Опубликовано в журнале Звезда, номер 2, 2022
Памяти Туулы Хиллебрандт
|
Всё, что вызывает переход из небытия в бытие, — творчество… Платон
Без общения с другими существами мы бы мирно жевали травку. П. Чаадаев |
ДОРОЖНЫЕ ПЕРИПЕТИИ
В те уже далекие времена такого удобного железнодорожного сообщения между Москвой, Питером и Финляндией, как сейчас, не существовало. В Хельсинки из Питера три раза в неделю следовал простой пассажирский поезд. Из Москвы и того меньше, причем он проходил на полной скорости мимо нашего города, с пятиминутной остановкой на станции Ручьи по дороге на Приозерск.
Так получилось по жизни, что мне практически пришлось запускать в работу сразу два оформления к спектаклям в двух странах, буквально одно за другим. В Германии пьесу Н. Островского «На всякого мудреца довольно простоты» и в Финляндии оперу Верди «Дон Карлос» для «Savonlinna Opera Festival». Сдав эскизы, макет, чертежи в Театр Шиллера в Берлине, я вылетел в Москву. Утром был в Москве, днем в Министерстве культуры, где получил «ценные указания» и документы для Финляндии, вечером сел в поезд Москва—Хельсинки. В карельской Савонлинне я должен запустить в работу декоративное оформление спектакля и сдать эскизы костюмов к опере «Дон Карлос», а затем в Хельсинки, совместно с Товстоноговым, показать проект главным финским певцам-актерам, представителям Министерства культуры и журналистам. Впервые в истории Финляндии на Оперном фестивале в Савонлинне будет поставлена классическая европейская гранд-опера с оркестром из 120 исполнителей и хором более 100 человек.
Но у меня с собой, в поезде Москва—Хельсинки, находилось только разрешение Министерства культуры на вывоз моего оформления. Весь рабочий материал для изготовления декораций я должен успеть получить в пять утра на станции Ручьи под Питером из рук моего приятеля-макетчика Михаила Николаева. Затем, доехав до финской границы, на их первой станции Вайниккала выгрузиться из русского поезда и со всеми своими потрохами отдаться в руки финским хозяевам. От Вайниккала до Савонлинны приблизительно 350 километров на машине, меня доставят в знаменитую Савонлинну, место проведения оперного фестиваля, которому покровительствует сам президент страны — Урхо Калева Кекконен. Работы по оформлению спектакля: эскизы декораций, костюмов, бутафории, макет, планировки, чертежи в масштабе 1:25, — все делалось мною в Питере. По моим рисункам и чертежам изготовлен макет декораций лучшим мастером-макетчиком России Михаилом Гавриловичем Николаевым.
К пяти часам утра Михаил доставил машиной довольно солидную коробку с макетом на станцию Ручьи. За несколько минут до остановки я уже торчал в тамбуре вагона. Лагаш[1], неприятный тип с гитлеровскими усиками над верхней губой, был заранее предупрежден мною о том, что в Ручьях я заберу груз — проект оформления спектакля. Ему накануне были показаны документы с печатями министерства. Утром на остановке он с заспанной физиономией и с большой неохотой открыл мне двери вагона. На перроне стоял только один человек с большим, аккуратно упакованным в хорошую картонную коробку макетом и тубусом чертежей в руках. Им, естественно, оказался мой Миша, редкостный питерский тип и грандиозный специалист — гордость моего цеха. Увидев меня на подножке вагона, он бросился с огромной коробкой мне навстречу. Передал в мои руки коробку с макетом и чертежами. А я, в свою очередь, от нас с Товстоноговым вручил ему подарок из Германии — немецкую непромокаемую зеленую куртку с теплой подстежкой и капюшоном для питерских мокрых осенне-зимних погод. Михаил на моих глазах успел примерить куртку, купленную «вприглядку». Все оказалось нормальным. Лагаш подгонял меня вернуться в купе, чтобы закрыть дверь вагона до отхода поезда. Поезд тронулся. Следующая остановка произойдет в 7:20 утра уже перед финской границей.
По отъезде из Ручьев я понял, что мой неприязненный проводник обязательно стуканет таможенной службе обо мне, получившему в пять утра на станции Ручьи подозрительный груз. Застелив свою постель, я, не раздеваясь, прилег сверху на одеяло, думая отдохнуть двадцать-тридцать минут, но уснул основательно до стука в дверь лагаша, прокричавшего: «Приготовиться! Таможенный досмотр!» Я вскочил и с испугу стал развязывать основательно стянутую крученым шнуром коробку с макетом. Через две минуты дверь купе резко распахнулась, и ко мне вошли два дядьки, рявкнув: «Таможня, ваши документы!» Мои документы лежали на столе: загранпаспорт с визой и важной бумагой из иностранного отдела Министерства культуры на вывоз макета, эскизов, чертежей к спектаклю «Дон Карлос» для международного Оперного фестиваля в Савонлинне. Но на эту бумагу граждане таможенники не обратили сразу никакого внимания. Один из них, очевидно старший по званию, внимательно стал ковыряться своими штифтами[2] в моем паспорте. По пограничным печатям выяснил, что я вчера еще был в Германии, а сегодня стараюсь попасть в Финляндию.
— Интересно, как у вас так получается, товарищ пассажир, вы и там, вы и здесь?
— Товарищ начальник, здесь я ни при чем, это воля министерства, они мною торгуют. Мне бы хотелось побывать дома, в Питере, но я продан министерством и сегодня в пять вечера должен прибыть со всеми своими потрохами и рабочими материалами в дирекцию фестиваля в городе Савонлинна. А позавчера в берлинском Шиллер-театре в моих декорациях играли премьеру спектакля «На всякого мудреца довольно простоты» Островского. Я художник, крепостной Министерства культуры СССР, оно мною торгует, господа-товарищи.
— Вам на станции Ручьи передали какую-то коробку?
— Вот она, перед вами. — Я поднял коробку с макетом, стоящую на полу, и поставил ее на сиденье. — Извините, еще не успел ее развязать.
— Развязывать уже некогда, вот вам нож.
— А как мне потом упаковать макет? От границы придется везти его триста пятьдесят километров в машине.
— Это ваши проблемы, товарищ художник!
Спорить с ними или просить что-либо бессмысленно… Я разрезал Мишин крученый шнур в надежде затем успеть связать его и снова им обмотать коробку.
Государственные дяденьки ждали открытия коробки с каким-то вожделением. Особенный нетерпеж проявлял старший таможенник, человек с редкостно малыми глазками для такой профессии. Когда я поднял крышку коробки, перед нами возникла внутренность, поделенная картонными перегородками на сектора разных размеров. В каждом отделе лежали детали общей установки, выполненные из натуральной отчеканенной латуни. Все изделия были упакованы в мягкую пористую бумагу для грима. В двух отсеках с правой и левой сторон были уложены детали реквизита, бутафории и мебели, замечательно сработанные из меди и латуни. Отдельно в верхней части коробки находилась аркада с ангелами, отчеканенная также из латуни. По бокам коробки уложены были четыре папки с эскизами костюмов, к ее крышке прикреплены планировки, чертежи мебели и реквизита. Вся упаковка была выполнена настолько профессионально и аккуратно, что мне стало жалко ее разбирать. Но начальники жестко приказали разобрать и показать всё. Процентов семьдесят вещей я вынужден был распаковывать. Ничего подозрительного они не нашли. Только в папках с эскизами костюмов к «Дон Карлосу» обнаружили отдельный конверт с рисунком костюма русского патриарха и моей надписью наверху листа: «Рисунок ритуального костюма, XVI век». Старший таможенник спросил меня:
— А для чего здесь рисунок русского патриарха, вы же везете «Дон Карлоса»? В вашей описи с печатью министерства патриарха нет.
— Финны попросили меня привезти рисунок облачения русского патриарха для спектакля «Борис Годунов» композитора Мусоргского в финской постановке, чтобы все соответствовало нашей отечественной материальной культуре. Им необходимо помочь.
— Это не положено. У вас нет документов на этот рисунок.
— Документ я сам, рисунок абсолютно точен.
— Нам придется его забрать. Покажите ваши остальные вещи.
— Пожалуйста. Пока вы смотрите мои носильные вещи, я сделаю копию рисунка.
И на их глазах за две с половиной минуты, пока досматривались мои шмотки, я нарисовал второго патриарха. Они несколько прибалдели от быстроты и неожиданности содеянного.
— Ну вы и даете, гражданин!
— Можете забирать оригинал, да берите и этот рисунок! Я запомнил его наизусть и спокойно повторю после вашего ухода — как видите, я не «мальчик с улицы», министерство не зря мною торгует.
Вся эта неприятная таможенная кутерьма продолжалась до прихода поезда на финскую границу. Таможенники перед остановкой заторопились покинуть меня, практически не оставив никакого времени на упаковку макета. На первой остановке в Финляндии я должен буду спешно выйти из поезда, и мне придется побросать распеленатые детали макета в коробку, покрыть крышкой и перевязать кусками порезанного шнура. Все последние действия я проделал «в поте лица своего» на глазах с пониманием улыбавшихся финских таможенников. Они посочувствовали моим проблемам и не стали досматривать вещи, раскуроченные русскими держимордами.
«БОЖЬЯ КОРОВКА»
На первой финской станции Вайниккала я со всем своим скарбом и, главное, коробкой с макетом за две ходки выбрался из вагона, опустив на пустой, покрытый снегом перрон растерзанную поклажу, и стал искать глазами здоровенного финско-карельского мужика, который помог бы мне дотащить до машины разбомбленные шмотки с наспех перевязанной коробкой макета. Но не тут-то было… От станции к моему вагону топала только одна малая девчонка-пигалица в мужской ушастой зимней шапке и в коротенькой темно-коричневой дубленке.
Более никого из взрослых человеков на перроне не оказалось. Эта малыха, подбежав к вагону и увидев меня, вдруг на хорошем русском языке спросила:
— Вы — Эдуард?
— Да, Эдуард.
— А я — Туула Хиллебрандт, ваша переводчица. Я доставлю вас в Савонлинну.
«Вот это да, — думаю, — вроде бы контора солидная, все-таки международный фестиваль, а прислали за мной и макетом какую-то кроху в меховой шапке с ушами… И как же мы теперь с ней справимся?»
— Вы извините, Туула! У меня беда. Таможенники разворотили весь багаж, чего-то искали, но, слава богу, ничего не обнаружили.
— Сейчас мы с вами все наладим! — И своими малыми ручонками мгновенно стала связывать разрезанные веревки.
Действительно, мы с нею буквально за десять минут упаковали и перевязали мой разгромленный багаж. От этой мелкой крохи я не ожидал такой борзой прыти и подумал: «Откуда вдруг эта проворная, ловкая малыха взялась на мое спасение?» Высунувшему свою морду стукачу-проводнику в отъезжающем московском поезде я на прощанье показал кулак. Поднявшись на ноги от упакованных шмоток, разглядел торчащее из-под съехавшей на затылок большой финской ушанки личико моей переводчицы — оно оказалось очень даже приятным. Со свежим, живым румянцем, с некрашеными яркими губами и золотисто-карими, чуть выпуклыми глазами. Ее машина, пикап «фольксваген», находилась совсем рядом, сразу за вокзалом. Туула объяснила мне, что договорилась с начальством и ей разрешили подъехать ближе к поезду.
— Здесь все хорошо знают про наш фестиваль в Савонлинне — они все карелы, переселенные теперь с вашего Карельского перешейка. Я с ними говорю на карельском языке, у которого с финским есть различия. Мои предки тоже карелы.
— Туула, а я думал, что с вами будет шофер.
— Я и есть ваш шофер, с четырнадцати лет торчу за рулем.
— Господи, я бы дал вам не более шестнадцати лет от роду!
— Обижаете, Эдуард, мне все-таки поболе. А что вы беспокоитесь? Все будет нормально. Хюва.[3] Я родилась на ферме своего отца и всем, что у него было на колесах, научилась управлять с детства.
— Фантастика, Туула, таких крутых девчонок в России я не встречал! В таком случае, прошу вас, пожалуйста, остановитесь где-нибудь по дороге у кафе или магазина, я, извините, еще не завтракал, да и таможенники сильно потрепали мои нервы, надо успокоиться, или — по-русски — выпить сто грамм водки. У вас, я знаю, проблема с алкоголем, но у меня с собой есть лекарственная фляжка с хорошей водкой, купленной в лучшем московском магазине.
— Все понятно, Эдуард. Не беспокойтесь. Через двадцать три километра мы остановимся на заправке, зальем машину бензином и позавтракаем. Там вы и «полечитесь». Только никто, кроме меня, не должен знать, что вы пьете в кафе водку, да еще свою, принесенную.
— Выпью у вас в машине, надеюсь, что вы меня не сдадите фараонам, а в кафе закушу, никаких проблем. А где вы так хорошо научились говорить по-русски?
— В Хельсинкском университете. Да, русский язык мне помог одолеть мой дед, он хорошо знал русский, он ведь из Райволы, то есть Рощино по-вашему, в шестидесяти километрах от Ленинграда.
«Смотри-ка, — думаю, — эта малютка из потомков коренных насельников моего дачного Рощино!»
— Туула, а почему у вас такая узкая и кривая дорога — сплошной серпантин среди тайги?
— В нашей Финляндии когда-то все дороги, как вы говорите, были кривые. Генералу Маннергейму правительство предлагало выровнять дороги от границы внутрь страны, но он отказался, заявив, что вашим русским самолетам серпантин среди леса труднее будет бомбить. Теперь в наше время дорога от Выборга до Хельсинки практически прямая, а эту боковую лесную дорогу оставили на память. Вон, видите, какая она красивая, кругом сплошные сосновые боры. В здешних лесах зверья много водится. От вас к нам эмигрировали даже кабаны и партизанят на наших полях, вытаптывая их. В прошлом году на ферму моего отца напали и повыдергивали сахарную свеклу.
— А разве у вас растет сахарная свекла?
— Конечно, растет, специальные сорта. Она у нас малых размеров, но зато очень сладкая, кабанчики-то ваши не дураки, в сладком-то хорошо разбираются. Скоро приедем в Ханмяки. Вон, видите, за ту горку поднимемся, и за ней небольшое селение — мыза лесных сторожей, по-вашему лесничих, а там, за мызой, бензоколонка и наше кафе. В нем пекут очень вкусные ржаные шаньги. Вы пробовали когда-нибудь шаньги?
— Да, конечно, у нас на Севере, в Архангельском и Вологодском краях, готовят их в каждом доме.
— Вот и хорошо, познакомитесь с нашими карельскими.
— Я ознакомлю их с русской водкой. Боюсь только, что после еды да водки усну в машине. Сегодня я спал менее пяти часов.
— Да, вы обязательно поспите! До Савонлинны более трехсот километров, считайте, что три с половиной часа у вас будет для отдыха.
Кафе в Ханмяки оказалось особенным, карело-финские шаньги после ста граммов московитянской водки стали шикарной закуской, а незнакомый финский молочно-овощной суп превратился в настоящее открытие. Перед вторым — сосисками с пюре — пришлось сбегать к машине и глотнуть еще пятьдесят граммов «Столичной». После такого прекрасного праздника желудка все мои неурядицы с лагашным стукачом и «зверскими» таможенниками испарились из головы, и мне наконец после берлинской суеты, самолета, Министерства культуры, столичной толчеи и поезда Москва—Хельсинки стало покойно. С разрешения моей возилки[4] и переводчицы я пересел на обширное заднее сиденье ее «фольксвагена» и, одаренный хозяйской шубейкой, под ее теплым покрытием «отдал свои концы сну». Проснулся только через три часа от фантастического сна. А снилась мне совсем неожиданная, странная картинка, которая в конце концов припугнула и разбудила меня. Мне показалось, что за рулем нашей машины почему-то никого не было. Что за напасть?! Я с заднего сиденья, перегнувшись через спинку кресла, стал искать Туулу-водительницу, но за рулем ее не оказалось, а машина тем временем на огромной скорости мчалась по кривой дороге, бросая меня то вправо, то влево. Стало страшновато, что это такое? Куда делась моя переводчица? Почему ее нет на месте? И вдруг я неожиданно увидел, что на баранке руля сидит малый красный жучок с крошечными черными крапинками вроде божьей коровки и поворачивается вместе с рулем, как бы управляя всей машиной. Что за невидаль такая? Мне стало не по себе. Куда исчезла девчонка-то? Я перекрестился и проснулся! За рулем сидела Туула и даже улыбалась! «Слава тебе господи, обошлось», — подумал я и окончательно проснулся.
— Как вы, Эдуард, отдохнули?
— Спасибо, Туула, замечательно спал, даже с неожиданно странным сном, от которого и проснулся.
— Вы как раз проспали все наши кривые лесные дороги. Сейчас мы выехали на современное прямое шоссе.
— Вы вывезли меня из древних финских лесов, и я наконец проснулся и очухался. А снилось мне, что вместо вас за рулем, точнее прямо на баранке руля, сидит божья коровка и рулит машиною.
— Что-что, божья коровка? А что это такое, я не знаю.
— Это малый красный жучок в черный горошек с черной головкой.
— Извините, мы на минутку остановимся, сходим, как у вас говорят, по «царским делам», и я посмотрю в словаре, как будет по-фински «божья коровка».
Когда я вернулся из кустов в машину, она хохотала.
— Знаете, кто ваша божья коровка по-фински? Лепекерту, или харлекин, — маленький симпатичный жучок, который появляется у нас в начале лета. Про него у нас говорят: «Он такой мелкий, что родился от харлекина и картофельного шарика».
— А у нас в России детишки в июне при их появлении поют старинные складушки:
Божья коровка,
Улети на небо,
Там твои детки
Кушают конфетки,
Только жаль они пока
Не видали молока.
Божья коровка,
Улети на небо,
Принеси нам хлеба,
Черного да белого,
Только не горелого.
Это переделанные остатки языческих виршей — славянских летних Святок, а сейчас у нас с вами, Туула, с 21 декабря наступают наши зимние Святки. Видите, как интересно — вашей машиной весь мой сон управляла божья коровка. Это хорошее предзнаменование. С «Дон Карлосом» у нас с вами в результате все будет замечательно.
— Дай бог!
Туула, перекрестившись по-своему, завела машину, и мы снова поехали по новой финской дороге между скал, поросших лесом.
— Эдуард, смотрите, мы с вами въехали в наш Озерный край. Савонлинна — практически столица озерных земель, отсюда недалеко моя семейная ферма. Мой отец — чемпион Финляндии по пахоте.
— Интересно, у нас такого спорта нет?
— Это не спорт, а работа. Ежегодно в Финляндии во время вспашки земли проходят смотры, кто лучший пахарь страны. Сегодня у нас выходной день. Мне поручено дирекцией фестиваля устроить вас в гостинице, хорошо накормить в тамошнем ресторане, а завтра в десять тридцать, после завтрака, доставить в дирекцию, где вы в специальном зале покажете макет «Дон Карлоса» и эскизы костюмов для постановочной части. В гостинице нас встретит администратор Кекконен, тезка президента, он назначен содействовать во всех рабочих делах. Администрация фестиваля просила меня узнать, какое вам потребуется время на ознакомление с проектом оформления «Дон Карлоса», технической частью фестиваля и сколько необходимо помощников для монтировки макета и выставки костюмов.
— Туула, я смотрю, что вы прилично владеете нашим профессиональным языком.
— Благодарю вас, я готовилась.
— Поэтому хорошо бы, чтобы вы помогли мне в этих хлопотах не только переводами, но и участием в экспонировании всего проекта.
— Спасибо, я вам обязательно помогу, но, думаю, нам не повредят еще два помощника.
— Более двух не надо, не то получится базар-толкучка. Необходимо пригласить осветителя с двумя прожекторами по пятьсот ватт, фильтрами — светло-синим и желто-золотистым — для подсветки макета, а также бутафора для его сборки. Под макет необходима тумба высотой сто десять сантиметров, со столешницей сто двадцать на восемьдесят сантиметров, не менее.
— Эдуард, как вы считаете, хватит нам трех часов для экспонирования всех работ?
— Надеюсь, что хватит, коли все помощники будут толковыми, как вы. В один день оговорить костюмы мы не успеем, сможем только с ними познакомить мастеров. На запуск костюмов в работу потребуется несколько дней. Их огромное количество. Только одних эскизов около ста пятидесяти штук, утвержденных Товстоноговым; у него, бедного, рука отсохла подписывать их. Насколько мне известно, фестиваль впервые ставит на подмостках замка Олавинлинна огромную оперу «Дон Карлос». Одних костюмов хора в ней будет около трехсот. Это серьезнейшая работа и большие деньги. Вам придется еще познакомиться с терминологией испанского костюма, чтобы легче было общаться с закройщиками и портными.
САВОНЛИННА
— Смотрите, Эдуард, мы уже подъезжаем к нашей красивейшей, засыпанной снегом Савонлинне.
— Я здесь был, но только очень коротко, в конце мая, знакомился с замком Олавинлинна, после премьеры Островского в Хельсинки. Товстоногов поставил в Финском национальном театре «На всякого мудреца довольно простоты» в моем оформлении. Интересно, что я ехал к вам в финскую Карелию «антикварным» поездом довольно долго, состав состоял из деревянных финских дореволюционных вагонов. Купе в вагоне было трехместным. По пути все старое оборудование жутко скрипело.
Наконец мы въехали в озерный город.
— Гостиница наша в другой стороне Савонлинны. Мы вскоре проедем мимо замка, он справа. Перед гостиницей нас встретит администратор Урхо, тезка нашего президента, и натуральная украшенная елка. С администратором мы отправим в дирекцию макет и эскизы. Утром люди постановочной части распакуют их и приготовят для монтажа. Нам разрешено приехать на час позже. Всё! Кайки![5] Эдуард, мы дома, прошу вас выйти из машины. Знакомьтесь, пожалуйста, наш администратор, местный карел. Русского он не знает, но говорит по-английски. А теперь берите с собой паспорт, чемодан с вещами и топайте с нами на ресепшен.
Оставшись без макета и папок с эскизами, налегке, только с небольшим чемоданчиком, я поднялся на второй этаж. Номер оказался с видом на заснеженное озеро сквозь вертикали сосен. Минут через двадцать я спустился вниз. Туула, в темно-зеленом платье, черных чулках и черного лака туфельках, в серебряных серьгах с зелеными камушками, ждала меня у входа в ресторан. Ресторан практически пустовал. Только у дальнего окна за круглым столом сидели три постояльца. Туула, обратив внимание на мои наблюдения, заявила:
— Здесь вскоре, на рождественских каникулах, будет довольно много гостей.
Администратор, посадив меня с переводчицей за стол, предложил начать наш торжественный ужин с «увертюры», в которой он с удовольствием примет участие, то есть с хорошего вина, сыра с фруктами и орехами, а затем придется ему нас покинуть из-за важных домашних дел. Его предложение мне понравилось. На вопрос, какие вина предпочитает гость, я попросил узнать у официанта, имеется ли у них в ресторане сухое красное испанское вино.
— Мы с вами начнем работать над «Дон Карлосом» Верди, и было бы хорошо отметить этот первый рабочий день испанским вином, а коли его не найдется, то итальянским, в честь композитора.
Туула перевела в присутствии официанта. Тот сказал, что итальянские вина есть точно, а испанского по карте нет, но он узнает.
— Прекрасная идея! — воскликнул карельский Урхо.
Через малое время два молодых официанта ловко сервировали стол, принесли сырную тарелку, виноград, фрукты, орехи, а вслед за ними явился наш главный мастер с бутылкой красного сухого вина из Кордовы, обернутой в белоснежную салфетку. Наполнив наши бокалы и получив заказ на остальные блюда, довольный официант удалился. Административный Урхо поднял первый тост за мой приезд в финскую Карелию с грандиозным проектом знаменитой оперы Верди «Дон Карлос».
— Через двенадцать дней вас ждут в Хельсинки с эскизами и макетом. Там будут сам Мартти Талвела, наш руководитель и великий финский бас, представители Министерства культуры, знаменитые финские певцы, занятые в «Дон Карлосе», и, конечно, ваш Товстоногов. Вам придется еще раз собрать макет и показать проект целиком начальственному совету.
Вино в черно-зеленой бутылке оказалось роскошным. Последний, третий тост выпили, по моему предложению, за ставший уже знаменитым «Savonlinna Opera Festival» благодаря качественным усилиям его организаторов во главе с Мартти Талвела. После третьего тоста лица наши порозовели, в особенности у Урхо, покинувшего нас в момент смены блюд. Распрощавшись с ним, я спросил Туулу, как у них в Савонлинне с дорожной инспекцией. Урхо все-таки выпил больше допустимого.
— Эдуард, вы за него не волнуйтесь, он местный, со школы знает всех инспекторов по именам. Да и для него два бокала вина, как у вас говорят, что слону дробина.
— Смотри-ка, Туула Хиллебрандт, вы знаете наши поговорки, вас хорошо учили в университете.
— Этим поговоркам меня учил мой дед, прекрасно знавший русский язык.
Заказанная карельская баранина случилась отменной, особенно после рюмки отборной финской водки. Кстати, Туула сообщила интересную информацию про баранину. Знаменитый Мартти Талвела в личном поместье, оказывается, разводит овец. Этот великий финский Шаляпин, выросший на мызе, остается сыном карельского крестьянина. На своей ферме в Инкилянхови в Юго-Восточной Финляндии он держит огромное стадо овец, так что, возможно, сейчас мы едим мясо из его стада. Перед десертом в серебряных рюмках-наперстках принесли брендовый финский ликер из редчайшей ягоды княженики, которая встречается и в наших северных землях. Килограмм княженики в Финляндии стоит 800 марок. Ликер необыкновенно вкусный, но, к сожалению, на один «вздох».
Под конец роскошного савонлиннского ужина я настолько осоловел от накопленной за два дня усталости, что моя симпатичная переводчица забеспокоилась, подумав, что я опьянел. Последние два тяжелых дня и обильный ужин меня так сильно отяжелили, что мне бы только добраться до постели.
— Оттого, Туула, извините, благодарю вас за «подвиги», славное кормление и обаятельность. Утром разбудите меня минут за сорок до завтрака, так как спать буду богатырским сном и могу проспать.
Утром Туула подняла меня в начале девятого. Оказывается, ее номер в гостинице был недалеко от моего. Она предупредила, чтобы я оделся потеплее, на улице за ночь похолодало. Под свой вельветовый пиджак я надел темно-синий шерстяной свитер. Туула, не сговариваясь со мной, тоже нарядилась в синий свитер, только ручной вязки. После очень приличного завтрака
и замечательного кофе мы сели в уже прогретую машину и двинулись к центру города, в офис фестиваля. Правда, где в Савонлинне центр, понять было трудно, так как город ночью засыпало хорошим слоем снега. В дверях офиса нам встретился вчерашний Урхо. Он повел нас с Туулой в зал, где находились по центру длинный стол, очевидно для заседаний, и тумба у окна с коробкой макета на ней. С правой и левой стороны тумбы стояли на штативах два прожектора. На столе лежали три мои толстые папки с эскизами костюмов, тубус с чертежами и планировками. Карел-администратор представил меня руководству и начальствующим персонам технических частей фестиваля во главе с директором, похожим на главного персонажа пьесы Бертольда Брехта «Господин Пунтила и слуга его Матти». В дальнейшем, в работе, я его и называл по-брехтовски Пунтилой. Господин поинтересовался, сколько мне необходимо помощников для сборки макета и костюмов.
— Думаю, что двумя помощниками обойдусь, один из них — Туула.
— Хорошо. Я вам дам опытного бутафора, Ионеса, самого рукастого мастера, и он поможет собрать макет. Познакомьтесь с Ионесом, он перед вами.
— Замечательно. Ионес, смотрите! Все детали отмаркированы с обратной стороны. Для сборки ориентируйтесь по рабочим фотографиям макета. Начните монтировать с верхней аркады с пятью ангелами. Собранную аркаду закрепите на верху стены. За ней соберите нимб-венец и затем арки. А мы с Туулой займемся костюмами. Вам, Туула, предстоит по-фински подписать все эскизы костюмов и перевести надписи на габаритных чертежах. Поначалу необходимо подписать всех персонажей оперы, чтобы было ясно, кому они принадлежат. Серая папка — эскизы главных персонажей, две черные папки — женские и мужские костюмы хора. Чтобы не путаться, разложим на столе рисунки мужских костюмов — справа, женских — слева, главных персонажей — от начала стола подле макета.
Не торопясь, но поспешая, мы собрали целиком наш проект для показа исполнителям и декорационной части фестиваля к двум часам пополудни.
В два часа дня зал дирекции фестиваля заполнился администрацией и мастерами-исполнителями, от рук которых зависело качество моего оформления. Они молча и внимательно разглядывали наше с Товстоноговым предложение о превращении их старого северного замка Олавинлинна, сложенного из огромных булыжников ледникового периода в католическую цитадель золотого века испанских времен короля Филиппа II. Камень и металл — две контрастные и вместе с тем дополняющие друг друга фактуры. Холод камня и жар золота. Брутальная суровость и католическое Возрождение — драматургия образа оформления, тема тернового страдания в огромном светящемся золотом венце и отделке «золотым терновником» испано-мавританских арок. Судя по реакции смотрящих и по переводам отзывов, сделанных Туулой, предложение наше для финского фестиваля чрезвычайно понравилось.
Контраст двух фактур — натурального камня и золоченого металла — сработал. После официального представления меня с Туулой собравшимся начальникам и мастерам-исполнителям началось обсуждение макета.
— Задача, стоящая передо мною, — познакомить всех вас с идеей проекта и запустить оформление «Дон Карлоса» в постановке Товстоногова в работу. В преддверии вопросов к проекту хочу предложить фестивалю выполнить декорационную часть оформления из специально обработанного, отчеканенного, мягкого дюралюминия, а конструктивные части построить из тонкостенных металлических труб. Затем отработанный металл покрыть паркетным лаком и обжечь паяльной лампой. Этот вариант мною проверен: получается ощущение золоченого металла — то, что нам и требуется. Предлагаю в ближайшие дни сделать пробу при мне, чтобы в дальнейшем не беспокоиться о технологии. Королевский трон-кресло, мебель, часть реквизита необходимо исполнить из чистой латуни. Главное — никакой бутафории, все рабочие вещи необходимо выполнить из натуральных материалов.
Специальных вопросов по изготовлению декораций у смотрящих практически не оказалось. Единственная проблема, которую я отметил, это подъем и опускание нимба. Она одна в оформлении требует обязательного инженерного расчета механизма подъема и диаметра тросов.
КОСТЮМЫ, ОСНОВНЫЕ ИДЕИ
— Задача, стоящая перед нами в решении костюмов «Дон Карлоса», была максимально укрупнить фигуру артиста, сконцентрировать внимание на нем всеми возможными способами в огромном пространстве замка. Для этой цели, если декорация построена на одном контрасте натуральной каменной стены и золоченого металла нимба, отражающего театральное освещение, костюмы должны быть сшиты из фактур, поглощающих и впитывающих свет. Это первая важная задача. Вторая задача — построить четкий силуэт, испанский по конструкции, цельный по цветовому решению, с контрастной вертикальной отделкой по ритму, делающей фигуру выше и укрупняющей ее. Ежели нам с вами удастся выполнить эти требования, мы сконцентрируем внимание зрителей на мизансценах и выиграем этот бой.
— Эдуард, технический директор желает представить вам технологов по костюму, которых администрация пригласила для работы на «Дон Карлосе». На фестивале еще пока не шили испанские костюмы. Как говорит техдиректор, они учились дизайну сценического костюма в Англии.
— Туула, прекрасно, что этой ответственной работой будут заниматься профессионалы, и я рад знакомству с ними. Основные фактуры, из которых мы будем шить костюмы, — это всяческие виды бархата: хлопчатобумажный, шелковый, панбархат, для главных действующих лиц. Короче, материалы с начесом, впитывающие свет. Отделка, наоборот, — атлас, глазет, парча, галун золотой и серебряный, то есть фактуры отражающие свет. К эскизам приколоты образцы русского шелкового и хлопчатобумажного бархата и разные виды отделок. Хорошо бы нам в течение недели познакомиться с идентичными материалами, имеющимися в Финляндии. Возможно, в стране есть ткацкая фабрика, выпускающая такие ткани. Было бы гениально изготовить весь материал для хора из хлопчатобумажных вельветона, замши и велюра на фабрике и там же его окрасить. Объем таких работ огромный. Нам с вами надобно одеть сто двадцать человек, из них еще половину по ходу спектакля придется переодевать. Для любой фабрики это выгодный заказ.
— Эдуард, технологи хотят узнать, почему у вас почти на всех эскизах костюмов хора так много выкрасок?
— Это значит, что по эскизу при одном крое шьется два-три костюма, разных по цвету, так принято в оперных театрах. На кальках нарисованы разнообразные костюмные отделки, аксессуары и украшения для всех двух-трех вариантов. Туула, не переводите, странный вопрос задают тетеньки-профессионалы! Они что, никогда не шили костюмов для оперы? Интересно, тот, кто их пригласил, понимает, что безграмотность с их стороны может стоить огромных денег!
— Эдуард, технологи говорят, что крой испанских костюмов они изучали.
— Изучить исторический крой мало, надо его перевести на современную практику. В XVI веке ширина материала было сорок-шестьдесят сантиметров, а теперь сто двадцать — сто пятьдесят. Давайте поступим так: прежде чем запускать костюмы в работу, сделаем образцы всех конструкций мужских и женских костюмов, на них отработаем крой, силуэт, отделку, после чего начнем кроить и шить весь объем. Основных образцов немного, всего пять. Монахов брать не будем, их уже шили на фестивале. Как только эти образцы будут готовы, я по вашему вызову приеду из Питера. Туула, хорошо бы нам подбить бабки, как говорят у нас в России, то есть подвести итог по необходимым видам материалов и работ. Я бы хотел в эти дни отработать технологию изготовления металлической части декоративного оформления на основе одного листа мягкого дюралюминия. Проверить в замке размер чеканки, разработать манеру обработки металла. Туула, вам придется перевести монтировочную опись изготовления декораций «Дон Карлоса», очень важный документ, в нем указывают количество материалов, все основные размеры и, главное, способы изготовления. По костюмам также делается монтировочная опись, обычно сразу после отоваривания материалами. Технологи могут начать описывать эскизы костюмов прямо сейчас. Туула, посвяти, пожалуйста, важного господина Пунтилу и двух тетенек-технологов в эти проблемы. Пожалуй, всё, ежели у господ нет никаких вопросов, то мы с вами можем пойти пообедать в кафе и снять напряженку хорошим финно-карельским пивом. Видите, Туула, как за делом быстро день прошел. Уже шестой час, темно стало, а мы с вами только сели за стол. Пиво у вас в Финляндии великолепное, я не фанат этого напитка, но от такого замечательного, как ваш, получаю истинное удовольствие! Как вам понравилось наше предложение по оформлению «Дон Карлоса»?
— Понравилось. Очень неожиданно, просто, точно, монументально и красиво. Народ в зале признал, что русские привезли к нам идею, превращающую северный замок Олавинлинна в испанский за счет единой фактуры декорации — золоченого металла.
— Вы понимаете, Туула, что это огромная работа? Натуральная фактура требует четкого рисунка, аккуратной выделки всех деталей, внимательной обработки внешней формы и простой конструктивной основы.
— Я уверена, что карелы смогут исполнить задуманное. Они отличные ремесленники, очень обязательные в работе. Слесарям понравились задачи, которые вы поставили. Они будут стараться.
— Дай-то бог! Меня смутили тетеньки-технологи вопросом про выкраски. Они явно не сталкивались с работами для оперы. То, что учились в Англии, — это пока ничего не значит!
— Эдуард, в следующий приезд вы всё поймете про них.
— Да, но время пропадет! Ведь время — тоже деньги!
Следующим днем мы с Туулой разъезжали по мастерским фестиваля, разбросанным по всему заснеженному городу. Слесарка и столярная мастерская оказались достаточно обширными для наших габаритов. Старший слесарь завтрашним днем пригласил меня на пробу. Утром его друзья обещали взаймы привезти лист дюралюминия. Мы договорились с ним, что слесаря на следующий день обточат несколько специально купленных молотков для чеканных работ.
ПОШИВОЧНЫЙ ЦЕХ
Поездка в пошивочный цех запомнилась интересным эпизодом. «Пошивка» находилась в пригороде Савонлинны, практически в лесу. При подъезде к ней, на довольно узкой дороге, вдруг оказался огромный кран на великанских колесах. Туула остановила машину. Мы подождали минут пять-шесть, кран не шевелился. Она стала сигналить на всю округу. Никакой реакции. Минут через десять девчонка с очевидными ругательствами на своем языке, которые я, естественно, не понял, выпрыгнула из нашей машины и помчалась к крану. Оказавшись на ступеньках гигантской машины, эта крохотная букашка открыла дверь крана, забралась внутрь кабины, через малое время повернула «стрелу» крана на место, а гулливерский механизм сдвинула с центра дороги на обочину. Оказавшись снова на ступенях, чуть задержавшись на них, спрыгнула на дорогу. Когда мы проезжали мимо этого «чудовища», я прочел на стекле шоферской двери жирную красную надпись, явно сделанную помадой: «Perkele».[6] Это слово я узнал в 1949 году, будучи воспитанником детприемника НКВД в эстонском городе Тарту.
— Ну, Туула, вы даете, прямо валькирия какая-то!
— А что он, такой-сякой-немазаный-сухой, закрыл проезд. Нас же с вами ждут мастерицы. Хотят угостить вас чаем с карельскими пирогами и лепешками в честь понравившегося им оформления «Дон Карлоса».
Я почему-то вспомнил мой сон в ее машине, в первый раз, на пути от границы до Савонлинны. Вспомнил малую букашку, божью коровку, управляющую рулем. Да, Туула, ты прямо подарок Провидения.
В замечательно светлой, достойно оборудованной современными швейными машинами Singer мастерской моя переводчица познакомила меня с главной швеей — очень толковой тетенькой Аннукой, и ей я вручил мой рисунок русского патриарха для оперы «Борис Годунов», который «бодали» наши жлобы-таможенники. А Туула со смехом поведала швеям о перипетиях с рисунком. Аннука, рассмотрев его, поблагодарила меня от всех и заявила, что они обязательно его окантуют и повесят на стену мастерской.
Знакомство с мастерами началось за центральным верстаком с шампанского. Мы все хором выпили за встречу и за будущую интересную совместную работу над оперой. Собственноручного изготовления домашние пироги, шаньги были отменными. Швеи обратили внимание, что я в основном ел шаньги и пироги из ржаной муки. Узнав от меня, что ржаные пироги в России редкость, их пекут только на севере Вологодской и Архангельской областей, вручили мне здоровенный пакет ржаных шанег с собой.
После застолья, коротко оговорив принципы построения костюмов и пообещав более подробный разбор после отоваривания эскизов материалами, мы с хорошим настроением вернулись в гостиницу.
Вечером в модном молодежном кафе в центре Савонлинны, украшенном великолепной елкой, мы с Туулой поужинали. Она, не торопясь, рассказала про свои корни, про себя и про учебу в университете. Оказалось, что это замечательное человеческое существо по имени Туула родилась в 1953 году в Финляндии, в финской Карелии, в местечке Карьялохья, куда во время Зимней войны ее родителей эвакуировали с Карельского перешейка. Отец ее Осмо Хиллебрандт был фермером, много раз участвовал в соревнованиях по тракторной вспашке, стал чемпионом Финляндии. Кроме того, он был блестящим лыжником — соревновался на Олимпийских играх в Саппоро в Японии. Туула с гордостью рассказывала про свою дружную семью и особенно про отца, научившего ее честно жить и работать. Я коротко поведал ей про свою житуху воспитанника казенных домов в государстве Лаврентия Павловича Берии в моем нехорошем детстве. Постепенно присматриваясь к ней, я все более попадал под ее природное обаяние. В Тууле было что-то неуловимо пластичное, в ее движениях, в повороте головы, что-то настороженное и одновременно реактивно-быстрое, как у лесных пушистых зверюшек, привязанных к человеку.
Рано утром следующего дня мы приехали на ткацкую фабрику под городом Миккели. В офисе фабрики нам показали образцы их хлопчатобумажной продукции, провели по цехам, где изготавливали материалы, похожие на наши хлопчатобумажные бархат, замшу, байку, полотно. В красильном цеху показали современные английские красильные машины, оборудованные компьютерной техникой. У нас такого потрясающего оборудования я не встречал. В очень светлом помещении стояли компьютеризированные английские котлы-установки со специальным устройством подбора цвета. Я понял, что, ежели администрация фестиваля договорится о покраске всех материалов для костюмов оперы на фабрике, мы сильно выиграем визуальную часть в замке.
Ткацкая фабрика одарила нас образцами всех своих изделий в достаточном количестве. С собой мы увезли огромный мешок проб хлопчатобумажных материалов для наших эскизов. Да, еще одно замечательное открытие произошло там же. Молодой инженер-технолог заведения оказался соучеником Туулы по школе. Мне снова повезло с девчонкой — качественная покраска обеспечена!
ДЕКАБРЬ—ЯНВАРЬ
В следующий приезд в начале февраля я надеюсь присутствовать при этих действиях во имя добротно окрашенных костюмов к опере «Дон Карлос».
Обедали в очень приличной фабричной столовке. Вернулись в Савонлинну поздно, Туула устала. Выпили чаю с ликером в баре и по домам.
Утром в слесарной мастерской главный мастер показал нам большой лист дюралюминия, полученный взаймы от доброжелателей фестиваля. Он оказался все-таки жестким для чеканки. Пришлось перед чеканкой обжигать его паяльными лампами, затем обрабатывать. Работали полный день с добавкой вечера. Другим днем покрыли лаком, отожгли, еще раз превратив серебристую поверхность в патинированное золотоподобие. Проверить масштаб чеканки и фактур обработки удалось только на третий день, в стенах замка Олавинлинна.
Выяснили, что для больших арок и аркады на стене необходимы более крупные чеканы. Средними и мелкими хорошо чеканить металл глобуса в «кабинет короля», реквизит, то есть все, что на переднем плане сцены. Главное, для мастеров стал понятен характер и масштаб работ.
С завтрашнего дня в Финляндии начинались рождественские каникулы, но не для нас с Туулой. Нам за это время придется распределить добытые на фабрике образцы материалов по громадному количеству эскизов костюмов и сделать опись всех швейных работ. Помогать в таком деле может только опытная Аннука.
Явно блатных технологов господин Пунтила отпустил на каникулы домой, в Хельсинки. Очень странная, непонятная история.
Ко второму января мы обязаны закончить этот адов труд и выехать в Хельсинки, где вместе с Товстоноговым показать проект «Дон Карлоса» артистам, представителям Министерства культуры и корреспондентам газет страны. Четвертого января отправиться с Георгием Александровичем на родину, в Питер.
В эти морозные предновогодние дни, когда температура на улице доходила до минус 32 градусов, нам с Туулой пришлось работать, как папе Карло, сутками. Туула смекала в пошивочных делах, так как окончила курсы шитья. Кроме многочисленной переводческой работы практически ассистировала мне как художник-технолог по костюму вместо «англизированных» технологинь. При распределении выкрасок образцов материалов по эскизам выяснилось, что эта кроха от природы абсолютно чувствует цвет, его теплохолодность, его оттенки, тона, то есть обладает вкусом, а это «более, чем владеть умом», как считал великий француз Бальзак. Мне с ней снова повезло, кроме всего, она имела доброе сердце, а это дороже всех титулов и наград. Умная, с быстрой реакцией, все, что требовалось для дела, делала сразу, не откладывая на потом. За двенадцать дней моего пребывания в Савонлинне мы с ней проделали эту титаническую работу по запуску оформления «Дон Карлоса».
ХЕЛЬСИНКИ
Итак, второго января в 11:00 утра мы с моей замечательной толмачкой, практически ассистентом, поместив в ее «фольксваген» питерскую коробку с макетом «Дон Карлоса», выехали из Савонлинны в столицу Финляндии. Из северо-восточной озерной Карелии спускались на юго-запад, к финской Балтике через Миккели, Лахти в Гельсингфорс. Двигались мы по приличным дорогам с превышающей допустимые значения скоростью. Девчонка знала о полицейском наблюдении за скоростными безобразиями на дорогах благодаря специальному тайному датчику, предупреждающему о камерах. Тууле нравилось нарушать правила, она с удовольствием хулиганила. В Лахти в приличном дорожном кафе пообедали и выпили кофе с глотком княженичного ликера. По дороге в машине я занимался сортировкой эскизов костюмов и более аккуратным расположением на них выкрасок материалов. Эскизы после такой работы приобрели товарный вид.
В Хельсинки мы вечером подъехали к служебному входу Финского национального театра. По договоренности, показ макета «Дон Карлоса» состоялся в нижнем фойе театра. Год назад у нас с Георгием Товстоноговым в этом театре вышел спектакль по пьесе Н. А. Островского «На всякого мудреца довольно простоты». После звонка Туулы в администрацию охрана впустила нас в театр вместе с макетом, который мы попросили оставить у них до утра. Сопровождающий человек поднял меня с Туулой на чердак театра, где и разместил нас в театральной гостинице из двух комнат с собственной кухней и выходом на крышу этого монументального здания, построенного архитектором Онни Тарьянне. Завтра в 15:30 начнется презентация макета. К трем мы должны с Туулой все приготовить, собрать макет, на сдвинутых столах разложить эскизы костюмов, выставить планировки, рисунки мебели, реквизита. Смотреть на наши работы будет весь музыкально-актерский свет Финляндии во главе с «единым владыкой» всего савонлиннского фестиваля — великим басом страны, самим Мартти Талвелой, финским Шаляпиным.
Завтра я в первый раз увижусь и познакомлюсь с ним. Интересно, как отнесется Талвела к превращению своей северной крепости среди финских озер в иберийскую твердыню. Кстати, и Товстоногов не видел целиком собранный макет, видел только основу его, рисунки и фотографии.
— Тетенька Туула, нам с вами надо подумать о завтраке! Ресторан в театре утром не работает. Магазины в Хельсинки после восьми вечера тоже закрыты, придется сходить на вокзал и купить снедь на утро. Да, пожалуй, и бутылочку красного вина мы заслужили, особенно ты. Необходимо расслабиться перед тяжелым завтрашним днем. До сна хорошо бы еще принять душ. Утром в девять тридцать, как ты сказала, помощники из театра нас будут ждать в фойе.
Поутру, выпив по чашке сваренного Туулой крепкого кофе и закусив бутербродами с главного вокзала Финляндии, построенного Саариненом-старшим, мы спустились с крыши театра в нижнее полуподвальное фойе. Там нас встретили знакомые мне по Островскому толковые бутафоры театра. С ними к 12 дня мы практически собрали и установили на подиуме макет «Дон Карлоса». В 13:30 нам удалось поставить свет и разложить на сомкнутых столах, покрытых черной бархатной кулисой, эскизы костюмов. Оставшееся время мы потратили на замечательный обед с роскошным подарком от постановочной части — бочонком дорогого пива. К торжественному показу готовы.
Товстоногова привезли из гостиницы за полчаса до показа. Он, осмотрев нашу экспозицию, остался очень доволен и велел мне молчать, так как решил сам все рассказать господам. Мне предстояло только менять картины, отвечать на вопросы по постановочной части, если они возникнут, и поклониться на аплодисменты. Сие меня чрезвычайно устраивало — такую солидную работу продавать должен сам хозяин.
Я познакомил его со своей переводчицей Туулой. Товстоногов посмотрел на нее внимательным грузинским глазом и через меня сделал ей своеобразный комплимент:
— У вас, Эдуард, опасно симпатичный толмач!
— Не только симпатичный, но и работящий. Мне с такой «улыбкой Боженьки» сильно повезло!
На мой комплимент Тууле в зале появился великий финский артист Мартти Талвела. С 1972 года он руководил Оперным фестивалем в Савонлинне. Большой, знаменитый человек, певец мировой величины. Без Талвелы фестиваль остался бы провинциальным. Международная известность актера подняла его на европейский уровень. Для всех певцов Финляндии Мартти стал национальным символом. Вот этому гениальному артисту, одновременно финскому крестьянину, и представил меня мой шеф Георгий Товстоногов перед показом нашего с ним детища — визуального решения оперы Верди «Дон Карлос», в которой Мартти будет исполнять партию короля Филиппа.
Не буду рассказывать подробности презентации макета. Товстоногов со своей знаменитой переводчицей Хеленой Аутио-Мелони очень интересно и доходчиво рассказал об образно-постановочном решении оперы на примере оформления в завоеванном актерами-«испанцами» во главе с Мартти Талвелой и музыкой Верди пространстве шведской средневековой крепости.
Мы с Туулой ассистировали его выступлению, показывая на макете все переходы картин спектакля. Оперные артисты и министерские начальники остались чрезвычайно довольны нашим «спектаклем», устроив Товстоногову и мне овацию. Вопросов практически никаких не было. Единственной реплика — про дороговизну такой гранд-оперы — была парирована Талвелой. Финляндия и его фестиваль созрели для гранд-оперы, а деньги помогите собрать!
После презентации в ресторане театра был ужин и роскошный прием. Сидевшему между мной и Товстоноговым Мартти Талвеле я сказал, что для подъема нимба в декорациях «Дон Карлоса» необходимо сделать расчет приличному инженеру. Это единственная трудность в решении декорации. Об этой необходимости я предупредил администрацию фестиваля в Савонлинне.
Утром в день отъезда мы с Туулой в знаменитом столичном универмаге «Стокманн» приобрели подарок моему сыну — фирменные вельветовые джинсы и куртку, мечту пацана. Вечером замечательные переводчицы Туула и Хелена посадили нас с Товстоноговым на поезд Ленинград—Хельсинки. Туула призналась, что будет тосковать по работе над «Дон Карлосом».
ФЕВРАЛЬ
Ровно через месяц, в воскресный день первых чисел февраля, я выехал в Савонлинну. На таможне приключений на сей раз у меня никаких не случилось. Встретились с Туулой на пограничной станции Вайниккала как родные, признались друг другу, что соскучились. При встрече с ней я поменял на ее голове финскую шапку на нашу меховую, привезенную мною в подарок. Она в ней сразу же из девчонки превратилась в русскую молодую боярыньку. В ее «фольксвагене» выпили по металлической кружке крепкого кофе, закусив картофельными и творожными шаньгами, она уже знала мои предпочтения, и двинулись в столицу озер. До Савонлинны в этот раз доехали на полтора часа быстрее. Эта «Божья коровка», эта маленькая безобразница гнала свою немецкую машину по лесным кривым дорогам Маннергейма со скоростью более 100 километров в час, нисколько не обращая на меня, работодателя, никакого внимания. А за окном машины проносился заколдованный зимний лес, освещенный февральским косым солнцем.
В Финляндии в этих краях ослепительно белый снег. В воскресное время по дорогам встречалась компактная и очень эффективная снегоуборочная техника. Финны, в отличие от нас, считают свою страну зимней и автодороги в это время года держат в идеальной аккуратности.
В Савонлинну приехали засветло. Фестиваль в этот раз поселил нас с Туулой недалеко от офиса, в отдельном симпатичном домике с мансардой наверху, оборудованной душем и туалетом. С мансарды в сени-прихожую вела крутая деревянная лестница. Низ домика имел прихожую, кухню, столовую, гостиную с камином и две спальни. Короче, полный супер-пупер. Теперь главное — поделить «малину», договориться, кто где будет жить-пребывать. Меня лично устраивала мансарда. Туулу я с трудом уговорил поселиться внизу, ближе к кофейнику, кастрюлям и плите, на которой можно будет запаривать кашу и жарить яичницу. А на крутую лестницу малому «чаду жизни» забираться опасно, с нее можно упасть и разбиться вдребезги. В магазин за продуктами для завтрака и ужина мы поспели. В холодильнике мы обнаружили две бутылки черного пива — презент от администрации, который пришлось «уговорить» на сон грядущий.
В 8:30 утра поначалу поехали в пошивочный цех. Туула сообщила мне, что пробы костюмов уже сделаны. Технологи над ними возились целый месяц. Аннуку в них что-то смущает, но ждут меня для окончательного решения.
Как только мы вошли в пошивочную мастерскую и прямо от двери увидели манекены, стоящие в ряд, с пробами костюмов «Дон Карлоса», я кожей спины почувствовал что-то неладное. Все было не так, не по грамоте, сшито не выпускниками знаменитой английской школы исторического костюма, а обманщицами с местных провинциальных курсов кройки и шитья.
— Туула, это полный крах, — произнес я.
— А как это перевести им?
— Скажи им, что выставленные образцы скроены абсолютно безграмотно и для международного фестиваля такая работа станет позорной. Приедут на ваш фестиваль грамотные певцы из разных стран, и они откажутся надевать испанские костюмы, скроенные современным «деревенским» кроем.
— А почему вы против современного кроя в костюмах «Дон Карлоса»? — перевела мне Туула вопрос технологов.
— Потому что им не выстроить силуэт испанского костюма. Это мода в Европе просуществовала сто лет и оставила заметный след в культуре. Лишить зрителя этого культурного кода по меньшей мере безнравственно, тем более в «Дон Карлосе».
— И что нам делать?
— Что делать вам — не знаю, а что делать всем нам?
Этот вопрос надо сегодня решить с руководством фестиваля.
— Туула, пожалуйста, позвоните в администрацию! Хорошо бы, чтобы кто-нибудь из руководства срочно приехал сюда, и попросите Урхо приобрести сегодня же рулон крафта[7] и доставить его в мастерские. Аннука, будьте любезны, дайте мне, пожалуйста, папки с женскими и мужскими эскизами костюмов хора. По-моему, на обратной стороне одного из эскизов золотистой группы нарисованы схемы испанского кроя. На мужском, серебристо-фиолетовом идальго, тоже нарисован карандашом крой колета и шаравонов. Аннука, вы сможете через почту купить книгу-пособие по испанскому костюму, который выпускает лондонский музей Виктории и Альберта? Кстати, при этом музее есть школа исторического костюма, в которой, как я предполагал, учились эти две дамы. Во всяком случае, этот музей выпускает очень качественные, хорошо иллюстрированные публикации по истории костюма. Схемы кроя на моих костюмных эскизах сделаны с этих тетрадок. Аннука, поначалу давайте с вами вместе построим из крафта испанский мужской и женский костюмы. В России ранее не шили костюмы, а строили их, эта работа считалась архитектурой. Попробуем проанализировать конструкцию костюма, упростим дробность кроя, вызванную тогдашней шириной материалов (сорок-шестьдесят сантиметров), но сохраним испанский силуэт и выиграем сражение. А теперь вперед, в «атаку»! Туула, вы будете помогать Аннуке. Сегодня нам необходимо построить из крафта макет женского костюма. Чтобы глаза всех смотрящих сравнили наш крой с кроем «технологических дам». Девчонки, ищите, пожалуйста, рисунки кроя на обратной стороне эскизов.
— Эдуард, позвонили из дирекции фестиваля с вопросом, почему вы остановили работу? Что им сказать?
— Туула, скажите им, что я удивлен отсутствием представителей администрации на показе проб костюма. Пробы не имеют никакого отношения к испанскому крою! У приглашенных дам ничего не получилось. Они, не владея историческим кроем, пытались сделать костюмы современным бытовым способом. Получилась фигня-мигня. Ежели их образцы пустить в тираж, то фестиваль лишится огромных денег и опозорится на всю Европу. Туула, а кто из начальников звонил?
— Господин Пунтила.
— Ну, все понятно, он их и пригласил. Ежели этот господин Пунтила еще далее будет возмущаться, то я с твоей помощью позвоню Талвеле и спрошу его, какой у него фестиваль — международный или деревенский? Тетеньки, своровав у «Дон Карлоса» целый месяц времени, вместо признания в обмане стучат на меня и интригуют. За моей спиной стоит очень известный, знатный режиссер на земном шарике, я не имею права его подставлять ради повязок какого-то провинциального хитрована Пунтилы. Аннука, давайте прямо сейчас из кусков бумаги построим юбку испанской дамы, учитывая теперешнюю ширину материала. Вместо девяти клиньев сделаем такой же силуэт из семи клиньев. Туула, пожалуйста, вместе с девочками прикинь черновик кроя корсажа, рассчитанного на более широкие полотнища. А другие швеи пускай из бумаги построят форму нижней испанской юбки для платья. Она тоже состоит из клиньев, создающих объемный круглый верх. Все линии, как видите, не прямые, а упруго-выпуклые, особенно верхние их части.
К обеду удалось начерно построить макетку женского костюма. Когда ее собрали сшитую и местами подклеенную на манекен, все поняли, что мы двигаемся в правильном направлении. Теперь нам предстояло более тщательно отработать упругость рисунка клиньев, что мы и проделали после обеда на привезенном рулоне качественного крафта.
Завтрашним днем вся мастерская работала уже над окончательными образцами женского и мужского костюмов из вельветона и байки. Напряженно-мрачноватое настроение, висевшее в воздухе мастерской, вдруг пропало. Девчонки почувствовали возникшую красоту и истинную испанскую характерность в наших пробах, и все дальше пошло-поехало. Трем явившимся начальникам из дирекции мы показали пробы технологинь и наши бумажные макеты костюмов. Наш вариант оказался более убедительным и соответствующим эскизам. На другой день в пошивочных мастерских фестиваля пунтиловских технологинь я уже не видел, они исчезли. Руководителем всех пошивочно-костюмных работ, главным закройщиком, главным технологом стала Аннука. Ее три опытные мастерицы встали за закройные верстаки. Я получил возможность на время заняться декорацией.
СЛЕСАРКА
С утра нового дня Туула прикатила меня в слесарную мастерскую. Там вовсю сваривали каркасы аркад и по шаблонам вырезали выкладки из дюралюминия для них. Руководил этими работами очень симпатичный и толковый главный слесарь мастерских Осмо. Туула сказала, что он учился слесарному рукомеслу в лучшем ремесленном лицее Финляндии и что работа ему очень нравится. Впервые декорация целиком зависят от них, слесарей, и это очень почетно.
— Да, Осмо, вам в этот раз придется «озолотить» вашу знаменитую северную крепость, превратив ее в «горячую» испанскую цитадель.
Слесарь посетовал на то, что в Финляндии не удалось достать такого мягкого дюралюминия, как у нас в России. Им придется чеканить его, разогревая паяльными лампами, зато он станет крепче и дольше прослужит. Я попросил главного слесаря Осмо к концу моего февральского пребывания исполнить в натуре и отчеканить самую малую верхнюю арку в левой стене по сцене, а также изготовить пробный кусок тернового венца-нимба, для проверки масштаба в замке.
На следующий день в дирекции назначили совещание по изготовлению декораций и костюмов. Талвела чрезвычайно обеспокоился, что я не принял пробы, сделанные специально приглашенными тетеньками. Он, очевидно, получил информацию из двух источников: одну из уст технического директора Пунтилы-мунтилы, другую от администрации фестиваля.
— Чувствую, Туула, что этот господин становится моим врагом.
— Да он просто дурак, Эдуард!
— У нас в России говорят, что порой дурак опаснее врага. Туула, пожалуйста, позвони сегодня Аннуке и скажи ей, чтобы завтра она честно рассказала о своем отношении к пробным костюмам технологинь. И донесла дирекции, что днями получит иллюстрированные тетради из Лондона по так называемой испанскому костюму с рисунками исторического кроя. Мои два рисунка взяты из этих публикаций. Никогда не думал не гадал, что они меня спасут.
Совещание по изготовлению костюмов и декоративного оформления началось в 10:30 утра в офисе фестиваля. Организовано было по настоянию Мартти Талвелы. Он находился в Хельсинки у телефона. Более всего его волновали сроки изготовления:
— Успеет ли фестиваль сшить это огромное количество костюмов в оставшееся время, отказавшись от уже разработанных шаблонов? Сколько понадобится времени для разработки новых шаблонов? Почему по ходу работ нельзя было подправить готовые шаблоны, предложенные специально приглашенными художниками-технологами, и использовать их?
Практически на все эти вопросы ответила Аннука. Я ее только дополнил, сказав, что воспользоваться кроем, предложенным дамами, нельзя:
— Это совсем иная эстетика, которая сразу же опустит фестиваль до уровня провинциальной самодеятельности. Подправить по ходу невозможно. Легче и быстрее сделать заново. Это не каприз, а законы культуры, которые нарушать я отказываюсь и никому не советую. Ежели от меня будут требовать такое деяние, то, пожалуйста, сообщите Товстоногову! Основные материалы на костюмы хора фестиваль получил с фабрики всего три дня назад. Основные шаблоны исторического кроя женского и мужского костюмов были готовы уже вчера вечером. Сегодня девочки в мастерских нарезают материал по размерам актеров и отправляют его в покраску на фабрику. Технологи разрабатывали неверный крой в течение месяца, мы же сделали исторический крой с поправками на современную ширину полотнищ всего за три дня. Я с Туулой с завтрашнего дня занимаюсь покраской материалов для хора и думаю сэкономить на этом пять-семь дней, так как владею секретами окраски материалов. Вообще-то, господа, крой костюмов не входит в задачу художника. Действительно, этим занимаются технологи или обученные театральные закройщики. Я в данном случае спасаю себя и Товстоногова, думаю, что и вас в том числе.
Покраской материалов для костюмов я занимался практически с первых дней службы в театре. С красильщиками театрального комбината и мастерских Кировского театра дружил многие годы. Дело это, как говорят, для меня было свойским. Профессиональный красильщик — это особое человеческое создание, владеющее от природы чувством цвета и чувством тона. У них выработался собственный цеховой язык, который нашему брату художнику лучше знать. Например, слова «прокрашено», «не прокрашено», понимание цветовой и тоновой наполненности. «Поднять на терцию тона, две-три терции» — очень точное определение тона. Профессиональную красильщицу можно по телефону попросить поднять на одну, две терции тона при покраске изделия, и она точно это сделает. И никого беспокойства с твоей стороны.
Наши театральные красилки оборудованы красильными котлами, в которых вручную деревянными палками крутят-мешают куски полотнищ. Единственная механизация — это разогрев воды с краскою с помощью подающегося в котел горячего пара. А здесь, на финской фабрике, красильный цех оборудован современными английскими компьютеризированными установками, с помощью которых можно довольно быстро подобрать цвет по выкраске и рассчитать на компьютере, сколько необходимо для данного объема загрузить красителя и какого. Никакой деревянной мешалки, никакой ручной работы, все автоматически, главное — творчество. При таком оборудовании мы с Туулой, пожалуй, за неделю выкрасим почти весь хор и загрузим на месяц мастерские фестиваля.
В этой роскошно оборудованной современными приспособлениями финской красилке я вспомнил рассказы моей матери, матки Брони, по зэковской кликухе — Брошки Синеручки, про покраски в мордовском женском лагере-фабрике в оные годы, где она, зэчка, работала старшей красильщицей, отвечавшей за цвет и качество покраски полотнищ материалов, из которых шили зэковские шмотки и рабочее обмундирование вертухаев. Самой каторжной из всех работ на тюремной фабрике считалась работа в красилке, где практически все делания исполнялись вручную, или, как там говорили, «пердячим паром». Покраска полотнищ производилась в огромных барках, в которых четыре бабы, по две с каждой стороны, вращали осиновый ворот с надетым на него, сшитым по кругу из двух рулонов материалом. Четыре другие тетеньки сидели у стены на скамье — отдыхали, ждали своей очереди. Каждые двенадцать-пятнадцать минут смены менялись. Вращающие ворот бабы обзывались «моторными». В каждой бригаде работали восемь женщин, в цеху было четыре барки, значит, четыре бригады. Старшая колористка Брошка Синеручка обслуживала четыре барки. Синеручкой обзывалась за не отмывающиеся от покрасок руки. Резиновые перчатки, естественно, отсутствовали, о них даже не было никакого понятия.
Вернемся опять к финским делам. Фабричный инженер, соученик Туулы, допустил нас к трем английским красильным установкам. Дал нам в помощь хорошенькую, веселую тетеньку-красильщицу, с которой, как у нас говорят, мы запарили котлы. Он нам разрешил красить на английском оборудовании привычным театральным способом.
Театральный способ заключался в том, что мы красили костюмные материалы партиями, близкими по цвету, практически не сливая оставшийся в баке краситель от предыдущей покраски, добавляя последовательно в него другие цвета. То есть желто-золотистую группу костюмов хора красили, начиная с холодно-желтых тонов, а заканчивали золотисто-умбристыми оттенками. Затем оранжево-красные тона переходили в темно-красные, теплые оттенки. На второй установке красили холодно-красные тона, переходящие в фиолетовые, фиолетовые, превращавшиеся в синие. На третьей установке окрашивались зеленые костюмы разных оттенков. Этот прием покраски намного ускорял работу, но главное — выстраивал колористические группы хора по сложным цветовым гаммам, открывая режиссуре возможность компоновать мизансцены по контрастам и, наоборот, организовывать по сближенным цветовым группам в зависимости от драматургии и музыки.
Замечательное оборудование, доброжелательное отношение, наши театральные приемы и хитрости в покраске, активное и талантливое участие в красильной работе моего добровольного ассистента, переводчика Туулы Хиллебрандт позволили справиться с этой ответственной работой фактически за неделю. Когда Аннука узнала об основной покраске материала для хора, она успокоилась и заявила, что впервые на ее рабочем веку видит, чтобы покраской костюмов для спектакля занимался сам художник-постановщик. А по мне, признаюсь, слава богу, что эта «деревенская» хала-бала закончилась.
В оставшиеся дни моего февральского пребывания на фестивале мне удалось отсмотреть заказанную для образца малую арку и пробный кусок тернового венца в засыпанном снегом замке. Все отменно получилось. Возглавляющий эти работы слесарь подтвердил свое высокое профессиональное качество специалиста. Отныне за внешнюю форму декоративного оформления я могу быть спокойным.
Перед отъездом из Савонлинны в Питер, получив аванс, я в главном книжном магазине столицы финской Карелии Миккели купил потрясающе полезную книгу для моей профессии: иллюстрированную подлинным, прекрасным изобразительным материалом шикарную Библию. Книга стоила больших денег, но, думаю, приобретается на всю рабочую жизнь, или, как в нашем цеху говорят, «хлебная книга». В ней собрано все, что необходимо знать в нашей профессии по материальной культуре, костюму, реквизиту библейских времен. Книга сия для меня случилась большой радостью, и я ее вез в Туулиной машине на руках, разглядывая всю дорогу от Миккели до Савонлинны. Вечером в Савонлинне по поводу ее обретения совместно с Туулой на радостях устроили в нашем домике торжественный ужин с угощением шведской водкой, так как иллюстрированная Библия была отпечатана в Швеции на английском наречии.
Туула постепенно становилась все ближе и дороже мне. Это замечательное карельское всепонимающее существо с природным вкусом, с привлекательной красотой и задушевностью, чувствую, скоро пленит меня окончательно.
К сожалению, радость от приобретения иллюстрированной Библии была недолгой. Во время возвращения в Питер она открыто лежала на приоконном столике в моем купе, и я ее с интересом рассматривал, ничего особенного не подозревая. После пересечения поездом границы вошедшим в купе российским таможенникам спокойно отдал свои документы и на вопрос главного таможенного представителя государства: «Чего везете?» — ответил, что везу себя домой с работы.
— А что это такое лежит у вас на столе?
— Лежит книга, как видите.
— Давайте посмотрим, что это за книга? Так это что, Библия?
— Да. Иллюстрированная документальными репродукциями по материальной культуре библейских времен…
— Очень интересно… А вы что, художник?
— Надеюсь, у нас еще можно быть художником!
— Да, любезный, можно, но ввозить Библию в страну запрещено, даже художникам!
— Как так? Я нигде, никогда не слышал, что у нас запрещена Библия, да и ваше ведомство, в конце концов, о таком запрете не сообщало! В Питере у пятидесяти процентов населения имеются Библия или Новый Завет, да и во всех храмах их не по одному экземпляру. Эта книга никакого отношения к политике не имеет. Я купил ее как пособие по материальной культуре библейских времен, чтобы исполнять грамотно свою работу. Книга эта в моей профессии является рабочим материалом, моим хлебом насущным.
— Библию не положено ввозить, товарищ художник.
— А вы мне можете показать документ, где сказано, что не положено ввозить ее в страну?
— В Выборге вам придется покинуть этот поезд! Мы, товарищ художник, понимаем, что это книга ценная для вас, но мы не имеем права ее пропускать через границу!
— Фантастика! — подумал я вслух, когда они вышли с моей Библией. — Это государственный бандитизм! Им моя книга просто понравилась, и они забрали ее на подарок вышестоящему начальнику. Да, Туула, напрасно мы с тобой так торжественно отметили ее покупку.
МАРТ
Мартовский мой приезд, более чем трехнедельный, весь ушел на примерки и отделку костюмов хора. Артисты и артистки хора почти все были, слава богу, уроженцами местных земель. Хор состоял из 120 певцов, по ходу оперы актеры хора переодевались, в результате нам с Туулой пришлось примерить около 300 костюмов.
Хочется отметить колоссальное терпение, проявленное артистами хора, местными насельниками. Первые примерки всегда долгие, а в данном случае тем более, так как девчонки пошивочного цеха впервые в жизни шили трудные по крою испанские исторические костюмы. Бедным артистам хора терпеливо пришлось стоять на примерках по несколько часов.
Каждый персонаж, вернее его костюм, был решен в одном основном цвете и фактуре с начесом, впитывающей свет, а отделка, наоборот, контрастная и по цвету и по фактуре, отражающая свет. Эти контрасты работали на пространство, укрупняя, акцентируя внимание смотрящих на артистов зрителей.
Для финнов это был первый опыт постановки в их стране гранд-оперы «Дон Карлос» великого Верди. Они подняли и блистательно осуществили на абсолютно европейском уровне эту нелегкую задачу. Успеху оперы способствовал один из лучших в мире хоров, созданный из жителей карельской провинции Финляндии.
Все мои костюмные идеи местными швеями театрального фестиваля были прекрасно осуществлены и позволили администрации изготовить рекламный плакат «Дон Карлоса» на основе сфотографированных, сшитых под руководством Аннуки костюмов оперы.
Второй плакат знаменитого спектакля был напечатан на основе увиденной художником, замечательно изготовленной слесарями падужной аркады с пятью ангелами. Специально для плаката администрация и художники-графики фестиваля попросили меня «отлудить» им фигуру центрального ангела в большем масштабе. Я с моим питерским дружком Михаилом Николаевым, знаменитым макетчиком, выполнил у себя на родине эту просьбу. И в первых числах апреля мне удалось нелегально провезти на фестиваль нашего ангела, без специального разрешения министерских начальников. К этому времени состав таможенников поменялся. Прежних хапачей, мучивших меня, всех, в количестве 60 человек, посадили за контрабанду.
АПРЕЛЬ
Слесарная мастерская вовсю вкалывала над остальными деталями оформления. Клепали заготовки большого нимба тернового венца, подвижных арок для сцены, кресла-трона, глобуса для кабинета короля Филиппа II и другой реквизит, необходимый для репетиции «Дон Карлоса» в замке.
Моя финская чаровница Туула призналась мне, что никогда в жизни не представляла, что работа по оформлению спектакля и изготовлению костюмов такое кропотливое, тяжелое дело, требующее многих знаний, умений, и вместе с тем чрезвычайно интересное занятие.
— Все верно, Туула, но люди моего дела долго не живут, профессия безжалостно поедает нас.
Две с лишним недели апреля ушли у нас на завершение изготовления костюмов хора и задела убранства главных действующих лиц, исполняемых артистами Финляндии. С майским потеплением в замке должны будут начаться репетиции. К этому времени необходимо полностью построить костюмы хора и подготовить крой одеяний для ведущих персон оперы. Роскошные материалы для главных исполнителей уже находились в мастерских Аннуки. Девчонки, получившие хороший опыт работы над костюмами хора, приготовились шить одежду для солистов «Дон Карлоса». А я с Туулой стал заниматься подбором тканей и рисунками отделок к их нарядам.
После чего снова начались каждодневные примерки. День из-за этого приходилось делить между пошивочной мастерской и слесаркой, где начались сборка верхней аркады с ангелами и завершение работ над тремя центральными подвижными арками. В десятых числах мая все основные элементы декорации, необходимые для репетиций, должны появиться на сцене крепости. Май—июнь — репетиции в замке. Все декорации и костюмы к середине мая должны быть окончательно готовы. В замке начнутся сценические репетиции оперы с оркестром и хором. Короче, для нас с Туулой наступили самые тяжелые рабочие дни, практически без выходных. Обедать, вернее перекусывать, приходилось прямо за верстаками мастерских приготовленными накануне харчами в нашей частной гостинице.
И снова хочу похвалить мою переводчицу. Это малая «Божья коровка» вкалывала со мной на равных. Если бы не она, мне не хватило бы сил одолеть такое количество работ, незнакомых для местных старательных карелов. Почти на все декоративные элементы оформления пришлось собственноручно рисовать шаблоны в натуральную величину, так как художников-исполнителей на фестивале не водилось. Ежели бы не ее «борзость», сообразительность, работоспособность, природное чувство красоты, а также юмор, мои кости остались бы в Савонлинне.
И еще, что сильно подкупало меня, не избалованного этим человеческим качеством, — феноменальная опрятность. Из всех роскошеств мира она предпочитала чистоту. Туула всегда была вымыта, причесана, отглажена, элегантна. За много месяцев работы с ней я ни разу не заметил какой-либо неаккуратности с ее стороны. Наши великие соотечественники Гоголь, Баратынский знали эти превосходные качества финских соседей. И мне посчастливилось встретить, вместе работать и наблюдать замечательную представительницу этого народа в течение года.
Она податлива, все понимает, чрезвычайно привлекательна, красива и задушевна. У меня постепенно возникло к ней чувство человеческой благодарности. А на слове «чувство» стоит весь мир. По мере общения с ней у меня все более открывались дали нежности, человеческой влюбленной привязанности, уважения и в результате настоящего блаженства. «Улыбка Боженьки», ты хорошо смеешься, хороший смех, насмешливый, добрый, — это самый дорогой дар природы. Как говорил наш Федор Михайлович Достоевский, хорошо смеется человек, значит, хороший человек. Видишь, по смеху определяют людское качество.
Туула-миннна-тир-лир-тинна, просто гений первозданной доброты, а доброе сердце дороже всех титулов. Ты хорошо работаешь, потому что любишь того, для кого работаешь, это замечательная истина, вместе с тем и печаль, так как работа в конце концов заканчивается, нет в мире ничего постоянного — все временно, как сказал Лао-цзы.
МАЙ
В середине мая, с началом весеннего тепла в Савонлинне, нам удалось собрать в замке необходимые для репетиции элементы оформления «Дон Карлоса». К концу мая вся подвижная часть декорации, три центральные золоченые арки стояли на сцене.
Можно было начинать технические репетиции и компоновать все передвижения хора. Нам с Туулой пришлось в этот период мотаться между крепостью и мастерскими, слесаркой и пошивочной. В слесарной мастерской работали над терновым венцом и отделками арок, заканчивали изготовление арочного завершия стен с ангелами, мебели и реквизита к спектаклю. В костюмерной мастерской начались ежедневные примерки для солистов. До выпускной недели спектакля оставался всего месяц. За двадцать дней до этого срока по требованию Товстоногова декоративное оформление и костюмы «Дон Карлоса» должны быть целиком закончены.
Стратегические перемещения групп хора по обширной крепостной сцене разрабатывались Товстоноговым по макету. Планировки основных передвижений хористов для постановочного процесса нарисованы были мною. Мэтру в работе с артистами помогал его сын Вадим Милков, оперный режиссер, окончивший питерскую консерваторию.
ИЮНЬ
В первых числах июня Товстоногов начинал постановочные репетиции спектакля с полностью сформированным премьерным актерским составом оперы. Поначалу под аккомпанемент рояля, затем под оркестр с дирижером. Энергичные репетиции продолжались целый месяц. Георгий Александрович специально для Мартти Талвелы построил замечательную сцену арии короля Филиппа в дворцовых покоях перед глобусом. В трагическом состоянии король Филипп обнимает большой глобус, владея всем миром, но не может завладеть любовью собственной жены. Эту находку Товстоногова Мартти исполнил актерски очень выразительно. За восемь дней до премьеры были назначены окончательные монтировочные, световые репетиции «Дон Карлоса». Солисты, актеры хора, Товстоногов получили короткий трехдневный отдых перед выпускной неделей. Мартти Талвела пригласил Товстоногова перед выпуском спектакля отдохнуть в его поместье, а сам остался, как хозяин, на монтировочных репетициях.
НЕЖДАННЫЕ МЫТАРСТВА
И вот тут-то вдруг произошел неожиданно трагический случай, чуть было не превративший многотрудную работу над оперой Верди в полный крах.
Ранним утром первого монтировочного дня мы с Туулой прибыли во двор крепости Олавинлинна. Буквально через несколько минут на остров приехал хозяин фестиваля великий Мартти Талвела. Выставленная вчера декорация на утреннем солнце преобразила мрачные северные камни замка в испанскую цитадель. Я наконец успокоился: по масштабу все получилось.
Сегодня предстояло решить всю кинетику установки и выставить марки покартинно, так как через три дня возвращается Товстоногов и начинает репетировать сцены спектакля со сформировавшимся полностью премьерным составом оперы.
Первое, с чего необходимо начать монтировку, — установить пространственные положения радиуса нимба и отмаркировать их.
По знаку Мартти Талвелы нимб стали медленно опускать. При понижении до параллельности его к планшету сцены особенно ничего не происходило. Как только наклон его превзошел параллельность, вдруг прямо на наших глазах металлические тросы подвеса с сильными звуковыми выстрелами стали лопаться, и буквально в секунды тяжелый металлический нимб около 250 килограммов с резким грохотом мгновенно рухнул на дощатый планшет сцены. Одновременно с этим грохотом в зале раздался испуганный людской вздох. Слава богу, что в этот момент под нимбом никого не оказалось. Через малую паузу на сцену побежали монтировщики во главе с техдиректором господином Пунтилой. Вскочив от режиссерского верстака по центру зала и оглянувшись, я увидел Мартти, державшегося двумя руками за свою огромную голову.
Он встал из кресла в зале и, не отнимая рук от головы, медленно пошел к сцене. У оркестровой ямы остановился, подозвал к себе Пунтилу-воротилу и стал его ругать. Мне показалось, что ругался он, перемежая русские и финские матерные слова, во всяком случае «perkele» — «твою мать» — я явно слышал.
Моя бедная толмачка Туула сидела ошарашенная, с выпученными глазищами и открытым ртом.
— Что теперь делать? Осталась неделя до генеральной репетиции, можно ли исправить все до премьеры? — воскликнула она через паузу.
Не можно, а нужно, иначе не получится хорошего спектакля, да и Товстоногов откажется репетировать. Нимб кроме философии и красоты — главная пространственно-постановочная идея. Но, возможно, к сожалению, Товстоногов уже не получит полных десять репетиций в костюмах и декорациях.
Чувствую, что Талвела станет меня уговаривать на компромисс — отказаться от движения нимба, застопорить его на стене. Но я идти на такое дело не имею права. Для меня главным является режиссер-постановщик. Кому я служу — тому и пляшу, как говорят в народе, а по-другому и быть не может.
С какого лиха мы с Товстоноговым должны отказываться от главной идеи спектакля из-за безграмотности техдиректора? Абсурд. Мартти начнет защищать Пунтилу-воротилу, так как его нанимал и просчитался — напал на неприлично необразованного и корыстного типа. В такой профессии это недопустимо. Как видите, дело пахнет руганью или трагедией. Если бы у нас такое произошло, то технического директора, оштрафовав на огромную сумму, в тот же день выгнали из театра.
Нельзя уничтожать целостность творчества, нельзя отказываться от сущностных идей искусства, иначе наступит хаос профанов-«чего изволите», станет главным и придет конец культуре.
— Туула, нас с тобой Талвела зовет! Отставной козы барабанщик набабачил ему, что уже ничего не исправить. Сейчас будет битва! Прошу тебя, переводи все точно, не смягчай ничего, как бы ни было трудно. Я убежден, что можно успеть все исправить, необходимы хороший инженер и немного денег. Пускай Пунтила закладывает свой хутор.
— Здравствуйте, Эдуард! Вы видели?
— Естественно.
— Нимб оказался слишком тяжелым, порвал тросы, вырвал из крепежа лебедки, поломал блоки. Чтобы выйти достойно из трагедии, придется отказаться от поднятия и опускания нимба. Осталась до генеральной неделя. Техники вручную поднимут диаметр и закрепят его на стене. Как бы вы отнеслись к этой идее?
— Я категорически против.
— Вы хотите, чтобы не было спектакля?
— Ни в коем случае! Спектакль будет, но отказываться от кинетики нимба — значит перечеркнуть главную режиссерско-постановочную идею.
— Но делать все заново нет ни времени, ни денег!
— Мартти, я вам расскажу, что произошло сегодня на наших с вами глазах. Первое: тросы, на которых вывесили нимб, — разные, случайные, не рассчитанные по диаметрам. Это сбор от старых спектаклей. Второе: лебедка маломощная, старая, примитивно закрепленная. Третье: блоки — деревянные, подобранные из бывших, и они, естественно, «полетели». Как с этими инструментами можно работать? Очень жаль, что на показе макета в Хельсинки я не потребовал записать в протокол инженерный расчет поднятия нимба. Подумал, что финская администрация, естественно, сделает это сама. Ведь и коту ясно, что такая идея требует точного расчета.
— Вы, Эдуард, что, не доверяете нам? — взорвался Мартти.
— Почему? Обязательно доверяю, но то, что сегодня на глазах всех конструкция упала на планшет, это самодеятельность техдиректора! Туула, не плачьте, это все чрезвычайно серьезно, а могло ведь закончиться катастрофой. Ежели отказаться от движения нимба — у Товстоногова летят очень важные мизансцены, образные интерьерные решения покоев короля Филиппа, кабинет короля, сцены в саду. Нимб, опущенный своей радиальный частью до планшета и подсвеченный зеленым светом, превращается в кусты терновника. Основные сцены короля Филиппа и Эболи идут в этих картинах. Для Товстоногова отказ от движения нимба-венца — удар под дых.
— Эдуард, что вы меня пугаете? У меня кончились все гроши, и я не знаю, откуда мне их снова взять, я ведь не колдун или банкир, черт побери! — Все эти слова он порычал своим громобойным финским басом. — Это опера уже содрала с меня последние штаны! Перед кем я должен еще унизиться, Эдуард?
— Зачем унижаться? Гроши необходимо добыть только на тросы и блоки, а годную лебедку взять напрокат. Ваш банк даст эти небольшие деньги. Хорошего инженера для расчетов тросов, блока и лебедки пригласить сегодня же. Это такелажные работы. У вас в стране замечательное судостроение, судостроители помогут нам с блоками. Мартти, я понимаю, уничтожить идею проще, чем ее осуществить. Но ради идей люди кладут свою жизнь!
— Эдуард, что, вы считаете, надо сделать в первую очередь?
— Первое: пригласить хорошего инженера. Второе: приобрести тросы по расчету на нагрузку. Третье: заказать металлические блоки. Четвертое: найти приличную по расчету лебедку и взять ее напрокат. Опытный инженер даже без расчетов скажет диаметр тросов сегодня же. Кстати, их необходимо профессионально заплести, а не вязать по-деревенски, как веревки. Давайте обсудим прямо здесь, в замке, с вашей администрацией все вопросы. Через два дня приедет Товстоногов. Через три дня начнутся репетиции. Посвящать его в то, что произошло, не стоит. Скажем, что на монтировке порвались тросы и что их сейчас меняют. Репетировать с артистами он начнет с первых картин, а затем, бог даст, мы продвинемся далее. Репетировать придется днем и вечером. Свет ставить параллельно репетициям. Кроме всего, в эти дни мне с Туулой придется примерять костюмы приехавших на фестиваль артистов. Хорошо бы это делать внутри замка для экономии времени, да и господина Пунтилу нельзя оставлять без внимания.
— Эдуард, я вам велю более не трогать техдиректора. Вы там, у верстака, его уже обругали. Он и от меня получил нагоняй, еще позже получит. На переправе лошадей не меняют, кажется, так говорят у вас? Я дозвонился до моего приятеля, высококлассного инженера из города Миккели, он уже выехал в Савонлинну и через полтора часа будет здесь. За это время мы проведем совещание с администрацией.
— Туулочка, на совещанке все записывай по пунктам, а затем напечатай в трех экземплярах: первый — Мартти как художественному руководителю, другой — администрации, третий — нам, с подписями Талвелы и моей.
Администрация появилась на двух машинах, вместе с главным снабженцем, вооруженным телефонной книгой Финляндии. Мартти, сверкая глазами на Пунтилу, сам объяснил трагедию случившегося по безграмотности технического директора и объявил, что через час из Миккели подъедет его друг, очень знатный инженер-конструктор, который срочно и бесплатно все нам рассчитает. Чтобы закончить аварийные работы, всем выпускающим спектакль придется встать на голову.
К концу совещания в замке появился обещанный Талвелой инженер с «пристегнутым» к нему молодым человеком, оказавшимся впоследствии его аспирантом по инженерной академии. Дружок Мартти был почти таким же великаном, как сам хозяин фестиваля, но только более улыбчивым,
чем он.
Инженер Пааво с аспирантом Тимо и Мартти Талвела поднялись на сцену, медленно обошли весь радиус нимба, останавливаясь и качая головами у порванных тросов. Пааво в завершение обхода спросил:
— Какая высота стены замка?
Ему ответили:
— Семнадцать метров.
— Есть ли чертежи нимба? Имеется ли на фестивале сварщик со всем оборудованием?
Узнав, что есть, попросил связать с ним по телефону, чтобы сказать, какие инструменты привезти из мастерской на сцену.
Я попросил заодно доставить в крепость из мастерских папку с чертежами и планировками, нарисовав для Пааво предварительно схему движения нимба со всеми остановками, и показал, с какого момента опускания стали рваться тросы.
Снабженческий администратор похвастался, что знает, где фестивалю могут сделать металлические блоки, а хорошие тросы он привезет прямо сегодня же, как узнает их размеры.
— Прекрасно, — сказал Мартти. — С лебедкой, думаю, нам поможет сам инженер после осмотра сорванной на верху стены системы. — Затем «проревел» басом на своего техначальника: — Покажи инженерам свое самопальное «сокровище»!
— Кажется, Туула, все встает на свои места, теперь «наше дело маленькое», мы можем перекусить. Ну что, ноги в руки — и да здравствует знаменитый финский молочно-овощной суп!
По возвращении в крепость мы с Туулой застали всех спасателей «Дон Карлоса» на сценическом подиуме. На нем стоял складной стол с большими термосами кофе с молоком, соками и огромный кучей разнообразных ржаных шанег: с картошкой, капустой, творогом, ягодами и еще с чем-то соблазнительным. Талвела организовал угощение. В воздухе уже чувствовалось, что все заряжаются нужным делом.
В пять вечера в зале появились осветители. Их начальник оказался замечательным профессионалом. Мы быстро договорились о решении всех проблем. На верх центральной стены у меня была надета отчеканенная из металла испанская аркада с пятью ангелами. Центральный ангел был больше боковых в два раза.
Включения всех световых картин решили делать через верхнюю аркаду с ангелами. А пока мастера на сцене «лечили» нимб, мы, никому не мешая, выставили световую аппаратуру и выстроили партитуру всех картин на аркаду. Другим днем монтировали выносную аппаратуру актерского света, необходимую для репетиций Товстоногова.
Пока мы работали над «интермедийным» светом, сварщик вместе со слесарями на сцене изготавливал утвержденную систему крепления нимба к тросам. Вечером отмерили и смонтировали новые, рассчитанные под нагрузку тросы. Ночью «на руках» подняли нимб к стене и временно закрепили его. Назавтра сцена была готова для постановки выносного актерского света. Сценические арки-фуры стало возможно передвигать по сцене. В связи с этим Товстоногов мог безостановочно репетировать все рабочие предпремьерные дни.
Наконец мы приблизились к премьере. На нее дал согласие приехать президент страны — старый Урхо Калева Кекконен. Премьера «Дон Карлоса» в Савонлинне состоялась 10 июля 1979 года. Был большой праздник, выведший малую финскую столицу озер на уровень европейских, издавна известных городов со знаменитыми оперными фестивалями. После интересно поставленных поклонов артистов сольных ролей, замечательного хора, оркестра и дирижера, поздравлений министерского человека с премьерой первой гранд-оперы в Финляндии и постановкой ее великим российским режиссером нас, создателей этой акции, пригласили в Рыцарский зал шведской крепости Олавинлинна, где в окружении булыжных средневековых стен стоял огромный дубовый стол и простого рисунка дубовые стулья с высокими спинками. Стол сервировали знатной снедью.
Нас с Товстоноговым разместили в начале стола, напротив финского президента. За торцом стола восседал хозяин фестиваля, исполнитель роли короля Филиппа, великий бас страны Суоми — Мартти Талвела, окруженный слева и справа исполнителями главных ролей спектакля.
Увидев против себя знаменитого президента страны господина Кекконена, я вспомнил популярный в стране плакат, впервые виденный мною в живописной мастерской Финского национального театра в Хельсинки, — голая коленка в роговых очках, абсолютно похожая на портрет Урхо Калева Кекконена, — и невзначай улыбнулся, глядя на совсем лысого человека в больших роговых очках, как на плакате. Он мне тотчас ответил любезной улыбкой. Президент был в довольно приличных годах, но держался достаточно бодро. За его спиной весь банкет стоял высокий человек в светло-серой военной форме с золотистыми аксельбантами, чем-то напоминавший нашего дореволюционного дворецкого. Этот великий старый президент под финал застолья процитировал знаменитого античного врача Гиппократа: «Жизнь коротка, а искусство — вечно». Затем поздравил весь коллектив во главе с постановщиком Г. А. Товстоноговым с высочайшей победой, достойной стать европейского уровня «классикой жанра». Про оформление сказал: «Художник смог окольцевать испанским золотом наш северный каменный замок, превратив его в иберийскую цитадель».
В отличие от популярных оперных фестивалей в Зальцбурге, Байройте, Оперный фестиваль в Савонлинне идет под открытым небом в старинном шведском замке.
Впервые в истории оперного искусства Финляндии поставили европейскую гранд-оперу с оркестром из 120 музыкантов, прекрасным финским хором с блистательными певцами, солистами на фоне скандинавской «каменной готики» и испано-мавританского «золота».
Натуральный древний ледниковый булыжник и натуральный металл со свечением жаркого испанского солнца, с монументально-живописным решением костюмов позволили лишить пространство традиционной оперной бутафории.
Оперный фестиваль в Савонлинне стал имиджем Финляндии, созданным Мартти Талвелой, гениальным артистом, уникальным басом и одновременно карельским крестьянином, державшим в своем поместье стадо из 300 отборных овец.
После премьерных мытарств и после грандиозного зрительского успеха оперы в замке моя толмачка, моя «Божья коровка» вдруг подарила мне совершенно неожиданный для русского человека, потрясающе красивый пуукко, то есть по-нашему финку, с инкрустированной карельской березой ручкой, в шитых кожаных ножнах. С чего бы это такой подарок от молодой тетеньки-карелки российскому мужику? Она объяснила просто, что дарит мне часть своего личного национального наряда, доставшегося ей от бабушек. Это самое дорогое, что у нее есть, — память о нашей совместной огромной работе.
Оказывается, финские женщины в былые времена на своих поясах обязательно носили пуукко — мало ли что в лесной глуши вокруг хутора могло произойти.
Подарок финской женщины своего пуукко мужчине — это верх доверия. По-нашему русскому обычаю за любое подаренное оружие я должен заплатить медной денежкой. Я заплатил ей случайно найденной в своих карманах трехкопеечной гербовой монетой. Туулин замечательный подарок более двадцать лет был моим любимым по жизни предметом обихода. Я с ним нигде и никогда не расставался.
От Туулы я получал милые, грустные, трогательные письма.
В 1983 году со мной случилась знатная хворь, то есть инфаркт миокарда. Она поразила меня прямо в макетной питерского ТЮЗа. Меня отвезли в кардиологию больницы имени Ленина (теперь Покровской) на Васильевском острове. Около восьми месяцев я провел в больницах и санаториях. Друзья помогали мне кто чем мог. Особую часть моих больничных писем составляли письма от Туулы, спасшей меня от инфаркта еще, возможно, в пору работы над «Дон Карлосом». Туула — человеческое открытие в моей жизни, память моего существования на этом шарике, память добра и преданности в тогдашнем житье.
Я долгое время не открывался ей в своей беде, не мог подвергнуть огорчению дорогое существо. Но она как-то почувствовала это, несмотря на большое физическое расстояние между нами. Благодаря ее письмам мне удалось скорее справиться с бедой. Привожу отрывки из них.
«Эдуард, спасибо за письмо, которое я получила. Уже по почерку увидела, что ты болеешь и очень устал… Не болей, пожалуйста, ты слишком много работаешь… У меня все нормально, просто очень скучаю, трудно без тебя. Пиши, как твои дела. Надеюсь, что легче, чем здесь. Выздоравливай, а?
Туула».
«Эдуард, ты бедный мой, лежишь в больнице, очень надеюсь, что ты быстро выздоровеешь и что твоя болезнь не была серьезной. Я очень тревожусь из-за тебя и скучаю по тебе очень.
Твоя Туула».
«Эдик, я так сильно скучаю по тебе, что одно это уже совсем портит настроение».
«Те открытки и письма, которые ты послал, я уже знаю наизусть.
Силач мой сложный!
Я тебя люблю и очень по тебе скучаю. Всего тебе хорошего.
Целую и обнимаю крепко-крепко.
Мадам и Саше передай привет».
«У нас совсем не хорошо, так как у отца при операции желчного пузыря обнаружили две опухоли в печени. Пока не ясно, как далеко болезнь продвинулась, можно ли остановить ее. <…>
Эдуард, ты лучше никому не говори о болезни моего отца. Он предпочитает, чтобы как можно меньше людей о ней знали. Ладно?»
«…Благодарю тебя за сочувствие нашему горю — смерти отца. Привет тебе от братьев, мамы и подруги Юты.
Скучаю очень.
Твоя Туула».
«Эдуард! Благодарю тебя за красивые открытки с твоими декорациями, присланные мне. За „Божью коровку“. Работы твои уже на моих стенах, а тебя нет и нет… Тоскую… Меня не хватает…
Маленько прибаливаю. Пиши хотя бы еще и еще.
Всегда твоя Туула».
Письмо это случилось последним. Она вдруг перестала отвечать на мои письма. Из-за моих московских и питерских работ я долго не мог попасть в Финляндию. На мои телефонные звонки никто не отвечал. Думаю, тогда-то Туула и заболела отцовской болезнью и, как он, не захотела засвечиваться хворью на людях.
В конце мая 2002 года мне пришлось заниматься реконструкцией захоронения моей матери на старом, принадлежавшем когда-то католикам участке парголовского Северного кладбища. Естественно, я помогал себе любимой финкой в высаживании памятных о матке Броне — Брошке Синеручке — синих цветов на ее могиле. И вот по какой-то мистической случайности, отвлекшись вдруг буквально на секунды, не обнаружил свою — Туулину — финку. Она бесследно исчезла. Мои длительные поиски пуукко не привели ни к каким результатам. Финка ушла от меня на всю жизнь в карельские земли. Через несколько лет от ее профессиональной подельницы Хелены Аутио-Мелони я узнал, что Туулы не стало. Как раз во время исчезновения подарка.
1. Лагаш — кондуктор (жарг.).
2. Штифты — глаза (жарг.).
3. Хюва — хорошо (фин.).
4. Возилка — шофер (арханг.).
5. Кайки — всё (фин.).
6. Perkele — твою мать (бран.).
7. Крафт — техническая бумага.