Опубликовано в журнале Звезда, номер 3, 2022
Игорь Волгин. Homo poeticus. Стихи и о стихах.
М.: Академический проект, 2021
Игорь Волгин владеет сегодня почти напрочь утрачиваемым свойством стиха: умением говорить «высоким слогом», не чураться гремящей меди и из всего — в итоге — выплавлять лирику. Какими великолепными слитками пятистопного ямба оседает движение души и мысли автора — особенно в поздние годы, в «стихах этого века».
О родителях: «Им было девяносто. Три войны. / Бог миловал отсиживать на нарах. / Путевка в Крым. Агония страны. / Бред перестройки. Дача в Катуарах. / <…> / Они ушли в две тысячи втором. / А я живу. И ничего такого. / И мир не рухнул. И не грянул гром — / лишь Сколковом назвали Востряково».
О стране: «…Зачем тебя, страну мильонов роз / и грез моих, и нежности обитель, / богиню — соименницу угроз / не изваял какой-нибудь Пракситель? // Чтоб высилась ты тверже и прямей / над той землей, что в ненависти слепла, / и чтоб не мучил памяти моей / чуть слышный шорох жертвенного пепла».
И еще — о родителях, о детстве, о войне (из стихов более ранних): «И мать моя, беременная мной, / не ожидая помощи Европы, / по выходным копала под Москвой / крутые, полных профилей окопы».
Иначе звучат многие стихи из второго раздела — второй и третьей книг Волгина, в которых сложился поэт, шагнувший в зрелость, но какой-то важнейшей частичкой своей души оставшийся в молодости, даже в юности: «Прости, родная сторона, / что я меж новыми домами / старинных улиц имена / твержу застывшими губами. // Пусть все останется как есть. / Но мне с московского наречья / в иную речь не перевесть / немую речь Замоскворечья».
Стремительный, чуть взволнованный ямб, повернутые вполоборота, как бы глядящиеся друг в друга слова. Сами эти «клейкие листочки» звука свойственны поэзии Волгина вообще, но интонация их в ранних стихах совсем не та, что в стихах поздних.
«Ранний» Волгин и «поздний» — не два разных поэта, хоть, казалось бы, явная несхожесть облика первых книг со стихами нового века налицо. Но между этими стихами есть определяющая, стержневая — стиховая — общность, на поверку оказывающаяся важнее всех различий. Можно сказать проще и лучше — крылатой строкой одного из адресатов стихов Волгина: «Только собственный звук, не заемный…»
В книге «Homo poeticus» перед читателем в полный рост предстает Волгин-поэт. Мне не хочется добавлять — критик, эссеист, литературовед… В увесистом томе множество статей, эссе, заметок, но все они написаны с той чуткостью неравнодушия и любви к поэзии, что присуща в первую очередь поэту. Есть для этого и более точное слово: бескорыстие. Пишущие о поэзии критик и литературовед преследуют вполне определенные практические цели, ставят перед собой те или иные задачи, и нередко сам «предмет поэзии» оказывается утерян или порядком затенен в преломлении различных «лучей» — инструментов и методов исследования, обойм, идеологий и т. д. и т. п.
Неслучайно найдем в книге такое рассуждение: «Порой кажется, что критики переговариваются исключительно друг с другом, „через головы поэтов“, и последние всё чаще предстают в качестве формальной „ссылки“ к той или иной остроумной концепции — „ссылки“, без которой в крайнем случае можно и обойтись. Поэт — чужой на этом празднике жизни».
Между тем Волгин пишет о поэзии с той же отдачей, с какой пишет стихи: ему так же необходимо высказаться о чужих стихах, как написать свои. В этом — одно из составляющих всякого истинного поэтического дарования. Поэт стремится поделиться с читателем любовью. Этот феномен любви и составляет суть книги. «Homo poeticus» — почти уникальный случай в современной литературе: автор ни с кем не выясняет отношений, ни у кого не выискивает огрехов, не судит поэтов, не подходит к судьбам и стихам с набившими оскомину линейками. Он любит стихи. Вкус его широк, взор открыт, и в книге прекрасно «уживаются» Ахматова и Есенин, Заболоцкий и Багрицкий, Смеляков и Бродский, Винокуров и Куняев… (К слову, написанный в 1967 году отклик на сборник последнего один из рецензентов книги Волгина, культуртрегер Б. Кутенков, выразил желание видеть в новой редакции. Вероятно, по мысли Кутенкова, уважающий себя автор должен был если не отказаться сегодня от хорошей статьи, посвященной хорошей книге, то как минимум оговориться, что писал он ее, близоруко не разглядев в авторе понравившихся ему стихов будущего главного редактора журнала „Наш современник“ и одного из главных идеологов-публицистов „патриотического“ стана…) Что ж, ко многому в сборнике И. Волгина можно подойти с „идеологическими“ требованиями и довольно быстро найти в нем ту или иную „крамолу“. Но в том и ценность книги: в ее свободе, непосредственности, непредсказуемости. Волгин недаром пишет об усвоении им уроков Павла Антокольского, в частности такого: «Чужой поэтический текст должен быть пережит как собственный. Ибо от меры понимания чужого во многом зависит понимание своего». Антокольский — живое опровержение известной кедринской формулы: «У поэтов есть такой обычай — / В круг сойдясь, оплевывать друг друга». Сегодня (вернее, вот уже более полувека: самая ранняя статья, вошедшая в книгу, датируется 1966-м) благородную эту эстафету подхватывает Игорь Волгин: собирает «в круг» поэтов, для каждого из которых находит нужные слова и определения, особые фокус и ракурс восприятия. Уместно здесь вспомнить и Е. Евтушенко (эссе Волгина о Евтушенко — в ряду самого свежего и чистого, что написано об авторе «И`дут белые снеги…»), еще одного щедрого собирателя поэтов. «Homo poeticus» отныне — неотъемлемое звено в этой традиции, являющееся также залогом ее продолжения.