«Ружейное дело» 1868—1869 годов в дневниках цесаревича Александра Александровича
Опубликовано в журнале Звезда, номер 2, 2023
«После смерти, я уверен, никто не поинтересуется посмотреть в эти книги», — написал цесаревич Александр Александрович в дневнике 2 июля 1868 года. Несомненно, наследник престола лукавил, зная, что дневники Романовых после смерти их авторов, находясь на хранении в библиотеке Зимнего дворца, рано или поздно становятся доступными как минимум следующим поколениям царствующего дома. Так было до него, так должно было быть и после его смерти. Однако 1917 год внес свои коррективы в судьбу документов Романовых. Дневники цесаревича Александра Александровича, которые после его смерти не поступили в библиотеку Зимнего дворца, а оставались у вдовствующей императрицы Марии Федоровны в Гатчинском дворце, как и все другие документы дома Романовых, после падения монархии стали достоянием Советского государства, попали на государственное хранение и стали доступны историкам.
Одной из первых попыток изучения личности Александра III, которая была предпринята с привлечением личных дневников цесаревича Александра Александровича, стала опубликованная в 1925 году статья Н. Н. Фирсова.[1] Чуть позже, в 1928 году, появилась основанная на опубликованных архивных материалах статья Ю. В. Готье о взаимоотношениях наследника с К. П. Победоносцевым.[2] Дневники цесаревича активно использовал и П. А. Зайончковский в своих монографиях, посвященных военным реформам Д. А. Милютина, кризису власти в последние годы правления Александра II и периоду после восшествия на престол Александра III.[3]
Особенно интерес к личности цесаревича Александра Александровича вырос за последние 30 лет: появился ряд научных и научно-популярных работ, в которых на основе архивных документов дается разносторонний анализ государственной деятельности наследника престола.[4] Многие исследователи использовали в своих трудах фрагменты дневников цесаревича[5], которые хранятся в Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ) в личном фонде Александра III (Ф. 677. Оп. 1. Д. 298—308). В настоящее время архив и издательство «Кучково поле» (Москва) готовят публикацию дневников наследника престола Александра Александровича за 1865—1881 годы, которые впервые будут изданы полностью.
Дневники, или, как сам цесаревич Александр Александрович называл, «журналы», представляют для исследователей несомненный интерес. Они дают многоаспектный взгляд на личность наследника, рассказывая о его образе жизни, особенностях характера, развлечениях и увлечениях, круге общения и чтения. В «журналах» прослеживается также история семьи самого цесаревича и всей большой царской семьи. Большой интерес представляют дневниковые записи, посвященные его отношениям с Александром II и как с отцом, и как с императором, которому Александр Александрович, несмотря на частое отсутствие взаимопонимания, всегда выражал сыновье почитание и готовность безусловного подчинения воле монарха. Особенно важно, что дневники позволяют проследить эволюцию мировоззрения цесаревича, его политических взглядов и убеждений, формирование и становление личности Александра Александровича как государственного деятеля. Они дают возможность взглянуть на события тех лет глазами наследника престола, который в силу своего положения был вовлечен во внутренние и внешнеполитические вопросы, в решение многих государственных дел в стране. Из записей цесаревича виден его личный взгляд на ряд событий, происходивших в России и за рубежом. В них присутствуют характеристики государственных деятелей, даются оценки их работы.
Александр Александрович начал вести дневники в один из самых поворотных моментов своей жизни — через полтора месяца после скоропостижной смерти 12 апреля 1865 года в Ницце любимого брата цесаревича Николая Александровича (Никсы), старшего сына Александра II. Тогда, неожиданно для себя став наследником российского престола, Александр Александрович находился в полной растерянности, весьма трезво оценивая уровень своих знаний и полную неготовность соответствовать новому статусу. «Я одно только знаю, что я ничего не знаю, и ничего не понимаю. <…> Прожил я себе до 20-ти лет спокойным и беззаботным, и вдруг сваливается на плечи такая ноша», — поделился он своими грустными размышлениями с князем В. П. Мещерским.[6] Владимир Петрович, который был близок с цесаревичем Николаем Александровичем, после его похорон поспешил завязать тесные дружеские отношения с новым наследником престола.[7] Уже на следующий день после погребения цесаревича Николая Александровича, 29 мая 1865 года, Мещерский подарил великому князю Александру Александровичу новую объемистую тетрадь, не забыв сделать надпись: «Первая книга, предназначаемая для Ваших дум, чувств и впечатлений! Дорогой Александр Александрович! Позвольте мне принести Вам в подарок эту книгу и затем ежегодно, покуда буду жить и жить в союзе с Вами, повторять этот подарок. Я ласкаю себя надеждою, что для самих себя в этом журнале Вы не будете по-прежнему скрыты, но в нескольких строках ежедневно будете исповедовать себя самым искренним и добросовестным образом! Писать журнал — значит поверять себя: для этой поверки нужны факты и Ваше воззрение на каждый из них».[8] Несомненно, князь В. П. Мещерский, пытаясь стать ближайшим конфидентом нового наследника, преследовал свои интересы. И у него получилось… Александр Александрович старательно начал вести дневники, желая соответствовать пожеланиям Владимира Петровича, и переживал, когда в силу разных обстоятельств не успевал описывать в «журнале» события дня и свои впечатления. «Вообще я очень доволен этой выдумкой князя — читать взаимно свои журналы, потому что оно принесло мне много пользы»[9], — написал наследник в «журнале» 4 января 1866 года.
С принятием присяги 20 июля 1865 года у Александра Александровича появляется все больше записей о его присутствии на докладах министров у императора Александра II, на официальных приемах. С ноября 1865 года наследник состоял во Временном комитете для принятия мер против холеры, с октября 1866 года стал членом Государственного совета, а с октября 1868 года начал присутствовать на заседаниях Совета и Комитета министров. Осознавая, что его «постоянно ожидает страшная и трудная обязанность и ответственность»[10], цесаревич старался аккуратно выполнять свои обязанности наследника престола, включаясь в государственную и общественную жизнь. «Много я переменился в эти последние месяцы, но все еще много остается переделать в самом себе», — резюмировал он в дневнике итоги 1866 года.[11]
Александр Александрович продолжал стремиться показать всем, и в первую очередь августейшему отцу, свою способность решать вопросы действительно государственного уровня — оснащение армии новым оружием. Показательным является так называемое «ружейное дело», в котором наследник проявил чрезвычайное рвение, заняв позицию ярого оппонента военного министра Д. А. Милютина и его подчиненных.
Поражение России в Крымской войне в полной мере выявило необходимость проведения военной реформы, в том числе оснащение армии более современными видами оружия, включая стрелковое. Наряду с разработкой и поиском новых образцов такого оружия особое внимание было обращено на возможность переделки дульнозарядных винтовок в более скорострельные казнозарядные. Первым шагом на этом пути стало принятие на вооружение 28 марта 1867 года игольчатой винтовки, разработанной в 1865 году немецким оружейником Иоганнесом Фридрихом Христианом Карле. Немалую роль в принятии этого решения сыграло то, что система Карле допускала переделку 6-линейных дульнозарядных ружей образца 1856 года. Началась срочная переделка шестилинейных винтовок на игольчатые. При этом темпы производства, особенно первое время, были очень невысокими. Так, в 1868 году вместо 785 295 новых и переделанных винтовок изготовили лишь 62 737, то есть около 10 % заказа.[12] Несмотря на то что принятие на вооружение винтовок системы Карле являлось определенным шагом вперед на пути оснащения армии более современным стрелковым оружием, игольчатая винтовка с унитарным бумажным патроном уже тогда являлась технически отсталой по сравнению с поступавшими в конце 1860-х годов на вооружение зарубежных армий магазинных винтовок под металлический патрон (Спенсера, Генри Винчестера в США, Веттерли в Швейцарии). Это прекрасно понимал военный министр Д. А. Милютин, писавший, что данная винтовка может быть принята только «впредь до введения другого, более усовершенствованного оружия».[13]
С целью ознакомления с использовавшимися в США ружьями под металлический патрон и их производством в Америку были командированы член технического комитета ГАУ полковник А. П. Горлов и делопроизводитель комитета капитан К. И. Гуниус. По итогам поездки Горлов привез в Россию несколько ружей, металлические патроны к ним и станки для их изготовления. К концу 1860-х годов рассеялись и существовавшие ранее серьезные опасения в том, что российская промышленность не в состоянии обеспечить армию металлическими патронами в необходимом количестве (100—125 млн патронов ежегодно), поскольку их производство было освоено не только на Охтинском заводе, но и в Санкт-Петербургской мастерской металлических патронов, находившейся в помещении Старого арсенала у Литейного моста. В результате 20 марта 1869 года появился приказ по Военному ведомству, который утверждал для переделки дульнозарядных винтовок металлический патрон.[14] Оставалось определиться с системой, по которой должна была идти переделка оружия.
Еще в 1865 году директор Морского музея лейтенант Н. М. Баранов предложил свою винтовку, которая имела откидной затвор, отбрасываемый вверх и вперед по типу системы Брандлин—Альбини.[15] Баранов, как он сам писал, «придерживался системы Брандлин—Альбини», но отнюдь не копировал ее.[16] Его винтовка, как отмечали оружейники, обладала большими достоинствами. Тем не менее Военное ведомство не спешило остановить на ней свой выбор. Были и другие предложения. В 1867 году полковник лейб-гвардии Уланского полка Т. Ф. Ган привез из Вены винтовку конструкции австро-венгерского оружейника чешского происхождения Сильвестра Крнки. 23 января 1869 года Т. Ф. Ган подал на имя Д. А. Милютина записку с предложением применить к винтовке Крнки изобретенный им металлический патрон, который очень прост и «легко может быть выделан самими войсками, если их снабдить необходимой на то машиной, стоимостью менее 150 p<ублей>».[17] Эта записка произвела на Оружейную комиссию столь сильное впечатление, что уже на следующий день, 24 января, Главное артиллерийское управление отдало приказ приступить к испытанию винтовки Крнки. Между тем Морское ведомство при лоббировании со стороны цесаревича Александра Александровича остановило свой выбор на системе Баранова, и на заводе Н. И. Путилова уже началось производство его винтовок.[18] Для решения вопроса о системе, по которой следует переделывать дульнозарядные винтовки, в феврале 1869 года была создана специальная комиссия, состоявшая из офицеров-оружейников, управляющих оружейными заводами и владельцев заводов, возглавленная генерал-лейтенантом О. П. Резвым. Кроме этой комиссии в марте создали еще две: главную распорядительную комиссию под председательством самого Д. А. Милютина и исполнительную комиссию, возглавляемую тем же генерал-лейтенантом О. П Резвым. Комиссия признала необходимым все внимание уделить только двум системам: Н. М. Баранова и С. Крнки.[19] Управляющие казенными заводам и частные заводчики пришли к выводу, что переделка винтовок по системе Крнки проще, легче, дешевле и быстрей, чем по системе Баранова.[20] В результате 18 марта 1869 года Александр II утвердил систему С. Крнки для переделки дульнозарядных винтовок.[21] При этом на заводе Н. И. Путилова все-таки было произведено 10 000 винтовок по системе Н. М. Баранова, которые поступили на вооружение Морского ведомства.
Публикуемые фрагменты дневника цесаревича Александра Александровича за конец 1868 года по апрель 1869 года (ГАРФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 302) дают возможность проследить его роль в истории перевооружения армии. При всей серьезности вопроса и горячего желания Александра Александровича решить «ружейный вопрос» по своему разумению, эмоциональность его записей в дневнике позволяет судить о государственной неопытности и незрелости цесаревича, о его заметной зависимости от влияния доверенных лиц, среди которых были сам автор лоббируемого цесаревичем нового ружья Н. М. Баранов, промышленник Н. И. Путилов и адъютант наследника П. А. Козлов. «Я решился теперь идти напролом и не останавливаться ни перед кем, потому что все артиллерийское правление мошенники и подлецы, которые желают испортить нам дело, а значит, и повредить всей России, мне этого достаточно, чтобы действовать самым энергическим образом и довести мое дело до конца», — писал он в дневнике 18 января 1869 года.[22] И наследник престола, со свойственной ему в те годы несдержанностью и резкостью в оценках людей, пошел «напролом», о чем говорит запись от 6 февраля: «После осмотра ружей был доклад Милютина, и здесь я воспользовался, чтобы катать военного мин<истра>, что только мог, и не давал ему почти времени отвечать, потому что теперь я силен фактами и знаю дело настолько, чтобы доказать все вранье, которым они оправдываются. К счастью, Папа очень охотно слушал и дал высказаться мне совершенно, но еще только начало, и теперь я начну бичевать всю эту сволочь, что есть силы и разума».[23]
Надо отметить, что в консервативных кругах России, представители которых входили в близкий круг цесаревича Александра Александровича, деятельность военного министра Д. А. Милютина воспринималась весьма негативно. Адъютант наследника граф С. Д. Шереметев спустя годы так демонизировал личность министра: «Он — тот паук, который расставил свою сложную сеть, <…> распуская во все стороны ту обширную паутину, нити которой терялись в преисподней». Также он вспоминал, что «Милютину цесаревич не сочувствовал, упрекая его в том, что в заботах его об армии более замечалось забот министра народного просвещения, чем военного министра».[24]
Спустя месяц после безрезультатного противостояния с Артиллерийским управлением пыл цесаревича начал остывать. 1 марта он записал в дневнике: «…мне решительно никто не верит и говорят, что я только путаю и завел сумбур с моим оружейным делом»[25], а уже 5 марта принял решение в «ружейное дело не вмешиваться» и «покончить это дело, потому что теперь уже помочь нечем, а только из этого выходит какая-то междоусобная война, и мне так противно иметь дело с Артиллерийским ведомством, что я не хочу продолжать переделку ружей».[26] Свою обиду он вылил на страницах дневника: «Это меня страшно огорчило и даже оскорбило, потому что я могу перед Богом отвечать, что не гордость вела меня к тому, чтобы помочь бедственному положению, в котором мы находились в вооружении нашей армии, а единственно желание выйти из этого грустного положения, в которое нас поставила администрация Артиллерийского ведомства. Я желал пользы нашей армии, нашему отечеству, а нашлись, видно, люди, чтобы истолковать Папа в противном действии мои желания и мои действия. Мне тем более грустно, потому что это не раз, а почти на всяком шагу оказывают полное недоверие, которое все больше и больше мне становится тяжелее, потому что это не заслужено с моей стороны, я могу это заявить всем и не побоюсь сказать неправды».[27]
Точка в участии наследника в «ружейном деле» была поставлена самим императором, разговор с которым описал 1 апреля в дневнике цесаревич: «Папа желает, чтобы я больше не вмешивался бы в ружейное дело, потому что этим только я мешаю Артиллерийскому ведомству успешно действовать.[28] Как ни больно и ни тяжело было получить такой выговор, но отвечать нельзя было и не стоило, раз что так поставили это дело на эту ногу».[29]
Из дневниковых записей очевидно, что фиаско с «ружейным делом», с одной стороны, не прошло бесследно для самолюбия цесаревича, а с другой — еще больше усилило его желание участвовать в вопросах государственного управления. Подводя итоги прошедшего 1870 года, цесаревич записал в «журнале»: «Еще мое искреннее желание — это приносить больше пользы моему милому душке Папа и моей милой родине, но до сих пор я еще ничего почти не мог сделать, и редко, когда удается, потому что нет у меня никакой постоянной должности и постоянного занятия, а если хочешь быть полезным, то надо самому навязываться на дело, и поэтому это так трудно, и больших усилий мне стоит что-нибудь провести истинно полезное для России. Авось с каждым годом все больше и больше будет это мне удаваться!»30
В начале 1870-х годов цесаревич Александр Александрович вошел в состав ряда комиссий по реорганизации и техническому перевооружению армии, по всеобщей воинской повинности, получил в командование 1-ю гвардейскую пехотную дивизию, продолжал участвовать в заседаниях Государственного совета и Комитета министров, практически ежедневно бывать на докладах министров в Зимнем дворце. Взрослея, набираясь жизненного и государственного опыта, погружаясь в сложный мир дворцовых интриг, наследник престола писал в дневниках далеко не все, о чем думал, часто оставляя за скобками то, что касалось его политических взглядов и оценок личностей, не раскрывая содержания своих разговоров с доверенными лицами. Став императором, он перестал вести дневники; до нас дошли лишь его памятные книжки с ежедневными записями распорядка дня, в которых уже не было места «для чувств и впечатлений».
- Фирсов Н. Н.Александр III. Личная характеристика частью по его неизданным дневникам // Былое. 1925. № 1 (29). С. 85—108.
- Готье Ю. В.К. П. Победоносцев и наследник Александр Александрович. 1865—1881 // Публичная библиотека СССР им. Ленина. Т. II. М., 1928. С. 107—134. Переиздано в: К. П. Победоносцев: pro et contra. СПб., 1996. С. 451—486.
- Зайончковский П. А.Военные реформы 1860—1870 гг. в России. М., 1952; Зайончковский П. А. Кризис самодержавия на рубеже 1870—1880-х гг. М., 1964.
- Ананьич Б. В., Ганелин Р. Ш.Александр II и наследник накануне 1 марта 1881 г. // Исторический опыт русского народа и современность. Кн. 2: Дом Романовых в истории России. СПб., 1995; Астанков В. А. Государственная деятельность цесаревича Александра Александровича и его восприятие правительственной политики в 1865—1881 г. Дис. … канд. ист. наук. МГУ. М., 2014; Астанков В. А. Наследник цесаревич Александр Александрович в период Восточного кризиса 1875—1878 гг. // Российская история. 2011. № 3. C. 127—141; Барковец О. И., Крылов-Толстикович А. Н. Александр III — Царь-миротворец. СПб., 2007; Боханов А. Н. Император Александр III. М., 2006; Дронов И. Е. Сильный, державный: жизнь и царствование Александра III. М., 2006; Мелентьев Ф. И. Формирование представлений наследников престола о России в эпоху Великих реформ. Дис. … канд. ист. наук. МГУ. М., 2018; Мясников А. Л. Александр III. М., 2016; Твардовская В. А. Александр III // Российские самодержцы. М., 1993; Толмачев Е. П. Александр III и его время. М., 2007; Уортман Р. С. Сценарии власти: Мифы и церемонии русской монархии. Т. 2. От Александра II до отречения Николая II. М., 2004; Чернуха В. Г. Александр III // Александр Третий: Воспоминания. Дневники. Письма. СПб., 2001. С. 5—40.
- Полностью дневники цесаревича за эти годы никогда не публиковались, кроме дневниковых записей Александра Александровича за 1 января — 29 февраля 1880: Дневник наследника цесаревича великого князя Александра Александровича. 1880 г. / Публ. [вступит. ст. и примеч.] С. Н. Семанова, О. Ю. Щербаковой, А. Мамонова // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. Вып. VI. М., 1995. С. 344—357.
- Мещерский В. П.Мои воспоминания. Москва. 2001. С. 223.
- Подробно об отношениях цесаревича Александра Александровича с князем В. П. Мещерским: Дронов И. Е.Князь Владимир Петрович Мещерский // Вопросы истории. 2001. № 10. С. 57—84; Мещерский В. П.Письма к великому князю Александру Александровичу, 1863—1868 / Сост., публ., вступит. ст. и коммент. Н. В. Черниковой. М., 2011.
- ГАРФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 298. Л. 1, 2—2 об.
- Запись от 4 января 1866. Там же. Л. 144 об.
- Запись от 27 июля 1867. Там же. Д. 301. Л. 2 об.
- Запись от 1 января 1867. Там же. Д. 300. Л. 23 об.
- Зайончковский П. А.Перевооружение русской армии в 60—70-х годах XIX в. // Исторические записки АН СССР. [Б. м.], 1951. Т. 36. С. 94—95.
- Цит. по: Мавродин В. В., Мавродин Вал. В. Из истории отечественного оружия. Русская винтовка. Л., 1984. С. 57.
- Оружейный сборник. 1869. № 2. С. 10.
- Винтовка Альбини-Брандлина — однозарядная 11-мм винтовка, принятая на вооружение Бельгией в 1867. Механизм действия винтовки был разработан итальянским морским офицером Аугусто Альбини и усовершенствован английским оружейником Фрэнсисом Брандлином. Система такого механизма была разработана для переделки с дула заряжавшихся винтовок в оружие, заряжающееся с казны (казенная часть ствола). Механизм Альбини приспособлен к металлическому патрону и принадлежит к типу затворов, откидывающихся вверх, к прицелу.
- Мавродин В. В., Мавродин Вал. В.Из истории отечественного оружия. С. 64.
- Там же. С. 67.
- Путилов H.О ходе работ по переделке 10 000 старых винтовок на ударные по системе лейтенанта Баранова // Русский инвалид. 1869. № 35. С. 4.
- Мавродин В. В., Мавродин Вал. В.Из истории отечественного оружия. С. 67.
- Федоров B. Г.Эволюция стрелкового оружия. Т. 1. М., 1938. С. 100; Маркевич В. Е. Ручное огнестрельное оружие. Т. 1. С. 328—330.
- Мавродин В. В., Мавродин Вал. В.Из истории отечественного оружия. С. 69.
- Запись от 18 января 1869. ГАРФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 302. Л. 103.
- Запись от 6 февраля 1869. Там же. Л. 114—114 об. Слово «катать» употреблено здесь в значении «уличать в неправде».
- Мемуары графа Шереметева. М., 2001. С. 145, 703.
- Запись от 1 марта 1869. ГАРФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 302. Л. 131.
- Запись от 5 марта 1869. Там же. Л. 134.
- Так в источнике. Возможно, имеется в виду, что он не побоится «заявить всем» то, что может быть воспринято как неправда. Запись от 10 марта 1869. Там же. Л. 136 об.
- О роли цесаревича Александра Александровича в «ружейном деле»: Астанков В. А.Государственная деятельность цесаревича Александра Александровича и его восприятие правительственной политики в 1865—1881 г. Дис. … канд. ист. наук. МГУ. М., 2014. Л. 39—44; «Я положительно разочарован насчет Милютина и Баранцова…». Из переписки цесаревича Александра Александровича и великого князя Михаила Николаевича / Публ. подгот. В. А. Астанков // Родина. 2015. № 2. С. 13—17.
- Запись от 1 апреля 1869. ГАРФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 302. Л. 148.
- Запись 31 декабря 1870. Там же. Д. 304. Л. 56.
1868
7-го (19-го) декабря. Суббота.
Встал в 8 ч<асов> и пошел к себе одеваться, а потом пил кофе, курил и читал. В 1/2 10 отправился в Зимний дв<орец> к Папа и был за докладом военного министра.[1] <…> После доклада я простился и вернулся домой. Зашел к Минни[2], которая занималась с Победоносцевым[3], а потом принимал. Было много представляющихся, и, между прочим, был лейтенант Баранов[4], который принес показать мне свою винтовку, заряж<ающуюся> с казен<ной> части, удивительной простоты.[5]
12-го (24-го) декабря. Четверг.
Встал в 8 часов и пошел к себе, одевшись, пил кофе, курил и читал. В 1/2 10 отправился в Зимний дв<орец> к Папа и был за докладом военного министра. <…> После этого я вернулся домой и, переодевшись, читал. В 1/2 12 пришел Козлов[6], которого я пригласил в 12 завтракать вместе с Воронцовым[7], и говорили с ними о новых ружьях лейтенанта Баранова и что можно будет сделать для него, и чтобы ввели эти ружья в употребление.
14-го (26-го) декабря. Суббота.
<…> В 1/2 10 пришел ко мне Козлов переговорить об ружьях Баранова и о том, как устроить это дело, чтобы их приняли у нас и заказали бы поскорее.
16-го (28-го) декабря. Понедельник.
<…> Приехал Козлов, которого я посылал с новыми ружьями к д<яде> Низи и просить его заехать ко мне в 3 часа. Я просил тоже заехать к этому времени Милютина и лейтенанта Баранова. Минни пока принимала дам. Когда приехали д<ядя> Низи[8] и Милютин, я им объяснил, в чем дело и что я предлагаю принять ружья системы Баранова, которые, по моему убеждению, гораздо лучше принятых нами теперь ружей, и вдобавок их берутся переделать очень живо, так что к лету можно будет иметь до 600 000 ружей, тогда как теперешние заводы обещаются кончить весь заказ только через 2 и 3 года, что порядочно поздно. Объяснив все это, я позвал самого Баранова, который объяснил все в подробностях, и мы разошлись только в 1/2 5. Теперь пока первый шаг сделан, и военный министр обещался помогать делу, если окажутся эти ружья хороши.[9]
19-го (31-го) декабря. Четверг.
<…> В 12 принимал представляющихся, которых опять набралось человек 18. Кончил только около 1/4 2, и потом сели завтракать с женою. После этого зашел ко мне Козлов переговорить об ружейном деле. После него пришел ко мне Путилов[10], которого я желал видеть и с которым я переговорил о переделке ружей вообще, и он обещался взять на себя заказ и исполнить, сколько возможно скорее. Он берется даже переделать весь заказ до 200 000 или 300 000 ружей к лету. Простившись с ним, я отправился к Минни, и в 1/4 4 пошли с нею гулять в садике с собаками. Потом пили чай, курил, а Минни мне читала, пока я рисовал. В 1/4 6 я лег поспать, а потом обедали вдвоем с женою. После обеда зашли проститься с маленьким, а потом Минни отправилась в оперу, а я остался дома заниматься. Писал журнал, потом написал военн<ому> мин<истру>, просить его представить доклад Папа об отпуске мне 10 000 ружей на переделку для пробы.[11]
20-го декабря (1-го января). Пятница.
<…> показал Папа ружье Баранова, которое понравилось Папа, и я воспользовался объяснить Папа мою просьбу о переделке этих ружей. В 1/2 12 я вернулся домой и зашел к Минни, а потом принял Козлова все по нашему делу о ружьях.
21-го декабря (2-го января). Суббота.
Встал в 8 ч<асов> и пошел к себе одеваться, а потом курил, пил кофе и читал. В 1/2 10 поехал в Зимний дв<орец> к Папа и был за докладом военного министра, где было испрошено разрешение у Папа отдать в мое распоряжение 10 000 ружей для переделки, на что Папа сейчас же согласился, несмотря на то что Милютин возражал и делал замечания. <…> Вернувшись домой, завтракал, а потом курил и читал. Заходил ко мне Козлов узнать о результатах доклада Милютина. Козлов успел уже быть в разных местах, хлопотать об нашем деле.
23-го декабря (4-го января). Понедельник.
<…> Минни принимала дам, а потом отправилась кататься с Над<енькой> Бартеневой[12], а я пока разбирал ружья и складывал все части, чтобы самому видеть, как оно делается, и еще больше убедился в нелепости и сложности этого механизма игольчатых ружей.
1869
3-го (15-го) января. Пятница.
<…> Заехал ко мне Путилов и Козлов переговорить о ружейном деле, а потом он поднес мне альбом с планами и сведениями о мастерских и рабочих, назначенных для переделки ружей.
5-го (17-го) января. Воскресенье.
<…> В 1/2 2 приехали ко мне Баранцов[13] и Путилов, и я просил их к себе в кабинет. Начался разговор, подробности которого я не стану описывать, потому что было бы слишком долго. Баранцов сначала горячился и очень храбро врал пустяки, больше по глупости, чем по убеждению, но скоро сдался и больше ничего не мог найти для возражений, и вышел из кабинета совершенно разбитым. Мы с Путиловым отщелкали его ужасно, и, кажется, наше взяло. Разговор продолжался более часу. Простившись с ними, я позвал еще Козлова и передал ему вкратце наш разговор, от которого он остался в восхищении.
7-го (19-го) января. Вторник. Петербург. Лисино.
<…> Приходил тоже Козлов переговорить об патронах для ружей, и г<осподи>н Теляшев[14] берется взять на себя работу их. Баранов должен приехать завтра и везет с собою 7 ружей, переделанных, и несколько тысяч патронов, еще 13 ружей будут попозже.
9-го (21-го) января. Четверг.
<…> В 3/4 2 Минни пошла принимать дам, а ко мне приехали Козлов и Баранов, который вернулся вчера из-за границы. Мы долго говорили о всех предметах, относящихся до переделки ружей, и он рассказывал много интересного о бельгийских заводах[15] и о пробах ружей весьма утешительных.
10-го (22-го) января. Пятница.
Встал в 9 1/4 и пошел к себе одеваться, а потом пил кофе, курил и в 3/4 10 отправился к Папа в Зимний дв<орец> <…>. Вернулся домой только в 12 ч<асов>, и зашел ко мне Козлов, с которым мы переговорили об испытании ружей в Учебном батальоне и по программе генер<ала> Нотбека.[16]
11-го (23-го) января. Суббота.
Встал в 8 ч<асов> и пошел к себе одеваться, а потом пил кофе, курил и занимался. В 1/2 10 поехал в Зимний дв<орец> к Папа и был за докладом военного министра и потом показывал Папа и ему переделанное шестилинейное наше ружье в Бельгии, которое привез Баранов, и патроны к нему.
13-го (25-го) января. Понедельник.
<…> Потом поспал перед обедом, а в 1/4 7 сели с Минни за стол и потом, простившись с маленьким, вернулись ко мне в кабинет, и, закуривши, сел писать журнал, а потом читал и писал длинное и подробное письмо д<яде> Мише о деле переделки ружей и все пакости артиллерийского ведомства.[17] Написал ему 10 страниц и надеюсь, что он меня оправдает.
14-го (26-го) января. Вторник. Петербург и Малая Вишера.
<…> В 1/4 1, одевшись в походную форму с башлыками на голове, сели верхом и отправились на парад всем загородным войскам, которые, несчастные, простояли в городе с 6 января. Парад был очень хорош, и потом был завтрак для всех командиров частей. В 1/2 2 я вернулся домой и зашел к Минни, которая принимала дам. Переодевшись, я пошел в кабинет и, закуривши, принял г<осподи>на Теляшева с планом строения, которое он предлагает для делания патронов. Это строение принадлежит Минист<ерству> финансов и им ненужное и пока пустое, а для нашего дела отличное, и вполне достаточно места. После этого я переговорил еще с Козловым и потом читал один.
16-го (28-го) января. Четверг.
Встал в 8 1/2 и пошел к себе одеваться, а потом пил кофе и курил. В 1/2 10 отправился к Папа в Зимний дв<орец> и там был за докладом военного министра, а потом смотрели новые сумы для патронов и прибор генерала Масалова[18] для стрельбы из игольчатых ружей дробинкой, чтобы приучать к прицелке.[19] Потом зашли с Владимиром[20] к Мама, где была тоже Минни.
17-го (29-го) января. Пятница.
Встал в 9 1/4 и пошел к себе одеваться, а потом, выпив кофе, закурил и отправился в Зимний дв<орец> к Папа и был за докладом Рейтерна[21] и воспользовался просить об здании для патронного заведения. <…> Потом курили и разговаривали, а в 2 часа, простившись, я поехал с Шереметевым[22] в тройке на завод Путилова. Туда собрались тоже все офицеры, которые назначены для ружейного дела, Козлов и Баранов. Сначала осмотрели рельсовый завод, который весьма интересен, и великолепно идет работа. Потом осмотрели в подробностях все ружейное производство, которое, слава Богу, начинает, кажется, идти хорошо. Одним словом, мы осмотрели решительно весь завод и ходили без остановки более 1 1/2 часа.
18-го (30-го) января. Суббота.
Встал в 8 1/2 и пошел к себе одеваться, а потом пил кофе, курил и читал, а в 1/2 10 отправился к Папа, и были с Владимиром за докладом военного министра, где опять сочинили самую нелепую историю на наше ружейное дело и где я объявил, что все, что говорят и сочиняют об нем, это вздор и что мне постоянно мешают вместо того, чтобы помогать. Я решился теперь идти напролом и не останавливаться ни перед кем, потому что все артиллерийское правление мошенники и подлецы, которые желают испортить нам дело, а значит, и повредить всей России, мне этого достаточно, чтобы действовать самым энергическим образом и довести мое дело до конца.
21-го января (2-го февраля). Вторник.
Встал в 8 ч<асов> и пошел к себе одеваться, а потом пил кофе, курил и читал, а в 1/2 10 отправился в Зимний дв<орец> к Папа и был за докладом Милютина. Я привез с собою фактические опровержения на нападки Военного министерства по найму рабочих в Туле[23], что сильно не понравилось Милютину, а я не жалел слов и катал, что мог и что знал. Папа сам наконец согласился, что все это происки одного Артиллерийского ведомства. <…> Написал Козлову о результате моего опровержения перед Папа и Милютиным и вернул ему бумаги Путилова. <…> Кончив все это, принялся снова за чтение отчета военного министра, который очень интересен, но если можно судить обо всех отраслях министерства и их деятельности, как о Артил<лерийском> управлении, которое я ближе знаю, чем прочие, и поэтому прямо могу сказать, что много чистой враньи[24] в этом отделе отчета, то сильно сомневаемся в остальных блистательных результатах управления Воен<ного> министер<ства>.
23-го января (4-го февраля). Четверг.
<…> …я еще разговаривал с генер<алом> Нотбеком, который подробно рассказывал про опыты над ружьем Баранова, которые до сих пор еще порядочны, но надо добиться до совершенства. Он рассказывал мне много интересного о нелепости системы игольчатых ружей.
24-го января (5-го февраля). Пятница.
<…> …я переоделся и отправился с Козловым в новое Адмиралтейство, где меня ждали Н. К. Краббе[25] и проч<ие> власти морские и офицеры, прикомандированные к ружейному делу. Путилов был тоже, и мы подробно осмотрели всю работу, которая понемногу подвигается, и уже 2 ружья у них собрано окончательно и на заводе Струкгова[26] — 4 штуки.
25-го января (6-го февраля). Суббота.
Встал в 8 ч<асов> и пошел к себе одеваться, а потом пил кофе, курил и читал. В 1/2 10 отправился к докладу Милютина к Папа в Зимний дв<орец>. <…> Вернувшись домой, переоделся, а потом читал и принял Козлова, которого я послал к д<яде> Низи с ружьями и просить отпустить полковых оружейников гвардейских, что дядя исполнил немедленно, и наши дали до 60 человек, что очень подвинет наше дело, и я очень благодарен дяде, который нам помогает, чем только может.
29-го января (10-го февраля). Среда.
<…> В 1/2 3 отправился с Козловым на Васильевский остров на завод Фрикке. Поехали в коляске, и дорога до того была скверна, что я боялся сломать коляску, до сих пор все еще тает без конца, и даже шел дождь. Завод Фрикке[27] взялся переделать 360 ружей, и работа у него идет порядочно. Я осмотрел весь завод, и потом разговаривали еще с Путиловым и проч<ими> господами.
30-го января (11-го февраля). Четверг.
<…> В 1 час отправились целой компанией в Колпино на Ижорские заводы. Поехали с нами: Н. К. Краббе, его помощник, Стюрлер[28], Путилов, Вельяминов-Зернов[29], Васильковский[30], Баранов, Богуевский[31] и Козлов. На заводе осмотрели подробно все ружейное производство, которое идет великолепно благодаря начальнику завода полков<нику> Зарубину[32], дельному и распорядительному человеку. Я правда обрадовался, увидев ход работы, и снова не отчаиваюсь, хотя близко было к этому. Колпино взяло на себя переделку 3000 ружей, и я почти уверен, что они исполнят переделку к сроку, т<о> е<сть> к 15 февраля, что для нашего дела самое необходимое, потому что тогда только можно доказать арт<иллерийскому> правлению, как можно переделывать в короткое время и не имея ничего приготовленного. В Колпине началась даже валовая сборка, и уже несколько ружей почти совершенно готовы. Кроме этого, мы осмотрели прочие мастерские и прокатку 10 дюймовой брони. В 4 часа вернулись обратно на станцию и, поблагодарив очень-очень Зарубина, мы отправились в Петербург.
1-го (13-го) февраля. Суббота.
<…> …я пошел к себе читать, а после принимал представляющихся. Были между прочими депутаты от Петербургского купечества, которых я желал видеть, чтобы благодарить за пожертвование, которое они сделали в прошедшем году в пользу голодающих. Был тоже генер<ал> Нотбек, который принес мне журнал испытаний ружья Баранова[33] и отчет его Главному артиллерийскому управлению об опытах, произведенных в батальоне над ружьем системы полк<овника> Хана[34], от которого Нотбек в восхищении и уверяет, что это великолепное ружье. Эта новость мне не очень нравится, потому что оно может сильно испортить нашему делу.
4-го (16-го) февраля. Вторник.
<…> В 2 часа отправились верхом с Козловым и Шереметевым на завод г<осподи>на Струкгова за Московской заставой, всего из дома верст 6. Мы ехали почти все время рысью и отлично протряслись. Осмотрели весь завод, который очень невелик, но славно работает и уже собрал более 20 ружей. Простившись со всеми, мы опять поехали верхом втроем и в 4 часа были уже дома.
6-го (18-го) февраля. Четверг.
Встал в 9 ч<асов> с сильной головной болью и, одевшись, выпил кофе, а потом отправился к Папа в Зимний дв<орец>. Сначала зашел к Мама, где был Владимир, а потом пошли с ним к Папа. В 10 ч<асов> Папа пошел в бильярдную, где Милютин, Баранцов и полков<ник> Хан принесли свое ружье только для того, чтобы отбить у меня систему Баранова. Я приказал Баранову быть тоже там, и по осмотру всех прочих ружей показал Папа снова его ружье и вместе с тем все принадлежности по ходу работы. Я отстаивал, сколько мог, эту систему перед системой Хана и надеюсь, что немного насолил Баранцову и компании. После осмотра ружей был доклад Милютина, и здесь я воспользовался, чтобы катать военного мин<истра>, что только мог, и не давал ему почти времени отвечать, потому что теперь я силен фактами и знаю дело настолько, чтобы доказать все вранье, которым они оправдываются. К счастью, Папа очень охотно слушал и дал высказаться мне совершенно, но еще только начало, и теперь я начну бичевать всю эту сволочь, что есть силы и разума. В конце разговора я выпросил у Папа позволение взять еще 10 000 ружей и отдать их на мои заводы, чтобы не останавливать дело уже начатое, на что получил сейчас же разрешение Папа к великому отчаянию Милютина.
10-го (22-го) февраля. Понедельник.
<…> В 3/4 2 часа приехала Мама с Мари[35] видеть маленького[36], а в 2 1/2 отправились с Алексеем, Посьетом[37], Козловым и Шереметевым на завод Путилова. Там были все прочие офицеры. Осмотрели мастерские, и теперь работа идет почти вся в сборке ружей, которых собрано до 100. После этого пошли смотреть на стрельбу в цель взвода Семеновского полка, из 40 человек все уже с новыми ружьями. Выпустили 600 пуль на 150 шагов, из которых до 400 попало наверно, потому что цель была порядочно избита. Ветер был страшный, и насилу можно было стоять на месте.
11-го (23-го) февраля. Вторник.
Встал в 8 1/2 и пошел к себе одеваться, а потом пил кофе, курил и в 1/2 10 поехал в Зимний дв<орец> к Папа, где были с Владимиром за докладом военного министра, и в конце доклада Милютин принес и объяснил программу действий, которые он предполагает для вопроса о ружьях, так что видно, что теперь он идет на мировую или, по крайней мере, старается согласиться по этому делу. Программу его предположений я изложу позже, так как она может еще перемениться.
12-го (24-го) февраля. Среда.
Встал в 8 1/2 и пошел к себе бриться и одеваться, а потом пил кофе, курил и занимался. В 11 ч<асов> пошли с Минни прогуляться в садике с собаками, потому что в Зимний дв<орец> не поехали утром, а будем там обедать. Вернувшись, я продолжал читать, а потом пришел Козлов, с которым я говорил об вчерашнем предложении военного министра и о нашем деле, которое, кажется, мы начинаем выигрывать, и дело идет на лад.
18-го февраля (2-го марта). Вторник.
<…> После прогулки пришел ко мне г<осподи>н Телешев[38] с подробным планом моей будущей патронной фабрики, с образцами патронов. Между прочим, он составил тоже приблизительно расходы на устройство, которые дойдут до 180 000 рублей, но я надеюсь, что моя фабрика в первый же год окупится.
20-го февраля (4-го марта). Четверг.
<…> Поевши, Минни пошла принимать дам, а я курил и читал, а в 2 ч<аса> отправились с Козловым в тройке на Волково поле, где я смотрел 1-й батальон Семеновского полка, который был вооружен весь барановскими ружьями, и одна стрелк<овая> рота — игольчатыми. Стреляли очень хорошо, все залпами, и на весь батальон сломанных ружей оказалось всего 10 штук, и по 5 из них могли продолжать стрельбу, а игольчатых — на одну роту 5 сломанных, и ни одна винтовка действовать не могла.
24-го февраля (8-го марта). Понедельник.
<…> …ко мне пришел Козлов, с которым мы просидели до 4 часов. Все время говорили о ружейном деле, которое все больше и больше задерживают, а между тем каждый день сдают с заводов столько ружей, что не успевают принимать, и все 10 000 ружей будут на днях сданы, и заводы остановятся. Военный министр и Главное артиллерийское управление до того подло действуют, что нет слов выразить это. Что будет впереди, Бог знает. Я со своей стороны сделал и делаю все, что только могу, чтобы подвинуть дело, а Милютин и Баранцов мешают. <…> Минни отправилась во Французский театр, а я остался дома и решился написать Папа письмо[39], просить его посмотреть стрельбу Семеновского батальона из ружей Баранова с тем, что если он останется доволен стрельбой, то нельзя ли решиться остановиться на этой системе и тем покончить дело, а не то опять все затянется на месяцы и годы! Я просил очень не отказать мне в моей просьбе и сделать это для меня как лучший подарок для моего рождения. Кончив письмо, послал его к Папа, а сам ждал с нетерпением ответа, но все ответ не приходил, и я успел кончить журнал и прочел все бумаги, которых у меня собралось много.
25-го февраля (9-го марта). Вторник.
Встал в 1/2 9 и пошел к себе одеваться, а потом пил кофе, курил и читал. В 1/2 10 отправился к Папа в Зимний дв<орец>. Был на докладе военного министра и снова получил отказ, теперь даже и в четверг не хотят смотреть стрельбу, а сказали, что посмотрят, когда обе комиссии под предс<едательством> Резвого[40] и д<яди> Низи кончат свои работы, а когда это будет, еще не известно. Опять новая остановка, а мне — моральная пощечина!!!
27-го февраля (11-го марта). Четверг.
<…> В 1/2 12 вернулся домой и, переодевшись, сел писать и читать, и Минни тоже пришла ко мне писать письма. Потом зашел ко мне Козлов, с которым мы толковали о нашем деле и о комиссии, которая теперь кончает свои заседания под председательством генер<ала> Резвого. Потом я продолжал читать, а в 1 час сели с Минни завтракать. <…> Вернулись домой в 11 ч<асов>, и я читал еще присланные мне журналы ружейной комиссии[41] под председат<ельством> Резвого и два отдельные мнения Баранова и Путилова.
1-го (13-го) марта. Суббота.
Встал в 1/2 10 и, одевшись, выпил кофе, закурил и отправился в Зимний дв<орец> к Папа, где был за докладом Милютина, и, между прочим, он докладывал о ружейном деле и о последней комиссии, но прибавил много своего и вообще представил вовсе не так, как было.[42] Я не хотел возражать, потому что это было бы слишком долго и к тому же совершенно лишнее, потому что мне решительно никто не верит и говорят, что я только путаю и завел сумбур с моим оружейным делом.
2-го (14-го) марта. Воскресенье. Последний день Масленицы.
<…> …приехал Путилов, которого я желал видеть, и Козлов, которому я тоже приказал быть. Мы толковали 1 1/2 часа, от 2 до 1/2 4. Мне нужны были сведения от Путилова по последнему заседанию их комиссии. Путилов мне передал тоже его разговор с военным мин<истром>, который, я уверен, ему пришелся не по нутру, и Путилов дельно и справедливо говорил. Дело теперь до того поставлено Артиллерийским ведомством, что надо идти прямо напролом, и никакая комиссия не поможет, а я хочу представить Государю мои соображения, и если их одобрят, то хорошо, если нет, то я прямо отказываюсь от всего и отстраняю себя от дальнейшего исполнения заказов, и только остается патронная мастерская. Путилов обещал составить мне окончательную записку, которая должна решить дело.[43] Простившись с Путиловым и Козловым, я пошел к Минни, и пили с ней чай, а потом разговаривали.
4-го (16-го) марта. Вторник.
<…> …в 3/4 11 вернулся домой и занимался, а в 1/4 12 пришел ко мне Козлов, чтобы переговорить об комиссии, которая сегодня собирается в первый раз у д<яди> Низи, а потом мы позавтракали вместе, и еще заехал Воронцов, который только что вернулся от фельдмаршала Барятинского[44] из Курска.[45] В 12 ч<асов> я отправился к д<яде> Низи в комиссию, где нас собралось человек 15. Делопроизводителем комиссии назначили скотину Чагина.[46] Рассуждали больше о пустяках, и единственное умное и важное предложение было сделано генер<алом> Фуругельмом[47], который объявил, что опыты над 20 ружьями ничего не доказывают и если делать опыты, после которых решается судьба той или другой системы, то делать их батальоном, а иначе нельзя решить, чья система лучше. К этому мнению, конечно, я сейчас же присоединился и поддержал сколько мог. С нами согласились все практики, т<о> е<сть> Бистром[48], Дрентельн[49], Нотбек и кн<язь> Масальский[50], а все дураки теоретики не хотели этого. Я, вообще, хотел все время молчать, ибо нечего говорить понапрасну в такой комиссии, как эта, но предложение Фуругельма я с удовольствием поддержал. Были еще разговоры о патронном заведении, и они непременно желали, чтобы я сказал что-нибудь о моем заводе, но я совершенно уклонился от их вопросов и отвечал пустяки. Одним словом, первое заседание было не так дурно, как я ожидал.
5-го (17-го) марта. Среда.
<…> …ко мне пришел Путилов, с которым мы довольно долго разговаривали и решили больше в ружейное дело не вмешиваться, и я решительно хочу покончить это дело, потому что теперь уже помочь нечем, а только из этого выходит какая-то междоусобная война, и мне так противно иметь дело с Артиллерийским ведомством, что я не хочу продолжать переделку ружей. Главная цель достигнута: уничтожена игольчатая система, уничтожен бумажный патрон и доказано на фактах, что система Карля[51] негодная и скверная. Остальное предаю в руки военного министра.
8-го (20-го) марта. Суббота.
<…> После обеда, закуривши, читали с Козловым записку, которую я хочу представить Папа по окончании переделки 10 000 ружей, и сделали некоторые переправки. Кончив с ним, я сел писать свой журнал, а в 8 ч<асов> пошли с женой к всенощной в нашу церковь.
9-го (21-го) марта. Воскресенье.
<…> …я сел заниматься и послал Папа мою записку и отчет Путилова, который он мне представил по окончании переделки 10 000 ружей. К своей записке я прибавил еще собственноручно мои заметки и мысли, которые, я надеялся, подействуют на Папа.[52]
10-го (22-го) марта. Понедельник.
Встал в 9 ч<асов> и пошел к себе одеваться, а потом курил и пил кофе. В 10 ч<асов> поехал к Папа в Зимний дв<орец> и был за докладом Зеленого[53], а когда он кончил, я хотел воспользоваться поговорить с Папа о моей записке и о всем ходе ружейного дела и уверен был, что Папа это будет интересовать, но жестоко ошибся. Папа объявил мне, что я сам слишком пристрастен в этом деле и что он прочел тоже отчет Путилова, которому приказал передать его спасибо за усиленную работу, и прибавил, что ему теперь нет времени и что он должен писать. Таким образом, я не успел даже ни одного слова выговорить не только в мое оправдание, но даже для разъяснения некоторых вещей и должен был выйти. Это меня страшно огорчило и даже оскорбило, потому что я могу перед Богом отвечать, что не гордость вела меня к тому, чтобы помочь бедственному положению, в котором мы находились в вооружении нашей армии, а единственно желание выйти из этого грустного положения, в которое нас поставила администрация Артиллерийского ведомства. Я желал пользы нашей армии, нашему отечеству, а нашлись, видно, люди, чтобы истолковать Папа в противном действии мои желания и мои действия. Мне тем более грустно, потому что это не раз, а почти на всяком шагу оказывают полное недоверие, которое все больше и больше мне становится тяжелее, потому что это не заслужено с моей стороны, я могу это заявить всем и не побоюсь сказать неправды. Что еще грустнее, это то, что я мог бы все поправить разговорами с Папа, а мне это никогда не удается и мне решительно не хотят дать случая оправдаться. Грустно, очень грустно, и даже обидно, но меня это вовсе не останавливает на моем пути к добру, пользе и правде, авось отыщется один хоть человек на родине, который отдаст мне справедливость и не помянет меня лихом. Да будет Воля Твоя, Господи!
14-го (26-го) марта. Пятница.
<…> …в 12 ч<асов> отправился к д<яде> Низи в наш несноснейший комитет, в котором, к счастью, всё покончили, и результат был тот, что приняли обе системы — Баранова и Крнке, но заказана всем казенным заводам одна система Крнке, потому что они заявили, что могут ее переделать гораздо скорее, чем Баранова, почему — никому не известно, но все этому поверили. По этому поводу я позволил себе сказать мои замечания и порядочно сильно их обделал и высказал много правды, которая, конечно, не могла им понравиться, и они ничего путного не могли мне ответить на это, а только ограничились общими фразами, а бедный Баранцов понес такую чепуху, что никто ничего не понял, и сам д<ядя> Низи признался мне потом, что Баранцов должен быть не в нормальном положении, потому что все, что он говорил, чистейший вздор. Я был очень счастлив, что мы покончили с этим лишним и вовсе ненужным комитетом, который был устроен военным министром только для того, чтобы продлить это дело и провести систему Крнке, что ему удалось совершенно. Вернулся домой только в 1/2 5 порядочно уставшим и не в духе.
15-го (27-го) марта. Суббота.
Встал в 9 ч<асов> и пошел к себе одеваться, потом выпил кофе и, закуривши, отправился к Папа в Зимний дв<орец>, где был за докладом военного министра, а потом приехал д<ядя> Низи с журналами своей комиссии и докладывал Папа вкратце все журналы и, конечно, по-своему. Результат был тот, что, конечно, Папа выбрал систему Крнке, и приказано приступить всем казенным заводам к переделке наших 6-линейных винтовок, а Баранова система, хотя и разрешена, но никто ее не переделывает, потому что комиссия уверила Государя, что это будет гораздо медленнее, а Путилов больше работать не намерен. Противно и скверно!!!
19-го (31-го) марта. Среда.
Встал в 8 1/2 и пошел к себе бриться и одеваться, а потом пил кофе, курил и занимался, а в 1/2 11 отправились с Минни в Зимний дв<орец> к Мама, а Папа поехал вчера на охоту, но я остался, потому что скучно было ехать, и я хотел видеться с Путиловым. У Мама оставались недолго, потому что она должна была идти к обедне. Вернувшись домой, Минни пошла вниз рисовать, а я пошел к себе заниматься, а в 12 ч<асов> пришел Путилов и Козлов, и мы толковали о том, взять ли Путилову на себя заказ или нет, потому что решительно невозможно иметь дело с этими канальями. Много толковали и рассуждали про все, что было и что теперь происходит.
21-го марта (2-го апреля). Пятница.
Встал в 8 1/2 и пошел к себе одеваться, а потом пил кофе и, закуривши, поехал в Зимний дв<орец>, где был у Папа за докладом Тимашева[54] и Рейтерна и после докладов воспользовался у Папа спросить приказания об патронном заведении и получил приказание передать его в Военное ведомство. <…> В 1/2 1 пришли ко мне Путилов и Козлов, и мы решили вот что. Так как Барановские ружья не просили, то нельзя будет их переделывать Путилову, потому что ему будут делать всевозможные затруднения и пакости, и поэтому мы решили предложить военному министру все наши средства для переделки ружей по системе Кренке[55], потому что лучше иметь хоть какие-нибудь ружья, чем вовсе их не иметь, но я все-таки буду стоять на том, что Барановские ружья лучше, и мы увидим непременно на деле несостоятельность Кренкевских. Теперь я окончательно развязался с ружейным и патронным делом и спокоен, по крайней мере, что исполнил свой долг, хотя никто и не отдает мне справедливости.
26-го марта (7-го апреля). Среда.
<…> В 1/2 1 он ушел, и я, переодевшись, отправился с Минни в Зимний дв<орец> к Папа и Мама, раньше не могли, потому что Папа и Мама были у обедни в Смольном институте и только теперь вернулись. Я воспользовался, чтобы спросить у Папа позволения передать 10 000 Барановских ружей в первую дивизию, на что получил разрешение. Вернулись с Минни домой в 1/4 2 и пошли завтракать внизу, где Минни рисовала с Боголюбовым.[56] После завтрака, покуривши и поболтавши, вернулся к себе и принял Козлова, который принес мне уже собранное и составленное мнение, которое я посылаю к журналу той комиссии, под председательством д<яди> Низи, я журнала тогда не подписал, объявив, что не нахожу возможным согласиться с ним и обещал составить особое мнение, которое поручил составить Козлову и собрать все необходимые сведения от Путилова, Вельяминова-Зернова и Телешева. Прочитав все это, я некоторые вещи переменил и прибавил.
28-го марта (9-го апреля). Пятница.
Встал в 8 1/2 и пошел к себе одеваться, а потом пил кофе, курил и читал. В 10 ч<асов> отправился в Зимний дв<орец> и был у Папа за докладом Рейтерна, потом зашел к Мама. В 1/2 11 был еще Тимашев, и в 1/2 12 вернулся домой. Переодевшись, пришел ко мне Козлов, с которым мы говорили о приемке ружей в 17-ю дивизию и потом о занятиях тактикой с Дрентельном, которого я хочу просить со мною пройти пехотный устав. <…> В 1 час пришел ко мне тульский оружейник Кальман, из евреев, и принес мне своей работы ружье по системе Баранова, он сделал нам 1000 ружей и уже все прислал.
31-го марта (12-го апреля). Понедельник.
Встал в 9 ч<асов> и пошел к себе одеваться, а потом пил кофе, курил и в 10 ч<асов> поехал в Зимний дв<орец> к Папа, где был за докладом Зеленого, а потом говорил с Папа о Путилове, которого притесняют ужасно в Артиллерийском правлении, но Папа этому не верит, и, как всегда, не успеваем кончить, потому что <у> Папа времени нет. Потом был д<ядя> Костя[57] и Краббе с докладом, а после этого зашли к Мама. В 1/2 12 вернулся домой, и ко мне зашел Козлов, с которым мы говорили все о ружейном деле, а потом завтракали вдвоем. В 1/2 1 я отправился в Государственный совет, где просидели почти до 3 часов. Потом курили у д<яди> Кости в комнате и говорили с ним о Путилове, о Баранове и его ружьях и вообще про все это дело, которое теперь принимает сквернейший вид. Д<ядя> Костя, наконец, убедился в справедливости нашей стороны, и сам находит, что это дело — ужасная пакость со стороны Милютина.
1-го (13-го) апреля. Вторник.
Встал в 8 1/2 и пошел к себе одеваться, а потом пил кофе, курил и в 1/2 10 отправился в Зимний дв<орец> к Папа и был за докладом военного министра, и сильно спорили с ним из-за Путилова, но, конечно, мне не верят, а Милютин этим пользовался и врал страшнейшим образом, и сегодня он в особенности был раздражен и поэтому беспощадно сочинял все, что ему приходило в голову, и, конечно, Папа находил все совершенно справедливым, и я же получил вроде выговора, а именно: что Папа желает, чтобы я больше не вмешивался бы в ружейное дело, потому что этим только я мешаю Артиллерийскому ведомству успешно действовать. Как ни больно и ни тяжело было получить такой выговор, но отвечать нельзя было и не стоило, раз что так поставили это дело на эту ногу. После доклада зашел к Мама, где была Минни, а потом вернулся домой, потому что больше никого не было у Папа. <…> В 1/2 1 принял Путилова, с которым решили теперь окончательно бросить все и развязаться с Военным министерством, а ему я предложил написать Милютину официальную бумагу, в которой сказать, что он решительно отказывается от всяких работ под управлением Артиллерийского ведомства.
5-го (17-го) апреля. Суббота.
Встал в 8 1/2 и пошел к себе одеваться, а потом пил кофе и, закуривши, отправился к Папа в Зимний дв<орец>. Был за докладом военного министра, и была речь опять о ружьях, но я уже больше не вмешивался.
- Дмитрий Алексеевич Милютин (1816—1912) — граф (с 1878), военный министр (1861—1881), основной разработчик и проводник военной реформы 1860-х.
- Мария Федоровна (1847—1928) — датская принцесса Дагмар, цесаревна, с 28 октября 1866 — жена цесаревича Александра Александровича III, с марта 1881 — императрица.
- Константин Петрович Победоносцев (1827—1907) — русский правовед, государственный деятель консервативных взглядов, писатель, с 1865 преподавал курс законоведения цесаревичу Александру Александровичу.
- Николай Михайлович Баранов (1837—1901) — выпускник (1854) Морского кадетского корпуса, участник Крымской войны, в 1858 перешел из военно-морского флота в «Русское общество пароходства и торговли», далее вновь вернулся во флот, возглавил модельную мастерскую Петербургского порта. С 1866 начальник Морского музея. В дальнейшем — генерал-лейтенант (1893), ковенский губернатор (1880—1881), градоначальник Санкт-Петербурга (1881), архангельский губернатор (1881—1882), нижегородский губернатор (1882—1897), сенатор (1897).
- Записка с описанием скорострельного ружья системы лейтенанта Баранова и программа его испытания. 1869 // ГАРФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 326.
- Павел Александрович Козлов (1841—1891) — адъютант наследника цесаревича Александра Александровича, флигель-адъютант (1881), генерал-майор (1883).
- Илларион Иванович Воронцов-Дашков (1837—1916) — граф, командир лейб-гвардии Гусарского полка (1867—1874), генерал-адъютант (1875). Один из ближайших друзей Александра III.
- Великий князь Николай Николаевич (старший) (1831—1891) — великий князь, третий сын императора Николая I и Александры Федоровны, генерал-инспектор кавалерии (1856) и генерал-инспектор по инженерной части (1864), главнокомандующий войсками гвардии и Петербургского военного округа (1867—1880), генерал-фельдмаршал (1878).
- О встрече в Аничковом дворце 16 декабря 1868 и своих впечатлениях оставил воспоминания Д. А. Милютин: «Лейтенант Баранов, способный, бойкий офицер, принадлежал к числу тех личностей, которых в школах зовут „выскочками“; он пробивал себе путь всякими выдумками, самыми разнообразными. Не довольствуясь добытым такими способами благоволениями к нему морского начальства, он задумал подбиться к молодому наследнику, оказывавшему особенное расположение к морскому делу и морякам. Его Высочеству внушили мысль, что он мог бы взять в свои руки ружейное дело, с которым артиллерийское ведомство не умеет справиться». Подробно о встрече: Милютин Д. А.Воспоминания. 1868 — начало 1873. М., 2006. С. 131—133.
- Николай Иванович Путилов (1820—1880) — инженер, предприниматель, соучредитель Общества Обуховских заводов и учредитель Общества Путиловских заводов в Санкт-Петербурге.
- Письмо цесаревича Александра Александровича Д. А. Милютину от 19 декабря 1868 хранится в ОР РГБ (НИОР РГБ. Ф. 169. Карт 50. Ед. хр. 26. Л. 13—13 об.). Опубликовано: Милютин Д. А.Воспоминания. 1868 — начало 1873. М., 2006. С. 133.
- Надежда Арсеньевна Бартенева (1821—1902) — фрейлина двора, дочь статского советника сенатора Арсения Ивановича Бартенева (1780—1861).
- Александр Алексеевич Баранцов (1810—1882) — граф, генерал-майор Свиты (1849), генерал-адъютант (1855), генерал-лейтенант (1857), генерал от артиллерии (1868), начальник Главного артиллерийского управления (1862—1881).
- Правильно: Телешов. Предприниматель и изобретатель, предложивший в 1870 боковой магазин для винтовок четырехлинейного калибра.
- Речь идет о посещении Н. М. Барановым в Бельгии г. Льежа, который в XIX в. стал одним из важнейших центров бельгийской индустриализации, производства оружия и являлся Меккой для конструкторов-оружейников со всего мира.
- Владимир Васильевич фон Нотбек (1825—1894) — выдающийся теоретик и практик стрелкового и оружейного дела, начальник Императорского Тульского оружейного завода (1870—1876), генерал-майор Свиты (1865), попечитель при Его Императорском Высочестве князе Евгении Максимилиановиче Романовском герцоге Лейхтенбергском (1867), генерал от инфантерии (1888).
Рапорт командира Учебного батальона о результатах испытания ружья системы С. Крнка. 1869 // ГАРФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 328.
- Из письма цесаревича Александра Александровича великому князю Михаилу Николаевичу от 13 января 1869: «На первых же порах после того, что было разрешено государем это дело, я начал встречать сопротивление, и от кого же, от Артиллерийского управления, которое старается во что бы то ни стало испортить и помешать этому делу. <…> Это до того возмутительно — слышать все их доводы, почему они не могут работать скорее, что просто непонятно, до чего может дойти беспечность, а может быть и хуже беспечности, потому что это пахнет подкупом. Морское министерство с радостью дало сейчас же все свои средства, чтобы помочь делу, а Артиллерийское ведомство делает все, что может, чтобы помешать и испортить; нечего сказать, очень мило, и видно, что недаром они стоят на своем, а что-нибудь да кроется в этом умышленном противодействии. Насколько я знаю и слышал, в этом деле много интриг и подлости. Ах, зачем тебя нет здесь, милейший дядя, дело, я уверен, пошло бы совершенно иначе и не было бы у нас этой междоусобной вражды, как будто я Бог знает что за человек, что стоит мне только горячо взяться за дело правдивое, как на меня подымаются все, и кто же — те же русские. Это очень грустно и возмутительно, и приходится бороться и терпеть неприятности. Я в особенности горячо взялся за это дело, потому что Бог знает еще, что будет у нас с весны; пожалуй, война, а ружей решительно нет. <…> Я положительно разочарован на счет Милютина и Баранцова в этом деле. Конечно, им это очень неприятно, потому что теперь ясно видно, что они спали все время, или что их водили за нос, но все-таки, как не принять хотя теперь энергичные меры, чтобы помочь этому важному делу и этим самым поправить свою собственную ошибку, а они нарочно тормозят и портят всем, чем только могут. Говоря с Баранцовым о ружейном деле я вполне убедился, что он решительно ничего не понимает в этом деле; прости, что я так позволяю себе говорить, но оно так, или же, что его надувают и водят за нос. Я не позволяю себе легко судить о людях гораздо старше меня и опытнее. Но в этом деле я не могу ошибаться, и даже ребенок скорее понял, что ему говорят, нежели Баранцов. Я, может быть, и слишком рассержен, но я думаю, даже и полено пришло бы в негодование за все эти гадости, которые делаются кругом нас, и государь об этом и не подозревает» (ГАРФ. Ф. 728. Оп. 1. Д. 2743 а. Л. 38—43). Однако великий князь Михаил Николаевич не поддержал племянника и в ответном письме от 17 февраля выразил надежду, что цесаревич будет более хладнокровен и отдаст «должную дань уваженья и справедливости к двум столь почтенным личностям, каковы Дмитрий Алексеевич Милютин и Александр Алексеевич Баранцов». Далее он писал: «Они, как и всякие смертные, могут ошибаться, но невозможно заподозрить их в беспечном или нерадивом исполнении столь важных лежащих на них обязанностей!» (ГАРФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 902. Л. 45. Опубликовано: «Я положительно разочарован насчет Милютина и Баранцова…». Из переписки цесаревича Александра Александровича и великого князя Михаила Николаевича / Публ. подгот. В. А. Астанков // Родина. 2015. № 2. С. 13—17). В дальнейшем великий князь Михаил Николаевич целиком встал на сторону начальника Главного артиллерийского управления, полагая, что сотрудничество с Путиловым по переделке ружей затруднит быстрое снабжение армии.
- Так в источнике. Правильно: Мосолов. Николай Николаевич Мосолов (1840—1888) — начальник штаба 10-й пехотной дивизии (1866), генерал-майор Генерального штаба (1872).
- Изобретение генерал-майора Н. Н. Мосолова предполагало при начальном обучении солдат особый способ производства выстрела из винтовки системы Карле образца 1867, который осуществлялся без боевого заряда и пули. Вместо них использовался только один компонент боевого патрона — капсюль, а в качестве снаряда — дробинка малого (около 6 мм) калибра. Подробно: Прибор генерал-майора Мосолова для стрельбы в комнате из боевых винтовок. СПб., 1869.
- Великий князь Владимира Александрович (1847—1909) — третий сын Александра II.
- Михаил Христофорович Рейтерн (1820—1890) — граф (с 1890), министр финансов (1862—1878), председатель Комитета министров (1881—1886).
- Сергей Дмитриевич Шереметев (1844—1918) — граф, сын гофмейстера графа Дмитрия Николаевича Шереметева, адъютант цесаревича Александра Александровича (1868), флигель-адъютант (1881).
- Речь идет о заводе Израильтяна Кальмана в Туле, где переделывали винтовки по системе Баранова.
- Так в источнике. Ср. у Даля: «Вракаж., враки мн., вранье ср., врасня, враница ж. арх. <…> враканье ср.».
- Николай Карлович Краббе (1814—1876) — морской министр (1860—1876), адмирал (1869). Многое сделал для перевооружения российского флота.
- Завод «Струкгов и Ко». Владелец — Георгий Владимирович Струкгов.
В РГБ хранятся «Планы мастерских для переделки ружей в заводах, принадлежащих морскому министерству: Ижорском и Нового адмиралтейства, частных: Рельсового и механического Н. И. Путилова, братьев Фрикке, Г. В. Стругкова [Рукопись]: [писарские]. [Б. м.]. 1869 января 1». В книге имеется штамп библиотеки Аничкова дворца.
- Чугунно-литейный и механический завод «Карл Фрикке». Основан в 1848. Находился на 10-й линии Васильевского острова.
- Александр Николаевич Стюрлер (1825—1901) — шталмейстер двора наследника великого князя Александра Александровича (с 1865), генерал от кавалерии (с 1883), генерал-адъютант (с 1875), член Государственного совета (1896).
- Митрофан Алексеевич Вельяминов-Зернов (1839—1903) — выпускник Михайловского артиллерийского училища, генерал-майор (1879), генерал-лейтенант (1896).
- Антон Степанович Васильковский (1824—1895) — офицер лейб-гвардии Измайловского полка (1851—1871), адъютант цесаревича Александра Александровича (1871), генерал-майор (1878), генерал-майор Свиты (1881).
- Правильно: Богаевский. Георгий Федорович Богаевский (1817—1888) — генерал-майор (1862), помощник начальника Артиллерийского управления Кавказского военного округа.
- Иван Иванович Зарубин (1822—1902) — инженер-механик, начальник Адмиралтейских Ижорских заводов (1863—1872), генерал-майор (1878), главный инспектор механической части флота (с 1866), генерал-лейтенант (1890).
- Программа и журнал испытания ружья системы лейтенанта Баранова с препроводительным письмом Д. А. Милютина цесаревичу Александру Александровичу. 1869 // ГАРФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 327.
- Правильно: Ган. Теокар Федорович Ган, барон (1822—1880) — полковник лейб-гвардии Уланского полка, генерал-майор (1871), член Артиллерийского комитета Главного артиллерийского управления.
- Великая княжна Мария Александровна (1853—1920) — дочь Александра II.
- Великий князь Николай Александрович (1868—1918) — старший сын цесаревича Александра Александровича.
- Константин Николаевич Посьет (1819—1899) — генерал-адъютант (1866), министр путей сообщения (1874—1888), адмирал (1882), член Государственного совета (1888). В 1870 назначен попечителем великого князя Алексея Александровича.
- См. примечание 14.
- Письмо цесаревича Александра Александровича Александру II от 24 февраля 1869 // ГАРФ. Ф. 678. Оп. 1. Д. 729. Л. 185—185 об.
- Орест Павлович Резвой (1811—1904) — генерал-майор (1851), начальник Михайловского артиллерийского училища (1853—1857), генерал-лейтенант (1860), член Главного военно-ученого комитета (с 1863), генерал от артиллерии (1871), член Военного совета (1871).
- Журналы заседаний комиссии для разработки системы переделки винтовок в ружья, заряжающиеся металлическим патроном и записка об итогах заседаний комиссий. 1869 // ГАРФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 332.
- Докладная записка Д. А. Милютина от 1 марта 1869 г. великому князю Николаю Николаевичу о задачах Комиссии по переделке винтовок в скорострельные игольчатые ружья (копия) с препроводительным письмом министра цесаревичу Александру Александровичу // ГАРФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 323.
- Докладные записки Н. И. Путилова цесаревичу Александру Александровичу и Морскому министерству по вопросам изготовления ружей для армии и флота. 3 января — 28 марта 1869 // ГАРФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 322.
- Александр Иванович Барятинский (1815—1879) — князь, генерал-адъютант (1853), генерал от инфантерии (1856), командующий Отдельным Кавказским корпусом, главнокомандующий Кавказской армией и наместник на Кавказе (1856—1862), генерал-фельдмаршал (1859).
- Под Курском находилась усадьба князей Барятинских Марьино.
- Николай Иванович Чагин (1831—1915) — совещательный (1866), затем (1875) постоянный член Артиллерийского комитета Главного артиллерийского управления, делопроизводитель Исполнительной комиссии по перевооружению армии (с 1869), генерал-майор (1875), генерал-лейтенант (1885), генерал от артиллерии (1903).
- Оттон Васильевич Фуругельм (1819—1883) — генерал-майор (1863), командир лейб-гвардии Литовского полка (1863—1864), член комиссии по перевооружению армии и по стрелковому делу (с 1867), генерал-лейтенант (1871).
- Родриг Григорьевич Бистром (1810—1886/1887) — барон, генерал-майор Свиты (1853), командир лейб-гвардии Семеновского полка (1853—1860), генерал-адъютант (1860), генерал-лейтенант (1861), командир 2-й гвардейской пехотной дивизии (1860—1868), генерал от инфантерии (1869), член Военного совета (1874).
- Александр Романович Дрентельн (1820—1888) — генерал-адъютант (1867), командующий 1-й гвардейской пехотной дивизией (с 1862), генерал-адъютант (1867), в начале 1860-х годов два года занимался военным делом с наследником цесаревичем Александром Александровичем и великим князем Владимиром Александровичем.
- Николай Федорович Масальский (1812—1880) — князь (с 1862), генерал-майор (1852), генерал-лейтенант (1860), начальник артиллерии Санкт-Петербургского военного округа (1867), генерал-адъютант (1870), начальник артиллерии действующей армии (1876), генерал от артиллерии (1878).
- Так в источнике. Правильно: Карле.
- Докладная записка великого князя Александра Александровича Александру II по вопросу перевооружения армии скорострельными ружьями с металлическим патроном. 1869 // ГАРФ. Ф. 677. Оп. 1. Д. 331.
- Александр Алексеевич Зеленой (1818—1880) — министр государственных имуществ (1862—1872), генерал-адъютант (1863), генерал от инфантерии (1869).
- Александр Егорович Тимашев (1818—1893) — генерал-адъютант (1859), генерал от кавалерии (1872), управляющий Третьим отделением Собственной Его Императорского Величества канцелярии (1856—1861), министр почт и телеграфов (1867—1868); министр внутренних дел (1868—1878).
- Так в источнике.
- Алексей Петрович Боголюбов (1824—1896) — русский художник-маринист, профессор живописи (1860), сопровождал наследника цесаревича Александра Александровича в путешествии по России и делал зарисовки (1866), занимался живописью и рисунком с великой княгиней Марией Федоровной, сопровождал цесаревича Александра Александровича и его супругу великую княгиню Марию Федоровну в их путешествии по Волге и Дону (1869).
- Великий князь Константин Николаевич (1827—1892) — младший брат Александра II, председатель Адмиралтейств-совета (с 1860), председатель Государственного совета (1865—1881), генерал-адмирал.