Рассказ
Опубликовано в журнале Звезда, номер 11, 2023
На обед продавцам оружейного магазина «Солдат» предоставлялось из рабочего времени шестьдесят минут, которые разрешалось делить на несколько частей. Отходили обычно раза два в уборную — на это по десять минут или чуть больше, потому что приходилось подниматься на два этажа, полчаса тратили на обед, и оставалась мелочь на два-три перекура. Для самоконтроля использовали секундомеры, но все равно имелся риск перебрать, и многие бросали курить. Леха от сигарет отказываться не хотел и отказался от обедов.
Уже стемнело, когда он вышел третий раз. Он с удовольствием постоял на крыльце торгового центра, поглядел на проходящих женщин, потом сбе´гал на цокольный этаж и купил в супермаркете плоский контейнер винегрета и черно-зеленую банку энергетического напитка. Вернулся в стеклянные грани магазина он весьма довольный, неся за собой кисловатый запах без остатка выкуренной сигареты.
За кассой, фальшиво напевая «Группу крови», перебирал бланки товарных чеков Назар — крупный парень из «новеньких». Он работал здесь второй месяц, но все еще чувствовал себя за прилавком магазина неловко, не избавившись от страха, мучавшего его в первые недели работы, — страха, что в магазин зайдет кто-то из его знакомых. Он по-прежнему вздрагивал от звука шагов и, признаться, предпочитал, чтобы покупателей вовсе не было. Понимая, что снаружи на него никто не обратит внимания, а даже если и обратит, то все равно за бликами витрины не узнает, он все же боялся и в отсутствие покупателей обычно сидел, низко опустив голову и пряча лицо. Теперь, услышав Лехины шаги, он затих, взглянул исподлобья на дверь и, коротко кивнув, вернулся к своим бланкам.
Леха пролез под барьером, скользнул ладонью по развешанным на стене рыцарским доспехам и направился к нише в углу, исполнявшей задачи гардероба. В нише было два крючка, левый был занят черной военторговской курткой Назара; к правому потянулся и повесил свою бутылочного цвета стеганую куртку Леха.
— Курил? — не поднимая головы произнес Назар.
— Ага. Чё там, никого не было?
— Нет, никого.
— Четко, четко…
Спрятав контейнер и банку энергетика на полочку под прилавком, Леха уселся на низкую табуретку у стены. Назар громко вздохнул, скомкал и бросил в черную пластиковую урну очередной испорченный бланк. Свежий мусорный пакет вздохнул и едва слышно сжался. Леха, поерзав для удобства, уселся и вытянул из бокового кармана джинсов телефон.
Назар перебирал бланки не потому, что в том имелась необходимость, но из-за правил компании, запрещающих продавцам на рабочем месте заниматься посторонними делами. Он оторвал очередной испорченный бланк: кто-то выписал чек поверх целой пачки, и тонкая бумага сохранила углубления цифр на много слоев.
— Не понимаю, — пробормотал Назар, разглядывая серый листок на свет. — Зачем это делать?
— А? — отозвался Леха и взглянул на него, растерянно моргнув.
— Зачем на чеках так писать? — Назар щелкнул средним пальцем по бумажной пачке. — Зачем, чтобы всё… как это … отпечатывалось.
Он оставил один бланк, а остальные спрятал за кассовый аппарат. Кассовый аппарат стоял неровно. Назар осторожно поправил его, чтобы боковые грани расположились по нормали к краю полочки.
— Да? А чего, неправильно делают?
— Правильно… — поморщился Назар. — Но как будто нельзя спокойно оторвать, положить, написать? Твердо, что ли…
Он принялся указательным пальцем вытирать пыль по контуру кассового аппарата и продолжил тихо, угрожающе:
— Узна`ю, кто это делает, и в задницу ему засуну все эти гадские бланки, чтобы запомнил…
Леха усмехнулся с одобрением и склонился над телефоном.
Леха был человеком неопределенного возраста и еще менее определенного прошлого. О прошлом своем он, впрочем, любил иногда в подробностях рассказывать. Благодаря этим историям о нем что-то и было известно. Знали, что родом он из некого городка, название которого сложно запомнить из-за схожести его с названиями множества других, столь же незначительных в смысле численности населения, городов; знали, что окончил он какой-то технический университет (в другом безымянном городе) и что получил там специальность то ли логиста, то ли технолога; знали, что от срочной службы он избавлен по вине некого сложного, но в быту необременительного заболевания; знали, что несколько месяцев (или лет?) трудился Леха на рыбной ферме в какой-то из Корей или даже в Японии и что границу он пересекал нелегально в обоих направлениях… Истории эти Леха рассказывал с большим удовольствием, и, несмотря на их явное неправдоподобие, а может быть, как раз по этой причине, ему верили. Однако все истории эти находились, как острова, столь далеко друг от друга, что слушатели, даже давние, не могли составить цельной картины и чувствовали, что чем больше они о Лехе узнают, тем меньше о нем, собственно, знают.
— Слушай, — сказал вдруг Леха, опуская телефон экраном на бедро, и уставился на Назара. — А мы чего, типа, используем еще эти… как их… чеки?
Назар живо повернулся, насколько позволяла теснота под кассой, и хмыкнул.
— Не то, что используем. Видишь, бывают такие… уроды, которые к гарантийному талону просят еще товарный… чек.
Леха покачал головой.
— Хе, ну ты их… Так их и надо! Уроды!..
— Ладно, не уроды, конечно, — поморщился Назар и, громко сопя, дрожащими от волнения пальцами стал складывать лежащий перед ним бланк вдвое по длине.
Леха покряхтел, меняя положение скрещенных ног, и подпрыгнул на табуретке, пододвигаясь ближе к стене. Табуретка от такого обращения громко крякнула, и Леха, испугавшись упасть, рефлекторно выбросил руки вперед в надежде на опору. Осознав, что опасности нет, ощупал табуретку под собой и ухмыльнулся:
— Эт не я! — И сам же беззвучно засмеялся своей шутке.
Назар, протягивая между пальцев серый сгиб бумаги, тоже пошевелил губами, показывая, что и ему смешно.
— Вот так-то!
Отсмеявшись, Леха легонько хлопнул себя по колену, после чего опять склонился над телефоном. Назар между тем аккуратно развернул бланк, расправил на шершавой поверхности прилавка, разгладил ладонью.
— Кстати, хотел спросить тебя… — произнес он, не отрывая взгляда от своих пальцев, которые как будто сами по себе принялись загибать в середину угол бланка. — Утром еще заметил. Ты не боишься, что по камерам увидят…
Назар приподнял брови, наблюдая, как пальцы загибают второй угол.
— Ну увидят, что ты не работаешь?
— А?
— Ну то, что ты в телефон залипаешь? — разглаживая получившийся домик с высокой крышей, сказал Назар и поднял к плечам раскрытые ладони. — Мне, конечно, все равно, не мое дело. Но ты знаешь, что они тебя могут оштрафовать?
Леха издал горлом глухой и сдавленный звук.
— Не, с этим все четко.
Пятиугольник в пальцах Назара обратился в прямоугольную трапецию.
— Тут у стены эта… как ее… типа слепая зона, понял?
Молча Назар отогнул у бумажной трапеции одно крыло, потом, перевернув, другое, поправил, положил готовый самолетик на прилавок перед собой. Губы его застыли в неприятной усмешке.
— Только ты это… — добавил Леха, подняв на напарника изменившийся взгляд. — Я тебе, типа, как пацану сказал, сечешь? Чтоб никаких…
Назар быстро кивнул, и некоторое время оба молчали. За витриной мелькали фигуры проходящих людей. Назар поглядел на изготовленный из испорченного бланка самолетик и сказал:
— Да, повезло… Надо это самому учесть.
Он потрогал мизинцем нос самолетика и спросил безразлично:
— А откуда ты знаешь, что здесь эта… зона?
Назар прицелился самолетиком в дальнюю витрину, но передумал и, сглотнув, наклонился к кассовому аппарату. Острием самолетика он провел в щели меж клавиш. Как от зубочистки, если ей поскрести по внутреннему ободку давно не покидавших запястья часов, потянулась, завиваясь, полоска чуть влажной серой грязи.
— Так, всё, сорян, сорян!
Назар почувствовал несильный тычок кулака в спину.
— Я тут, типа, это, — Леха осклабился — Ну, с телочкой, типа, переписывался, понял? Типа шпили-вили, а? Сечешь?
Он добродушно засмеялся, весь изогнувшись, проталкивая телефон в карман серых потертых джинсов. Назар усмехнулся тоже, с большим усердием вычищая щель между девяткой и плюсом.
— Так что ты там?
— Ничего… — пробормотал Назар и после паузы, быстро выпрямившись, произнес: — Спрашивал, как ты это узнал, что слепая зона и все такое…
Леха уже уселся ровно и теперь, хлопнув себя по карману, приложил, хитро подмигнув, указательный палец ко лбу:
— А то! Просёк…
Он взялся за табуретку и дважды осторожно на ней отпрыгнул (табуретка оба раза тихо скрипнула) от стены.
— Чтоб не палиться, типа, — пояснил он и стал вдруг тормошить Назара за плечи, беззвучно и радостно смеясь. — А то просекут, черти, чё это они всё тут сидят, а чё это они всё, а?
Назар терпел эту тряску с вежливой улыбкой и повел плечами, когда Леха, еще раз тряхнув его, вернулся на свою табуретку, довольный. Этот уголок, невидимый для камер, Леха открыл случайно: месяца два назад инвентаризация обнаружила пропажу двух дорогих ножей и на общем собрании смотрела записи (пустое дело). Леха не сообщил о своем открытии никому, потому что опасался потерять преимущества.
— Слушай… — Леха вдруг сделался очень серьезным, и лицо его мучительно сжалось. Он тронул Назара за плечо: — Слушай, братан… Вот прости, честно… Забыл…
Самолетик от чистки клавиатуры пришел в совершенную негодность, особенно носовая его часть. Назар с вежливым изумлением поднял брови. Леха же продолжал страдать.
— Вылетело… Братан… Вот правда… Как тебя?..
Назар скомкал самолетик и, усмехнувшись, назвал свое имя.
— Всё, всё! Запомнил! — Леха хлопнул себя по морщинистому лбу. — Извини, братан, память, типа, фиговая, не со зла, понял? Не со зла, ей-богу. Слушай…
Быстро успокоившись и как будто желая отблагодарить напарника за снисходительность, Леха доверительно придвинулся к нему.
— Братан, ты это… Случилось чего?
Назар наклонился, выигрывая время, к мусорному ведру и уронил в него смятый чековый бланк.
— Не, — Леха сильнее толкнул его. — Чего ты сливаешься? Что там у тебя? С девочкой или с бабками проблемы, а? Я же секу, ты какой-то весь день сегодня… резкий типа. Такой…
Он изобразил пальцами перед своим лицом что-то похожее на рой пчел. Назар пожал плечами. Ему хотелось, чтобы Леха не задавал ему больше вопросов.
— Да всё, всё, выкладывай, вижу, что хочется! — захохотал Леха, показывая желтые резцы из-под тонкой влажной губы, и снова придвинулся со всем вниманием на своей говорящей табуретке. — Зэпэху-то вчера получил? Без проблем получил?
Зарплату выдавали на днях, и Назар от напоминания об этом вздрогнул и нахмурился.
— А у тебя бывало… бывали проблемы?
— Ага, они вообще беспредельщики, хотят платят, хотят нет, вот мне в прошлом месяце срезали, штрафы типа. — Леха звонко хлопнул себя по бедру. — Ну так чё, тебе все выплатили, типа, вчера?
— Позавчера, — отозвался Назар, поправляя кассовый аппарат. — И нет, не всё.
— И чё и чё?
— Да… Так оно всё…
Он отпустил кассу, поправил стоящий на краю прилавка пластиковый стаканчик с гибкими карандашами и рассказал, что позавчера его оштрафовали почти на треть зарплаты за несколько проступков, которые Назару казались до отвращения незначительными: однажды он опоздал на одну минуту и отчет с рабочего компьютера отправил в десять ноль две.
— А управляющая… как ее…
Назар нервно постучал указательным пальцем по прилавку и повернулся за помощью к Лехе, но тот торопливо потряс возле уха расслабленной кистью, показывая этим жестом, что тоже не помнит имени управляющей.
— Она сказала, что это все равно считается опозданием. Я ведь почти вовремя…
И Назар рассказал, как спорил с управляющей, а закончив, поморщился. «Зачем болтаю?» Он мысленно обозвал себя дураком и склонился над прилавком. Леха тем временем говорил, часто кивая:
— Да, это они, типа, все так… Все они так…
Назар промолчал, но выдержал лишь несколько мгновений и продолжил, словно куда-то спеша:
— И еще, и еще знаешь что? За электронную книгу оштрафовали! Народу не было, все чисто, касса сверена, конец дня. Но снова штраф. И снова ничего мне не смогла объяснить. У нее последний аргумент был, знаешь? Перечитай, говорит, свой договор и пойми, почему тебя оштрафовали!
— И ты что, прочитал? — отозвался Леха, посмеиваясь.
Назар вздохнул и положил обе ладони на прилавок, разглядывая свои обкусанные ногти.
— Прочитал. Конечно, там прописано, и все вроде правильно… Но я все равно не понимаю… Неправильно все это. Какие, например, убытки я им своими нарушениями принес? Понимаю, если бы я клиенту нахамил… Или украл… Как будто им все равно, работает человек хорошо или плохо, только бы повод был денег ему не платить…
Назар облизал губы и замолчал.
— Да… Суки они, конечно, — произнес Леха и тоже замолчал.
Назар снова стал глядеть на витрины. Почти невидимый в бликах ламп, с внешней стороны стоял, разглядывая пистолеты, мальчик лет двенадцати — бледный, долговязый, неуклюжий, в короткой куртке…
Леха наклонился, выудил из-за системного блока черно-зеленую банку, разрисованную языками пламени. Поддев ногтем, открыл ее, и банка издала короткий пшик.
— Хочешь?
Назар вздрогнул, взглянул на банку и покачал головой. Леха стал пить один.
С механической периодичностью он подносил банку ко рту и делал короткие хлюпающие глотки. Кадык его катался вверх и вниз, как будто предоставленный своей воле.
— Вот потому я и такой… не такой! — пробормотал Назар ненужным послесловием и, сложив перед собой на прилавке обе руки, лег подбородком на запястье и стал наблюдать прохожих за им же вычищенным стеклом, словно изнутри аквариума. Прохожие иногда останавливались перед витринами. Шумел кондиционер, потолочная квадратная лампа едва слышно пищала.
Леха опорожнил жестяную банку и, бросив на пол, придавил пяткой. Назар вяло повернул голову. Леха наклонился, поднял банку, согнул ее пополам и протянул:
— Выкинь, а?
Назар неохотно взял банку, уронил в урну и принял прежнее положение.
— Типа, чтобы места меньше занимала и мусор реже выносить, — пояснил Леха. — Понял?
Назар усмехнулся, не слишком веря в перспективы такой оптимизации пространства мусорного ведра, и широко, почти болезненно зевнул.
— Чё, братан, не выспался?
— Да не… нормально… — подавляя второй зевок, отозвался Назар.
Леха кивнул с одобрением и бесшумно защелкал пальцами.
— Четко, четко. Вообще, высыпаться круто. Хорошо, когда можно так поспать, чтобы долго.
Назар повернул голову и закрыл глаза. Он понимал, что Леха высиживает время на виду камер и что без телефона ему скучно.
— Я поэтому не люблю всю эту бодягу в центре, — продолжал Леха. — Там постоянный этот движ… На кой это надо, в центр на два часа выбрался — и славно, а жить надо в спальном. Приезжаешь как в дом родной. Помыться, поспать, в плойку поиграть, всё вообще шик.
В углу булькнул, выпуская пузыри кислорода, невидимый водолаз, заточённый в горле перевернутой бутыли водного диспенсера.
— И подъезд чистый! — заключил Леха и хлопнул Назара по спине с таким искренним чувством, что Назару стало тошно. Впрочем, он усмехнулся, ожидая продолжения, но Леха молчал и только ритмично покачивал головой. Так они молчали несколько долгих минут, потом Назар приподнял голову и спросил:
— Слушай, а ты здесь давно работаешь?
— Ага, давно. Сечешь? — отозвался Леха.
Высвободив одну руку, Назар стал гладить дальний край прилавка, словно протирая пальцами пыль.
— А ты никогда не думал, — сказал он негромко, — про всех этих людей, которые здесь проходят…
— Ну-ну?
— Не думал, что все эти люди не имеют для нас никакого значения?
Он поднялся, подтянул к себе черный стаканчик с карандашами и бросил быстрый взгляд на Леху. Тот наклонил голову и сильно наморщил лоб — то ли от усилия мысли, то ли от недовольства вопросом.
— То есть понимаешь, — продолжал Назар, вытягивая из стаканчика длинный карандаш и вращая его между пальцами, — они все особенные, и у каждого своя история, своя жизнь, не менее важная для них, чем для нас наши… Но мы с тобой видим всех этих людей, и если бы вместо этих вот проходили совсем другие — для нас ничего не изменилось бы. Нам нет никакого дела, есть эти люди или нет, или они другие…
Он сжал карандаш и слегка согнул, словно бы проверяя его гибкость.
— И всем этим людям ровным счетом без разницы, мы с тобой здесь сидим или Вадим с Юрой, или кто-то еще. И нашему руководству без разницы, кто на них работает, только бы продажи делал.
Карандаш звонко опустился на прилавок, как бы утверждая эту сентенцию.
— Да. Всем им… нет дела, хорошо нам с тобой или плохо, так же как и нам… хорошо или плохо всем этим людям, все равно мы этого не знаем и не узнаем. Мы с ними… Да и со всеми вообще-то людьми живем как будто на разных планетах, и каждый заточён в себе… в своей непроницаемой сфере…
Назар улыбнулся удачному выражению.
— Даже друзья. Они могут сочувствовать, даже плакать, но в конце концов каждого волнует только он сам. И если я, например, завтра отсюда уволюсь…
Назар вдруг остановился, едва подобравшись к главному, к заветным мыслям своих последних дней. Получая позавчера зарплату, он вдруг что-то понял и теперь хотел поделиться мыслью, глубоко его взволновавшей: если завтра он уволится, исчезнет, то другие продавцы, конечно, вслух пожалеют, пожелают удачи, ничего в это пожелание не вкладывая, и станут работать дальше, как работали до него. Раз-другой, быть может, вспомнят. Только лучше бы не вспоминали. Но если кто-то даже окажется верен ему, чтобы уволиться дружно, то и это не станет большим делом, ведь дальше, в смерть, никто не решится за Назаром пойти. На такое способна была только его мать, но прежде, потому что теперь они уже давно не виделись и она привыкла существовать без него.
«Бам!» — раздалось как выстрел.
Назар подскочил, разом выдохнув из себя весь воздух, и уставился на половину карандаша, зажатую в его побелевшем от напряжения кулаке. Вторая половина подпрыгнула на прилавке, упала на самый его край, покатилась, соскользнула с обрыва и отозвалась звонким эхом.
— Ох ты, чё творишь, чё творишь! — пробормотал Леха, а Назар стал поспешно выбираться из-за прилавка. Офисный стул отчего-то решил именно теперь зацепиться ножками за все торчащие снизу провода, и пришлось отодвинуть его вместе с проводами. Леха тем временем отпрыгнул на своей табуретке к стене и подтянул колени, освобождая проход.
Назар откинул барьер, вышел и стал вглядываться в сетку кафельной плитки, которой был выложен пол. Обломок карандаша лежал прямо под прилавком. Наклоняясь за ним, Назар заметил влажные следы от кроссовок, явно свежие, ведущие от двери. Это, конечно, был Леха, потому что Назар сегодня не выходил, а покупатели всегда слишком долго топтались снаружи, отряхая с обуви уличную грязь.
Выпрямившись, Назар увидел, что Леха уже перебрался на его место за кассой. В этом не было ничего особенного, но Назар поморщился, а Леха, потревоженный нависшей тенью, поднял на него глаза как на чужака, но тут же, впрочем, признав, осклабился и подмигнул, как будто сообщая секрет.
— Я тут пока, лады? Чтобы, типа, было видно, что я тоже как бы работаю…
— Окей… — пожал плечами Назар и, взяв остававшийся на прилавке обломок карандаша, положил его рядом с упавшим, сравнивая длину. Заточенный был длиннее.
— А ты увольняться хочешь, да? — вдруг спросил Леха.
Назар помолчал и, сложив из двух обломков целый карандаш, поставил его перед собой на прилавке, как вертикальный стержень.
— Да, наверное, уволюсь из-за всей этой… ситуации… Во-от… Просто такое отношение, сам понимаешь… Не очень-то хочется работать, когда к тебе так вот относятся…
— Ну и давай! — с удовольствием отозвался Леха. — Я так считаю, что если тебе не по кайфу работать, то надо валить и искать работу такую, чтобы было реально кайфово!
Он полез в задний карман и извлек оттуда целую горсть смятых чеков.
— А ты сам? — произнес Назар. — Ты сам не думаешь?..
Леха с заметным удивлением поднял брови и засмеялся, качая головой:
— Не-е! Этого я не буду…
— Понятно… — усмехнулся Назар.
— Чего мне? — продолжал Леха. — Здесь работать четко. Зэпэха нормальная — и вообще… Штрафуют — да и пошли они. Не пыльно.
Он широко улыбнулся и привстал, чтобы в очередной раз хлопнуть напарника по плечу.
— Тем более пушки тут такие, вообще четко, огонь!
И уселся обратно. Офисный стул скрипнул под ним. Назар сложил карандашные обломки, накрыл их ладонью и стал катать туда-сюда по прилавку, слушая происходящий от этого звук — сухой, как от шестеренок.
— А вот такое отношение тебя не смущает?
Леха нахмурился, напряженно что-то соображая, и произнес сухо:
— Мне четко.
Назар усмехнулся, не отрывая взгляда от ездящей на катках карандашей ладони.
— А чего? — негромко произнес Леха и повел плечами.
— Ничего. Ты ведь тут говоришь… А с ними по-другому.
Назар махнул рукой и отвернулся. Но взгляд Лехи потемнел. Он нетерпеливо привстал, тронул Назара за плечо и произнес с упрямым недоверием:
— Не, ты это… Ты, типа, скажи, что хотел, а не сливайся, а?
— Ничего не хотел, — пробормотал Назар с обидой. — Удивляюсь, почему ты тут работаешь до сих пор.
— Я работаю потому, что жить надо, — мрачно прервал его Леха, угрожающе дергая шеей. — Ты что, хотел сказать, что я крыса? Как крыса… тут сижу?
Назар поморщился с выражением досады и нетерпеливого беспокойства.
— Что хотел, то и сказал. И наезжать не надо на меня.
Это «на меня» получилось каким-то нелепым, глупым. Назар сжал зубы, расправил плечи и сделал движение в сторону от прилавка, собираясь выйти, но Леха вдруг поднялся на ноги и ударил ладонью по гипсокартонной стене позади себя — громко, но нарочно ладонью, не кулаком: чтобы не сломать. Все было неожиданно: витрины задрожали, и две девушки, проходившие в тот момент мимо дверей, обернулись. Назар невольно вжал голову в плечи.
Леха поднял кулак и, медленно опустив его на колено, произнес громким шепотом, в котором хрипел ледяной ветер:
— Тебя знаешь, за такой базар что… Если бы мы с тобой где-то на улице… Ты должен понимать… Я тебе сейчас объясняю…
Назар сложил руки на груди. Улыбающиеся губы его едва заметно дрожали.
— Я вот не могу так, когда пацан такая крыса, — продолжал Леха. — Не, ты сейчас не съезжай! Ты за базар должен отвечать, ты же пацан! А то ты сам о штрафах, об управах, как крыса, говоришь, а вчера зэпэху получал…
— Позавчера, — поморщился Назар.
— Позавчера получал и не возникал, понимаешь? А теперь ты, типа, резкий такой… Ты же вот… ты же нормальный пацан, нормальный, блин… парень!
Гнев Лехи прошел так же неожиданно, как начался: он уселся на свою табуретку и приятельски, даже добродушно хлопнул Назара по плечу, которое тот с запозданием отдернул
— Я это сразу понял, что ты нормальный пацан, прям сразу. А когда пацан себя так вот, типа, ведет, то ему очень сложно… Вообще сложно, и в жизни потом сложно будет, понял?
Он ткнул большим пальцем в стену у себя за спиной.
— В жизни по-другому надо, четко чтоб всё, понял? А то и уважать никто не будет и нормальным пацаном никто считать.
Леха многозначительно поднял брови, и кожа у него на лбу собралась частыми, как рябь, складочками.
— Я понял, понял… — отозвался Назар.
— Вот потому что не могу, когда…
Леха не закончил, но кивнул, как бы соглашаясь с собой.
А Назар смотрел на крестик, который нарисовал ногтем на кончике карандаша. Под ноготь забилась черная пыль. Он попытался ее осторожно выковырять. Шумел кондиционер, снова булькнул водный диспенсер, из-за стекла глухо доносилась далекая и совершенно пустая, безликая музыка — от этих звуков у Назара заболела голова. Ему сделалось вдруг очень обидно, как в детстве, когда старшеклассники в шутку отобрали у него телефон.
Раздался свежий прохладный вздох — это открылась стеклянная дверь. Стали слышны сливающиеся в ровную ткань быстрые беседы посетителей торгового центра и гул эскалаторов. В магазине как будто посветлело.
Леха, кинув взгляд на дверь, быстро пригнулся к кассе и сдавленно зашептал:
— Пришли, братан! Пришли, встречай!
Назар нарочно неторопливо оглянулся и пожал плечами.
— И что? Он же ничего не купит.
Леха цокнул языком и почти простонал:
— Ну черт, ну Назар… Ну ты же… Ох, я для тебя ж забочусь, чтобы ты, типа, продажу сделал… У него папаша стопудово рядом, сечешь? Придет — и за все бабки, бабки…
Он показал, как считает воображаемые деньги. Назар молча бросил оба карандашных обломка в стакан, развернулся и подошел к витрине, возле которой стоял долговязый, неприятно-неряшливый подросток. Услышав шаги, подросток оглянулся. Вытянутое бледное лицо его с намечавшимся черноватым пухом над верхней губой и на щеках выразило испуг и готовность защищаться. Назар размеренно приблизился к мальчику и, сцепив ладони в замок перед животом, спросил, может ли он чем-нибудь помочь. Мальчик испуганно помотал головой и, метнув быстрый взгляд на витрину, отступил к двери.
— Если нужна будет какая-то помощь… обращайтесь… — повторил Назар и подчеркнуло вежливо обнажил зубы. Последнее слово сорвалось с губ корчась, страдая от собственной формальной природы. Мальчик несколько раз с поспешной готовностью кивнул и остановился.
— Какое оружие вас… интересует? — продолжал сердито Назар.
— Я так… Я посмотрю сейчас… Я посмотрю!
Мальчик вернулся к витрине, дернул плечом, высвобождая запястье из длинноватого рукава ветровки, поднялся на цыпочки, наклонился, почти касаясь лицом стекла, затем распрямился и, шевеля губами, словно споря сам с собой, быстро направился к выходу. Прежде чем выйти, он взглянул на Назара и неразборчиво произнес:
— Тесыданье.
— До свидания, — отозвался после паузы Назар и несколько секунд провожал мальчика взглядом. Тот обошел витрину и скрылся за углом обувного магазина. Дверь протяжно прошелестела. Установилась ровная, гудящая тишина.
Леха, успевший к тому времени перебраться обратно на табуретку, барабанил большими пальцами по яркому экрану своего телефона — приобретенного, как знал Назар, в кредит в соседнем магазине.
Назар коротко взглянул, постукивая ладонью по шершавому джинсовому бедру, на Лехин складчатый лоб, на сухие подвижные пальцы, затем опустил голову и медленно подошел к витрине. Что-то мешалось, не давало дышать. «Зачем я здесь? Зачем я так с мальчиком? Он ведь пришел посмотреть!..» Назар взглянул на стеклянную створку с блестящим замочком. «Мальчик приходил. Боже мой, я ведь сам!.. В детстве ходил и глядел…»
Назару захотелось бежать за мальчиком, искать его, привести и в счет своей зарплаты подарить любой пистолет, который тот только захочет!.. Он представил даже, что нашел и догнал. И попросил выбрать. «Если Леха будет мешать — ударю!» — решил он. Представил Назар радостное недоверие незнакомого мальчика, и восторг его (тоже недоверчивый, испуганный), и коробку с новым пневматическим пистолетом, прижатую к груди… Тут Назар вспомнил, что запрещено продавать пистолеты детям. Картина рассы`палась, и очарование ее исчезло.
«И зарплата… — уныло подумал Назар. — Это деньги, они нужны. Мальчик чужой… Глупо. Нельзя же всем дарить… Потом придет с отцом возвращать…»
Мечта рассеялась, как водяной пар. Назар огляделся. В прохладе рассудительности мечта оказалась наивной и глупой. «Ушел. Ушел!.. И черт с ним». Назар взглянул на витрины, на пол. Блики на кафеле были словно следы, а отражение лампы в стекле, за которым расставлены были в стройном блеске оружейного масла пистолеты разных марок, сверкающие ножи, молчаливые матовой сталью бинокли, — отражение лампы было словно остывающее тепло чужого, ничего теперь не значащего дыхания.