Опубликовано в журнале Звезда, номер 8, 2022
* * *
Я полагал, что на исходе лет
Мы к тайне мира так подходим близко,
Что на нее пролить мне могут свет
Чужой дневник, предсмертная записка.
Но в них, увы, сплошная суета:
Упреки современникам, счета,
Тревоги о машине и квартире…
О Боже, если даже на краю
Мы проявляем мелочность свою,
Неужто же и там, в загробном мире,
Имея, предположим, два крыла,
Мы также с головой уйдем в дела,
Чтоб стать, допустим, ангельской элитой,
А тайна мира, как и здесь была,
Великая, пребудет нераскрытой?
* * *
Я ничего не имел бы против музыки будущего,
если не заставляли бы нас слушать ее в настоящем.
П. А. Вяземский
Мои друзья, мои коллеги строгие —
Они, в советском покипев борще,
Так утомились от идеологии,
Что смысла избегают вообще,
А заодно и знаков препинания;
Все фразы начинают со строчной.
В Китае переводят их, в Албании…
Перевести б их на язык родной!
И пусть филолог, кроя эрудицией,
О радикальной пишет новизне,
О связи с экзотической традицией,
Читать их, извините, скучно мне.
* * *
И если бы мы память напрягли,
То, вероятно, вспомнили б, что жили
Задолго до создания Земли
И тех, кому даны хвосты и крылья;
Что не имели этих бренных тел,
Ни голода не ведали, ни жажды;
Что эту плоть на нас Творец надел
Без нашего согласия однажды.
Отсюда и тоска у нас, и боль,
И тело наше кажется нам тесным,
Чужбиной эта кажется юдоль
В сравнении с отечеством небесным.
Вот почему, в мир отходя иной,
С себя мы плоть, как мошек, обираем.
И говорим: «Домой хочу, домой…»
И принято считать, что умираем.
* * *
Замирает он, идет ли вспять —
Движется герой к финальной цели.
Потому что действий в драме пять,
Как рабочих дней у нас в неделе.
И, увы, не пронесет Отец
Чашу эту мимо, нет спасенья.
Пятница наступит — и конец.
А суббота где? А воскресенье?
Видимо, канон пора менять.
Сочинить бы драму, в самом деле,
Чтобы семь в ней было, а не пять
Действий: по евангельской модели.
ДРУГ ЗОЛОТОЙ
Жил поэт Баратынский с Дельвигом, тоже поэтом
Е. Баратынский, А. Дельвиг
Жил Баратынский в те дни
С Дельвигом, тоже поэтом,
Бедно. Квартиру они
Вместе снимали, дуэтом.
В лавочку были должны:
Брали съестное в ней что-то.
Грели неважно штаны
Тонкие их, из «трикота».
Да и перчаток-то нет!
Дождичек. Руки в карманах.
Шутит он, Дельвиг-поэт:
«Нет к нам любви в россиянах!»
А Баратынский-поэт:
«Не золотой, мол, — железный
Век наш!» — смеется в ответ…
Ах, Баратынский любезный!
Пусть остается мечтой
Век этот, чаемый всеми.
Был бы лишь друг золотой,
Как у тебя в свое время.
* * *
Ни для кого уже не тайна:
В Европе что ни покупай,
Повсюду надпись: «Мэйд ин Чайна».
Кругом один сплошной Китай!
Но, слава богу, мир глобальный
Еще глобален не вполне,
И алкоголь национальный
Пока что есть в любой стране.
Сливовица, текила, чача,
Арака, граппа и саке…
Бутылку — вот она, удача! —
Купить мы можем вдалеке.
Что нам таможенные службы
И пограничные посты!
Ах, узо с Кипра! «Узо дружбы», —
О нем сказала в шутку ты.
СЕДЬМОЕ ИЮНЯ
Ире
Дождь (он зарядил еще вчера)
Тюкает по жести: точка… точка…
Наш с тобою куст среди двора
Вымок до последнего листочка.
Съежился и каплями оброс.
Если б мог он, бедный, капли эти
Отрясти с боков своих, как пес…
Но смотри: невесть откуда ветер —
Вздыбил всю листву ему и стих.
Вот опять, под каплями сгибаясь,
Куст поник. А ветер снова их
Сдул. Случайность, скажешь? Сомневаюсь.
Ветер в третий налетает раз,
И в четвертый!.. Зависть заедает:
Снял бы кто невидимый и с нас
То, что тяготит и охлаждает.
ПОЖАР
Я четко картину представить могу,
По строчкам идя за поэтом.
Пожар деревенский на том берегу,
А Тютчев с любимой — на этом.
Вопят за рекой мужики, как в аду.
А здесь — полумрак, и листвою
Шуршит летний ветер в господском саду…
И, точно в раю, они двое.
Да, видимо, рай и при адском огне
Возможен: прохладою веет.
Все избы сгорели на той стороне,
Одни только трубы чернеют.
Треск, искры летящие, крики в дыму
Он вспомнит потом и в итоге
Не скажет, что зрелище это ему
Явили блаженные боги,
Призвали на пир, допустили в совет
И дали, мол, чашу… Иное:
«Со мной ты, — напишет позднее поэт, —
А я, слава богу, с тобою».
Стихи о любви. Их могло бы не быть…
За ночь ту с ужасным пожаром
Судьбу мы, наверное, благодарить
Должны: полыхало недаром.
А утречком к барину из-за реки,
От копоти черными плача
Слезами, за лесом придут мужики.
И даст он. А как же иначе?
* * *
Еженощно дыханьем своим
Обжигали друг другу мы лица.
И холодный — за час с небольшим
Воздух весь успевал раскалиться…
И, на ощупь пройдя вдоль стола,
Открывал осторожно окно я.
Как теперь, тоже осень была.
Шорох, шелест, шуршанье ночное…
А потом находили с утра
На подушке мы, на одеяле
Листья. Помнишь? Они со двора,
Любопытные, к нам залетали.
* * *
Как всех… Приедет скорая сначала.
Потом эксперт и полицейский чин —
Удостоверить: нет, мол, криминала,
Своею смертью умер гражданин.
Родные: кто в печали, кто в испуге.
А дальше — похоронное бюро.
Простите, «Ритуальные услуги».
Так это называется хитро.
Гроб скромным будет: тканью из Китая
Обитым, синтетической такой.
С бумажной лентой — галуном по краю,
Как с телеграммой: «Боже, упокой!»
С утра поставят тело в ближнем храме.
Трех-четырех там отпевают враз:
Усопшие рядком лежат, ногами
Указывая на иконостас.
Поп, сократив чин панихиды вдвое,
Подсунет, зачитав сперва родне,
Под мертвую ладонь — своей, живою,
Молитву разрешительную мне.
И повезут за Клязьму, в лес сосновый
(Знакомый всем владимирцам маршрут),
И, крест воткнув, обложат холмик новый
Венками. Вот и всё. Что скажешь тут?..
Но нет. Пока «без гласа, без дыханья»
Не лег еще под белой пеленой,
Хочу вас попросить я: в час прощанья
«Восплакивать» не стоит надо мной.
Сороковины, свечи, поминанья —
Хотите? Будут пусть. Не в этом суть.
Чтоб голос мой услышать и дыханье,
Стихи мои прочтите кто-нибудь.