Ирина Одоевцева пишет Глебу Струве
Опубликовано в журнале Звезда, номер 12, 2023
Памяти Евгения Степанова
|
So goodbye yellow brick road Where the dogs of society howl You can’t plant me in your penthouse I’m going back to my plough Back to the howling, old owl in the woods Hunting the horny-back toad Oh, I’ve finally decided my future lies Beyond the yellow brick road…
Bernard John Taupin |
1
В своей мемуарной книге «На берегах Невы», писавшейся с начала 1960-х по 1967 год, Ирина Одоевцева (1895—1990) часто путала факты, но почти никогда не искажала действительность сознательно. Среди считанных исключений из этого правила — следующий микрофрагмент из журнального варианта ее воспоминаний: «…и Гумилев, и Мандельштам ухаживали за одной и той же молодой актрисой, предпочитавшей им, кстати, третьего…»[1]
Неточность этого фрагмента заключается в слове «ухаживали». Действительно, в 1920 году Осип Мандельштам был безнадежно влюблен в молодую актрису Ольгу Гильдебрандт-Арбенину (1897/1898—1980), у которой тогда же был «настоящий», полноценный роман с Николаем Гумилевым. Как приватно свидетельствовал 22 июня 1956 года в письме к филологу и поэту Владимиру Федоровичу Маркову (1920‒2013) Георгий Иванов, «У Гумилева была любовница барышня Арбенина. Приехал Мандельштам <…> и влюбился в нее».[2] Одоевцева же с помощью глагола «ухаживали» как бы уравнивала роман Гумилева и недороман Мандельштама, тем самым обесценивая взаимоотношения Гумилева с Гильдебрандт-Арбениной. По-видимому, именно ее, а не вторую жену поэта Анну Гумилеву (Энгельгардт) Одоевцева считала своей главной соперницей в борьбе за его внимание и литературное покровительство, и это ревнивое чувство с годами отнюдь не угасло окончательно.
В самом начале марта 1962 года, уже напечатав в парижской газете «Русская Мысль» первые порции собственных мемуаров[3], во впервые публикуемом нами письме к извесному слависту, исследователю жизни и творчества Гумилева и Мандельштама Глебу Петровичу Струве (1898—1985) Одоевцева назвала имя того «третьего», которого Гильдебрандт-Арбенина предпочла этим двум поэтам. «Третьим» был друг и любовник Михаила Кузмина, прозаик и художник-любитель Юрий Юркун (1895—1938), в новогоднюю ночь 1921 года «похитивший» Гильдебрандт-Арбенину у Гумилева и в итоге ставший ее многолетним спутником.
О своем отношении к Струве Одоевцева, кажется, вполне искренно, писала Маркову 20 марта 1958 года: «К Струве, хоть он меня и презирает, я питаю симпатию через Гумилева, и вообще мне кажется, что в нем что-то милое».[4] Относительно чувств, которые Струве испытывал к ней, Одоевцева не ошибалась. В письме от 13 мая 1968 года, отправленном уже после выхода в свет книжной версии беллетризованных мемуаров «На берегах Невы», Струве полемизировал с тем же Марковым: «Не вполне согласен с Вами насчет книги Одоевцевой: Вы в фотографичность ее памяти „не совсем“ верите, а я совсем не верю. А если Гумилев получился у нее „неумным“, то он тут ни при чем: неча на зеркало пенять, коли рожа крива. А зеркало — Одоевцева, я же всегда считал ее глупой».[5]
Однако в феврале 1962 года Струве, готовивший тогда собрание сочинений Гумилева и обративший внимание на уже упомянутые нами мемуарные публикации Одоевцевой о поэте в «Русской Мысли», отправил ей, по-видимому, несохранившееся письмо с вопросом, на которое Одоевцева ответила так:
1го марта <1962 года>
18, Av. Jean Jaures
Gagny S/O[6]
Многоуважаемый Глеб Петрович,
к сожалению, я, не имея Сборника стихов Гумилева, не знаю о каком стихотворении Вы пишете.
Но во всяком случае, оно относится к <19>20—<19>21 году. Не раньше и не позже.
Олечку Арбенину я, конечно, прекрасно знала. Она была молодая актриса Александринского театра (без всякого таланта и даже без любви к театру). Арбенина — псевдоним.
Она была, кроме того, гимназической подругой Ани Энгельгардт, второй жены Гумилева.
А это только для Вас и никак не для печати: — Олечка Арбенина была подругой Гумилева в <19>20-м году и бросила его в январе <19>22-го года, влюбившись в Ю. Юркуна. Гумилев очень страдал и часто жаловался мне, что она «предала» его. Из самолюбия.
Вы<,> наверно<,> знаете, какие отношения связывали Юркуна с Кузминым.
Но Кузмин принял Олечку с восторгом, свидетельством чему его стихи посвященные ей!
Пришелица войди в мой дом,
Не бойся, снежная психея…
И с тех пор они зажили прекрасно втроем. А потом я узнала, что Олечка вышла замуж за Юркуна! После смерти Кузмина что с ней стало и жива-ли она — мне неизвестно.
Зимой <19>20—<19>21 года в Олечку был, без всякого успеха, влюблен Осип Мандельштам.
Это ей:
Я больше не ревную,
Но я тебя хочу
И сам себя несу я,
Как жертва палачу, —
смешившие весь Петербург — конечно, поэтический.
Олечка была миловидной дурнушкой, до крайности женственной и, как и жена Гумилева, глупенькой до крайности.
Но Аня была очень хорошенькая, хотя и менее очаровательная, чем Олечка. Аня, как это ни удивительно, почти никому не нравилась, тогда как Олечка,
наоборот, имела много поклонников, в том числе и Гумилева.
Но повторяю — это только для Вас. Я сама обо всем этом не пишу в своих воспоминаниях. Я знаю очень и очень много вещей, которых, к сожалению, рассказать не могу, — не хочу.
Спасибо за указание Гернгросс с двумя с. Что же касается Всеволожского, то я получила три письма, подтверждающих, что он именно Всеволожский, а никак не Всеволодский. Не псевдоним от Всеволода, а настоящая фамилия. Не знаю, что и думать. Это люди, хорошо знавшие его, и я в сомнении — как мне быть?
А впрочем, разве можно без ошибок? Ведь Вы сами наградили меня романом «Наследство», хотя я в нем ни сном ни духом не виновата. Никогда у меня такого не было. И в «Звучащей Раковине» я не состояла. Но это все пустяки, и я не считала нужным протестовать. Только почему Вы относились ко мне так несправедливо? Я на Вас никогда не была обижена, а чувствовала к Вам симпатию из-за Вашей любви к Гумилеву.
Желаю Вам всего наилучшего. С сердечным приветом Ирина Одоевцева
Спрашивайте меня все, что вам нужно. Я с удовольствием сообщу Вам все, что знаю. Я сейчас очень занята, но не хочу заставлять Вас ждать сведений об Олечке.[7]
Во второй части этого письма Одоевцева благодарит Струве за указание на правильное написание двойной фамилии актера и организатора Института живого слова Всеволода Николаевича Всеволодского-Гернгросса (1882—1962), которого она в публикации «Русской Мысли» ошибочно называет «Всеволожским-Генгросом».[8] Однако в финале письма Одоевцева не сдерживается и упрекает Струве за ошибки в изложении ее собственной творческой биографии, допущенные им в книге «Русская литература в изгнании».[9] Пятью годами ранее, в письме к Маркову от 7 июня 1957 года, она тоже жаловалась: «…в нескольких строках обо мне Струве умудрился сделать уйму ошибок, как, впрочем, и в маленьком отрезке литературной петербургской жизни, свидетельницей которой я была. Даже о столь любимом им Гумилеве».[10]
Нас же сейчас больше интересует характеристика, которую Одоевцева дает в этом письме Ольге Гильдебрандт-Арбениной. С фактологической точки зрения почти все в ее портрете верно: та действительно училась с будущей Анной Гумилевой в петербургской частной гимназии Лохвицкой-Скалон, а с 1919 по 1923 год и в самом деле служила актрисой в петроградском Александринском театре. В январе 1921 года Кузмин посвятил Гильдебрандт-Арбениной стихотворение «Любовь чужая зацвела…», в котором были строки:
Пришелица, войди в наш дом!
Не бойся, снежная Психея!
Обитель и тебе найдем,
И станет полный водоем
Еще полней, еще нежнее.
В свою очередь, Мандельштам посвятил ей написанное в конце 1920 года стихотворение «Я наравне с другими…», в которое вошли и строки, процитированные Одоевцевой в письме к Струве. Вот разве что за Юркуна Гильдебрандт-Арбенина замуж официально так и не вышла.
При этом Одоевцева не поскупилась на такие оценочные «сведения об Олечке», которые должны были дискредитировать ее былую соперницу в глазах корреспондента. Они настолько выразительны, что не нуждаются в наших комментариях, поэтому ограничимся лишь тем, что выстроим эти иронические, сниженные характеристики в одну цепочку: «без всякого таланта и даже без любви к театру» — «Гумилев очень страдал и часто жаловался мне, что она „предала“ его» — «Олечка была миловидной дурнушкой, до крайности женственной и, как и жена Гумилева, глупенькой до крайности».
В итоговом, книжном варианте своих воспоминаний Одоевцева все-таки рассказала историю о Гумилеве, Мандельштаме, Юркуне и Гильдебрандт-Арбениной, но от прямых обидных слов в адрес Ольги она там отказалась. В одном месте книги «На берегах Невы» Одоевцева сообщила читателю, что Гильдебрандт-Арбенина была «добродушная, легкомысленная и нежная девушка»[11], а в другом даже определила свои взаимоотношения с ней как дружбу: «…Олечка Арбенина, с которой я дружу еще с ее Гумилевской, до Юркуно-Кузминской эпохи…»[12]
Впрочем, жившая в СССР Гильдебрандт-Арбенина, которая хотя и с запозданием, но познакомилась с воспоминаниями Одоевцевой, легко считала подлинный смысл, таившийся в двусмысленных комплиментах соперницы. В мемуарных записях, отчасти спровоцированных именно книгой «На берегах Невы», Гильдебрандт-Арбенина, в свою очередь, обозвала Одоевцеву «глупой»[13] и два раза обвинила ее в жизнетворческом плагиате. По ее версии, знаменитый «огромный бант» Одоевцевой был «свистнут» у подруги Арбениной Кэт Шалонской («Раде бы не придумать!»)[14], а другой фирменный атрибут внешности «маленькой поэтессы» (неизменная охапка цветов в руках) — у нее самой: «Одоевцева описывает себя в большой летней шляпе с цветами в руках. Я не помню ее в таком виде. Я с детства таскала цветы и прутики зимой и кланялась лошадям. Поклоны она ввела в стихи, а цветочки приписала себе в мемуарах».[15]
В отличие от Одоевцевой, которая ни в книге «На берегах Невы», ни в письме к Струве ни словом не обмолвилась об Ольге как о сопернице в борьбе за внимание Гумилева, Гильдебрандт-Арбенина в мемуарных записях не скрыла главной причины, по которой она недолюбливала Раду Гейнике. Так, например, в одной из записей она вполне откровенно объясняет, почему ей понравилось издевательское стихотворение Эриха Голлербаха, прозрачно намекавшее на роман между Одоевцевой и Гумилевым: «…я смеялась, потому что Голлербах задевал Одоевцеву».[16] А еще в одной записи Гильдебрандт-Арбенина с торжеством констатирует, что на той панихиде по Лермонтову, которая подробно и торжественно описана в книге «На берегах Невы», Одоевцева, сама не зная о том, выступила всего лишь в роли заместительницы: «Вспоминаю, Гумилев предлагал мне пойти с ним на панихиду по Лермонтову (?). Я не могла — он тогда взял Одоевцеву».[17]
2
На первом письме, которое Одоевцева отправила Струве, имеется его педантичная приписка: «Отв<ечено> 9/III/<19>62». Ответом на это, по всей видимости, несохранившееся письмо стало второе публикуемое нами письмо Одоевцевой:
Многоуважаемый Глеб Петрович,
нет, Олечка Арбенина не О. Н. Высотская. О Высотской я никогда не слышала.
У Арбениной была немецкая фамилия, вроде Гильдебрандт.
Я не утверждаю, что Гумилев познакомился с Арбениной только в 1920 году — возможно, что и раньше. Но меня с ней он познакомил в то лето<,> и я с тех пор часто встречалась с ней.
Было ей тогда двадцать два года. Это я помню хорошо. Вы так и не написали мне<,> о каком стихотворении идет речь.
Возможно, что мне, по рассказам Гумилева, известна его история. Многие из его «мадригальных» стихов он посвящал, по очереди, своим мимолетным увлечениям.
Забавное совпадение — Т. В. Адамович, которой посвящен «Колчан», вышла замуж за Высотского. Но это, конечно, не она — ведь О. Н.<,> а не Т. В., — т<о> е<сть> Татьяна Викторовна — Высотская.
Вот, кажется и все.
Спасибо за подтверждение, принимаю его — Всеволодский, несмотря на утверждения его знакомых.
С сердечным приветом И. Одоевцева
Почему у Струве возникло подозрение, которое Одоевцева спешит развеять в начале письма, вполне понятно. Ольга Николаевна Высотская (1885—1966), в 1913 году родившая от Гумилева сына Ореста, была не только тезкой Гильдебрандт-Арбениной, но и актрисой. Неудивительно, что Одоевцева ничего о ней не слышала, поскольку Высотская с маленьким сыном в 1914 году навсегда уехала из Москвы в провинцию.
С Ольгой Гильдебрандт-Арбениной Гумилев познакомился 14 мая 1916 года, о чем она подробно рассказала в своих мемуарных записях.[18] Старшая сестра поэта Георгия Адамовича Татьяна Викторовна Адамович (1892—1970), которой Гумилев посвятил книгу стихов «Колчан», в замужестве взяла фамилию не Высотская, а Высоцкая.[19]
На втором письме Одоевцевой Струве тоже сделал пометку: «Получ<ено> и отв<ечено>. 22/III/<19>62». После этого их переписка, судя по всему, прервалась на четыре года.
3
В 84-й книге нью-йоркского «Нового Журнала», вышедшей в 1966 году, была напечатана рецензия Одоевцевой на первые два тома собрания сочинений Гумилева, подготовленные Глебом Струве и Борисом Филипповым. Отметив, что эти тома составлены «тщательно, полно и добросовестно»[20], Одоевцева тем не менее сделала ряд мелких замечаний по поводу вступительной статьи, подбора текстов и соответствующих комментариев, сопроводив свои замечания комплиментарной оговоркой: «…хотелось бы, чтобы в этом прекрасном издании не было никаких неточностей».[21] Очевидно, что Струве отправил автору рецензии письмо с благодарностями и вопросами, на которое Одоевцева ответила так:
7 ноября 1966 г<ода>
Многоуважаемый Глеб Петрович,
конечно, Вам быть в обиде на меня не приходится. Моя рецензия не только доброжелтельна, но и просто хвалебная. Так она здесь и была воспринята. Но —
В биографии славной твоей
Разве можно оставить пробелы —
и ошибки? Вот я и постаралась исправить их, подчеркнув, что Вы за эти ошибки не несете ответственности.
Нет, насколько мне известно, в донжуанском списке Гумилева Треть<е>й Анны не было.
С А. Н. Энгельгардт Гумилев сблизился еще до революции и своего отъезда за границу. Она была одним из его тогдашних увлечений. Но жениться на ней ему и в голову не приходило — иначе он вряд ли влюбился в Париже в «Синюю Звезду», а в Лондоне пережил бы еще новое, довольно сильное увлечение, результатом которого считалось «Приглашение в Путешествие».
На А. Н. он решил жениться после того, как Анна Ахматова объявила ему о своем желании развестись с ним — и молниеносно осуществил это решение, как он с гордостью рассказывал мне, не скрывая боли и обиды от развода с Ахматовой.
В том, что «Баллада об Издателе» была написана Георгием Ивановым я, конечно, совершенно уверена. Иначе я не стала бы настаивать на его авторстве. Делаю я это<,> только чтобы восстановить истину. Ведь эта шуточная баллада никакой славы Георгию Иванову не прибавляет, равно как и шуточный панегирик «Печален мир», приписанный Вами Мандельштаму.
Третий том Гумилева еще не дошел до меня. Жду его с нетерпением.
С искренним приветом Ирина Одоевцева
Гумилев называл А. Н. <Гумилеву-Энгельгардт> — Аня, как и Ахматову.
О Катюше-Машеньке я пишу подробно в «Берегах». Но, конечно, изменение имени большого значения не имеет. Я упомянула о нем только для того, чтобы опровергнуть Георгия (sic! — О. Л., А. У.) Маковского.
Чуть иронически процитировав в зачине своего письма строки из стихотворения Ахматовой «Столько просьб у любимой всегда…» (1913), которое, вероятно, было обращено к Гумилеву, Одоевцева далее отвечает на вопросы и сомнения Струве, вызванные ее рецензией в «Новом Журнале».
«Третья Анна», отсутствующая в гумилевском «донжуанском списке» — это поэтесса Анна Дмитриевна Радлова, про которую и Гильдебрандт-Арбенина вспоминала, что она была «не во вкусе Гумилева».[22] Со своей будущей второй женой Анной Энгельгардт поэт познакомился в тот же день, что и с Гильдебрандт-Арбениной, — 14 мая 1916 года.[23] В Париже он увлекся Еленой Карловной Дюбуше, которой в итоге посвятил цикл «К синей звезде», уже после смерти поэта, в 1923 году, вышедший отдельной книгой в берлинском издательстве «Петрополис»[24]; а в Лондоне у Гумилева был роман со служащей Русского военного комитета Софьей Николаевной Ренненкампф, ставшей адресаткой знаменитого гумилевского стихотворения «Приглашение в путешествие».[25]
Про то, как Гумилев женился на Анне Энгельгардт назло Ахматовой, Одоевцева рассказывает в книге «На берегах Невы». Этой же версии, между прочим, придерживалась и сама Ахматова, говорившая Лидии Чуковской: «Коля был очень уязвлен, когда я его оставила, и женился как-то наспех, нарочно, назло».[26]
Шуточные стихотворения Георгия Иванова «Баллада об издателе» и «Печален мир. Все суета и проза…» («Мадригал») в собрании сочинений Гумилева были приписаны соответственно Гумилеву и Мандельштаму.
Наконец, Катюшей (Катенькой) в первоначальном варианте, наверное, самого известного стихотворения позднего Гумилева «Заблудившийся трамвай» звали ту, что в итоговой версии стала Машенькой. В книге «На берегах Невы» Одоевцева вспоминала об этом так: «Машенька в то первое утро называлась Катенькой. Катенька превратилась в Машеньку только через несколько дней, в честь „Капитанской дочки“, из любви к Пушкину. Догадка Маковского, что „Машенька“ — воспоминание о рано умершей двоюродной сестре Гумилева, Маше Кузмин-Караваевой (sic! — О. Л., А. У.) неправильна, как и большинство таких догадок…»[27] Отметим попутно, что, кажется, первым в печати о «Капитанской дочке» в связи с «Заблудившимся трамваем» упомянул Сергей Бобров в недоброжелательной рецензии на «Огненный столп»: «…русская цивилизация и механическая культура в русском изложении привели автора к трагедиям пушкинского размера, к компонентам „Капитанской дочки“ и „Медного всадника“».[28]
В рецензии на собрание сочинений Гумилева Одоевцева возложила ответственность за указание на Марию Александровну Кузьмину-Караваеву как на прототип Машеньки из «Заблудившегося трамвая» не на Сергея Маковского, которого она в письме к Струве по ошибке переименовала в Георгия, а на невестку поэта Анну Гумилеву (Фрейнганг): «…Г. Струве справедливо „без особенного доверия“ отнесся к домыслам и заключениям невестки Гумилева о любви Гумилева, „якобы единственной настоящей его любви к его рано умершей кузине Маше Кузьминой-Караваевой и к тому, что написанный в <19>20 году «Заблудившийся трамвай» относится именно к ней“. Я не знаю, был ли влюблен Гумилев в свою кузину, он при мне вообще никогда не вспоминал о ней».[29] Однако затем Одоевцева, вероятно, ознакомилась с очерком Маковского «Николай Гумилев по личным воспоминаниям», который содержал выпад против одного из фрагментов журнальной публикации ее мемуаров.[30] Соответственно, упрек невестке Гумилева она в письме к Струве переадресовала Маковскому, имея в виду следующее место в его очерке: «Гумилев относился к Маше с нежностью почти благоговейной, только притворялся повесой. <…> В одном из последних своих стихотворений „Заблудившийся трамвай“ (из „Огненного столпа“) Гумилев <…> вспоминает „Машеньку“, ирреалистически смешивая времена и места действия».[31]
На третьем письме Одоевцевой Струве также сделал пометку: «Отв<ечено>
12/XI/<19>66». Однако нам ни текст этого ответа, ни какие-либо последующие ее письма к Струве или его письма к Одоевцевой неизвестны.
1. Одоевцева И. На берегах Невы // Новый Журнал. Нью-Йорк. 1963. Кн. 72. С. 67. Из книжной версии этот фрагмент был Одоевцевой благоразумно исключен.
2. Ivanov Georgij, Odojevceva Irina. Briefe an Vladimir Markov 1955—1958 / Mit einer Einleitung herausgegeben von H. Rothe. Köln—Weimar—Wien, 1994. С. 40.
3. См.: Одоевцева И. На берегах Невы // Русская Мысль. Париж. 1962. 6 февраля. № 1796. С. 4—5; Одоевцева И. На берегах Невы // Русская Мысль. Париж. 1962. 8 февраля. № 1797. С. 4—5.
4. «…Я не имею отношения к серебряному веку…»: Письма Ирины Одоевцевой к Владимиру Маркову (1956—1975) / Публ. О. Коростелева и Ж. Шерона // In memoriam: Ист. сб. памяти А. И. Добкина. СПб.—Париж, 2000. С. 449.
5. «Ваш Глеб Струве»: письма Г. П. Струве к В. Ф. Маркову / Публ. Ж. Шерона // Новое литературное обозрение. 1995. № 12. С. 141.
6. Ганьи в департаменте Сена и Уаза.
7. Письма Одоевцевой сохранились в собрании Струве: Hoover Institution Library and Archives. Stanford University (Stanford, CA). Gleb Struve Papers. Box 111. Folder 3.
8. Одоевцева И . На берегах Невы // Русская Мысль. Париж. 1962. 6 февраля. № 1796. С. 4.
9. Струве Г. Русская литература в изгнании: опыт исторического обзора зарубежной литературы. Нью-Йорк, 1956. С. 211. Между прочим, Струве в этой книге ни слова не говорит об участии Одоевцевой в объединении «Звучащая раковина».
10. «…Я не имею отношения к серебряному веку…»: Письма Ирины Одоевцевой к Владимиру Маркову (1956—1975). С. 423.
11. Одоевцева И. На берегах Невы. Washington, 1967. С. 243.
12. Там же. С. 457. О характере этой дружбы некоторое представление дает следующая приписка Одоевцевой на открытке Надежды Залшупиной (?), отправленной из Берлина в Петроград Ольге Гильдебрандт-Арбениной в 1922: «Милая Оличка, тут весело и много флертов. Привет всем. И. Одоевцева» (см.: Соболев А., Тименчик Р. Венеция в русской поэзии: опыт антологии. 1888—1972. М., 2019. С. 831).
13. Гильдебрандт-Арбенина О. Девочка, катящая серсо…: мемуарные записи. дневники / Сост. А. Дмитренко. М., 2007. С. 175.
14. Там же. С. 110. Настоящие имя, отчество и фамилия Одоевцевой были Ираида (уменьшительное Рада) Густавовна Гейнике.
15. Там же. С. 128.
16. Там же. С. 145.
17. Там же. С. 142.
18. Там же. С. 99—101.
19. Подробнее о ней см., например: Степанов Е. Летопись жизни Николая Гумилева на фоне его полного эпистолярного наследия. М., 2019. С. 48.
20. Одоевцева И. [Рец. на кн.: Н. Гумилев. Собрание сочинений. Т. 1 и 2 / Под ред. проф. Г. П. Струве и Б. А. Филиппова. Изд-во книжного магазина Viktor Kamkin, Inc. Вашингтон, США] // Новый Журнал. Нью-Йорк. 1966. Кн. 84. С. 288.
21. Там же.
22. Гильдебрандт-Арбенина О. Девочка, катящая серсо…: мемуарные записи, дневники. С. 126.
23. Там же. С. 99.
24. Подробнее о Дюбуше см. по именному указателю в книге: Степанов Е. Поэт на войне. Николай Гумилев. 1914—1918. М., 2014.
25. Подробнее о ней см. по именному указателю в книге // Там же.
26. Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. В 3 т. Т. 1. М., 1997. С. 38.
27. Одоевцева И. На берегах Невы. С. 423.
28. Бобров С. [Рец. на кн.: Н. Гумилев. Огненный столп. Париж, 1921] // Красная новь. 1922. № 3. С. 264.
29. Одоевцева И. [Рец. на кн.: Н. Гумилев. Собрание сочинений. Т. 1 и 2] С. 285.
30. Маковский С. Николай Гумилев по личным воспоминаниям // Новый Журнал. Нью-Йорк. 1964. Кн. 77. С. 158.
31. Там же. С. 171, 173.