Рассказ
Опубликовано в журнале Звезда, номер 10, 2022
— Танцуем сальсу. Я сказал сальсу! Сальсу, черт побери.
Я приоткрыла дверь, заглянула в танцзал.
Невысокий мужчина в черных джинсах и черной футболке вытер рукавом лоб, на секунду отвлекся, посмотрел в мою сторону.
— Заходите. Разувайтесь. Туфли не нужны. Сначала в носках.
Потом схватился за голову, стал дергать себя за черные вихры.
— Я сказал, что мы танцуем сальсу! О!
Дверь за моей спиной захлопнулась.
Я оглянулась, не нашла стул, прижалась спиной к стене, стащила с ног узкие туфли.
Ступни обрадовались, зашевелили пальцами.
Туфли постояли, подумали, правая завалилась набок.
Тяжелые от соли и снега сапоги остались за дверью, там же повисло мокрое пальто.
Погода стояла мерзкая — февраль.
Выходить из дома не хотелось, но доктор сказал, что мне надо записаться на танцы.
— Это поможет вам справиться с тремором и ригидностью. Улучшит общее, так сказать, самочувствие.
Доктор был толстый, дышал со свистом.
Я хотела предложить ему тоже записаться на танцы, но не решилась.
«Танцы так танцы», — решила я и сообщила об этом мужу Левушке.
Он кивнул, не отрываясь от рукописи, и пробормотал:
— Отчего нет, дорогая?
— Может, пойдем вместе? — нерешительно промямлила я.
— Но ты же знаешь, — почесал он карандашом за ухом, — у меня сессия.
Муж мой — египтолог, и этим все сказано.
Студенты иногда остаются у нас на ночь, а очередная рукопись занимает моего мужа гораздо больше, чем мой диагноз.
— Дорогой, у меня Паркинсон, — сообщила я два месяца назад.
Левушка поднял голову от бумаг, посмотрел на меня глазами сфинкса и пробормотал:
— Паркинсон… Паркинсон… Нет, не слышал, извини.
Чтобы женщина в сорок пять заболела болезнью Паркинсона — это случается очень редко.
— Вы редкий случай. — Доктор посмотрел на меня, как на муравья.
— Может, ошибка? — спросила я робко.
— Нет, ошибки быть не может. — Он пожал плечами. — Дело в том, что так считаю не только я, но и N.
N. был светила в городской неврологии, а может, и в мировой.
— Будем лечиться? — предложила я с энтузиазмом.
— Лечения, в принципе, нет, — бодро ответил доктор.
— Понятно. — Я стала еще сильнее теребить носовой платок. — Тогда поговорим про прогноз?
— Да, прогноз, — оживился он. — Прогноз, в принципе, неутешительный. Но не исключено… Дело в том, что бывают случаи…
Меня не оставляло впечатление, что доктору известно про меня что-то еще, обязательно хорошее, то, про что он решил до поры до времени не рассказывать. А грустные глаза — это от очков.
— Танцуем сальсу! — резкий голос разорвал мои мысли, как острый ноготь — чулок. — Эй, а вы, дамочка! Вы, вы, я к вам обращаюсь. Зачем вы прилипли к стенке? Сюда. Идите сюда. Вставайте. Нет, в первый ряд. Да-да. О боже мой, откуда это лицо? Я вас спрашиваю. Я спрашиваю: кто вам дал это лицо? Разве с таким лицом приходят в танцевальный зал?
Он был бешеный. Бешеный Марио. Так его называли.
Новые ученики в группе появлялись часто, но Марио их пугал: пара занятий — и они исчезали. Постоянным оставался только костяк группы: четыре разнокалиберных тетки и Игорек, похожий на хорька. Еще был пианист дядя Паша, но иногда он уходил в запой.
— Локти! Локти! Где твои локти! Согни, прижми, да не так сильно. Нежно. Нежно, мать твою. Это не ноги. Это сваи. Вот почему они у тебя не двигаются. Колени должны дышать. Дышать, а не дребезжать. А у тебя дребезжат. А я говорю дребезжат. Бедра! Где ты забыла бедра? Верти бедрами, а не всем туловищем, ты же не самовар. Плечи! Плечи — это не вешалка для платья. Плечи — это секс. Секс в чистом виде. Не надо снимать всё. Достаточно показать плечи. И твой мужчина кончит. Игорек, ты же кончишь?
Игорек сосредоточенно кивает, сопит. У него аденоиды, он глядит на Марио с обожанием.
Дядя Паша замечает этот взгляд, качает головой, тихо плюется, продолжая стучать по клавишам.
— Новенькая! — Я готова провалиться сквозь танцпол, Игорек хмурится, тетки сочувствуют, Марио брызжет слюной. — Да, ты — плечи коромыслом. Сутулиться будешь дома. Придешь к мужу и сутулься сколько влезет. Мне здесь сутулые не нужны. Музыка. Раз-два-три. Пять-шесть-семь. Пошли!
И мы идем.
То есть они идут, а я верчу головой, смотрю, пытаюсь повторять — куда там!
Локти чуть согнуты, колени расслаблены, плечи вывернуты так, что лопатки стучат друг о друга, бедрам горячо, между ними вздрагивает что-то давно позабытое.
Музыка выворачивает наизнанку, добирается до места, где прячутся слезы, носовой платок выпадает из рукава.
— Стоп!
Полгода назад я почувствовала, что моя левая нога меня не слушается.
Потом, недели две спустя, мама спросила меня, отчего я все время что-то тереблю.
— Брось платок, — раздраженно сказала она мне, когда мы уселись в партере и приготовились слушать «Тоску». — Отчего ты должна все время что-то теребить?
После «Тоски», а особенно после того, как я однажды потеряла сознание, пришлось записаться на прием к невропатологу, и начались анализы крови и другие обследования, среди которых особенно запомнилась игла в спину.
— Стоп! Я сказал стоп!
Оказывается, и тетки и Игорек уже остановились, а я все еще перебирала ногами, вспоминая маму, «Тоску» и длинную иглу.
Ну вот. Я остановилась. Четыре тетки и Игорек смотрят на меня.
Я уже начала их различать. Тем более что у них не совсем обычные имена: Муся, Галка, Свекла Ивановна и Жужелица. Может, это и прозвища, но подходят.
Марио машет руками, заглядывает в наши лица, объясняет правый поворот, заставляет каждого повторять перед всеми. Когда доходит очередь до меня, мои бедные ноги заплетаются, я падаю, но не больно.
— Стоп!
С Левушкой мы познакомились на банкете по поводу защиты.
Защищался Алеша, мой первый муж, я пришла — платье в облипку.
Наши отношения с Алешей в тот период жизни зашли в тупик, Левушка оказался рядом со мной за столом, с вечеринки мы ушли вместе.
Подруги качали головами, фыркали, предупреждали, что человек, за плечами которого три недолгих брака и куча внебрачных детей, мне не пара, а я быстро научилась готовить диетические кушанья — у Левушки был гастрит.
Разница в возрасте его не смущала, он сразу же заявил, что цель его жизни — оставить меня не просто вдовой, а обеспеченной.
Любила я его очень сильно, слово «вдова» резало слух, поэтому позже, десять лет спустя, когда левая нога перестала меня слушаться, я запаниковала.
Я испугалась, что не смогу ухаживать за Левушкой так, как надо. Так, как он привык.
— Перерыв десять минут, — провозгласил Марио, подошел ко мне, протянул руку, помог подняться. — Пошли проветримся, — сказал он, кивая на дверь.
И мы пошли.
Он не курил, он просто стоял рядом, пока курила я.
— Знаешь, почему я все время кричу? — спросил Марио.
— Нет, не знаю.
Ногам в сапогах было тепло, пальто я застегнуть не успела.
— Да я глухой потому что, — засмеялся он. — Почти ничего не слышу, вот и ору. — Он повернулся ко мне правым ухом. — Аппарат видишь? Дорогой зараза. Недавно он у меня. А привычка кричать — еще с детства.
В правом ухе ничего не было.
— Не вижу, — честно сказала я.
— Вот и я не вижу, — обрадовался Марио. — Знаешь почему?
Я подумала, что забыла натереть Левушке яблоко с морковкой.
Это его обычный полдник, а сам он не догадается.
Чувство вины подняло было голову, но тут же опустило обратно.
— Не знаю, — созналась я.
— Потому что для того, чтобы танцевать, слух не так уж и важен.
— А что важно?
Я пыталась выдохнуть дым во влажный февральский воздух, а он норовил остаться внутри, забивал рот, кашлял.
Марио не ответил.
Я посмотрела на него и поняла, что он не ответил, потому что действительно не слышал. Марио привык читать по губам, а я выпускала колечки дыма и сбивала его с толку.
— Марио! — Я дотронулась до его горячей руки, он посмотрел на меня и кивнул.
— Что?
— Я спрашиваю: а что важно? Что важно, чтобы научиться танцевать, как ты?
— Чтобы научиться танцевать, надо танцевать. — Он пожал плечами. — Перестать себя жалеть, понимаешь? А теперь пойдем, хватит смолить. Наши ждут. Им, между прочим, тоже непросто. Одна Жужелица чего стоит. Да и у остальных бед выше головы. Пошли уже. Только не жди, что они тебе про них расскажут. У нас тут не дом скорби. У нас тут реанимация. Вы прихо`дите. Я вас ставлю на ноги. А танцуете вы сами. Понимаешь?
Я кивнула, хотя и не поняла. Мне показалось, что я тоже глухая. Но не насовсем, а на время. И вот-вот услышу что-то важное.
Мы вернулись в танцзал.
Наши ждали.
— Музыка! Отлепились от стен! Танцуем сальсу. Я сказал сальсу! Сальсу, черт побери.