищет практические пути выхода из тупика. В научных коллективах Москвы, Питера, Новосибирска идет мозговой штурм. О том, можно ли сохранить государственное управление экономикой и совместить его с рынком, как пойдут процессы разгосударствления, как решать продовольственные проблемы в переходный период — над этим ломают головы дилетанты и профессионалы. В стране существовало тогда немало экономических институтов, лабораторий и центров, в архивах которых пылились тонны научных трудов. Но их работа не выходила за пределы «политической экономии социализма» и, даже располагая иной информацией, они не были способны к ее непредвзятому анализу. С юных лет повторяя мантры «марксизма-ленинизма», не смея самостоятельно мыслить, зачастую ничего не зная об экономической мысли на Западе, большинство было неспособно к выдвижению новаторских решений.
В стране все же нашлось два десятка эрудированных, свободно мыслящих людей, которые уже давно, тайком, в лучшем случае при попустительстве своего начальства, профессионально занимались поисками решительного выхода из экономического кризиса.
Егор Гайдар, внук советского писателя и красного командира времен Гражданской войны, сын контр-адмирала, родился в 1956 году. В детстве, во время Карибского кризиса, вместе с родителями он оказался на Кубе. Интерес к социальному устройству общества у него зародился в Югославии, где продолжал службу отец.
К началу перестройки ему 30 лет, за спиной университет, аспирантура на кафедре экономики, работа в НИИ системных исследований. Он член КПСС, но уже не питает иллюзий о «самой замечательной и справедливой стране в мире», его влюбленность в кубинских бородачей прошла, а детские иллюзии давно разбились о танки на улицах Праги. Ему ясно, что у советского планового хозяйства нет будущего, что, «не запустив рыночные механизмы, принципиальных проблем советской экономики не решить», а советская «политэкономия» — схоластика и сектантство. В Институте экономики и прогнозирования АН СССР он становится ведущим научным сотрудником. Имея широкий доступ к информации, он видит и понимает многое из того, что происходит, но до середины 1980-х еще не может прямо и публично говорить о причинах.
В июле 1986 года он просит своего шефа Аганбегяна передать Горбачеву письмо, где пишет о необходимости радикальных реформ. Академик не решается, и тогда Гайдар уходит в журнал «Коммунист» — готовить общественное мнение.
Но до генсека он все же достучался. Один из организаторов питерского клуба «Перестройка» Виктор Монахов рассказывает:
«После одной из дискуссий в ЦЭМИ (Центральный экономико-математический институт АН СССР) Е. Т. Гайдар сообщил нам в кулуарной доверительной беседе, что имеется неформальный заказ (его можно назвать и социальным) со стороны руководства страны. Мы спросили — какого руководства, в чьем лице? Он указал пальцем вверх. Мы поняли — от Горбачева.
Содержание этого социального заказа заключалось в том, что руководство страны — Горбачев и узкий круг его единомышленников — понимают, что им одним перестройку не осилить. И они, видимо, пытались через Е. Т. Гайдара выйти на те „низы“ интеллигенции, которые по известной модели уже „не хотят“ прежней жизни и которые могли бы обеспечить социальную базу поддержки этого идущего „сверху“ процесса.
Затем мы стали обсуждать технологии помощи, ответа на этот запрос.
Та модель дискуссионного клуба, которую мы вначале „прокатали“ в Москве, оказалась весьма успешной. У нас было твердое убеждение, что в Питере такое не разрешат. Кажется, Чубайс предложил: давайте это сделаем сначала в Москве, например в ЦЭМИ АН СССР, а потом, сославшись на то, что в Москве это уже есть, попытаемся сделать клуб и в Ленинграде.
И я специально весной 1987 г<ода> был на полтора месяца “командирован“ в Москву, где мы и начали процесс формирования клубного „перестроечного“ движения с активным „вахтовым“ участием других питерцев».
Осенью 1988 года Гайдар вместе с Отто Лацисом пишет для Горбачева записку о тех ошибках, которые правительство делает в экономике. Здесь и право 12 республиканских отделений Госбанка СССР при нехватке денег включать печатный станок, и закопанные в «стройки века» миллиарды, здесь и безумные траты на инвестиционное оборудование, которое не будет запущено. В то же время, при наличии огромной массы необеспеченных денег правительство сокращает закупки тех дефицитных товаров народного потребления, которые, появившись на прилавках, вернули бы государству лишние денежные знаки. Генсек зачитывает записку на заседании Политбюро, но там знают лишь мобилизационную экономику, а у Горбачева не хватает решимости на самостоятельные радикальные шаги.
Анатолий Чубайс уже давно сотрудничает с Григорием Глазковым, Юрием Ярмагаевым, Сергеем Васильевым. Еще в 1979 (!) году на уборке картошки (принудительная повинность для всех) в деревне Бор первые трое, на ходу обсуждая очередное постановление «по совершенствованию хозяйственного механизма», находят друг друга. Их круг постепенно расширяется; еще не имея доступа к свободной от марксизма экономической литературе, они сами открывают для себя законы рынка, стоимости, макроэкономики.
Через Егора Гайдара группа А. Чубайса выходит на академиков Шаталина и Гвишиани, но эти небожители осторожны и неспешны. К поискам выхода привлекаются Андрей Илларионов, Петр Филиппов, Михаил Маневич, Виталий Найшуль, Альфред Кох, Петр Авен, Симон Кордонский.
Семинары 1986—1987 годов на Карельском перешейке, на базе отдыха Ленинградского финансово-экономического института (ЛФЭИ) «Змеиная горка», сплачивают эту группу людей. Там они еще скрывают свои выводы и вынуждены отчитываться о якобы вполне невинных дискуссиях. Они действительно не носят практического характера; на первых порах свои рассуждения они расценивают скорее как решение теоретических задач, которые вряд ли принесут плоды в обозримом будущем. Сергей Васильев, руководитель научной лаборатории ЛФЭИ, спрогнозировал и описал для своих товарищей грядущие проблемы: острейший бюджетный кризис, радикальное сокращение расходов на ВПК, массовую безработицу, потерю высокотехнологичных секторов и деградацию экономики, забастовочные движения, ненадежность нищей милиции и армии. Все это было понятно, все это было неизбежно уже тогда.
Вскоре Виталий Найшуль выносит на обсуждение идею приватизации с получением доли средств каждым жителем страны. Автор проекта окончил механико-математический факультет МГУ им. М. В. Ломоносова, работал при Госплане СССР, где не справлявшиеся с растущим валом информации службы пытались решать проблемы с помощью вычислительной техники. Но математикам приходилось иметь дело с очевидно неточными данными и подгонять выводы под нужный результат. Глядя на то, как по многу раз за год переверстывалось распределение фондов, В. Найшуль понял, что систему ожидает крах. Вывод: единственным стимулом, который может пробудить здоровую экономическую активность, может и должен стать интерес людей к сохранению и приумножению собственности. Но уже тогда он предупреждал своих коллег о том, что сложность и опасность переходов — «из тоталитаризма в демократию», «из плана в рынок» — будет нарастать, а шаг «из империи в национальное государство» окажется самым болезненным и может стоить немалых жертв.
В 1985 году он написал и подпольно изготовил брошюру под названием «Другая жизнь». В популярной форме он предложил читателю идею экономической реформы под девизом «Народное — народу!».
Весьма красочно описав будущие результаты («Все предприятия страны окажутся под народным контролем, который позволит ликвидировать бесхозяйственность и потери, так что все станут получать за свою работу намного больше. Каждое предприятие будет зависеть (кроме особых случаев) только от своих хозяев и работников, а не от многоярусного начальства. Поэтому хозяйство станет быстрым. Хороший труд будет немедленно вознаграждаться. Хорошие и модные вещи, новинки техники, изобретения будут немедленно внедряться. Страна станет изобильной, а мы получим возможность достойно трудиться и достойно жить на заработанные деньги»), кратко и убедительно изложив проблемы стагнации «планового» хозяйства, конкретными данными продемонстрировав высокий уровень жизни в США, он первым предложил свою модель приватизации.
Решив, что все достояние страны можно оценить в 1700 миллиардов руб., он предложил напечатать соответствующее количество именных инвестиционных рублей (ваучеров), а затем раздать их народу. Но не совсем поровну.
Сначала: «Каждый гражданин СССР получает равную сумму именных инвестиционных рублей (5000 руб.)».
А затем: «Руководящие работники получают дополнительно инвестиционные рубли в строгом соответствии со своим служебным положением и значением руководимой ими организационной единицы».
В одной и той же работе В. Найшуль пишет: «Октябрьская революция сравняла имущество в нашей стране, и нам нет необходимости сознательно возвращаться к обществу слуг и господ <…> народ вступит в права хозяина страны», — и тут же закладывает стартовое имущественное неравенство. Раздав всем по 5 тысяч инвестиционных рублей, что составит 80 % от общей суммы, оставшиеся 350 миллиардов предлагается разделить между хозяйственными и партийными начальниками в суммах, зависящих от численности организаций или даже территорий, которыми они руководили, «что позволит им составить руководящее ядро среди вкладчиков народных предприятий». Шкала дополнительных выплат директорам и партийно-советским бонзам — от 40 тысяч до 2 миллионов (!) инвестиционных рублей.
Почему загнавшая общество в тупик партийная и административная элита должна стать в десятки, а то и в сотни раз богаче других людей? Ответ не сформулирован, но понятен: автор предлагал купить таким образом лояльность этой номенклатуры.
Коллеги по семинарам на Карельском перешейке предложенную Найшулем модель тогда раздраконили:
«После доклада Виталика на него набросилось два человека и его просто разгромили. Одного звали Гайдар, а другого — Чубайс… Суть наших претензий к концепции Виталика состояла в том, что мы вскрыли ее чудовищные… — изъяны здесь неправильное слово — такие сопровождающие элементы, без которых ее невозможно сделать. Базовый аргумент был в том, что степень сложности, разветвленности инструментария, предложенного Найшулем, по сравнению со степенью сложности задачи была абсолютно несоизмеримой… Если ты будешь делать напролом, то совершенно ясно, что ты будешь корежить систему глубоким социальным отторжением — все это было совершенно ясно». Да, критики указали на опасность, назвав ее «глубоким социальным отторжением», но, судя по тому, как они вспоминают о том споре, тогда их больше волновала упрощенность предложенной схемы. По иронии судьбы, им самим придется, подчас «напролом», но на практике решать те же задачи. И тогда уже Виталий Найшуль займет критическую позицию, осуждая коллег за то, что они не учли человеческий фактор.
Во время семинара на берегу Ладожского озера на вопрос о том, когда распадется СССР, Б. Львин ответил: «Думаю, что трех лет не проживет». Его коллеги к этому еще не готовы. Пока они видели задачу в том, чтобы сначала минимизировать потери при грядущем коллапсе, а затем и в процессе перехода к смешанной экономике.
Но уж в следующем году за обедом в пансионате «Лосево», всех удивляя, они всерьез обсуждают, кто — Гайдар или Чубайс — будет лучшим премьером.
ПУСТАЯ РУКА
До сих пор в среде маргиналов ходят легенды о том, что перестройка и все, что происходило потом, — результат мирового заговора против «Страны Советов», что Союз был развален кознями империалистов. На самом деле если и есть доля такой «вины», то она в том, что Запад отказал Горбачеву в новых кредитах, протянутая ему «рука Запада» была лишь жестом, она была пуста.
Советскую империю можно сравнить со старым, ржавым кораблем. Двигатели уже не справляются, в трюмах течь, он все быстрее набирает воду. Кончается еда, среди офицеров и невольников-пассажиров зреет бунт, а кто-то втихаря уже готовит спасательные плоты и тащит туда все ценное.
У этого судна нет порта приписки, нет пирса, куда можно было бы высадить команду, нет дока, где можно встать на ремонт. Капитану надо срочно выводить судно в спокойные воды и просить о помощи, чтобы на ходу залатать дыры, избавиться от балласта и заменить двигатель.
В море есть другие суда, капитан посылает сигнал SOS. Идущие мимо сухогрузы, танкеры и лайнеры, авианосцы и сейнеры могут помочь.
Но США и Европа слишком долго жили в состоянии холодной войны с «красной империей», они не готовы к смене позиций. Почему? Ответ прост: на их глазах терпит бедствие не чайный клипер, а старый грозный пиратский броненосец с ядерным арсеналом на борту. С флагом, который во всем мире означает опасность, с агрессивной, мессианской идеологией, с тем оружием, которое способно десятки раз уничтожить все живое на земле.
Еще в марте 1946 года Уинстон Черчилль призвал свободный мир к созданию военного союза англосаксонских стран для борьбы с захватившим часть Европы коммунизмом. Он говорил:
«От Штеттина на Балтике до Триеста в Адриатике железный занавес протянулся поперек континента. По ту сторону воображаемой линии — все столицы древних государств Центральной и Восточной Европы… <…> Коммунистические партии, которые были очень небольшими во всех восточных государствах Европы, дорвались до власти повсюду и получили неограниченный тоталитарный контроль. Полицейские правительства преобладают почти повсеместно… <…> Факты таковы: это, конечно, не та освобожденная Европа, за которую мы боролись. Это не то, что необходимо для постоянного мира».
Даже среди советских людей только законченные простаки верили миролюбивым речам своих вождей. Другие посмеивались: «Нам нужен мир? Да, да, — весь мир».
Черчилль призвал человечество не повторять ошибок и сообща отстаивать ценности свободы, демократии и «христианской цивилизации» против тоталитаризма. Был создан военный Североатлантический блок (НАТО), ответом ему стал блок Варшавский. И тот и другой именовали себя оборонительными; и тот и другой держали про запас планы «превентивного» нападения; и тот и другой стоили своим народам астрономических расходов. Советский Союз гонки вооружений не выдержал, надорвался и теперь просил помощи для собственной трансформации.
Мог ли западный мир, закоснев в неприятии и страхе перед «красным медведем», сразу отказаться от стереотипов 30-летней давности?
Не мог, так же как не смог спрогнозировать обвал советской экономики. И не хотел, ведь эскалация вооружений поневоле стала одним из краеугольных камней мировой экономики.
Сомнения в способности Горбачева развернуть курс империи имели основания.
Лишь в 1991 году его пригласят на встречу Большой семерки, гостя выслушают — «любезно, но безразлично».
Веры в то, что Союз, оживившись, не возьмется за старое, у Запада нет. Как нет и инструментов, чтобы принудить к реформам. План Маршалла, который поднял из руин Германию, сработал только потому, что она была оккупирована и все хозяйственные и финансовые рычаги были в руках у спасателей.
А попытка Кеннеди аналогичным образом модернизировать страны Латинской Америки провалилась — все вливания в коррумпированную и бесконтрольную экономику пропали даром.
Второй срок президентства Р. Рейгана, который при всей протестантской твердости был еще и немного романтиком, закончен. Пришел расчетливый и недоверчивый Буш-старший. От него Горбачев помощи не получит, а значит, не получит и от Европы. От завершения холодной войны США сэкономят 1,3 триллиона долларов, но в горбачевский период ограничатся гуманитарной помощью.
С борта проходившего мимо лайнера терпящим бедствие летят лишь корзинки с провизией и… долговыми расписками на 2 миллиарда долларов за американские продукты.
А генсек еще надеется на помощь и, выступая на Генеральной сессии ООН, заявляет о сокращении армии на полмиллиона человек и начале вывода войск из Монголии и Восточной Европы. За отказ от силы при воссоединении Германии Союз получит кредит в 15 миллиардов немецких марок. Но это лишь 600 марок (тогда около 300 долларов) на одного жителя страны; даже если к ним прибавить скромные кредиты США и Франции, они советскую экономику не спасут.
Если бы Запад рискнул, дав Горбачеву запас прочности и времени для смягчения реформ, кто знает — быть может, все пошло бы иначе.
Но Запад проглядел возможность обезопасить себя от серьезной угрозы, которая таилась в потенциале распадающейся империи. Чуть позже Штаты спохватятся (как-никак, а ядерный арсенал может стать инструментом враждебных сил), и весьма скромную помощь получит уже ельцинская Россия.
ВТОРАЯ ПОПЫТКА
Конституция СССР, статья 6: «Руководящей и направляющей силой советского общества, ядром его политической системы, государственных и общественных организаций является Коммунистическая партия Советского Союза».
Конец ноября 1989 года. Идет подготовка ко Второму съезду депутатов Союза. Уже ясно, что вопрос о монополии КПСС будет обсуждаться снова.
Но перспективы неясны, и Ленинградский обком собирает свой пленум, а затем антигорбачевский митинг у спортивно-концертного комплекса в Московском районе. Члены ДС топают туда пешком через Парк Победы.
Вокруг десятки служебных автобусов, на которых привезли участников. Но площадь так велика, что даже те 8—10 тысяч, которые мы увидели, занимают лишь ее часть. Кумачовые транспаранты, лозунги «Горбачев — посмотри на партию!», «Хватит каяться — надо работать!», «Политбюро — к отчету!».
Все выступавшие клеймили распоясавшуюся прессу, разложившуюся интеллигенцию, запутавшихся «прорабов перестройки», славили первого секретаря обкома Б. Гидаспова, требовали отчета от генсека и внеочередного съезда КПСС.
Энтузиазма в народе, который мерз на холодном ветру, я не заметил. Среди тех, кто криками поддерживал выступавших, были и те, кто их высмеивал, но, когда я из толпы попробовал возражать выступавшим, на нас тут же напали старухи с портретами Джугашвили.
Собравшихся охраняла вся милиция города, по толпе шныряли крепкие парни с цепкими глазами. Митинг, очевидно, был задуман как мобилизационный сигнал для атаки на Горбачева. Об убогом уровне мероприятия можно судить по заключительному выступлению Б. Гидаспова, которое записал журналист Г. Виноградов:
«Товарищи, видите, я уже поправил на себе пальто. Значит, мы в полном порядке. Всё, товарищи. (До этого первый секретарь обкома находился на трибуне, в пальто, застегнутом не на ту пуговицу. — Ю. Р.) Дорогие друзья! Товарищи по партии!
Посмотрите вокруг себя. Десятки тысяч собрались сегодня на митинг.
И десятки тысяч людей объединены единой волей. Мы вышли из кабинетов.
Мы выносим тех из кабинетов, кто в них прочно сидит (смех).
Мы вышли на улицы.
Мы будем говорить (возгласы „Давно пора, ребята!“, „Короче!“, шум, свист…).
Еще короче скажу: вам слова не будет сегодня. Мы тем, кто мне говорит „Короче“, я приду к вам на митинг и вам скажу: „Короче. Кончайте трепаться“ (аплодисменты, возгласы возмущения).
Вот так!
И так будет всегда, пока есть КПСС!
Вот так и будет!
Дорогие друзья, спасибо вам за то, что вы пришли, за то, что вы поддержали. Это даст нам дополнительные силы.
От всей души, все, кто со мной, все, кто за социализм, все сделают всё для того, чтобы Ленинград, наш славный Питер все равно был бы впереди и чтобы мы победили, а враги пусть дрожат. Пока! (возгласы одобрения и возмущения, аплодисменты, крики „Иванова, Иванова!“)».
Иванов — это тот самый опальный следователь, который, по его признанию, приехал тогда на пленум обкома в Смольный, где пытался выступить как верный коммунист. Но его популярная фигура не вписывалась в планы выдвижения Гидаспова на пост председателя КПСС, и слова он, конечно, не получил ни на пленуме, ни на митинге.
Несмотря на показ по телевидению, широкого отклика в регионах обкомовский митинг не получил. А вот питерский «Народный фронт», ДС, «Мемориал», НТС и все те, кто помогал демократам на выборах, откликнулись своим митингом на том же месте.
Автобусы людей туда не привозили, но их оказалось не меньше. Организацию на себя взял Петр Филиппов, чья кооперативная торговля цветами была едва ли не единственным источником средств для «Народного фронта». Нужна была аппаратура для усиления звука, но она требовала питания от электросети. Обращаться к дирекции комплекса было рискованно, поскольку всем его работникам мог поступить запрет на содействие. Филиппов сам нашел не только технику, но и договорился с местным электриком. Однако шнур питания усилителей нужно было вывести на улицу, тогда он стал бы заметен, его могли перерезать…
Дело было уже зимой, на площадке перед зданием лежал утоптанный снег. Петр и его помощники заранее, втихаря, прорыли в нем канавку, уложили туда шнур и снова засыпали снегом.
Народ стал собираться, привезли аппаратуру, и наблюдавшие за этим чиновные товарищи заулыбались: сейчас эти демократы не смогут подключиться, и тогда — кто ж их услышит на площади.
Но Петр, установив динамики, дождался, когда все соберутся, а потом разгреб ногой снежок, воткнул вилку усилителя в розетку. Лица наблюдавших вытянулись…
Телетрансляции на всю страну, конечно, не было, но на митинг пришли коммунисты, пришел даже Гидаспов, целый час они слушали, что о них думает народ, а думал он про них весьма обидные вещи. Секретарь обкома попросил слова, ему дали микрофон, но говорить он не умел, да и слушать его не захотели, под свист и крики пришлось ему ретироваться.
Правда, высказаться не смогли и члены «Демократического союза», устроители митинга нам слово тоже не дали. Со своими призывами о роспуске КПСС и КГБ как преступных организаций мы были «слишком радикальны», и сторонники перестройки, у половины которых еще были партбилеты, от нас шарахались.
Когда начался Второй союзный съезд, на вопросы журналистов Андрей Дмитриевич Сахаров снова говорит:
«Я считаю, что сейчас один из критических моментов в нашей истории. Очень важно принять на Съезде несколько основных законов или, во всяком случае, обсудить их. Мы не уверены, что Съезд это сделает. В первую очередь необходимо принять Закон о земле и Закон о собственности… Необходимо обсудить вопрос о шестой статье Конституции, чтобы появилась политическая гарантия необратимого хода перестройки».
Он опять предлагает съезду не только отмену 6-й статьи Конституции, закреплявшей безраздельную власть КПСС, но и учреждение поста президента Союза, избранного на прямой и альтернативной основе.
Горбачев, опасаясь бунта в высших эшелонах партийно-советского аппарата, сначала отвергает такую возможность, но вскоре возвращается к этой мысли, так как имеющихся полномочий ему недостаточно. Усиление власти необходимо, генсек лучше других знает, что времени на реформы все меньше, а экономический коллапс все ближе. Но отменить ведущую роль КПСС? Наверное — надо, но ведь его просто сожрут! Нет уж, сначала — в президенты, а там посмотрим.
По призыву Сахарова и Межрегиональной группы депутатов проходит двухчасовая предупредительная политическая забастовка с требованием отмены 6-й статьи Конституции и политических реформ. Она оказалась не такой массовой, как те, что были вызваны экономическими проблемами. Это становится козырем в руках наших противников.
За круглым столом в газете «Правда» (органе ЦК КПСС) проходит обсуждение идеи о введении поста президента. Тут же в редакцию сыплются организованные письма поддержки от трудящихся. Правда, в «Литературную газету» приходят и письма протеста, но это уже не волнует партийную номенклатуру. Ведь задуманы вовсе не прямые выборы, не народ будет выбирать президента из многих, а депутаты, среди коих коммунисты в большинстве.
На съезде включение в повестку вопроса о введении многопартийной системы отклоняется 1138 голосами против 939.
14 декабря 1989 года А. Д. Сахаров последний раз призывает МДГ не отступать. Он говорит:
«Я хочу дать формулу оппозиции. Что такое оппозиция? Мы не можем принимать всю ответственность за то, что делает сейчас руководство. Оно ведет страну к катастрофе, затягивая процесс перестройки на много лет. Оно оставляет страну в таком состоянии, когда все будет разрушаться, интенсивно разрушаться. Все планы перевода на интенсивную рыночную экономику оказываются несбыточными, и разочарование в стране нарастает. И это нарастание делает невозможным эволюционный путь развития в нашей стране. Единственный путь, единственная возможность эволюционного пути — это радикализация перестройки.
Мы одновременно, объявляя себя оппозицией, принимаем на себя ответственность за предлагаемые нами действия. Это вторая часть термина. И это чрезвычайно важно. Сейчас мы живем в состоянии глубокого кризиса, недоверия к партии и руководству, из которого можно выйти только решительными политическими шагами. Отмена шестой статьи Конституции и других статей, которые к ней примыкают — это сегодня политический акт. Этот важный политический акт, который именно сегодня необходим стране, а не через год, когда будет завершаться работа над новым текстом Конституции. Тогда все будет уже поздно. Нам нужно уже сейчас возродить перестроечные процессы.
И последнее, что нам необходимо, — это восстановить веру в нашу Межрегиональную депутатскую группу. МДГ — с ней связывало население страны огромные надежды. За эти месяцы мы стали терять доверие.
Последнее, о чем я хотел бы сказать: был ли подарком правым силам призыв к политической забастовке, и будет ли подарком правым силам объявленная оппозиция? И с тем и с другим я категорически не согласен. То, что произошло за эту неделю при обсуждении нашего призыва, — это важнейшая политизация страны, это дискуссии, охватившие всю страну. Совершенно неважно, много ли было забастовок. Их было немало. В том числе были забастовки в Донбассе, были и в Воркуте, во Львове, во многих местах. Но не это было принципиально важно. Важно, что народ нашел наконец формулу выразить свою волю, и он готов нам оказать политическую поддержку. Мы это поняли за неделю. И мы этой поддержки не должны лишиться. Единственным подарком правым силам будет наша критическая пассивность. Ничего другого им так не нужно, как это».
Заканчивая свою работу, Второй съезд помимо организационно-регламентных и статусных решений вернулся к тем задачам, которые поставил Андрей Дмитриевич Сахаров и принял постановления, в которых:
— осудил применение насилия республиканскими и союзными властями в Тбилиси (так и не назвав виновных и не указав на необходимость их наказания);
— осудил ввод Советской армии в Афганистан в 1979 году (не назвав его ни оккупацией, ни даже вторжением);
— осудил подписание секретных протоколов Молотова—Риббентропа, указав на их незаконность, нарушение суверенитета других государств и, конечно, на «отход от ленинских принципов».
При всех недосказанностях это был серьезный удар по стереотипам массового советского сознания.
Но отмена конституционной статьи о руководящей роли КПСС пока не прошла.
14 декабря А. Сахаров еще успеет передать Горбачеву свой проект «Конституции Союза Советских республик Европы и Азии» — добровольного объединения суверенных республик.
Его конституция исключает партийное господство, утверждает разделение властей на законодательную (Советы), исполнительную и судебную, утверждает безусловный приоритет прав личности. Механизмы взаимоотношении ветвей власти, порядок их функционирования не были до конца сбалансированы. Но целью нового Союза должна была стать мирная конвергенция, сближение социалистической и капиталистической систем, создание общемирового правительства, «счастливая, полная смысла жизнь, свобода материальная и духовная, благосостояние, мир и безопасность для граждан страны, для всех людей на Земле независимо от их расы, национальности, пола, возраста и социального положения».
Наивно? Да — но, если бы в стратегии взаимоотношений наших народов эта цель была бы поставлена, если бы проект был доработан, а МДГ обладало большей силой — кто знает, быть может, мы жили бы в другой, более благополучной стране.
В тот же день Андрей Дмитриевич Сахаров умирает, скоропостижно и без свидетелей.
Василий Голованов писал потом:
«Помню его выступление на съезде накануне смерти. Его отчаянную, почти нелепую, обреченную на провал попытку донести что-то до охамелого „большинства“, до президиума, откуда высокомерно шикал на него Горбачев… Помню, смеяться и дружно, по-коммунистически „захлопывать“ Сахарова начинали, едва только он открывал рот, и оттого слова, которые он тщился все же выкрикнуть, звучали как-то нелепо. Не то что властная, полноводная, словно из кувшина льющаяся речь Лукьянова. Он был один, совершенно один. Он требовал отменить шестую статью Конституции о руководящей и направляющей роли партии. Это было невозможно. Все трезвомыслящие вольнодумцы понимали это. Рыцарь свободы призвал к свободе рабов, и рабы осмеяли его. Лишь когда он умер, стало ясно, что происходило в тот день и чем оплачены его „нелепые“ слова».
Ленинградский «Народный фронт» собрал траурный митинг. Кто-то из выступавших напомнил о том, что в родословной Сахаровых есть связи с одним из декабристов — Иваном Якушкиным. Тогда депутат СССР Марина Салье предложила провести и возглавила шествие по городу к месту казни декабристов. Городские власти не смогли ему препятствовать, и сотни людей пронесли портрет Андрея Сахарова через весь город. Тогда же по инициативе члена ДС Ю. Булычева была заказана панихида в соборе Петра и Павла. То, что митинг закончится шествием, не планировалось. Выйдя из собора, я неожиданно увидел множество людей, которые, широко запрудив проезжую часть Кировского (теперь снова Троицкого) моста, с цветами в руках двигалась к Петропавловской крепости. Вместе мы дошли до памятного обелиска у Кронверка, оставив там цветы и горящие свечи.
Наряду с Андреем Сахаровым о будущем страны думал и Александр Солженицын: его проект, написанный еще в изгнании, назывался «Как нам обустроить Россию» и начинался пророческим предупреждением: «Часы коммунизма свое отбили. Но бетонная постройка его еще не рухнула. И как бы нам, вместо освобождения, не расплющиться под его развалинами». Писатель признает также, что развал Союза — благо, что земля должна принадлежать крестьянам, что все республики имеют право на отделение, и даже «малые народы» имеют право уйти «на отруб», если, в свою очередь, дадут гарантии для своих меньшинств.
К сожалению, другие его построения оказались далеки от реальности. Демократия нужна, но мы до нее не доросли, конституция — не главное, а иерархия власти должна выстраиваться по многоступенчатой процедуре: народ выбирает местные общины, те из себя избирают земские соборы, земцы из себя выбирают Всеземское собрание, а оно — президента. За праведностью этой пирамиды должна следить Соборная дума, «собранная как бы от народной совести — из авторитетных людей, проявивших и высокую нравственность, и мудрость, и обильный житейский опыт». Только так, по мнению автора, Россия (а к ней он причислил Белоруссию, Украину и Казахстан) сможет организовать свое «сочетанное» самоуправление на принципах государственно-земского строя.
О внутренних связях и механизмах разрешения споров, о том, как местнические интересы низовых структур будут переплавляться в общегосударственные, сказано кратко — «желательно консенсусом». Как быть с действующими структурами власти и управления, кто, как и почему станет их заменять, что будет с экономикой — осталось «за кадром», потому что «чистая атмосфера общества не может быть создана юридическими законами».
В проекте Андрея Сахарова были элементы прекраснодушного романтизма, но наряду с ними там был и надежный каркас парламентской республики.
А идеи вермонтского затворника возвращали нас в давно истлевшие формы российского земства XIX века. Если «по Сахарову» можно было поэтапно, шаг за шагом двигаться к построению новой государственности, то для воплощения солженицинских идей необходима была «железная рука», которая силой переделала бы общество, или волшебная палочка, которой можно было бы остановить жизнь, устранить все институты действующей власти, потом переделать людей, обустроить все условия, в которых им надлежит жить, а затем запустить жизнь заново.
Увы, все умозрительные проекты радикального общественного переустройства разбиваются о подводные камни других интересов, искажаются привнесенными обстоятельствами. Свое воплощение находят лишь их элементы, да и то зачастую в неузнаваемой форме.
Оба проекта были опубликованы и получили широкий круг читателей. Идеи Сахарова нашли себя в проекте Договора о Союзе Суверенных Государств, идеи Солженицына стали темой бесплодных споров в «патриотических» кругах.
Ну, а в жизни продолжалась борьба, впереди были выборы в российские федеральные и местные Советы. Чтобы избежать повторения провала, коммунисты подготовили новый вариант избирательного законодательства, где появлялись «производственные» округа, а депутатов стали бы выбирать на заводах и т. п. из числа работников под приглядом и руководством парткомов, профсоюзных месткомов и администрации.
Из обращения Петроградского отделения «Демократического союза»:
«Осторожно, ОФТ!
Стало известно, что на Ижорский завод уже заявились эмиссары Объединенного фронта трудящихся для того, чтобы добиться коллективного вхождения персонала предприятия в эту странную организацию. Что же это за фронт, и кто у него в тылу?
Сознательные рабочие должны знать, что этот „фронт“ совсем недавно сколочен продажной рабочей аристократией и дипломированными лакеями режима с помощью аппарата КПСС и ВЛКСМ. Их цель — обмануть рабочих и заставить их служить своим эксплуататорам — государственно-крепостническому капиталу, тоталитарному строю и его руководящему авангарду — номенклатуре КПСС.
ОФТ — это агентура правящих верхов КПСС и КГБ в рабочем классе, неосталинистская и профашистская реакция, направленная против сил демократии и социального освобождения.
Об этом говорит келейно состряпанный проект о выборах в местные Советы, с которым выступил КС ОФТ и который предусматривает неравное представительство трудящихся по производственному принципу, отдавая тем самым всю власть в руки работодателей на службе Кремля.
Долой современную зубатовщину — ОФТ!
Да здравствуют независимые рабочие союзы, борющиеся за политическую свободу как необходимое условие гражданского общества свободного труда!»
Общими усилиями нам удалось поднять такую волну протеста, что на объявленный горисполкомом опрос о поддержке «производственных округов» пришло 92 тысячи писем против и только 4 тысячи — за. Идея завяла на корню, как, впрочем, и ОФТ. Через два месяца сотни тысяч москвичей вышли на улицы с требованием многопартийности. Их шествие по Садовому кольцу закончилось митингом на Манежной площади.
БЕЗ МОНОПОЛИИ…
Пока шла подготовка к выборам, стало известно о том, что в Румынии восставшим народом расстрелян Генеральный секретарь ЦК компартии Румынии Н. Чаушеску. Думаю, что у рамоликов из Политбюро ЦК КПСС желания сохранить монополию на власть, а следовательно, и всю полноту ответственности, поубавилось. Ведь экономическая ситуация уже не поддается даже контролю. И дело не только в продовольственных карточках и забастовках шахтеров. Рвутся межреспубликанские производственные цепочки. Сбои поставок промышленным партнерам лишают заработка рабочих в разных регионах. Торговля отвечает на это укрывательством последних запасов. А союзная власть реагирует лишь директивами и пустыми командами.
На мартовском Пленуме 1990 года партийная элита хоть и критикует своего шефа, все же соглашается с удалением из устава КПСС и Конституции своей руководящей и направляющей роли. Анатолий Собчак: «Практически все, выступавшие на том пленуме, негативно отнеслись к предложению генсека об отмене 6-й статьи. Более того — в самых резких тонах клеймили „так называемых демократов“, говорили о дискредитации партии и социализма и были настроены весьма решительно. А потом так же единодушно проголосовали за».
Монополия КПСС окончательно рухнула в марте 1990-го на Третьем внеочередном союзном съезде. Тогда же были легализованы частная собственность и наемный труд, учрежден пост президента СССР. Сама идея учреждения этого поста, по версии А. Собчака, исходила от старых аппаратных зубров — Евгения Примакова и Анатолия Лукьянова. (Думаю, что среди соображений, которыми они руководствовались, могла быть мыслишка о том, что, если и у нас кого-то может ждать участь Чаушеску, так пусть это будет не кто-то из членов Политбюро, а президент.)
Наделение Горбачева новыми полномочиями поддержали председатель Комитета по законодательству, профессор Сергей Алексеев и Анатолий Собчак. Последний писал:
«Аргументы были понятны и справедливы: надо освободить первое лицо государства от бесплодных сидений в Верховном Совете, надо дать возможность Горбачеву решать жизненно важные для страны вопросы, которые он как председатель законодательного органа решать не вправе».
Большинство членов Верховного Совета идею президентства поддержали, но для них президентство было реализацией мечты о сильной руке. Это вызвало резкий протест Межрегиональной депутатской группы. Она приняла специальную резолюцию. Вот что там говорилось:
«Наша позиция состоит в следующем: считая в принципе институт президентства прогрессивной по сравнению с нынешней формой государственного управления, вопрос о Президенте СССР и о процедуре его выборов нельзя решать наспех, без участия новых Верховных Советов республик, без развитой многопартийной системы в стране, без свободной прессы, без укрепления нынешнего Верховного Совета. Этот вопрос должен быть увязан с конституциями республик, с новым Союзным договором. Без этих непременных условий принятие решения о президентстве, несомненно, приведет к новому обострению отношений между центром и республиками, к ограничению самостоятельности местных Советов и самоуправления, к угрозе восстановления в стране диктаторского режима.
Межрегиональная депутатская группа, в случае если М. Горбачев будет избран Президентом СССР, выставляет кандидатуру А. Собчака на пост Председателя Верховного Совета СССР».
Сам же А. Собчак сначала пытался убедить всех в том, что, пока будет идти подготовка к всенародным выборам, нужно просто наделить Горбачева полномочиями, которые будут равны президентским. Когда этот вариант отмели и Горбачев и МДГ, он стал горячим сторонником президентских выборов голосами депутатов, прямо на съезде.
Когда в Конституцию внесли пост президента, возник вопрос: кто и как будет его избирать.
Депутаты спорят. Крыжков из небольшого промышленного города Дзержинска докладывает о том, что у них был проведен неформальный референдум, что 75 % проголосовало за выборы президента всем народом.
Затем на трибуну удается пробиться Николаю Травкину:
«Министерский разбой достиг уже наивысшей точки предела. Все ростки рыночной экономики задушены. Кончается процесс удушения кооперативов, коммерческих банков, совместных предприятий, а аренда задушена, не успев вылезти из люльки. Министры, члены правительства приторговывают танками, мы об этом говорили. Депутаты от КПСС заключают внешнеторговые сделки, и народный контроль за многомиллионные убытки в инвалюте штрафует виновных начетом в три оклада. Сможет Верховный Совет остановить этот экономический разврат и разбой? Не сможет. Его сможет остановить человек, который обладает единоличной ответственностью и которому эта ответственность дышит в затылок… Президента надо избрать здесь, на Съезде, но избрать на три года».
Питерские депутаты Болдырев и Щелканов пытаются убедить коллег в необходимости всенародного избрания президента, но им возражает Анатолий Собчак:
«Может ли теоретически правильное и безупречное положение о возможности избрания Президента всем населением страны быть проведено в наших конкретных условиях? С одной стороны — наличие несомненного паралича государственной исполнительной власти, с другой — ситуация, когда в целом ряде районов страны введено чрезвычайное положение, когда ряд государственных образований, входящих в состав Союза ССР, в одностороннем порядке уже принял решение о выходе из Союза… И я не вижу сегодня другого способа решения этого вопроса, как избрание Первого Президента именно на Съезде народных депутатов СССР. Я буду голосовать за это решение и призываю всех сделать то же самое».
Ему вторят и А. Н. Яковлев («промедление может отбросить нас назад») и академик Д. Лихачев, сказавший: «Сейчас наша страна объята эмоциями. В этих условиях прямые выборы Президента фактически приведут к гражданской войне. Поэтому <…> выбор должен осуществиться здесь и незамедлительно, откладывать его нельзя».
Съезд голосует за избрание на съезде. Теперь вопрос в том, можно ли совмещать посты президента и Генерального секретаря КПСС?
Да, монополия этой партии уже не закреплена в Конституции. Но, несмотря на то что 1 Мая на Красной площади вместо привычных здравиц прозвучали крики «Долой КПСС!», партийные бонзы хоть и сбежали тогда с трибуны Мавзолея, вовсе не собирались сдаваться.
Да, есть часть коммунистов, которая ищет пути внутреннего обновления своей партии. Они способны к отказу от политической монополии и надеются на сохранение дееспособности КПСС в условиях политической конкуренции. Готовых на это, верящих в это немного: Горбачев и считанные единицы в верхних эшелонах власти, да еще несколько сотен человек на всю изверившуюся страну.
Остальные — те, кто, увидев оборотную сторону «партийной» жизни, давно потерял всяческую веру, уже клянут «свою» партию и вовсе не собираются ее защищать.
Но есть и другие.
Ведь 280 миллионов людей еще недавно, без права выбора, служили их интересам!
Да, расслабились, распустили народ… Это поправимо: если 70 лет мантры коммунизма помогали строить народ в шеренги и направлять его к «светлому будущему» — они помогут и теперь! Надо только воспрять духом, произнести заветные слова о братстве, пролетариате, победной поступи социализма, высокой цели! А потом напомнить о проклятом империализме, о врагах и вредителях, которые спят и видят нашу гибель — тогда снова народ встанет в едином строю и снова будет порядок.
На это надеется консервативное и слепое большинство в номенклатурном миллионе.
Мечтающих о захвате власти функционеров второго плана, рядовых ортодоксов с окостеневшими мозгами, служителей партийного культа, как выяснится уже через год, всего около 500 тысяч. Но их назначенцы руководят прессой, телевидением, армией и спецслужбами.
Им есть что терять — они уже перешли в наступление, готовят «Коммунистическую партию РСФСР» и, не спрашивая, пытаются записать в нее всех коммунистов, живущих на российской территории. (Участвовать в ее учредительном съезде в качестве делегата будет даже А. Собчак.) В этой ситуации совмещение столь влиятельных постов недопустимо и опасно! Но, по версии Собчака, ситуация могла обернуться и полной катастрофой: избрание Горбачева еще впереди, результат неизвестен; если же Горбачев станет президентом, но лишится руководящего поста в КПСС, там будут править бал Лукьянов, Полозков и Лигачев. Куда, на что они толкнут рядовую инертную массу при общем росте недовольства, нетрудно представить. А президента, если что, депутатский съезд может потом и съесть.
И все же демократы голосуют против совмещения постов, но поправка о запрете требует 2/3 голосов и не проходит. Горбачев избирается на безальтернативной основе (за — 1722, против — 156, воздержалось — 36).
Получив все мыслимые полномочия, президент и глава единственной политической партии надеется на то, что сможет свободнее рулить страной.
7 ноября 1990 года прошла последняя официальная демонстрация на Красной площади в честь годовщины революции 1917 года. Кончилась она тем, что нашелся питерский человек, который попытался застрелить М. Горбачева. Год назад на ноябрьской демонстрации будущий стрелок стоял с плакатом: «Прямые всенародные выборы главы государства на альтернативной основе». Теперь он решил валить узурпатора.
Но к тому времени генсек уже не выходил к народу без бронежилета, охотничье ружье А. Шмонова било недалеко, а сержант Мыльников оказался рядом и успел вовремя. (Неудачливого стрелка отправили в психлечебницу. Когда в 1995 году его отпустили, мне пришлось заниматься восстановлением утраченного им жилья, а в 1999-м он чуть не стал моим конкурентом на выборах в 3-ю Государственную думу.)
«…МЫ ДЕЛАЕМ ШАГ
НА НЕДОСТРОЕННЫЙ МОСТ» (ВИКТОР ЦОЙ)
Когда члены «Демократического союза» спорили над каждой программной строчкой, когда выстраивали сбалансированную схему общих задач, мы понимали, что за каждым тезисом стоит проблема его реализации. Но всей неразрешимой полноты, всей — неподъемной для рывка — сложности воплощения даже малой части задуманного мы не представляли.
В общественном сознании облик новой жизни заманчив, но — нечеток.
«Темницы рухнут — и свобода Вас примет радостно у входа…»
Какая свобода — не знает никто. О том, что обломки распадающейся империи погребут кого-то под собой, что свобода — это риск начать у разбитого корыта, что это личная ответственность, не хочет и не может думать большинство тех, кто ждет свободы как «халявы». Обыватель мечтает: если поменять плохих парней на хороших, «коммунистов» на «демократов», то и настанет от новых правителей всем счастье.
Пока — мечтает. А что будет дальше?
Понятно, что впереди клубки проблем и противоречий. Так что же — отойти в сторону, умыть руки, как это сделали в те годы многие диссиденты?
Находясь в разваливающемся доме, мало кричать об опасности и винить тех, кто довел до беды. Да, надо строить новый дом, но делать это придется, крепя прогибающуюся кровлю и подпирая стены старого, потому что в нем — люди. Замена прогнившего и монтаж нового будут идти на ходу.
На исходе 1989 года началась предвыборная кампания: на съезд народных депутатов РСФСР и одновременно в Ленинградский городской совет.
«ИЗБИРАТЕЛЬ!
В Ленинграде создан предвыборный блок
“Демократические выборы-90“
Участниками блока, объединившего демократические силы нашего города, стали десятки организаций и групп: ассоциации и клубы избирателей, ленинградский „Народный фронт“, общества „Мемориал“, „Жители блокадного Ленинграда“, „Нева“, рабочие клубы, клуб „Перестройка“, творческие союзы, социал-демократический клуб, независимый профсоюз „Справедливость“, „Союз зеленых“ и другие экологические группы, группы „Спасение“, „Ленинградская трибуна“, „Вахта мира“, медицинские ассоциации, национально-культурные и христианские общества.
Голосуя 4 марта за кандидатов блока „Демократические выборы-90“, ты голосуешь:
— за гарантии политических, экономических и социальных прав каждому гражданину;
— за свободу образования политических партий и независимых профсоюзов;
— за государственный и экономический суверенитет РСФСР, против попыток ввергнуть республику в хаос межнациональных конфликтов;
— за политику радикальных экономических мер, способных повысить жизненный уровень народа, за последовательную демонополизацию экономики, за равноправие различных форм собственности;
— за соблюдение приоритета экологии при решении народнохозяйственных задач;
— за проведение комплекса мер, обеспечивающих решительное наступление на преступность;
— за превращение Ленинграда в город мирового уровня, в центр гуманизма, демократии, трудовых достижений, науки и культуры.
Голосуя 4 марта за кандидатов блока „Демократические выборы-90“, ты поддерживаешь:
— программу академика Андрея Дмитриевича Сахарова;
— демократическую позицию народных депутатов СССР Ю. Н. Афанасьева, Ю. Ю. Болдырева, Б. Н. Ельцина, Г. Х. Попова, А. А. Собчака, А. А. Щелканова и других, солидарных с ними депутатов.
Ленинградцы! Удесятерим успех прошлых выборов!
Ни одного мандата — дискредитировавшим себя партийным чиновникам!
Ни одного мандата — дискредитировавшим себя руководителям исполкомов, аппаратчикам официальных профсоюзов.
Ни одного мандата — провокаторам из национал-шовинистических формирований!
Советам — новых людей и новую жизнь!
Выбор за тобой, избиратель.
Комитет „Демократические выборы-90“17 января 1990 года».
Но если раньше ДС допускал и поддерживал участие других демократических кандидатов в выборах по советской системе (что можно было использовать для пропаганды), то теперь сильнее стали позиции тех, кто требовал остаться «внесистемной оппозицией». Так считала Валерия Новодворская, ставившая непременным условием нашего участия в формировании новой власти созыв Учредительного собрания. О том, какой легитимный орган его созовет, она не задумывалась.
Когда Борис Габе спорит с Екатериной Подольцевой о необходимости участвовать в выборах, он слышит: «И что мы будем делать в их Советах — разгребать дерьмо, которое они наворотили? Канализацию чинить, их систему улучшать, ответственность разделять? Нет, уж пусть они сами путаются и сами отвечают. А мы придем потом!»
Со мной так прямо и цинично не говорят, но шаг за шагом наши пути расходятся. Мне ясно, что без демократов накатанная дорожка «выборов» в Советы будет использована для сохранения режима. Значит, надо отогнать мрачные мысли и встать в ряды тех, кто будет делать выбор и принимать решения.
Так думаю не только я.
«Расширенному заседанию Координационного совета Петроградской организации ДС
3 А Я В Л Е Н И Е
Развитие „Демократического союза“ в течение года обнаруживает для нас нарастание унитарных тенденции в ДС, сопровождающееся резкой поляризацией радикального и реформистского крыла. Консультативная встреча показала, что внутри ДС могут быть приняты документы, концептуально противоречащие воззрениям одной части членов Союза. Кроме того, намечается пересмотр всей программы ДС под углом зрения доминирующей группы. Этими обстоятельствами ДС, по сути, утрачивает союзный характер и часть его членов фактически остается за его пределами.
Мы считаем, что наше сотрудничество как участников демократического движения будет облегчено, если мы не только фактически, но и формально выйдем из ДС.
Просим считать это заявление равнозначным коллективному заявлению о выходе из „Демократического союза“.
15 июня 1989 года Булычев Ю. Ю., Булычев Д. Ю., Штамм А. Ю., Габе Б. И., Рыбаков Ю. А., Дудченко М. Г.».
Мысль о выдвижении в депутаты у меня возникала, но я понимал, что шансов мало: люмпен-пролетарий, по всем формальным признакам — бывший уголовник, а если и замечен обществом, то лишь на митингах как радикальный деэсовец. И все же я поддался на безумную идею моего друга, члена НТС Александра Штамма. Убеждая меня в необходимости баллотироваться, Саша напомнил мне сталинскую шутку: «Попытка — не пытка, правда, товарищ Берия?» Мы посмеялись и решили — вперед!
Но я не мог просто прийти в избирательную комиссию и записаться в кандидаты. По действовавшим тогда порядкам сначала меня должен выдвинуть сход жителей, общественная организация или трудовой коллектив. За давностью лет я почти забыл, кто и как выдвигал меня в кандидаты. Расспрашивая родных, я, к своему удивлению, услышал от тещи, что, придя на общественное собрание в кинотеатр «Баррикада», где шло обсуждение возможных кандидатур, я просто вылез на трибуну и предложил «Народному фронту» поддержать меня на выборах. Действительно, я хоть и смутно, но помню, что был на каком-то собрании в кинотеатре вместе с членами «Мемориала». Почему я набрался храбрости для самовыдвижения, не знаю.
Меня поддержали. Так я попал в рекомендательный список «Демократические выборы-90».
Но это лишь начало. Теперь дело за формальным выдвижением, на которое имели право организации, обладавшие определенной численностью. В том проектном институте, который, по рекомендации «Народного фронта», выдвигал меня на российский съезд, численности коллектива для такого выдвижения было недостаточно. В дополнение нашли обычную школу в том же Адмиралтейском районе, где меня поддержал учительский коллектив, — необходимое количество голосов было набрано.
Но, когда сведения о моем выдвижении попали в избирательную комиссию и были опубликованы, к директору школы приехали из КГБ и объяснили, какого уголовного типа советская школа предлагает в депутаты.
А перепуганный и обозленный директор школы после разговора с чекистами написал признание в том, что на учительском собрании не было кворума. Мою регистрацию кандидатом в депутаты России отменили.
Однако у меня был еще один мандат — для выборов в Ленсовет, его, по той же рекомендации «Народного фронта», мне доверил коллектив киностудии «Леннаучфильм». На собрании мою кандидатуру предложил замечательный кинорежиссер Феликс Якубсон. Рассказав о себе, я при голосовании получил 38 из 58 голосов и был зарегистрирован кандидатом в 374-м округе. На это «органы» махнули рукой — им было важнее справиться с теми, кто шел на республиканский съезд.
В городской Совет избиралось тогда 450 депутатов, поэтому город нарезан на это же число округов. Они так малы, что доступны для живого общения избирателей и соискателей их доверия. В отличие от всех последующих выборов, подавляющее число кандидатов не имеет личных средств для своей кампании. Те, чье выдвижение зарегистрировано, получают в избирательной комиссии право на перевод в типографию 150 рублей для заказа одной своей листовки с фотографией, биографическими данными и программой. Все это должно уместиться на одном листе формата А4, тираж — 300 экземпляров. Этого катастрофически мало, но заказать больше нельзя, да и денег у меня нет. Поэтому я сам пишу и рисую плакаты, вместе с Александром Штаммом мы их расклеиваем, стоим у автобусных остановок и раздаем листовки, напечатанные нами на шелкографе.
Кандидаты от коммунистов, несмотря на запрет, печатают «левые» тиражи своих набивших оскомину пресных агиток и пасквилей на демократов.
Их ловят за руку во Фрунзенском райкоме КПСС, там кто-то находит тысячные тиражи таких листовок, осмелевшая пресса охотно это освещает.
Наши соперники не гнушаются и провокаций. На собраниях, в транспорте, в магазинах нанятые люди распространяли в толпе «дезу» о том, что кандидаты-демократы пьют горькую, бьют жен и соседей. Пойманные на лжи признавались, что делают это по принуждению замначальника по кадрам Фрунзенского РУВД за обещание закрыть глаза на их криминальные похождения.
Меня, наверное, не принимали всерьез, и тогда я избежал грязи. (Потом я получал ее сполна…)
Моя жена, несмотря на внушительный живот, тоже участвует, в первую очередь помогая своему отцу. Его депутатская эпопея началась с того, что Вениамин Иофе, старый знакомец Молоствова по мордовским политлагерям и один из учредителей нового общества политкаторжан, «Мемориала», приехал в деревню Еремково. Михаила Михайловича по указке КГБ уже «сократили» из школьных учителей, теперь он — деревенский почтальон. В. Иофе убедил его в необходимости баллотироваться на российский съезд. Тот, решив, что это неплохая возможность хотя бы высказаться, согласился и приехал в Питер. Но оказалось, что «Мемориал» выдвигать никого еще не может, и Михалыч засобирался домой. Все это обсуждалось у нас дома и у родственников. Тут я встретил молодого, воодушевленного происходящим ученого — геолога Александра Патиева. С ним мы познакомились еще на площади перед «Англетером», он приходил на митинги ДС, мы вместе агитировали против коммунистов на союзных выборах. Узнав, что он активно работает сейчас в «Народном фронте», сам выдвигается в Ленсовет и занимается выдвижением других кандидатов, я спросил, не может ли он помочь с выдвижением Молоствова. Саша, узнав от меня, кто этот человек, загорелся и помог. Он пригласил его на предвыборные собрания, где выдвигался сам. Первое проходило в киностудии «Леннаучфильм», другое — в институте, где Саша работал. Когда в студии собрались все кандидаты, выяснилось, что среди них оказался Михаил Никитич Толстой, который узнал о собрании через ЛНФ, где у него было много знакомых. Он же и набрал там большинство голосов.
Тогда была сделана вторая попытка в научно-производственном объединении «Рудгеофизика». Услышав от Александра Патиева биографию Молоствова, выслушав его выступление, геологи даже не стали задавать вопросов, а проголосовали за него большинством.
После получения регистрации каждый кандидат взялся за свой округ. А поскольку Михаил Михайлович не имел ленинградской прописки, то мог быть зарегистрирован только как кандидат по национально-территориальному округу РФ. Что и было сделано. Но, оказалось, что надо охватить шесть районов города, где избирателей больше чем 500 тысяч. Если учесть, что помогать, кроме родственников, было некому, задача — неподъемная. Но, слава богу, помогли политзеки, «мемориальцы». Тогда же мы познакомились с Игорем Кучеренко, снова работавшим в нашем районном управлении милиции.
После того как всех милицейских бунтарей из питерского ГУВД уволили, на первом Союзном съезде к Горбачеву подошли те депутаты, которым была передана резолюция милицейского митинга и сказали: «Михаил Сергеевич! Вот, смотрите, все, что здесь написано, это ваши слова! А пятерых офицеров за них выгнали с работы с волчьим билетом». Расспросив, генсек подозвал главу МВД Вадима Бакатина и приказал лично отправиться в Ленинград и восстановить! Сам министр поехать не смог (начались события в Абхазии), прислал генерала Аникеева. Начальник Главного управления МВД по городу и области Вощинин не скрывал своего несогласия с демократами, но был вынужден подчиниться. При этом, как это ни курьезно, зачем-то процитировал любимую Новодворской фразу, которую приписывают Вольтеру: «Я не согласен с вами, но готов отдать жизнь, чтобы вы могли высказаться». Тогда зачем увольнял?
Аржанников и Денежкин хоть и были восстановлены в званиях, возвращаться не стали, а Кучеренко вернулся в ту же должность замначальника РУВД и вскоре был выдвинут своими коллегами в кандидаты на Союзный съезд. Городское начальство пыталось отменить его выдвижение под предлогом отсутствия кворума на собраниях, но тогда его выдвинули еще и жители района. Кандидатуру поддержал «Народный фронт».
Территориально его округ входил в округ Михаила Михайловича, и тогда они стали выступать вместе и даже сделали совместный плакат со своими фотографиями.
В своей предвыборной программе М. Молоствов говорил о российских задачах:
«Причина всех дефицитов: дефицит свободы!
1. В основе своей, свобода — это собственность. На что опирается произвол ведомств и аппарата? На государственную собственность, которая поглотила все: землю и недра, заводы и транспорт, средства информации и сферу бытовых услуг. Всеобщее огосударствление — это отчуждение каждого из нас от собственности и власти.
2. Только собственность граждан, индивидуальная и коллективная, является экономическим базисом демократического правопорядка и социального благоденствия.
Свобода:
— без собственности — беспочвенна; — без полноты власти и информации — заблуждение; — без права на выбор — обман.
3. Шестая статья Конституции, борясь с которой сложил голову А. Д. Сахаров — не пустая формальность.
6-я статья пыталась узаконить власть политбюрократии на шестую часть
земли, если не на весь мир.
4. За правовое государство, светское и деидеологизированное.
За рынок — апробированный механизм социализации, соединяющий производителя и потребителя, превращающий частные усилия в общественно полезный продукт.
Разумеется, необходимы прогнозирование и социальные программы, защищающие детей, стариков, инвалидов.
5. Земля — тем, кто хочет ее обрабатывать.
6. Судьба российского Северо-Запада и города на Неве зависит от нашего с вами выбора: или Россия останется империей — быть нам тогда захудалой провинцией, — или в союзе республик Европы и Азии, народы России встанут на путь к общеевропейскому дому, тогда неоспоримо культурное лидерство великого города.
7. Мы должны помочь тем крестьянским детям („лимитчикам“, „мигрантам“), которые хотели бы вернуться к сельскохозяйственному труду. Кредит, инвентарь, машины, стройматериалы и, главное, земля должны быть предоставлены им на льготных условиях. Следует сохранить за ними городскую жилплощадь, ведь из-за нее они мыкали горе по общежитиям, оставив родные деревни».
В «Литературной газете» появляется хорошая статья о Михаиле Михайловиче «Год 58, статья 58, год 90?». Инна Кошелева в разделе «Судьбы» подробно рассказывает о судьбе М. Молоствова и его семьи. О том, что немало человеческих судеб того поколения было покалечено режимом, но Молоствов и его жена стойко выдержали все тяготы и остаются сильными, верящими в добро людьми.
Эта статья, размноженная и вклеенная в самодельные плакаты вместе с программой, а главное — живые, искренние выступления Михаила Михайловича в теледебатах и на встречах с людьми привлекают к нему симпатии многих людей. Наверное, им импонирует и юмор Михалыча — на агитационных стендах у метро рядом с информацией о кандидате появляются автошаржи, где герой мультфильмов, почтальон Печкин, стучится в двери Верховного Совета.
Борьба идет серьезная, 10 соперников, среди них член клуба «Перестройка», в будущем депутат Государственной думы РФ Анатолий Голов, ректор консерватории Владислав Чернушенко, партийный функционер Александр Бастрыкин. С последним Михалычу довелось участвовать в дебатах. (Он проиграл Молоствову, а позже стал председателем Следственного комитета РФ.) Попутно Михаил Михайлович пытается помочь Саше Патиеву, который, горячая голова, объявил голодовку в знак протеста против отказа в регистрации Виктора Монахова, одного из ведущих организаторов «Народного фронта». Сам он вспоминает об этом так:
«Так получилось, что в феврале 1990 года я проводил политическую голодовку у станции метро „Ломоносовская“. И на второй день, вечером, Молоствов с женой подъехали, чтобы уговорить меня прекратить… Молоствов рассказал мне про голодовки своих товарищей в лагерях и предупредил, что это может подорвать мое здоровье. Я понимаю, что он хотел повлиять на меня своим авторитетом. Но я ему сказал, что рядом со мной дежурит врач, что я внимательно прислушиваюсь к его советам и постараюсь не перейти опасной черты. В рамках этого разговора Михаил Михайлович спросил меня: „Саша, сколько вам лет?“ Я ответил: „Тридцать три года“. Тогда М. М. Молоствов сказал жене: „Ну, тогда все понятно“.».
Безуспешные попытки через публичную голодовку отменить отказы в регистрации кандидатов предпринимал не только Александр, у станции метро «Проспект Большевиков» голодали Сергей Веселов и лоцман Владимир Адушев (потом он сам станет депутатом и моим заместителем). Протестовали они не за себя, а за «кандидата из народа… Невзорова», которому тоже отказали в регистрации. Позже, узнав, кого он защищал, Владимир Иванович корил себя за доверчивость, но — такова была общая удивительная атмосфера самоотверженной солидарности тех, кто верил в порядочность каждого, объявившего себя сторонником перемен.
В отличие от масштабной, корневой программы Молоствова, моя — локальна и конкретна. Это — город и его проблемы. Вот основные положения, с которыми я вышел тогда к избирателям:
«Городу необходимо:
- Расширение полномочий местного самоуправления.
- Пересмотр районного деления города и сокращение административного аппарата исполкомов.
- Значительное увеличение строительства детских, женских, оздоровительных и спортивных сооружений за счет сокращения строительства увеселительных комплексов, питейных заведений и парадных памятников.
- Ликвидация ядерных и экологических мин замедленного действия — АЭС в Сосновом бору и дамбы в Финском заливе.
- Капитальный ремонт пятиэтажек <19>60-х годов с правом возвращения жителей после капремонта в свои дома или получения квартир с удобствами.
- Расследования обстоятельств и выявление виновников кризиса снабжения Ленинграда и области.
- Борьба с бедностью через: введение городского налога на коммерческую деятельность, отказ от привилегий совпартаппарата, налоговые льготы предприятиям, отчисляющим средства на помощь пенсионерам, инвалидам, многодетным семьям».
Далее я писал, что эти задачи невозможны без радикальных реформ:
«1. Новая, демократическая Конституция РСФСР: свобода общественной и политической деятельности, запрет на господство любой партии.
Разделение властей, Конституционный суд для защиты Основного закона.
Право граждан на выкуп земли и предприятий в коллективную и частную собственность, независимость РСФСР.
Президентская форма правления, прямые, тайные и равные выборы президента.
2. Власть Советам: развитие регионального самоуправления, право Советов остановить любое нарушающее экологические нормы производство.
Контроль за экспортом природных ресурсов, деятельностью министерств, советско-зарубежных предприятий.
3. Борьба с преступностью, взяточничеством и их причинами. Независимость суда и прокуратуры.
Увеличение бюджета правоохранительных органов, расследование преступной деятельности в совпартхозаппарате в годы застоя.
4. Возрождение российской духовности, обеспечение свободной деятельности Православной церкви и других религий.
Создание благоприятных условий для возрождения национальных культур всех народов России».
Завершением программы было мое обращение:
«Соотечественники! Казарменный социализм обошелся нам в миллионы растоптанных жизней, богатейшая страна доведена до нищеты и одичания.
На нас легла историческая ответственность за будущее страны. Докажем, что тяжкие испытания ХХ века не истребили в нас человеческого достоинства, свободолюбия и творческого духа!»
Раскидать листовки с этой программой по почтовым ящикам мне помогает живущая по соседству Элла Полякова, активист «Народного фронта» и будущий бессменный лидер наших «Солдатских матерей». А три собственноручно изготовленных плаката я размещаю в окнах местной библиотеки, в витрине гастронома и в ларьке у метро, рядом с автобусной остановкой, которой пользуются жители наших кварталов.
В моем округе 12 759 избирателей, а кандидатов — семеро на один депутатский мандат. Это профсоюзные деятели, директора заводов, партийные функционеры, и среди них я — единственный рабочий.
В ночь на 1 марта жена будит меня ночью, у нее отходят воды — настала пора явиться на свет нашей дочери. Я вызываю такси, но, чуть отъехав от дома, машина останавливается. Спустило колесо, водитель меняет его и, видя наше волнение, бывалым тоном говорит: ничего, успеете. Действительно успели. Утром Катя уже лежит в палате вместе с новорожденной, а ее соседка по палате рассказывает о том, что в Питере баллотируется такой замечательный кандидат по фамилии Молоствов и что надо голосовать именно за него. Что они и делают в холле больницы 4 марта, когда проходит первый тур городских и всероссийских выборов. Явка по стране 89,9 %; похоже, что энтузиазм жителей столиц сложился с привычкой обязательного участия в провинции. А у меня в городском спальном округе явка только 65 %. Из-за большого количества соперников сразу не проходит никто: ведь в первом туре для победы надо получить больше 50 % от числа участников голосования. На второй тур остаются двое получивших наибольшее число; это — заместитель секретаря партийного комитета ЛПО «Союз» С. Петухов с 12 % и я с 35 % голосов.
На российских выборах победа в первом туре фиксируется только в десятой части округов. Михаил Михайлович выходит во второй тур.
На следующем этапе победителю будет достаточно простого большинства. В тех округах, где все решилось в первом туре, партийные и номенклатурные кандидаты в лучшем случае на вторых местах, а то и вообще выбывают из списков, как, например, все семь членов бюро областного комитета КПСС. Смольный в панике, и тогда там пытаются сорвать выборы. Так называемые «патриоты» и анонимные «жители Ленинграда» распространяют листовки с призывом «В день выборов — все по домам!». Горожан пытаются убедить в том, что «к власти рвутся кооператоры», что «вся деятельность ЛНФ направляется теневым штабом — идеологами еврейского нацизма и сионизма». А чтобы сократить число тех, кто готов голосовать за самые решительные перемены, тиражируется обращение от анонимных «радикалов», которые призывают к бойкоту — потому что «Народный фронт» «недостаточно прогрессивен».
Узнав о том, что в нашем районе собираются строить мусороперерабатывающий и шинный заводы, я пишу обращение к городским властям с протестом против их строительства рядом с жилыми кварталами, а потом начинаю день за днем обходить дома своего избирательного участка. От двери к двери я собираю подписи под этим протестом (заводы, как я и обещал, построены там не были).
Народ снова идет голосовать, и мы, Михаил Михайлович и я, побеждаем. При явке в 57 % я получаю уже 60 % голосов. Мой партийный соперник уходит из публичной политики, что не помешает ему потом дослужиться до более надежного поста в управлении кадров Президента РФ.
А я — бывший зек и радикал, получаю мандат депутата Ленсовета ХХI созыва!
Но радость победы омрачала мысль о том, что мой рекордный результат вовсе не означает поддержки большинства. Мне действительно отдали свои голоса 60 % от пришедших на избирательный участок, но ведь это — только 34 % от общего числа всех (и голосовавших, и оставшихся дома) избирателей. Значит, задачу, кому доверить депутатский мандат, решило меньшинство?
Часть голосовавших отдала свои предпочтения аутсайдерам — поскольку партии, за их отсутствием в выборах еще не участвовали, эти голоса никому не перешли и пропали. Другие граждане просто остались дома и не стали голосовать. Уклонение от голосования — проблема большинства развитых стран. Там — неучастие в выборах — результат их убеждения в том, что выбор не так уж принципиален, что фундаментальные основы имеющейся государственности неколебимы. Но почему, когда у россиян впервые появилась возможность реального выбора, почти половина из них не пришла на избирательные участки?
Сработало застарелое отторжение формальной процедуры советских «выборов»? Их привычной, изначальной фальши? Принудиловки, когда не пришедшего могли ждать неприятности, а испортившего бюллетень ругательной припиской — тюрьма?
По сравнению с тем, как шли все последующие, результат 1990 года был еще хорош. Его определила та четверть общества, которая страстно хотела перемен и верила в их достижимость. В дальнейшем явка будет все меньше, и новая власть будет вынуждена отказаться от порога явки избирателей. Через 15 лет в Законодательном собрании Петербурга депутаты будут представлять лишь 10 % от числа своих избирателей.
Окончание следует