Опубликовано в журнале Звезда, номер 1, 2022
* * *
П. Малютину
Меня мой друг однажды научил
Обычаю задумчивости сладкой —
Бродить среди ухоженных могил
И любоваться глиняною кладкой
Старинной церкви. Пару лет назад
Мы видели травой заросший купол,
И он сравнил подкрашенный фасад
С лицом загримированного трупа.
Еще он говорил, что в небесах
Живет, наверно, кто-нибудь, что люди
Должны во что-то верить и что Бах
Учился ремеслу у Букстехуде…
Приверженность великим именам,
Классическая музыка и строчки
Чужих стихов — затейливый танграм.
Причудливо укладывать кусочки
Учились мы едва ль не с ранних лет.
И мы вели такие разговоры,
Чтоб будущие книжник и поэт
Из них сложили новые узоры.
* * *
Я не ищу гармонии в природе…
Заболоцкий
«Не вывелись цыплята у наседки —
Природа с человеком не в ладу!» —
Доказывают сморщенные предки,
Приученные к сельскому труду.
Доказывают, сморщенные, — верь им!
Уже который век, который год
Дремучий лес с враждой и недоверьем
Глядит с холма на ровный огород.
Заботливо ухоженная грядка,
Где свекла, а по-местному бурак, —
Непрочное вторжение порядка
В высокий и торжественный бардак.
Века его боялись и теснили,
Ценя передовое ремесло,
Геройство неоправданных усилий
Привить природе меру и число!
НИКОЛАЮ ЗАБОЛОЦКОМУ
Поэма шествовала медленным быком.
Заболоцкий
Жить было больно, писать было больно,
Но он оставил в правдивой строке
Мысли такой красоты, что невольно
Вспомнишь легенду о медном быке.
Опытный сыщик, охотник и траппер
(Только ловил не зверей, а слова),
Кто тебя выследил, кто тебя запер,
Кто подложил под жаровню дрова?
Эта основа высокой привычки,
Эта причина прозрений и мук:
Медные стенки и дверь без отмычки.
Этот тяжелый размеренный звук
Рвется наружу из кованой пасти.
В нем не проклятье, не крик, не упрек —
Тихая радость оставленной власти
И на бессмертие робкий намек.
* * *
Как опустится ночи завеса,
Засвечу огонек.
Прилетит из соседнего леса
Золотой мотылек.
Как зажгу у той свечки фитиль я,
У огня не пляши —
Опалишь свои дивные крылья.
У пытливой души
Я заметил такую тревогу:
Ей самой невдомек,
Почему она просится к Богу,
А летит в огонек?
* * *
Любови Павловне С.
Обаяньем поблекшего блеска
Искушенному сердцу близка,
Словно стертая временем фреска
Среди голых руин и песка.
Только здесь, в переходе, где между
Тьмой и тьмой нам дарована речь,
Мы отважно лелеем надежду.
Обещанием будущих встреч
Здесь последний, как первый, обманут.
И в тумане не видно лица.
Жаль, что в бездну черты твои канут,
Прежде чем доберусь до конца.
* * *
Жизнь земная кипела и хлюпала
В хламе дел и лохмотьях хлопот.
Тонкий шип золоченого купола
Уколол этот полый оплот,
Где летает над хлопчатым облаком
Некто — выбери из четырех:
Или молодец с ангельским обликом,
Или Молох, холоп, скоморох.
* * *
Мне сладко слушать лес речистый,
Вдыхать чарующую прель,
Когда кузнечик мускулистый
В траве наигрывает трель.
И над цветущею могилой
Меня отчаянье влечет,
Когда стручок четверокрылый
Певучий воздух рассечет.
Я миру чудному ровесник
И не страшусь твоих мечей,
О ты, расчетливый кудесник,
Разоблаченный чародей!
Но сам бунтующий безбожник
Из тьмы клокочущей возник,
Чтобы задумчивый художник
Исправил Божий черновик!
МОЕМУ ИМЕНИ
Как повезет:
Пир или труд.
Каждый живет
Как назовут.
Имя — не блажь,
Имя — не ложь:
Не передашь,
Не отберешь.
Выменял — нем.
Руку кладу:
С именем тем
Буду в аду.
Как сочинил,
Так и живу:
Как Даниил
С львами во рву!
* * *
Лапкой певучей и хлипкой
Дергает черный сверчок.
Мучаясь с крепкою скрипкой,
Звук высекает смычок.
Листья и снедь для корысти
Золотом сделал Мидас.
Мир в искажении кисти
К истине ближе для нас.
В Андах угрюмые инки
Вяжут из жил узелки.
Я дотянул без запинки
До самой важной строки.
* * *
Так упоенно и так рьяно
Летели бархатные звуки,
И на оскал фортепиано
Ложились сахарные руки.
Звенели клавиши-страдальцы,
И в озверении момента
Жевал расчетливые пальцы
Голодный демон инструмента.
И, обезумевши от боли,
В какой-то нежности и злобе
Он на диезы и бемоли
Ревел в ореховой утробе.
Умолкло звонкое звучанье,
Пришел конец чудесным мукам —
Струилось зыбкое молчанье,
Всегда предсказанное звуком.