Опубликовано в журнале Звезда, номер 11, 2022
Григорий Кружков. Орбиты слов: Русская поэзия и европейская традиция.
СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2021
В новой книге поэта, переводчика и исследователя литературы собраны работы, посвященные, как сказано в аннотации, «скрещиванию поэтических орбит и всевозможным перекличкам стихов, написанных на разных языках», о связях Пушкина с поэтами «Озерной школы» и Китсом, Пастернака с Шекспиром и Элиотом, Мандельштама с Фростом…
На тыльной стороне обложки приведены два отзыва, которые многое объясняют в кружковской методологии: автор «обладает особым стереоскопическим ви`дением, совмещая в себе две мысленные перспективы; он как бы видит одну литературу сквозь призму другой» (Иосиф Бродский); и автор «при всем своем аналитическом инструментарии, по сути, не совсем аналитик. В сердцевине своей он остается поэтом, а значит, постоянно помнит о существовании тайны, которая определяет главное» (Ольга Балла).
Хочется перечислить все удивительные находки и «странные сближения» этой книги. Что, увы, невозможно. Горячо советую ее прочесть от корки до корки — невообразимо обогатитесь, удивитесь широкоохватности и свежести взгляда собеседника…
Но все же — почти случайно — раскроем несколько страниц, дабы не быть голословными…
Испытываешь «радость узнавания», когда читаешь о мнениях гениев, совпадающих с твоим собственным: «К верлибру Бродский до конца жизни сохранил прохладное отношение и использовал его редко. В этом он подобен Йейтсу, который не употреблял верлибра вовсе, считая, что свободный стих „оставляет чувство непреображенным, во всей его случайной невнятице“, доказывая эгоизм и расхлябанность автора и порождая скуку читателя».
Та же самая радость, если не сказать изумление узнавания, происходит едва ли не на каждой странице книги, например когда автор-поэт поверяет Пастернака Мандельштамом: «„…Нотный виноградник Шуберта всегда расклеван до косточек и исхлестан бурей“ („Египетская марка“. — А. П.). Образное мышление поэтов, особенно современников, во многом сходно. Нетрудно заметить, что <…> „нотный виноградник“ Мандельштама (виноград — вьющееся растение) представля[е]т собой обра[з] того же типа, что „заглохший горох“ Пастернака, и изобража[е]т одно и то же — музыку, записанную нотными знаками на бумаге».
Или когда он комментирует пастернаковскую строку «Полы` подметены, на скатерти — ни крошки…» из стихотворения «Пиры» («Пью горечь тубероз, небес осенних горечь…»; 1913, 1928): «Угар ночи уступает рабочей аскезе утра. Муза поэта меняет бальный наряд на простое платьице Золушки. Роковая дева, поившая его горечью измен, превращается в трудолюбивую и скромную хозяйку, наводящую порядок. (Сноска: Метла — предмет, не чуждый и ведьме, и Золушке. Можно продолжить рискованное сравнение: ночью женщина — буйная любовница, колдунья, летающая на метле, а утром — рачительная хозяйка, метущая сор той же самой метлой.)».
А поскольку образное мышление поэтов-современников во многом сходно, радуешься, что «Рослый стрелок, осторожный охотник», как и тебе, представляется нашему увлеченному исследователю то ли неумолимым Амуром, то ли роскошной воительницей любовной вражды, но только не плюгавым и несимпатичным Г. Г. Ягодой или иным персонажем из той же кодлы (как это мерещится некоторым литературоведам).
На протяжении всей книги Григорий Кружков выдерживает завидное равновесие этики и эстетики. И, кстати сказать, дает достойную отповедь тем, кто такой гармонии не соответствует, пытается исказить великую поэзию в своем кривом и уродливом зеркале. Заметка «„Мохнатая сексуальность“, или Новые, леденящие душу подробности сатанинской поэзии Пастернака» умело высмеивает книгу М. Ю. Лотмана «Мандельштам и Пастернак», в которой первому отведен «православный» шесток, а второму — и вовсе «сатанинский»: дескать, пастернаковская поэзия полна «содомистских мотивов» (компьютер подчеркивает ублюдочное прилагательное) и «эротических переживаний, связанных с интенсивным волосяным покровом».