Рассказ
Опубликовано в журнале Звезда, номер 11, 2023
— Самое дикое, что все это начинается здесь!
«Самое поганое, что все запросто может здесь закончиться», — подумала Аделаида, сохраняя на лице должную улыбку. Ирина тоже рассеянно улыбнулась и пожала плечами, обводя взглядом комнату.
От крашенных синей масляной краской стен тянуло холодом. Словно снег, белело белье на двух металлических койках. По комнате гуляли сквозняки. Стекла расшатались в рассохшейся раме и дребезжали, когда мимо проходил состав. То есть дребезжали они практически беспрерывно, и этот звук вызывал безотчетную тревогу, словно неизвестно откуда доносился звон придушенной сигнализации.
Напротив Аделаиды сидела Ирина. Сидела и тогда, когда та, получив ключ, поднялась в эту комнату. Причина такой тесноты в пустой общаге оказалась самой прозаической — это была единственная на этаже натопленная комната, в ней стояли целых два обогревателя. Ирина стала непредвиденным осложнением, но помехой она не будет.
«Непредвиденное осложнение» являло собой совсем молодую белолицую девицу лет двадцати с небольшим. Она была немного полновата, но казалась пышной, как подошедшее тесто или взбитая подушка. Виной тому было не то белое и широкое, как блин, лицо, не то волнистые светло-каштановые волосы.
Ирина соседству очень обрадовалась — ей было явно не по себе в одиночестве в этом холодном и почти пустом доме. А еще потому, что была невероятной болтушкой и изголодалась по общению, тем более что в последние недели в ее жизни начали происходить Очень Важные События и эмоции ее просто распирали.
— …а теперь он получил в наследство дом в Крыму, под Алупкой. Большой двухэтажный дом с садом! Он хочет переоформить его на нас обоих сразу после свадьбы. Так что я продала свою квартиру — мне ее дали в восемнадцать лет, я ж детдомовская, — и теперь у нас есть деньги. Полтора миллиона! Я думаю, хватит, чтобы обжиться! Только вышла незадача — он просил перечислить деньги, хотя бы бо`льшую часть, заранее. Ну, чтобы не везти такую сумму и чтобы он кое-что купил в дом к моему приезду. Да только я деньги за продажу получила поздно, банк закрылся, и я не успела, представляешь? Ну не дура ли? А мне уж ехать пора из городка, чтоб к поезду утреннему успеть… Не знаешь, тут где-нибудь есть банк?
— А что за дом, ты там уже бывала? — без интереса спросила Аделаида.
— Нет, я вообще в Крыму никогда не была. А дом очень красивый, кажется, старинный. Он мне фотки присылал.
«Дом-музей Чехова небось сфоткал, не иначе», — подумала Аделаида, которая быстро все поняла про скороспелый роман Ирины.
Засверкали вспышки голубоватого света — это по путям, проходящим под самыми стенами, прокатился маневровый электровоз, и от его токоприемника рассыпался фейерверк бирюзовых искр.
Обледенели провода. Все обледенело.
— Так что думаешь, как мне лучше перевести Косте деньги?
— Я думаю, где бы мне покурить.
— Ой, только не надо открывать окно, и без того дубак страшный! Лучше на улице.
— Не хочу отсвечивать, — Аделаида встретила взгляд Ирины и пояснила. — Тут же на первом этаже мужская общага. Узнают, что кто-то здесь поселился, заявятся — не отвяжешься.
— Тут вахтер…
— Этот дедок на входе? Я бы не полагалась на него, — Аделаида спустила с кровати ноги и сунула их в ботинки. — Пойду поищу курилку здесь.
В коридоре было темно. Старый двухэтажный дом торчал на небольшом пригорке над железнодорожными путями. На оштукатуренном около века назад треугольном портале над входом угадывался барельеф знамени. Свет станционной мачты прожекторов рассеивался, не достигая его стен, но, пусть в таком разбавленном виде, все же попадал в боковое оконце в дальнем конце коридора, за которым лепился балкончик из редких металлических прутьев.
Дом казался заброшенным, хотя в нем по-прежнему находилось общежитие железнодорожников. Но железнодорожники предпочитали селиться где угодно, только не здесь, и общага действовала как дешевая гостиница.
Аделаида шла медленно, неуверенно ступая. Ей всё казалось, что едва примыкающие друг к другу, истончившиеся половицы обязательно будут скрипеть, что ручки дверей по обеим сторонам узкого коридора, на которые она поочередно нажимала, обязательно будут скрежетать. Что застонут петли двери, что наконец поддалась.
Но дом молчал. Она зашла в пустую комнату, более просторную и гораздо более холодную, открыла форточку, закурила. Белый дым мешался с паром, который она выдыхала между редкими затяжками. Над бесконечными вереницами вагонов с углем и цистерн с мазутом всходила бледная кривобокая ущербная луна, и в ее голубоватом свете поблескивал между рельсами вновь наведенным настом декабрьский снег.
«Значит, здесь тоже была оттепель. А сегодня прихватило морозом», — подумала она, упорно стараясь концентрироваться на чем-то отвлеченном. На нее накатывала дрожь, но уже не только от холода. Вдали снова мерцала голубая искорка — возвращался маневровый.
Ошиблась, это оказался целый поезд. Теперь затрясся уже весь дом. Колеса молотили по рельсам, и в этом проникающем сквозь стены грохоте она вместо обычного «ту-тук, ту-тук» слышала свое имя: «Адде-лаида, Адде-лаида»…
Родители звали ее Аделей, но к ее отчаянию все прочие постепенно имя укоротили до просто Дели, и с этим пришлось смириться. Некоторые новые подруги пробовали звать Идой, но у большинства в ходу была Аля. Сама она себя мысленно уже лет двадцать звала Адой, потому что из всех вариантов только в этом имени чувствовался какой-то характер. Хотя со временем, как она позже поняла, ее собственный характер стал соответствовать имени.
Как далеко он, характер, способен ее завести, выяснится уже сегодня. Ада вскинула руку и посмотрела на часы — неторопливые стрелки показывали половину десятого. «Завтра, если тебе так легче. Но как ни называй, все равно времени осталось четыре-пять часов. Теперь остается только ждать. Заодно есть время подумать. Хотя нет, думать лучше не надо. Спокойствие, только спокойствие…»
Подумала и невесело усмехнулась. Она и не нюхала его, спокойствия! Она росла в окружении дурных новостей, леденящих душу домыслов, осторожности взвинченных этими новостями и домыслами родителей, считающих своим первым долгом предупредить ее обо всех возможных угрозах. Потом, с рождением дочери, тревога и паника окончательно прописалась и в ее голове.
…Корень зла пророс из квартиры, купленной в ипотеку. Дочка подрастала, родители ворчали, что оставалось делать? Подсчитали, купили. В хрущевке, на первом этаже, а хотелось в сталинке и как минимум на третьем… Ада свои хотелки приучилась не разглашать. Тем более двухкомнатная квартира для семьи из трех человек — запредельная роскошь, так, по крайней мере, все ее близкие считают.
Мать всегда говорила Аде, что да, так и бывает, поэтому радуйся тому, что имеешь. И если в юности Аду безумно бесили эти увещевания, то позже она поняла, что мама глубоко права, и если обращать внимание на все это несоответствие, то с ума можно сойти.
…Вспомнила про сигарету, которая уже дотлела почти до фильтра. Курить расхотелось, но Ада все равно машинально поднесла ее к губам.
Ничего не вышло так, как хотелось. Даже единственный ребенок, дочка Тася, выросла не так: из хорошенькой девчушки с добрыми, нежными глазами и ямочками на щеках превратилась в крикливую нервную девчонку и, что больше всего приводило Аду в отчаяние, с годами все более угрюмую и неуклонно отдаляющуюся от нее.
Когда она смотрела на дочь, ей хотелось протянуть руки, схватить, уговорить не расти так быстро, притормозить, ведь Ада уже сейчас не может разобраться, что ей делать, всё и так уже наперекосяк. Вернись она на пять-семь лет назад — все сделала бы иначе, правда, до сих пор не понимала, как именно.
Обеими руками она тяжело оперлась на подоконник, потом постаралась расправить плечи. Прошлое не имеет значения, все равно не отступишь на несколько ходов назад, не переиграешь заново.
Как-то раз, когда долговые обязательства в очередной раз схлестнулись вокруг них тугой петлей, они с Вовой решили сесть и серьезно обсудить худший вариант. И, дабы разрядить их мрачную сосредоточенность, муж в шутку предположил, что, для того чтобы вернуться к родителям, придется развестись — втроем они не поместятся ни к Аделаидиным, ни к его родственникам.
Все суеверия — чушь, конечно. И все же не стоило этого говорить вслух.
* * *
После пятнадцати минут перекура от холода ныли даже кости. Позвоночник невольно сгибался знаком вопроса, будто в этой скрюченной позе телу было хоть каплю теплей. В комнате Ада плюхнулась на свою койку, схватила сумку и долго в ней копалась, пока не выудила с самого дна два пакетика чая «Гринфилд» и пакетик кофе «три в одном».
— Ты не видела, тут есть где-нибудь кулер с горячей водой?
— Кулер? — удивленно переспросила Ира. — Здесь?
— Кухня с чайником? Просто чайник?
Быть такого не может, чтобы старикан на вахте мерз тут без чая! Ада потянулась было за курткой, но тут же вспомнила, что чашки тоже нет.
— Да куда ты! — в руках у Иры уже появился огромный красный пластиковый термос в цветах и иероглифах. И кто берет такой в путешествие? Неуклюже придерживая его и прижимая локтем, ее соседка уже наливала дымящийся чай в широкую крышку того же термоса, которую держала в другой руке. Брызги летели на постель.
— Не обожгись.
— Мне в седьмом классе в походе Санька Шершнев снизу по кружке в такой момент поддал, так я потом неделю ходила с забинтованной рукой. Ничего, обошлось.
— Ему ты, надеюсь, тоже наподдала? — возмутилась Ада.
— Да нет, он же мелкий был, на два года меня младше! Держи.
— Спасибо, — кисло поблагодарила Ада, чувствуя брезгливое недоверие: и к напитку, и к дешевому термосу, и к импровизированной чашке, из которой наверняка пила и сама Ира. Но от ладоней, ее державших, вверх по рукам, прямо по сосудам, пошло тепло. Чай так пах черникой и еще какой-то травой, что природной брезгливости пришлось уступить.
— У меня есть пирожки и бутерброды.
— Спасибо, я пью так, — поспешила отказаться Ада, с тоской подумав, что сама не догадалась захватить никакой еды.
Она надеялась вдохновить неизвестно кого своей аскезой, но ее соседка все равно достала из тканевой сумки шуршащий пакет, из пакета одноразовый полиэтиленовый контейнер, а оттуда уже вырвался дух копченой колбасы и жареного теста, кажется, с начинкой из яйца. Ада отхлебнула свой чай.
— Не могу дождаться утра! — с набитым ртом выпалила Ира.
Если бы сейчас было лето, можно бы вообще обойтись без ночлега. Ночи тут солнечные, летом все гуляют. Но куда пойдешь в начале декабря? Темнеет уже в четыре, а на улицах даже толком нет снега, только заледеневшая слякоть последней оттепели, пустота и мрак наступающей зимы. Вот и приходится торчать здесь. А тут еще эта Ира…
— …Он хочет там делать домашнее вино. Я сначала напряглась, даже спросила — ну вроде как в шутку: ты часом не алкаш? Не выношу пьяниц, меня аж трясет! А он говорит, в Крыму все гонят. Там массандровый виноград прям на заборе растет, и дом весь увивает как этот… как его… плющ! И Костя сказал, столько все равно не съесть, поэтому будем делать вино! Но он пока не делал, ждет меня, и еще нужна бочка деревянная…
…Половина ссор была из-за денег. То их не хватает, то потрачено слишком много и необдуманно, то что-то куплено без согласования с семьей, то, напротив, что-то никак не получается купить — и на этом фоне всеобщее отчаяние. Вдобавок то и дело выяснялось, что Тася одета, обута и снабжена телефоном и прочими игрушками хуже всех в классе, а Вову достало ее крохоборство, и вообще Аделаидина жаба не только задушила свою хозяйку, но и передушила всю ее семью.
Ада злилась, раздражалась, но про себя понимала: правы. Ипотека, квартира, деньги, кредит, банки — вот и все ее мысли в последние годы. Ни мечтаний, ни отвлеченных размышлений — абсолютно все в ее мозгу замкнуто на деньги! Ада пыталась расслабиться, внушить себе, что это не самое главное, и с обжигающей горечью подозревала, что самое главное уже потеряно, утекло, как пляжный песок сквозь пальцы. Когда она последний раз пропускала сквозь пальцы пляжный песок? Ах, если бы Вова не отказывался два года подряд от своего отпуска, если бы она не отправляла Таську отдыхать с семьей сестры, если бы, если бы…
— Я прям разрываюсь: с одной стороны, хочется поскорее расписаться, с другой — что это за свадьба — зимой? Там зима не то что у нас, конечно… Но весной или летом можно устроить праздник в саду, как в кино! И украшать не надо! Я заранее посажу цветы. Например, тюльпаны; если их в марте посадить, как раз успеют расцвести. Мне там, правда, приглашать на свадьбу некого…
«О, боже, как ее выключить?!»
* * *
Стрелки доползли почти до одиннадцати, а потом увязли, словно в часах села батарейка.
— …туда меня и устроили. Жалко было уходить ужасно! Тихая работа, и люди все в библиотеку ходят приличные. Чем на юге буду заниматься, пока не знаю. Костя говорит, он что-нибудь найдет для меня, но говорит, сперва лучше обживись и отдохни. А ты? Ты работаешь?
— А что, бывает по-другому? — хмыкнула Ада.
Ирина взяла вежливую паузу, чтобы собеседница тоже могла что-нибудь сказать, например, похвастаться своей карьерой, но Ада этой паузой не воспользовалась.
Последние семь лет она занималась тем, что продавала охранные сигнализации. Неофициальный корпоративный стиль их фирмы диктовал, что коллектив, занимающийся этой тонкой и ответственной работой, сам должен быть как датчик сигнализации — то есть постоянно на шухере и в стрессе. Работать в состоянии стресса, в стрессе принимать решения, причем непременно правильные, а чтобы сотрудники и дома не расслаблялись, уровень надлежащего стресса поддерживался уровнем зарплат.
Аделаида понимала, что, оставаясь там, проблему с кредитом вряд ли решит, тем более что расплачиваться становилось чем дальше, тем труднее. Сама себе она напоминала грабителя-неудачника, оказавшегося запертым в пустом хранилище банка, вдобавок опутанном сигнализацией.
Год назад, когда нервные срывы еще не стали чем-то привычным, но уже были не в новинку (то есть в момент их пика), Ада хотела уйти из конторы. Но хотя многократно слышала, что заменить ее ничего не стоит, наткнулась на сопротивление. Тогда ей подвернулось неплохое место. Все шло хорошо. Наконец собеседовавший с ней кадровик попросил рекомендации, и Ада безо всякого сомнения дала телефон начальника своего отдела.
Кадровик не перезвонил. Вместо этого ее вызвал начальник отдела и устроил разнос за то, что она втайне бегает по собеседованиям. А напоследок добавил, что вряд ли стоит ждать приглашения после той характеристики, которую он ей дал. Ада молча, боясь разжать зубы, развернулась к дверям, пробежала по коридору, закрылась в туалетной кабинке и начала рыдать, зажимая себе обеими руками рот каждый раз, когда хлопала дверь. Шесть лет! Она работает здесь шесть лет. И что, вот это итог? Бьется как рыба об лед, добывая им новые контракты, и, похоже, отбила себе всю голову, раз до сих пор здесь.
Слезы кончились. Она стояла, покачиваясь, в квадрате хлипких пластиковых стен. Было тихо, только равномерно жужжала вентиляция.
Наказать их надо, вот что.
…То объявление тоже попалось ей на глаза на сайте для поиска работы, который она продолжала изредка шерстить, скорее для того, чтобы подкармливать собственное отчаяние. На первый взгляд, оно казалось слегка странным, но Аделаиде вдруг пришла мысль, что это странность вроде как маячок для тех, кто в теме. А она как-никак варилась в этой теме несколько лет.
Ада завела себе фейковый аккаунт и написала. Ее собеседник хотел получить ключи к системе сигнализаций банка. Того самого банка, куда она вносила платежи по ипотеке.
— Если каждый раз вскакивать, выходя на холод, вряд ли удастся согреться, — заметила Ирина, когда Ада, набросив на плечи куртку, рванула к дверям.
— Чем ближе ночь, тем больше хочется курить. Раньше я себя так успокаивала перед сном, а сейчас просто привычка, — призналась Ада, чтобы ничего не придумывать.
— Ты нервничаешь? Из-за чего?
— Это мое обычное состояние.
И это тоже была чистая правда.
…Они еще не развелись с Вовой. Он не форсировал, и она тоже оттягивала время — не в последнюю очередь все из-за того же кредита на квартиру. Не выплачено было еще около полутора миллионов. И Вова, съехавший на съемное жилье три месяца назад, уже однажды уклонился от своей части ежемесячного платежа.
Одна Ада ее ни за что не потянет. И ведь не факт, что банк позволит ее продать! Да и не разменять ни на что, кроме как две однушки… Пропал ремонт, недорогой, но свежий, на который тоже пришлось взять кредит. Да и пусть пропадает, дьявол с ним, с ремонтом…
Она всеми силами хочет удержать Таську, да только вот сама Таська ее оставит с легкостью. А если б знала чуть больше, вообще бы заявила, что на фиг ей нужна такая мать. Тогда зачем она цепляется за то, что нужно только ей, за тонкие ручки дочери, которые ее отталкивают? «С чего ты такая уверенная, что я с тобой останусь?! Я буду жить с папой, поняла? Он мне хотя бы дышать позволяет!» Удастся ли это забыть когда-нибудь?
Аду затрясло. Она чувствовала, что в ней поднимается, вскипает ядовитая волна паники. Надо срочно остановить ее, переключиться, она может взять себя в руки, может!
Голубой отсвет снова замаячил на снегу, и из-за левой стороны рамы снова бесшумно выкатился маневровый, пронес над проводами свою лихорадочно пульсирующую голубую звезду. Ада загасила о подошву окурок, вытерла уголки глаз. Надо начинать действовать хоть понемногу, чтобы не обглодать себя до костей, раз уж приходится мариноваться здесь.
«Ира еще эта! С виду — клуха клухой, но кто ее знает?» Мысль, которая пришла Аде в голову, заставила ее оглядеть скудно освещенную луной комнату. Ясно, почему она не заперта, — сюда точно никого не поселят: два металлических остова кроватей с прорванными сетками, скособоченный стол — склад рухляди. Ада огляделась еще раз, а потом резко присела на корточки и просунула ладонь за батарею. Содрогаясь от мягких холодных прикосновений слежавшейся пыли и шершавого царапанья облупившейся стены, спешно выдернула руку, отряхнула рукав свитера. Ну да сойдет, у нее есть резиновые перчатки.
«Я как Мюнхгаузен — тяну себя из болота за волосы, потому что никто другой меня вытаскивать не станет».
* * *
…С покупателем они договорились за две переписки. В первой было предложение. Во второй она ответила.
Местом передачи денег она выбрала город в восьмистах километрах к северу от ее собственного. Время — ночь с субботы на воскресенье. Сам обмен должен был состояться в ночном клубе при большом отеле на центральной площади. Аделаида хорошо знала и город, и этот клуб — он был популярен среди людей разных возрастов; в большом зале всегда была толпа, посетители приходили и уходили, а вход был бесплатный. Пакет с двумя миллионами в пятитысячных купюрах следовало положить под пакет с мусором в огромной корзине в женском туалете, и если Ада найдет его там, то приклеит на заднюю стенку бачка конверт с флешкой. В шесть утра, перед закрытием, они смогут забрать его. Палится немного, но женщин в фирме на низовых должностях «продажников» два десятка, а у мужчин могут быть сообщницы, так что ерунда.
Ада никогда не придумывала ничего подобного; знала, что, несмотря на работу, человек она технически отсталый, а конспиратор и вовсе никудышный, но этот план казался ей идеальным. Выходные дни — о ее отъезде никто не узнает. Вова как раз увозит Тасю на три дня в Петербург — не иначе, оба почувствовали вкус жизни без нее, когда она их не «душит». Телефон она оставит дома. Служба безопасности их фирмы — не полиция, не вправе запрашивать на вокзалах и в аэропортах данные о пассажирах. Но если такие данные все же будут запрошены, то у нее здесь живет школьная подруга. В том, что она с полуслова поймет, что Аду надо поддержать, Ада не сомневалась.
Самым сомнительным моментом в этом идеальном плане была ночевка в железнодорожной общаге. Но в гостиницах надо регистрироваться по паспорту, а в общаге она зарегистрировалась по найденному на улице служебному удостоверению работника Дома культуры железнодорожников, из которого Ада вырвала фотографию неизвестной ей женщины и вклеила свою.
И вот она здесь, и в ее план уже затесалась Ира. Что ж, пусть Ира останется единственной погрешностью.
* * *
Вернувшись в комнату, Ада решила попробовать поспать. Вряд ли у нее это получится, но, может быть, притворившись спящей, она хотя бы отдохнет от Ирининой болтовни. Не раздеваясь, она залезла под одеяло, взбила повыше пухлую подушку, откинулась на нее и прикрыла глаза.
— А мне не спится, — горделиво пожаловалась Ирина.
— А ты попробуй, — предложила Ада, решив, что дальше будет притворяться и голоса не подаст.
Послышалась возня, стон пружин, шорох. Потом все стихло, как будто Ира и впрямь решила попробовать. Но только Ада выдохнула с облегчением, как стылую тишину комнаты прорезал бодрый шепот ночного пионерлагеря:
— А ты бывала на чьих-нибудь свадьбах? В свадебные приметы веришь?
* * *
Еще один взгляд на часы — в разговорах (Ирин монолог с односложными репликами Ады) прошло еще двадцать минут. Пожалуй, уже можно выдвигаться, нет сил больше ждать. Спешка плохой помощник в любых делах, но, если Ада проторчит здесь еще хотя бы полчаса, у нее точно сдадут нервы.
— Ты куда? — удивилась Ира, когда Ада достала косметичку и с преувеличенной аккуратностью (потому что руки уже подрагивали) стала рисовать стрелки на веках.
— У меня встреча в городе.
— С мужчиной? — голос Иры заискрился любопытством.
— Да.
Объяснение должно быть самое простое, и нечего тут придумывать, а Ира, которую она видит в первый и последний раз в жизни, может додумывать все, что хочет.
В пустой комнате Ада переоделась — надела под свитер модный золотистый топ с перекрещивающимися бретелями. За считанные секунды, но этих секунд все равно хватило, чтобы мороз прошил иглами кожу и мышцы, добрался до костного мозга. Да так там и остался — она чувствовала эти холодные ломкие иглы, пока спускалась по узкой деревянной лестнице, переходила железнодорожную насыпь, стараясь не спешить, шла в сторону центра. Воздух искрился, был тугим от влажности и холода, и дышать им было тяжело. И щекам было странно тепло, хотя по ощущениям на них образовывалась ледяная корка. Этого еще не хватало. Хорошо, что в сумочке припасено успокоительное. Купить воду негде, но препарат был в капсулах, и Ада смогла, судорожно сглотнув, протолкнуть одну из них в сжавшуюся глотку.
…Скинула куртку в гардероб, оглядела себя в большом зеркале — вроде ничего. Чистые, неплохо уложившиеся в пути волосы спадали красивой волной. Блестящий топ, узкие джинсы. Не выглядит на свои тридцать восемь. Хорошо быть худой, пусть даже это следствие непреходящего нервяка. Только лицо выдает — хмурое, напряженное. Она еще минуту боролась с лицом, стараясь вспоминать о всяких приятных вещах, и, добившись кое-какого успеха, пошла к лестнице, ведущей в клуб.
— Мохито, пожалуйста.
Ада присела на край барного стула, оперлась локтем на холодную столешницу, оглянулась на танцпол. Пока там еще не слишком много людей, хотя к стойке уже не протолкнуться. Рано. Еще рано. Пока мешаемся с толпой, пьем, танцуем и веселимся. Аделаида поняла, как давно этого всего не делала, и улыбнулась.
Рядом весело болтала парочка. Девчонка обернулась к ней.
— Девушка, улыбнитесь же! В таком классном наряде нельзя быть такой грустной.
* * *
«Парадную» дверь гостиницы пришлось открывать ключом с выданной ей связки. В крошечном вестибюле горел свет, но было пусто. Запихнула пакет за батарею в пустой комнате на втором этаже, посмотрела в окно: луна ушла дальше по небу, составы не дергаются. Выдохнула. Переоделась. Теперь можно пойти… не спать, конечно, но хотя бы полежать. Остается надеяться, что эта Ира не разговаривает во сне.
— Я уже думала, ты не вернешься, — подняла голову над подушкой Ирина и, как показалось Аде, посмотрела на нее с некоторым подозрением.
— Я постараюсь больше тебя не беспокоить, — улыбнулась Ада, чувствуя, что вышло фальшиво, и надеясь, что в полутьме это не заметно. — Прямо сейчас лягу спать.
Она скинула ботинки и прямо в джинсах и свитере залезла под одеяло, отчего на несколько минут стало еще холоднее. Засыпать не стоит, но надо постараться хотя бы расслабиться, расслабить мышцы, а то она как сжатая пружина. А дело меж тем почти сделано.
Скоро выяснилось, что сама Ирина спать вовсе не собиралась. Эмоции все еще распирали ее, и она хотела поговорить, а раз Ада еще стучит зубами, значит, поддержит беседу.
— В Крыму сейчас плюс восемнадцать, — бросила она и мечтательно вздохнула.
— Не может быть, — мысленно Ада тоже вздохнула, запоздало подумав, что лучше было бы притвориться спящей. — Это скорее весенняя погода, даже для Крыма.
— Точно тебе говорю. Я сейчас с Костиком разговаривала, говорит, в футболках ходим.
«Брехун твой Костик». Жаль, она не взяла телефон, а то в момент вывела бы его на чистую воду.
— А ты запроси погоду в Севастополе, — предложила Ада, решив испортить Ире настроение в отместку за сорванный сон.
— А тут показывает всего плюс пять, странно.
«Хоть бы сверился, понторез хренов. Ни в каком он не в Крыму, вот чего. Сидит небось в каком-нибудь Нижневартовске. Или, наоборот, — на соседней улице».
— А когда ты с ним разговаривала? — зачем-то спросила она.
— С час назад, пока тебя не было. Куда ты ходила? У тебя здесь, в городе, мужчина, да? — подмигнула ей Ира.
Ада хотела соврать что-нибудь и уже подбирала самый правдоподобный ответ, как вдруг мелькнувшая невнятная догадка, подсказала, что, ответив, она даст увести разговор в сторону, а лучше бы его сейчас ни в какую сторону не уводить.
Поэтому Ада просто рассеянно кивнула и быстро спросила:
— А он знает, где ты сейчас?
— О да! Я даже показала ему по видео нашу комнату. Он сказал: «Ну ты в последний раз в таком „шике“ живешь!» — прыснула Ирина.
— А где находится общага, он не узнавал у тебя? — в лоб спросила Ада, чувствуя, как ее трясет удвоенный озноб.
— Узнавал, конечно! Надо же ему знать, где я. Скинула ему геолокацию. Я тоже думаю, так безопаснее, — Ирина широко улыбнулась улыбкой человека, убежденного, что наконец-то все сделал правильно. И тут же немного виновато принялась объяснять: — Ты уж извини меня, Ада, но я тебя не знаю, в первый раз вижу. Ты куда-то вдруг уходишь посреди ночи. У меня тут такая сумма наличными…
Ада отбросила одеяло и вскочила с кровати, стала пихать ноги в ботинки, ругаясь и не замечая, что в одном из них завернулся внутрь язычок, и поэтому не получается и шнуровать их, пропуская крючки.
— Час назад, говоришь?
— Чего? Куда ты опять?
— Звонила, дура! Час назад?!
За час сюда можно доехать из любой точки города…
— Почему это я дура?! И что ты задумала?
— Я — ничего. Просто советую тебе прихватить свои деньги и валить отсюда поскорее, пока за ними не явились друзья твоего жениха. А может, и он собственной персоной.
И, видя, что Ирина по-прежнему сидит в постели и мотает головой, схватила ее за руку и потянула на себя.
— Вставай скорее, одевайся! Надо отсюда уходить!
— Никуда я с тобой не пойду! — Ирина набычилась. — Я сразу поняла, что ты неспроста здесь. Исчезаешь куда-то среди ночи, теперь хочешь меня выманить. И если ты раскатала губу на мои деньги…
— Ну и черт с тобой! — Ада схватила куртку и, на ходу попадая в рукава, выскочила в коридор. Забрать пакет и…
По деревянной лестнице отчетливо звучали шаги.
…Заскочить в комнату с тайником, затаиться, дождаться, пока пройдут, зайдут в их комнату, забрать пакет, тихо уйти.
Ага, и уже через пять секунд столкнуться с ними в коридоре!
…Выскочить прямо сейчас на балкон и спрыгнуть в снег. Вернуться потом, когда уйдут. Без нее денег все равно никто не найдет.
Она думала не больше секунды и метнулась к балкону. Скрылась за балконной дверью и присела, всей душой надеясь, что пришедшие не заметили движения в конце коридора.
Она услышала несколько глухих ударов, треск дерева, довольный возглас. Перекинув через перила сначала одну, потом другую ногу, Ада спрыгнула в сугроб.
Утонула по бедра, пробив корку грязного наста. Выбралась, обернулась, посмотрела на яму в месте приземления, глубокие провалы, оставленные ее ногами, и вспомнила следы на пыльном полу, ведущие к батарее. А вдруг они заметят? Нет, надо вернуться… за деньгами. Надо помочь Ирине, но она не знает как.
Надо вызвать полицию, но нельзя. Надо позвать на помощь, но некого.
Надо бежать отсюда.
* * *
Главный вход был по-прежнему заперт. Ада пробежала дальше вдоль стены, свернула за угол и сразу увидела приоткрытую узкую дверку запасного выхода. Из нее торчал вывороченный замок.
Два предбанника, один темнее другого (запоздало она осознала, что кто-нибудь из ночных гостей вполне мог остаться «на шухере» у дверей, но пронесло), и Аделаида оказалась в узком коридоре с двумя рядами дверей. Лампочки здесь не горели, но из квадратного холла посередине падал неяркий желтый свет.
За конторкой — никого. Вахтер, должно быть, уходит на ночь. Или спит в одной из комнат. Или пусть не вахтер, но хоть кто-нибудь здесь есть? Ада снова выскочила в коридор, стала дергать все двери подряд, стучать по ним ладонью. Дверные ручки были ледяные. И всюду тихо.
Вернулась в холл. Взгляд упал на телефон. Она ничем себя не выдаст, если позвонит. Ада сняла трубку. Ни гудка, ни треска. То ли перерезали провод, то ли телефон был отключен уже давно. Ада рассеянно осмотрелась, и взгляд ее упал на окрашенные в цвет стены три круглые плошки в углу.
Сигнализация! Должна же здесь быть — хотя бы пожарная! Она спугнет их.
Вот она, кнопка под стеклом. Разбить стекло, нажать кнопку.
Сводящее зубы дребезжание в секунду превратило здание во что-то вроде жестяного ведра с подшипниками. Через несколько секунд от него заложило уши. От такого звука оставалось только бежать без оглядки, и Ада метнулась к запасному выходу, чтобы опередить тех, кто будет драпать со второго этажа.
У самых дверей она остановилась. На лестнице было тихо, драпать никто не спешил. Свозь адское дребезжание «плошек» Ада отчетливо услышала, как этажом выше что-то тяжело ударилось о пол.
Они не испугались, наоборот, решили быстрее добиться своего.
Она не сможет уйти и дожидаться, пока придет помощь, зная, что наверху все это время бьют и пытают человека. Ада увидела так ясно, словно это уже происходило: вот она выходит, перебегает пути, прячется за столбом или трансформаторной будкой и оттуда долгие минуты смотрит то на дорогу, где все никак не начнут мигать проблесковые маячки, то на темное окно на втором этаже, за которым убивают Ирину. Да, она сама виновата со своей глупой детской доверчивостью, но разве это хоть что-нибудь меняет? Смягчит ее, Ады, вину?
Или Ирина просто быстро сдастся, отдаст свои единственные деньги, а потом что? Станет бомжом? Пойдет в приют? Есть ли такие приюты?
Снова глухой звук удара и короткий вскрик. Ада отпустила дверную ручку, развернулась и побежала наверх.
Наверху осторожно выглянула из-за угла в коридор, в случае чего готовая немедленно сбежать по лестнице (и хорошо понимая, что, если захотят ее догнать — догонят). Даже прятаться негде. Она вспомнила, что только одна дверь во всем коридоре была не заперта — в комнату напротив лестницы, где она вечером курила у окна, комнату с ее тайником. Но коридор был пуст, только из их с Ирой комнаты бубнил голос… два голоса.
Три голоса.
Что дальше? У нее никакого оружия. В сумке даже нет ничего тяжелого. Оглядела лестницу — только совок, веник и мусорное ведро в углу, с этим, что ли, идти на врага? Что она будет делать? Останавливать грабителей уговорами?
Нет, ей нельзя туда соваться. И Ирине не поможет, и сама подставится.
Стоило этой мысли пронестись в голове — и от накатившей слабости замутило, руки повисли, словно на них навесили гири. Ада оперлась плечом о стену. Только сейчас она поняла, что дребезжание давно стихло и прошло уже несколько минут, но никто так и не приехал. Может, это просто внутренний сигнал тревоги, вообще не связанный с пультом?
— Эй, пора заканчивать и убираться отсюда! — раздалось из-за двери.
— Пора. Что ж, не хочешь отдать бабки нам, отдашь их за то, чтобы тебе заново сшили лицо!
— Не надо!!! — срывающимся сиплым голосом завопила Ира.
Тут Ада перестала что-либо соображать, потому что схватила стоящий в углу тяжелый железный совок и изо всей силы метнула его в дверь напротив.
Грохот показался ужасным. От удара дверь открылась, но Ада не обратила на это внимания, потому что опрометью бросилась по крутой узкой лестнице, но почему-то не вниз, а вверх, к двери на чердак. В темноте Ада пыталась ощупью найти ручку, но наткнулась лишь на тяжелый навесной замок.
Внизу протопали по коридору. Со второго этажа доносились голоса:
— Что это… было?
— Совок упал.
— Откуда… упал, с неба?! Здесь еще кто-то есть!
— Эта дверь закрыта была, — вмешался третий голос.
— Ты… за девкой смотри! Она там уже в мусарню звонит.
— Да никуда она не звонит, сидит трясется. Дверь была закрыта, зуб даю.
Один из голосов буркнул что-то неразборчивое, и, судя по звуку шагов, находящиеся внизу разошлись в три разные стороны. Через несколько секунд Ада, к своему ужасу, услышала скрип деревянных ступеней. Кто-то поднимался наверх.
Она прижалась спиной к стене. На узкой, в полметра шириной, площадке у чердачной двери было совершенно темно, но и в темноте можно почувствовать присутствие другого человека. А если у него с собой зажигалка или телефон — она пропала.
Ада задержала дыхание, не успев толком вдохнуть. Перед глазами плыли красные кольца. Почему, ну почему она не ушла?! Зачем она вернулась сюда пять минут назад? Пропади она пропадом, эта Ирина! Теперь Ада уже никак не сможет себе помочь, ее просто сбросят через перила, а потом сделают с ней все что захотят. Но, скорее всего, и делать ничего не придется. А Таська? Что с ней будет? Как вообще так вышло, что клятая Ира заслонила ее родную дочь? Шаги звучали посередине последнего марша. Сейчас вспыхнет свет.
— Вот они!!!
Торжествующий вопль взорвался внизу, как петарда. Тяжелый топот очередью прогремел вниз по лестнице.
* * *
Когда вновь установилась тишина, Ада спустилась в коридор второго этажа. Дверь в комнату, где она сегодня пыталась переночевать, была приоткрыта.
Ира так и сидела на полу, опираясь локтем на койку. Из носа ее текла кровь, из глаз — слезы. Ни то ни другое она даже не пыталась сдержать. Пряди всклокоченных волос липли к мокрому лицу. На нижней губе запеклась ссадина. Открыв форточку, Ада сгребла комок жесткого снега с рамы снаружи, вложила в носовой платок и сунула в руку Ире.
— Приложи к носу.
— Это был он, представляешь? Костя… Только он никакой не Костя, а Коля… Он чужую фотку присылал… Думал, я его не узна`ю… а я узнала по голосу. Он…
— Ты можешь подняться? Вставай, на полу холодно.
Ира не шелохнулась. Ада подхватила ее под мышки и не без усилий заставила сесть на край кровати. Просто стоять рядом и смотреть на рыдающую Иру было невыносимо.
— Как ты? Тебе ничего не повредили?
— Они… Он забрал все деньги. Всё…
Икая и размазывая слезы по лицу, Ира наконец подняла глаза и уставилась на Аделаиду.
— А ты? Где ты была? Ты с ними заодно, да? Ты уходила куда-то… Почему ты здесь вообще объявилась?!
Ада выдержала взгляд, и Ира снова опустила лицо в ладони.
«Почему я здесь объявилась, я сама хотела бы знать. Почему именно здесь? Ну почему?!»
Она вышла и прикрыла дверь. Привычка доводить все необязательно до желаемого, но хотя бы до логического конца понуждала убедиться в том, что и так было очевидно.
В пустой открытой комнате ничего не изменилось, только далеко в окне мерцал цветом газовой горелки очередной электровоз. Судя по грохоту и по тому, как сотрясался дом, — на этот раз товарный поезд.
А так все было по-прежнему. Только больше натоптано, пыли на полу перед батареей почти не осталось среди следов. Должно быть, чертова пыль и выдала ее тайник.
«Черт бы побрал эту Иру! Всё, всё зря!»
Она на всякий случай все же опустилась на корточки и безо всякой перчатки залезла за батарею. Дотянулась до кронштейнов, ощупала рукой кирпичную кладку под отпавшей штукатуркой — пусто.
Теперь точно всё. Это само небо пригвоздило ее к нынешнему незавидному месту — мол, даже не пытайся! Стоит ли брать жизнь в свои руки, если эти руки — решето… Аде захотелось завыть от этой мысли; она сдержалась, но силы ее оставили — вырвались паром с выдыхаемым воздухом, с теплом, которое вытягивали из нее ледяные стены.
Снаружи раздался скрип, и на стене напротив Ады заметались голубые отблески, отчетливо высветив на миг цветы на оборванных обоях и грязное пятно вентиляционной решетки, за которой отчетливо блеснуло что-то светлое.
Не веря своим глазам, Ада поднялась с пола. Торопливо огляделась — мебель в комнате низкая, за исключением хлипкого стола, который затрясся и ходуном заходил, когда Ада стала на него ногами, запоздало заметив и следы на пыльной столешнице, и борозды на полу. Решетка тоже была
не такой грязной, какой вроде бы должна быть. Она оказалась не привинчена — просто вставлена между тремя шурупами и держалась на честном слове. А за решеткой лежал голубой, матово блестящий пакет. Она заглянула внутрь, хотя и так знала, что там. Три пачки денег в банковских бумажных лентах. Полтора миллиона.
Безо всякого понукания с ее стороны стол еще раз опасно качнулся и пошел заваливаться. Ада ладонями оперлась о стену, надеясь хоть как-то замедлить падение, и ей это как будто удалось. Дело было даже не в столе, наверное.
Непрошибаемая в своей доверчивости дурочка Ира оказалась умнее нее; во всяком случае удача точно была на ее стороне. Аду и так всю жизнь трясло от пристрастия удачи ко всяким дурочкам, а сейчас на мгновение захотелось в отместку пойти в другую комнату и огреть одну из них по голове.
Деньги она во всяком случае спрятала лучше и теперь останется при них, а Ада с носом… «Если бы этот дурацкий электровоз проехал в тот момент, когда они были здесь!» Стоп, хватит. Хватит обвинять расположение звезд на небе, морские течения и опоздавшие автобусы. Ты — лузер, и в этом никто не виноват.
Ада взвесила пыльный пакет, словно хотела сравнить суммы на вес. Полтора миллиона. Те самые, которые Ира сейчас оплакивает в соседней комнате.
Но Ира ничего не знает про пакет Ады. Ира думает, что ограбили ее саму. Она с этими деньгами уже попрощалась.
«Такая клуха все равно просрет все деньги», — зло, мрачно подумала Ада, вытряхивая из пачки последнюю сигарету.
«Ее обобрал первый встречный! Оберет и второй. Она сама навлекла на себя беду, а расплачиваться за ее глупость пришлось мне!»
Ада пострадала из-за Иры — это очевидный факт. Теперь можно восстановить баланс.
«Но для этого Иру должна обобрать ты».
Не расплатиться ей с долгом. Не жить ей нормально. Ада вздохнула, забыв, что в зубах у нее незажженная сигарета, заметила ее только упавшей в пыль и от досады чуть не разревелась.
«Решай свои проблемы».
Шагая тихо, почти неслышно, точно призрак самой себя в лунном свете — теперь луна глядела в торцевое окно, — Ада в который уже раз прошла по коридору от одной двери до другой.
Открыла дверь, прошла через комнату и кинула голубой пакет на кровать перед Ирой.
— Они ничего твоего не взяли.
Отошла к окну, скрестила руки на груди и смотрела, как копается в своем пакете Ира, пересчитывает купюры, размазывая слезы счастья по щекам.
— По твоей милости я потеряла всё.
— Что значит «всё»? — вскинув голову, выдохнула Ирина, словно ее захлестнула новая волна горя.
— Всю ту сумму, которая была залогом моего возвращения к нормальной жизни.
— Давай вызовем полицию! — Ирина соскочила с кровати и схватила Аду за руку.
— Знаешь что? — Ада осторожно высвободила руку. — Раз уж так вышло, то единственное, что ты можешь сделать для меня хорошего, — это не звонить в полицию. Не говори никому, что видела меня здесь, окей? Сделаешь? В смысле — не сделаешь? Не скажешь?
Ира кивнула.
— Но почему?!
— Две вещи, — отозвалась Ада, наматывая на шею забытый в комнате шарф. — Вторая вещь… — она застегнула куртку, вытащила из-под ворота волосы. — Перестань верить всяким проходимцам, случайным знакомцам и так далее. Это трудно, но ты справишься.
— Я могу тебе… — начала вопрос Ирина, когда Ада обернулась в дверях.
— Нет. Всего хорошего.
* * *
Смутно осознавая, что стопроцентно укладывается в пресловутую аксиому про преступника и место преступления, Ада все равно двинулась в сторону центральной площади.
Улица, которою она шла, одной стороной обрывалась над железнодорожной линией. С другой нависали над узким тротуаром массивные сталинские дома, где почти не горело окон, а если какое-то и светилось, то тускло, неубедительно. Зато над железнодорожным полотном сиял все тот же синюшный прожектор, заливая всю панораму безжизненно-тревожным вокзальным светом. Скрипела под ногами жидкая подстилка неизвестно когда успевшего выпасть снега. Да иногда со стороны порта доносился глухой, сотрясающий воздух лязг: будто с лебедки сорвался контейнер с металлоломом или всю ночь разъезжавший мимо окон электровоз все-таки сошел с рельсов.
Площадь лежала перед ней — тихая, заснеженная. Сияла уже наряженная к празднику елка, за ней высились громадные световые фигуры оленей. Ни единой души. Ни одной движущейся машины. На миг Аде показалось, что весь город спит мертвым сном и сейчас вне стен дома только она одна. Только потом у входа во все тот же клуб она заметила кучку людей, куривших или ждавших такси.
Даже «Макдоналдс» в этом глухом краю не работал по ночам, и Аде пришлось засесть в баре на втором этаже большой, белой, похожей на айсберг гостиницы. Здесь было неплохо — уютно, безлюдно, только очень дорого. Ада хотела взять американо, но, уже когда открыла рот для заказа, все нутро сжалось от мгновенного приступа изжоги, и она попросила виски с колой. Праздновать нечего, остается заливать неудачу.
Тем более через четыре часа лететь, а летать она всегда боялась.
Наружные стены бара были сплошным панорамным окном, и Аделаида села за ближайший к нему столик. Плоская, присыпанная снегом, как пирог сахарной пудрой, площадь досыпала под черным одеялом ночи. Ближе к гостинице торчал золотистый конус елки, ощетинившийся остроконечными белыми объемными звездами. По нему стекали белые световые полосы, словно елка таяла, обливалась потом или плакала.
У подъезда отеля напротив, где был клуб, подмигивал сине-красный маячок полицейской машины. Скоро утро. Когда Ада еще ходила по ночным клубам, под утро туда почти всегда вызывали ментов.
Больше ей не решиться. Это был единственный шанс.
* * *
— До меня тут дошел слушок, что ты все-таки решила уйти? — спросил ее Митя, когда они встретились в «чайный» перерыв у кофейного автомата.
Митя, инженер, с которым они несколько лет проработали в одном отделе, смотрел на нее с любопытством и некоторым неверием, как корреспондент журнала «Наш огород» на Монику Беллуччи. Аделаида утвердительно кивнула.
— Решила и уйду.
— Куда-нибудь или просто отсюда?
— Место освободится через месяц, и я уже подписала трудовой договор. А за этот месяц как раз отгуляю все мои неотгулянные отпуска. Ты бы видел, как Потаповна на меня зыркала, когда я ей заявление положила! Я думала, она зубы себе сточит, так она ими скрипела.
— Ну что сказать, молодец! — Митя глотнул чаю, поморщился и признался: — Я бы тоже свалил. Они, чесслово, забыли, что крепостное право отменили полтора века назад! Но нет, фиг мне, пока не развяжусь с отчетами по этому долбаному расследованию…
— С каких это пор ты заделался детективом? — улыбнулась Аделаида.
— С недавних. Но я так, документирую итоги, — Митя зыркнул глазами через ее плечо и понизил голос: — Ты в курсе вообще, что у нас произошло?
— Пока не скажешь, не знаю, — пожала плечами Ада. — А что?
— Пойдем-ка покурим!
Они вышли под теплое майское солнце и медленно направились по песчаной дорожке вокруг здания окраинного бизнес-центра.
— Короче, прикинь, у нас была утечка!
— Мозгов? — хмыкнула Ада и уже постфактум порадовалась своему умению шутить пусть глупо, но быстро.
— И их тоже, — кивнул Митя. — Короче, служба безопасности как-то решила проверить нас всех на вшивость: запулили в директ объявление якобы от покупателя продукта — клюнет ли кто?
— И?
— И кто-то клюнул! Законтачил с ними, пообещал ключи одного из банков и за здорово живешь отхватил два ляма!
Он выразительно вытаращил глаза — то ли по поводу нахальства некой предприимчивой персоны, то ли по поводу щедрости службы безопасности, а потом продолжил:
— И в тот же день под Мурманском гайцы останавливают каких-то гопников за превышение скорости. Те не то пытаются удрать, не то начинают быковать… в общем, у них обыскивают машину. И находят пакет, — Митя сделал очередную паузу, и теперь уже Ада вытаращила глаза, мотивируя его продолжать. — С двумя миллионами в меченых купюрах! С этими самыми долбаными двумя миллионами!
— Я что-то не догоняю, как они могли?..
— Раздобыть ключи? В том-то и дело, что никак! Да они и отпираются от всего. Говорят, деньги, мол, нашли. Как всегда! Где нашли? На улице. Да и как они могли эту объяву увидеть? Тут эсбэ с настройками директа намудрило, не иначе!
— А что же тогда безопасники получили? — в последний момент Ада переформулировала готовый сорваться с языка вопрос «От кого же они получили коды?».
— Шиш они получили! Отдали денежки под честное слово! То есть деньги-то вернулись, кого-то даже поймали, а результат всей затеи — пшик! Гора подотчетных, объяснений и оправданий, а я эту гору теперь перелопачиваю для учредителей.
— Вот как обходится неверие в людей, — заметила Ада вслух, а подумала в этот момент о флешке с кодами: что же, она так и висит в туалете клуба? Потом подумала об Ирине: куда она подалась — к морю или еще куда? Вернулась в свой приграничный городок? Или наткнулась на следующий крючок?
А шут с ней — не будет она проверять.