Опубликовано в журнале Звезда, номер 12, 2023
Рома Декабрев. Гнездо синицы. Роман.
М.: Альпина нон-фикшн, 2023
Полижанровый роман-иллюзион Ромы Декабрева «Гнездо синицы» написан настолько вызывающе «не для всех», что за его читательскую судьбу наверняка было боязно самим смелым издателям. Однако книга за короткое время выдерживает уже второе издание — и вокруг нее даже образовался некий локальный культ.
Впрочем, обо всем по порядку. Хотя…
Итак, порядок требует коротко познакомить читателя с сюжетом, да еще без спойлеров. Что ж, таковой пересказ есть. Максимально корректный для этого мультижанрового текста, сшитого из клочьев нарратива, дневниковых записей, диалогов, протоколов, списков с подпунктами, расшифровок, переписок и даже, извините, стихов. Как говорится, кто не спрятался, я не виноват.
«Героя режет патологоанатом. Жужжат мухи. Герой говорит с господином директором. На столе стоит обсидиановая Венера. Героя распилили. Ему нужно в Роспатент. Сканирование профилей в соцсетях. Ира, Лиза, Кира, Лина. Герою четырнадцать лет. Герой впервые умер. Маски, маски. Дед, инсайды и их глоссарий. Война. Герой — господин директор? Павла Игоревича, Егора и Иру допрашивают. Смотри на арлекинов! Вы ни при чем. Воробышек. Распятие. Попытка оживить сборного человека».
Понятно, — ухмыльнется опытный читатель. Деконструкция, ироническая дистанция, автор мертв. Очередные гримасы постмодерна, в общем. Плавали, знаем.
А вот и нет. Более того — все ровно наоборот. Хотя по отношению к главенствующим в последние годы направлениям-темам условно «высокой» литературы «Гнездо синицы» — пожалуй что и деконструкция. Иронического подмигивания, характерного для постмодернизма, в книге не найти: несмотря на подчеркнутую неочевидность происходящего, автор предельно серьезен. Более того, роман Декабрева полемичен по отношению к ряду текстов коллег-сверстников. «Гнездо синицы» максимально дистанцируется от спекулятивной документальности или непроверяемой искренности бесконечного современного автофикшена. Травмы и раны в нем буквальные, зримые, и ковыряет-режет их не рефлексирующий главгерой, но натуральный патологоанатом. Да и другие современные премиальные приемы — поэтический импрессионизм в прозе или жанр «памяти памяти» — тут размыты: никакого выстроенного параллелизма или навязчивых рефренов.
Ах да, еще кое-что. Абсурд — это не смешно, а любые пределы, рамки и ожидания — зло. Гнездо лучше клетки. Узнали? Согласны?
Это ж старый добрый модерн. Точнее, еще одна попытка вернуться к нему, доиграть его — коль из пресловутого постмодерна выхода нет и не предвидится.
Такие попытки предпринимаются периодически — люди продолжают писать наперекор всякому мейнстриму. И очевидно, многие из таких текстов до сколько-нибудь широкого читателя просто не доходят — модернизм в двадцать первом веке, серьезно? Впрочем, кое-какие исключения все же случаются. Например, есть такой писатель Андрей Бычков — друг Мамлеева, организатор премии «Звездный фаллос», автор нашумевшего романа «Дипендра», вышедшего в 2004 году в легендарном издательстве «Ультра. Культура» Ильи Кормильцева. Бычков — давний и последовательный борец с постмодернизмом, ратующий за доигрывание авангарда и модерна. К слову, рецензенты периодически находили в его текстах отголоски Беккета — а теперь их видят и у Декабрева. Ни в том ни в другом случае сознательных заимствований, разумеется, нет — дело в очевидной общности приемов, преемственности.
Есть и более классические модернистские параллели (извините за оксюморон). Вечная вина, свалившаяся на героев непонятно за что — это ж натуральный Кафка, недаром герою «Гнезда синицы» в детстве мама вместо сказок читала его рассказы-притчи. А обрывочно-медитативная трагическая исповедь воспаленного сознания в духе так называемого Ich-Roman (подвинься, автофикшен) перекликается с поздним творчеством Акутагавы — «Жизнью идиота», «Зубчатыми колесами»… Кстати, слово «nest» переводится с английского не только как «гнездо», но и как «блок зубчатых колес» (технический термин). Беспощадные колеса безвыходности постоянно вертятся и в голове героя «Гнезда синицы» — в его промокшей башке под бронебойным дождем.
Герой прямо раскрывает смысл центрального образа книги так: гнездо синицы — это символ иллюзорности и хрупкости. Быта, мира, всего. И не доверять здесь герою, искать подвоха и ловушки представляется излишним.
А вот насчет смыслов книги вообще… Как и было задумано, все неоднозначно. Вот одна из возможных интерпретаций: монстр Франкенштейна пытается собрать самого себя. Лейтмотив «Гнезда синицы» — разложение и попытка обернуть его вспять. Умерший собирает по крупицам собственную память. Очевидец наших безумных времен пытается структурировать реальность в целостную картину мира. Автор собирает модерн из отсылок, приемов, кусков сюжета. Но мясной монстр-снеговик, облепленный мухами и собранный на живую нитку из полуразложившихся пазлов, обречен рассы`паться, и автор это знает. Елеазару не место среди живых. Среди этих скучных и нелепых живых.
Что ж, когда люди пишут поперек (даром что их попытка гальванизации титанов заведомо обречена на красивый провал) — это в любом случае хорошо. А когда вопреки всему книги, подобные «Гнезду синицы», оказываются востребованными — хорошо вдвойне.