Опубликовано в журнале Звезда, номер 9, 2021
|
Жил-был дом В чистом поле за углом, В городской черте, На огромной высоте… Александр Васильев (рок-группа «Сплин») |
— Так когда ты уезжаешь?
Кажется, этот вопрос сегодня уже звучал как минимум дважды. Однако вся компания сделала вид, что уже забыла два первых ответа, — вопрос прозвучал, и друзья воззрились на Кирилла в надежде, что на третий раз он скажет что-нибудь новое.
— Когда-когда! Когда Оксана хату мою продаст!
— Оксана?
— Я работаю над этим, — подруга развела руками. — Но что поделаешь — на рынке застой!
— No money — no Moscow!
— Я надеюсь, ты отдаешь себе отчет, что в Москве на эти деньги ты ничего не купишь? — фыркнул кто-то, и Оксана, считающая своим долгом предупреждать Кирилла об этом каждый раз, стоило зайти речи о продаже, согласно кивнула и выразительно вытаращила глаза.
— А я и не буду ничего покупать, — буркнул Кирилл. Ему не нравилось, когда обсуждали его планы. — Сейчас немодно иметь недвижимость! Посмотри на двадцатилетних: сегодня они снимают в Москве, завтра — в Барселоне…
— В Тамбов можно заехать…
— Можно. Собственность человека привязывает к месту. А я сейчас больше всего хочу развязаться с этим самым местом!
— Что ж ты тогда Алене квартиру не оставил?
— С хрена ли?! Мне она от родителей досталась. Ты за мою жену не беспокойся — она уже месяц как переехала в гораздо лучшую квартиру, и моя хрущевка ей на фиг не сдалась.
— А мне вот интересно: вы тогда были в браке, как в этом случае…
Кириллу захотелось немедленно распрощаться, расплатиться и уйти. За год, прошедший с момента развода, его достали разговоры о дележе его наследства, о том, что получила и не получила его бывшая жена и с чем остался сам Кирилл. Потому-то он и торопил Оксану с продажей.
Больше обсуждать нечего. Некогда веселая компания превращалась в унылую тусовку с пенсионерскими спорами о новостях по телику и графике отпусков в конторах, по которым все они расселись после институтов и за десять с лишним лет приросли к креслам.
— Знаешь, Кирюх, вот из моих знакомых… ну не то чтоб совсем моих — но из тех, кто в Москву подорвался, никто особо и не рад. Все летят за большими деньгами и большими возможностями, а по факту снимают однушку где-нибудь в Капотне или Свиблово и работают кассирами в супермаркетах. А те, кто нашел хорошую работу, по два часа в одну сторону на нее едут. А Москву даже в окошко по пути не видят, потому как метро-то под землей!
— Ну и пусть! Я согласен быть кассиром и тратить два часа на метро. К жизни надо относиться легче. Когда терять уже нечего, ты либо разбиваешь голову об стену, либо начинаешь проще на всё смотреть.
Из кофейни Кирилл возвращался вместе с Оксаной: они с детства жили в одном районе.
Несколько дней назад наступление зимы было остановлено неизбежной ноябрьской оттепелью, и теперь, когда вся снежная каша на тротуарах растаяла, все сосульки упали с крыш, а все лужи высохли, было по-настоящему хорошо.
— Обожаю это время, — поделился Кирилл. — Оно — как внеплановая остановка, которая неизвестно сколько продлится, но можно выйти погулять. Еще одна осень. Или вообще пятое время года. Как второй шанс. Посмотри, какая чернота в конце проспекта! Кажется, что прямо над городом висит космос.
Они свернули в неосвещенный проулок за сквером; дорога пошла в горку: весь город растянулся по сопкам.
— Может быть, останешься?
— Нет, — он решительно мотнул головой. — Ничего хорошего меня здесь не ждет. Ничего у меня здесь уже не будет, а что было — и то про….!
— Не выражайся.
— Пардон, мадам. Даже вы, мадам, не даете мне выразить всю мою грусть. А мне так хреново в последнее время, что сложно подобрать другие слова.
— Кирюх, да брось, всё может измениться в любой момент!
— Угу. Только что-то в предыдущий миллион моментов ничего не изменилось. — И, видя, что подруга набирает в грудь воздуха для новой утешительной атаки, напомнил: — Ничего не предпринимая, ничего не получишь.
— Мы обязательно всё получим, — с фаталистической уверенностью заявила Оксана. — Отчасти то, что мы хотим, отчасти то, что мы заслуживаем.
— Исходя из этой аксиомы я и не заслуживаю да и не очень-то хочу, — хмыкнул Кирилл.
— И что ты хочешь получить от Москвы?
— Задай вопрос по-другому: что мне терять? Семья развалилась. С карьерной лестницы я навернулся. Квалификацию, считай, растерял. Занимаюсь какой-то хренью, мою работу может делать школьник! Перемен ждать попросту неоткуда. — Кирилл пнул попавшийся на дороге кусок льда и добавил: — Остается либо повеситься, либо уехать куда подальше и попробовать там начать всё с чистого листа. Мне больше по душе второй вариант. Тем более что повеситься я всегда успею.
На последней фразе он поспешил улыбнуться Оксане, потому что ее пальцы сильнее впились в его локоть, ногти почти проткнули куртку. Все равно вышло довольно кисло.
— Да у тебя из всех нас самая бурная жизнь! Ты женился — раз! Развелся — два…
— А теперь еще свалю — три, и вообще обойду вас — как стоячих!
Подруга усмехнулась.
— Не смейся, а шебурши там что-нибудь, я не хочу еще один Новый год здесь встретить!
— Да я стараюсь, Кирюш! Завтра приведу к тебе человечка… Я ему сначала на горе´ квартиру покажу, а потом твою. Твоя все-таки удобнее расположена.
Улица взбегала круто вверх, на сопку. Там город фактически обрывался: сплошь деревянные улочки на противоположном склоне были уже полностью расселены и догнивали, сотрясаемые дрожью проходящих внизу по железнодорожной ветке составов. Вся улица старейшего в городе района была застроена старыми двух- и трехэтажными домишками, и только в конце ее, на самой вершине сопки, виднелись два огромных, зеркально поставленных по обеим сторонам дороги сталинских дома.
Оксана махнула рукой в сторону дома слева.
— Я вот в этом доме квартиру продаю, на пятом этаже, под самой крышей.
Кирилл сощурился. — Их вроде шесть!
— Там полуподвал высокий, с пол-этажа. Ну да, получается как шесть.
Кирилл остановился, всматриваясь в громаду, уходящую в ночную тьму, с контуром, снизу подсвеченным оранжевыми уличными фонарями. — А знаешь, я всегда мечтал жить именно в этом доме… Оттуда, наверное, вид хороший и… как бы сказать? Он как будто не имеет отношения к нашему городу и вообще ни к какому городу, а сам по себе. Торчит тут как вулканический остров, будто и нет ничего вокруг, и свысока на все смотрит.
— Гора Арарат! — улыбнулась Оксана. — Так что тебе мешает? Эта квартира стоит столько же, сколько и твоя. Покупай и живи!
— Нет уж, оставаться здесь я не буду!
— Тогда приходи просто посмотреть. Она стоит пустая. Полюбуйся на мечту изнутри. — Оксана вдруг задумалась и толкнула его плечом: — А хочешь, вообще можешь здесь пожить! Хозяева сдают квартиру до продажи.
Они свернули в переулок и скоро подошли к трехэтажному дому Оксаны. В угловой комнате горел свет. Силуэт возник в разрезе штор.
— Спорим, сейчас Гарик начнет мне названивать!
— Я могу дальше не ходить.
— Нет, пойдем. Он слегка подергается, пока не разглядит, что это ты. Но мужчину надо держать в тонусе.
— Какие вы все-таки!
— Это же во благо! И кстати, если хочешь знать мое мнение…
— А то я сам не вижу! — мрачно отозвался Кирилл и признался: — Мне твоя идея понравилась. Почему бы и вправду не поглядеть эту квартиру? Можешь устроить?
СУББОТА
«Квартиру надо смотреть непременно днем», — сказала Оксана, а ноябрьский день в их краях короткий. Поэтому Кирилл договорился на одиннадцать утра и теперь взбирался по отполированному утренним ледком тротуару.
Он поднимался быстро; немного запыхался и хватал ртом холодный воздух, обдирая им горло, что вызывало странное удовольствие. Потому что в последнее время ощущения притупились (от переизбытка или однообразия?). Хорошо утром, можно в очередной раз сказать себе, что с сегодняшнего дня начинаешь новую жизнь, и тешиться этой идеей хотя бы до обеда. Кирилл точно знал, что никакую новую жизнь не начнет, ибо даже не может придумать десять отличий этой новой от старой. Как пройдет день, он себе приблизительно представлял, поэтому и согласился на Оксанино предложение. В отсутствие возможности не только уехать, но хотя бы куда-нибудь поехать, это было единственное доступное ему развлечение.
Кирилл давно поставил знак равенства между свободой и деньгами, и смешно было вспоминать, что когда-то с пеной у рта отстаивал обратное. Стоило взглянуть на уравнение трезво, как оно сразу сошлось. Но денег у Кирилла не было, и все надежды он возлагал на свою единственную собственность и на Оксану.
Квартира постоянно напоминала ему об одиночестве и, несмотря на все вложенные в ремонт силы и деньги, Кирилл совершенно за нее не держался. Что бы он ни вспомнил (детство, веселые студенческие времена, родителей или Алену и первые годы жизни с ней), пустые комнаты кричали: «Это осталось в прошлом». А прошлое уплывало все дальше, словно сорванная штормом шлюпка.
Всё больше заслоняя собой мутное небо, словно съедая его, нависали над Кириллом два отражающих друг друга дома. Оба загибались буквой «Г», причем фасады были обращены почти вплотную к скалистому откосу сопки, а дворы и торцевая стена короткого крыла смотрели на город. Цвет издали трудно назвать; вблизи было видно, что последняя краска была синей, но так давно, что она выгорела, обтерлась и во многих местах облезла до невнятного оттенка. Потемнел и облупился и опоясывающий дом выше второго этажа некогда белый бордюр. Дома старые, годов пятидесятых или даже сороковых… Но гордого и даже пафосного вида они не утратили, как аристократ, даже одетый в рванье, высоко держали голову.
Кирилл подошел вплотную, и ближайший дом поглотил полнеба. Мало того, что он стоял на высоком цоколе, так еще и на каменном уступе, куда поднималась лесенка. Двор в этот час был тих и пуст, только женщина с малышом в розовом прошла навстречу.
Подъезд поражал своей высотой, гулкостью и слабым запахом морской воды. Лифта, конечно же, не было: формально дом считался пятиэтажным. На подоконнике между четвертым и пятым (пятым и шестым!) этажами сидела и зевала Оксана. Поздоровалась, поднялась на пролет и открыла квартиру.
«Надо остаться здесь».
Эта мысль выстрелила, едва он переступил порог. И, как он ни старался от нее отвязаться, рефреном звучала в его голове, пока он осматривал квартиру. В ней было две комнаты: большая угловая с двумя высокими окнами (одно обращено на город, другое — на дом-близнец), а также маленькая спальня. Имелась и просторная квадратная кухня с рыжеватыми пятнами на беленом потолке, а также холодная на вид, мрачная ванная с особенно высоким потолком, с переплетом труб и мелким старым кафелем на цементе. Но в целом квартира выглядела очень уютной. Самое удивительное, что Кирилла, привыкшего к комфорту и современным интерьерам, полное отсутствие какого-либо ремонта как раз и не смутило.
— Ну, вижу, тебе понравилось! — улыбнулась Оксана.
— Хороша, правда!
— Так, может быть, купишь ее, и ну на фиг эту Москву?
Кирилл сурово воззрился на нее, но Оксана сделала вид, что к ней эта суровость не относится.
— Но я бы хотел тут пожить, — признался Кирилл. — Выжать из этого города хоть что-то, пока насовсем не уехал. Хоть новый пейзаж за окном, что ли!
— Пожалуйста, — нарочито равнодушно отозвалась его подруга. — Плати хоть за неделю, хоть за две и живи. Все самое необходимое здесь есть. Вон, даже пианино есть! — и Оксана театрально повела рукой в угол у окна.
— Без пианино, конечно, совсем труба! — съязвил Кирилл.
— А что? Ты же окончил музыкальную школу!
— Еще одно бесполезное образование в моей жизни.
— Ну-ну. И поэтому ты все время барабанишь пальцами по столу!
— Все барабанят пальцами по столу.
— Но только ты — обеими руками, — отозвалась Оксана. — Короче, распоряжайся!
Она вынула из сумочки кольцо с массивным брелоком в виде подковы.
— С брелока, что ли, открывается, как машина? — хмыкнул Кирилл.
— А… прости… — Оксана покопалась в сумке и извлекла ключ. — Соскакивает постоянно!
— Меняемся! — объявил Кирилл, отдавая ей свои ключи. — Не сбавляй обороты. В мое отсутствие даже лучше показывать квартиру, может быть, я и отпугиваю покупателей своей унылой рожей.
Оксана рассеянно кивнула, словно пропустила его слова мимо ушей, и продолжила:
— Магазин в соседнем доме, вон, в окно виден. И даже на работу тебе отсюда ближе ездить.
— Нет уж, если я снимаю хату ради самой хаты, то я даже отпуск возьму под это дело, чтобы не смазывать впечатление! Какой толк во всей этой затее, если я буду торчать на работе?
— Вот это правильно! Вдруг поживешь здесь и передумаешь…
— Оксана, опять?!
ВОСКРЕСЕНЬЕ
Если сесть на диван и смотреть прямо, то весь квадрат окна занимает только небо. Если же подойти к окну, то вид даже у устойчивого к перепадам высот Кирилла вызывает легкое головокружение. Мечта самоубийцы: пять этажей с торца за счет цоколя действительно превращались в шесть, а земля начиналась еще дальше: улица здесь круто убегала вниз от каменной площадки, очевидно, устроенной строителями, чтобы сровнять поверхность для фундамента.
В целом вид был довольно хмурый, почти неподвижный в середине дня, но Кирилла уже во второй раз за сегодня охватила непонятная радость, несоразмерная переезду из собственной квартиры в съемную. Было в ней какое-то счастливое беспокойство — чувство, которое не навещало его бог знает сколько времени.
Еще одним удивительным свойством дома была тишина. Если замереть, она моментально наполняла комнату, как вода через пробоину заполняет отсеки судна. Она была полной. Абсолютной. Не шумели машины снаружи: проспект был далеко. За толстыми стенами нельзя было расслышать присутствие соседей. Обычно слышно живущих наверху, но здесь над ним был лишь чердак — и на нем настаивалась все та же тишина. Он летел над городом в кирпичном корабле, как космонавт в безвоздушном пространстве. Не тикали ни одни часы. Не капал кран.
Пол во всей квартире был паркетный, изрядно вытертый, а потолки беленые. Обои выцвели, но по крайней мере не бросались в глаза. Мебель старая — в спальне только широкая кровать с металлической трубчатой спинкой, тумбочка и шкаф. Больше все равно ничего бы не влезло. Зато окном спальня тоже выходила на город.
В комнате был и раскладной диван, и старый сервант с пыльными рюмками и чашками, стол со стульями и пианино — такое же, как было у него в школе. Большое удобное кресло напротив окна, книжные полки, на которых почти не было книг. Чего-то из привычного обихода не хватало; позже Кирилл догадался — телевизора.
Вся эта обстановка была устаревшей еще лет тридцать назад, с оббитыми углами, мутной и вздувшейся кое-где полировкой, въевшейся пылью. Мебель для арендаторов, небогатых и задерживающихся здесь ненадолго. Единственным новым элементом интерьера были шторы. Не слишком дорогие, но чистые, качественные. Трехслойные, с занавесями разной прозрачности. Верхние, плотные, были подобраны под цвет обоев, а самая прозрачная во всех комнатах была серого цвета. По этим шторам, по расположению кресла сразу было ясно, что хозяин, кто бы он ни был, понимал: окна в этой квартире — самое главное.
Вчера, собирая дома вещи, он не задумывался над самой идеей этого временного переезда и, только когда уже тащился со своей спортивной сумкой и рюкзаком по обочине тихой улицы, подумал: «Что за идиотская затея?» Отпуск, конечно, взять стоило, но едва ли ради того, чтобы торчать в чужой неухоженной квартире.
Он думал, что ему будет не по себе в первый вечер и основательно подготовился отразить атаку тоски, которая всегда накрывала его на новом месте. Но, пока он осматривался, развешивал в шкафу прихваченную с собой одежду, раскладывал по местам книжку, планшет и бритву, перестилал белье на кровати и перемывал не слишком чистую хозяйскую посуду (скорее обустроиться, пока не передумал!), наступила ночь.
В любом переезде, пусть даже таком пустяковом, неизбежно наступает момент, когда понимаешь, что самые необходимые вещи ты и не взял.
Планируя прожить здесь всего неделю, Кирилл принес с собой немного шмоток и ноутбук, но вместе со множеством необходимых в хозяйстве мелочей все равно получился целый чемодан. Вот только, когда ближе к полудню Кирилл отправился в кухню готовить себе завтрак, обнаружилось, что чай придется пить без заварки и без сахара, а из компонентов яичницы нашлась только соль. Кирилл боролся с голодом минут десять, а потом, приняв сторону голода, боролся с ленью, после чего все же решил спуститься к магазину.
На улице было так же пусто и тихо, только носился осенний ветер. По оттаявшим в канавах лужицам шла рябь. Сизые тучи мчались по небу, едва не цепляясь за трубы и антенны на крышах домов-близнецов. Непрозрачные, словно слепые, окна отражали их гонку. Кирилл обернулся и посмотрел на дом, где он теперь живет. «Конец всему, что было, — сказал он про себя. — Начало конца». Эти слова совершенно его не тронули.
Кирилл спустился ниже по улице, перешел дорогу. Едва шагнул в магазин, как его окатило светом и шумом разговоров. И если утром ему казалось, что он нырнул в глубокую воду, то сейчас вновь вынырнул обратно — к людям, свету и болтовне. Пока Кирилл соображал, что же ему нужно, он обошел лавочку (она хоть была небольшой, но торговала в формате супермаркета) и понял, что ошибся. Никакой толпы не было, кроме него здесь всего одна покупательница, захваченная бурным разговором. Женщина ходила от полки к полке, брала что-то в руки и взахлеб рассказывала историю, кого-то ругала, ахала и всё говорила, говорила… Похоже, просто с подругой или знакомой, но сколько экспрессии!
Кирилла всегда удивляли люди, способные на такие эмоции да еще щедро изливающие их в микрофон мобилы. Если быть совсем честным, он им не верил. Он не так давно поймал себя на этом и чем дальше, тем больше укреплялся в своем убеждении, что все эти восклицания, чертыхания, проклятия — не более чем спектакль, старательно разыгрываемый для самих себя, чтобы как-то раскрасить унылые будни.
Он набрал кое-каких продуктов, плохо представляя, что можно приготовить из этого набора; для поднятия настроения захватил бутылку чешского пива, чипсы, кило мандаринов. Расплатился, сложил всё в рюкзак. Голод отступил, и назад Кирилл решил пока не идти, а прогуляться по району.
Без прогулок не проходило ни дня. Два или даже три года назад эта привычка и вовсе захлестнула его с головой: почти каждый день он не хотел возвращаться домой. А вернувшись, долго боролся с желанием схватить свою куртку, выскочить в ночь и шагать куда угодно. После того как он несколько раз поддался этому импульсу, его жена и предложила разойтись.
Едва Кирилл вновь вышел на улицу, немедленно возникло чувство, что за ним наблюдают. Он обернулся на дверь (покупательница еще не наговорилась и не закупилась), потом безотчетно посмотрел вверх, на дома в конце улицы. И хотя в обозримых окнах никто не отсвечивал, Кириллу показалось, что он верно вычислил причину своей паранойи.
Паранойя — это как раз то, чего ему не хватает. Она бы здорово разнообразила его жизнь. Кирилл вел бы себя как шпион-недоучка: постоянно оглядывался, нырял в подъезды, дожидаясь, пока оказавшиеся за спиной прохожие пройдут мимо, носил бы с собой зеркало, журнал с двумя дырками и, может быть, складной нож. Но, будучи человеком не таким уж мнительным, вечером после работы Кирилл просто слонялся по пустеющим улицам и смотрел, как закрываются магазины. Развод не отменил привычку. Он забредал в темные парки, почти искренне желая, чтобы на пути оказался открытый люк — и поставил бы точку в его бессмысленном существовании.
Видимо, это желание было недостаточно сильным: все люки и подозрительные темные круги Кирилл замечал и старательно обходил в любом сумраке.
Он поднялся на вершину сопки — ее венчало здание школы. Дальше город понемногу превращался в лес. На его опушке торчали кирпичное здание таможни и нежилое общежитие, а за ними грунтовая дорога снова уходила вниз. Кирилл прошел до ее конца мимо бурелома, заброшенных «деревяшек» и остовов из обугленных бревен, над которыми ветер поднимал смерчи золы. Осень, первый снег, оттепель ввели природу в состояние глубокой комы, но иногда Кирилл улавливал знакомый с детства аромат отсыревшей березы, черники и можжевельника. Заполярный лесок подступал вплотную к улице, хотя называть эту дорогу улицей было уже поздно. Неизвестно, когда по ней хоть кто-нибудь ходил. Неоднократно ветер доносил далекий собачий вой, Кирилла пробирал озноб, но по удаленности звука он догадывался, что собаки не здесь и не рядом, а в городе.
Дорога запустения заканчивалась обрывом над заливом, над линией «железки» и тупиком, забитым нефтяными цистернами. Здесь стояли пустоглазые стены двухэтажного каменного дома и словно покусанный великаном дом с башенкой — она висела над пустотой. Кирилл постоял над обрывом, втягивая носом холодный воздух, слушая раскатистый грохот внизу и свист за спиной. Потом развернулся и стал подниматься, чтобы спуститься по другому склону сопки. Хорошо, когда есть выбор.
В последнее время Кирилл невзлюбил выходные. Проснувшись поздно утром, обычно слонялся по комнатам, смотрел в окно. Пытался придумывать себе занятия, но сосредоточиться ни на чем не мог. А внутри с каждой минутой нарастало отвращение. Кирилл искал его причину в однообразии или утомлении, пока не стало очевидно, что лучше всего ее искать в зеркале.
Дело было, конечно, не в разводе. Кирилл не жалел ни о нем, ни о пяти годах с Аленой. Вряд ли бы он один провел их лучше. Он теперь в принципе сомневался в своей способности хорошо проводить время. Его настоящее окаменело в скудном повторяющемся сценарии. Мысли свернули на очень короткий круг. Кирилл осознавал, что не интересен никому, даже самому себе, и всё еще думал, куда бы сбежать.
Москва была прекрасным вариантом: по его расчетам, тамошняя круговерть должна была удержать его хотя бы в силу инерции. Но квартира не продана и неизвестно когда будет продана, ехать не на что, а этот переезд в формат побега укладывался. Сегодня по крайней мере обошлось без приступов отвращения, а значит, день прошел хорошо.
Ветер усилился. Он дергал за капюшон куртки, швырял в лицо то пригоршни капель, то пыль и труху, оставшуюся от осенней листвы. Брал короткую передышку и накатывал шквалом, так что от свиста закладывало уши. Несколько раз худой и высокий Кирилл порадовался, что таскает с собой набитый продуктами рюкзак. В охотку пошатавшись по улицам с деревянными мостками вместо тротуаров и скальной породой, выступающей из грунтовки, он вял курс к дому.
Смеркалось. Сумерки он всегда любил, а вот темноту терпеть не мог, особенно зимой. Сначала помутнела дорога, затем палисадники погрузились в глубокую тень. Уже горели уютным светом первые окна. Кирилл всегда безотчетно симпатизировал этим неизвестным людям, что жгут электричество при свете дня.
В его доме горели всего два или три окна в средних этажах; сам дом высился равнодушной холодной глыбой, но туда тянуло вернуться. Кирилл шел, чуть покачиваясь от порывов ветра, и представлял себя смотрителем маяка, который в начинающемся к вечеру шторме взберется на самый верх, зажжет свет и нальет себе чаю.
ПОНЕДЕЛЬНИК
Утром шел дождь, слишком яростный для ноября. Сверху доносился глухой дробный гул, жестяной карниз громыхал, стекло было беспорядочно исчерчено ручейками воды, крыши внизу однообразно почернели. Кирилл едва успел подняться с постели, побриться и принять душ в тесной, но высокой, в форме трехлитровой банки, ванной, как раздался сигнал эсэмэски. Конечно же, он застал его у окна. Оксана предлагала вместе позавтракать, и это было что-то новенькое. Подруга его отличалась «совиными» привычками и в свободные дни завтракала скорее в обеденное время. Кирилл решил, что сообщение было отправлено на тот случай, если он еще спит, но понял, что дело в другом (в тон погоде она была нервозна и печальна).
— Решила последовать твоему примеру, — объяснила она, — свалить хоть ненадолго туда, где никто не додумается меня искать.
Заведение для конспиративного завтрака было выбрано лучше некуда — заправка на границе их района, выросшая, как опенок, у подножия холма. Все, кто с утра отправлялся в путь, уже заправились и кофе и бензином; и теперь Кирилл с Оксаной сидели в пустом зале с желтыми пластиковыми столами и стеклянными стенами, за которыми сеял на асфальт стылую морось изрядно выдохшийся дождь.
— Какое все серое, — заметила Оксана, перед тем как впиться зубами в хот-дог. — Унылая пора, но ноль очарованья.
Они с наслаждением вгрызались в сочные хот-доги с подкопченными сосисками и жареной морковно-луковой смесью, запивая их вперемежку горячим кофе и холодной минералкой. Мечта.
— Как тебе на новом месте?
— Лучше, чем дома.
Оксана удовлетворенно кивнула.
— Ты даже выглядишь лучше.
— Ну это я просто выспался!
— Я потому тебе и написала, — хмыкнула Оксана, — что ты один сегодня не на работе. Очень этому рада.
— Что тебе раньше мешало позвонить мне на работу и сказать «Забей на всё, и пошли завтракать»?
— А ты бы поехал?
Кирилл задумался.
— Наверное, нет. Я же настоящий офисный планктон и с ходу бы отказался. Моя обычная реакция на все неожиданное — отказаться, не думая, и уже потом об этом пожалеть. Не могу выйти из этого долбаного алгоритма. Именно из-за него жизнь идет куда-то мимо меня.
— В таком случае судьбе лучше не оставлять тебе выбора.
Она улыбнулась Кириллу и перевела взгляд за стеклянную стену.
— А вот и снег.
Они просидели за «завтраком» до обеда. Оксане надо было идти на показ квартиры, Кирилл вызвался ее проводить и повернул в сторону дома, когда день уже пошел на убыль.
Погода опять изменилась: и дождь и снег прекратились; все, что успело выпасть, сочно чавкало под ногами, а воздух потеплел. На небе проступили бледно-розовые полосы, потом прояснело настолько, что на гору, на возвышавшиеся над ней дома-близнецы лег желтый отсвет клонившегося к раннему закату солнца.
Кирилл ускорил шаг: проспект уже был погружен в тень, свет скользил лишь по крышам, а у него в квартире должно быть солнечно. Этой охоте за дневным светилом (а потом и просто за дневным светом) он предавался всякий раз с приближением полярной ночи. И успокаивался, только когда становилось очевидно, что день прибавляется и не ограничивается четырьмя часами.
Он дошагал до бетонного утеса в какие-нибудь две минуты, и секунд за тридцать взвился по лестнице на свой шестой этаж, потому что со двора солнце уже ушло. Кирилл уже отпер свою дверь, но взгляд его упал на чердачную лестницу, и ему пришла другая идея. Что замок в люке висит лишь на одной дужке, он заметил еще вчера.
Чердак был пыльный, пустой, высокий, с деревянными балками и подпорками. Его насквозь прошивали солнечные лучи, рассыпающиеся на искры поднятой им пыли. Рама мансардного окна поддалась уже с третьего толчка, и он открыл окно. Ветер холодной пятерней взъерошил его темные, давно не стриженные волосы, которые уже понемногу наползали на шею и на уши. На оранжевом солнце переливались перламутровые волны, на него можно было смотреть не щурясь. Кирилл глядел, пока последняя краюшка светила не утонула в сером шиферном море.
Пока не стало совсем темно, он оглядел чердак. Сразу стало ясно, зачем сорван замок: жильцы понемногу стаскивали сюда вещи, ставшие лишними. Больше всего его удивил электрический самовар — такую штуку он видел только в детстве. Были тут и алюминиевые детские санки, и сломанный сервировочный столик, старый системный блок, кошачий лоток и когтеточка… Рядом с лестницей лежали гнутые и крашеные-перекрашеные почтовые ящики. Ящики в доме, судя по всему, не так давно заменили, внизу между этажами были установлены новые, наклонные. Здесь, впрочем, были не все, а только номера с 73-го по 80‑й. Его квартира, последняя на этаже. Как раз из 80-го торчал ворох бумаг.
Чердак стремительно наполнялся тенью, но Кирилл все же заметил среди содержимого ящика уголок журнала и вместе с ним вытащил всякую макулатуру: бесплатные газеты, рекламу грузоперевозок, агитационную листовку, брошюру о лекарствах, которую он принял за журнал. Видно, что ящик никто не проверял и не освобождал. Он стал заталкивать бумаги обратно, кипа расползлась, из газет выглянул узкий конверт. Он был вскрыт, поэтому без лишних укусов совести Кирилл вынул и развернул сложенный тетрадный лист.
«Привет, бабушка!
Не переживай, что я не звоню. Это не из-за того. Один из парней в первый же день спалился с мобилой, старшина психанул и у всех изъял телефоны. Говорят, он отдаст, когда подобреет. Но я за ним наблюдаю, и он пока что-то не добреет, и произойдет ли это когда-нибудь, неизвестно.
Сказал, пишите письма. Вот я и пишу. Первый раз в жизни.
Я потом про всё напишу подробно, а пока главное. Прости меня, пожалуйста, прости!!! Я на психах все это наговорил и вел себя как последний идиот. Ты единственный у меня родной человек. Я тебя не брошу. Я не останусь ни на какой контракт, вернусь и пойду в нашу мореходку, как и собирался…»
От Оксаны Кирилл узнал, что хозяева продают квартиру давно и удивился, что кто-то успел отсюда уйти в армию. Потом посмотрел на адрес — и всё понял. Мелким острым почерком, но все же достаточно разборчиво, на конверте была указана «ул. Халатина», а вовсе не Халтурина, где Кирилл сейчас находился. Письмо ушло в другой округ.
Кирилл убрал письмо в конверт. Завтра отправит по адресу. Потом посмотрел на штемпель: прошел уже месяц, как письмо валялось здесь. И больше полутора с момента отправки. Неизвестно, дождалась ли неведомая бабушка каких-нибудь других известий от внука. Парень писал, что, кроме нее, родных как будто нет.
«Почта!» — провозгласил Кирилл, когда осторожный голос спросил в домофон, кто идет. Но до почтовых ящиков он не дошел: на площадке первого этажа открылась дверь — и в нее выглянула маленькая и энергичная с виду пожилая женщина.
— Вы с почты? — недоверчиво спросила она, заметив Кирилла, и ее пальцы сжались на дверной ручке. — Почту утром приносят!
— Нет, конечно. Это письмо по ошибке бросили мне в ящик. Оно от вашего внука.
— Дайте же сюда, — она торопливо протянула руку и почти выхватила конверт у Кирилла, выдернула из него сложенный листок.
— Вскрыл не я, оно было вскрыто, — поспешил объяснить Кирилл, но бабушка солдата его не слушала, быстро пробежала взглядом первую страницу, перевернула… Потом вскинула голову. Глаза ее сияли.
— Но если б я не заглянул в письмо, то я бы его и не повез, просто отправил, — продолжал оправдываться Кирилл, но женщина, всё еще не слушая, крепко схватила его за локоть.
— Внук вернется после армии! Ах, как я вам благодарна! Два месяца никаких вестей, я уж и в военкомат звонила…
— Я рад, что не зря съездил, — смущенно улыбнулся Кирилл.
Лицо женщины вдруг просветлело.
— Я придумала! Зайдите, — и потянула его в квартиру. Захлопнула дверь и исчезла в комнате, крикнув: — Не уходите, я сейчас! Обидела я его, — пояснила она из комнаты, чем-то звеня и шурша, — да и он меня тоже. Девчонку я его покритиковала, а ребята в этом возрасте к таким делам больно чувствительны. — Она вернулась, держа в руках большую коробку из-под чая. — Это вам. Подарок.
— Да что вы, зачем?!
— Посмотрите, — она подняла крышку.
На скомканной газете лежали два хрустальных бокала, витиевато изрезанных множеством граней, в которых переливались синие, рубиновые и зеленые цветные всполохи.
— Это чешский хрусталь, — пояснила хозяйка. — Мне на свадьбу когда-то подарили. Настоящий. — Она помолчала, а потом продолжила: — Незадолго до армии Васька встречался с девушкой… Раз привел ее к нам обедать и вроде как знакомить. Она мне сразу не понравилась (разбитная такая
девица, нагловатая), а он это, видать, заметил, рассердился. А потом, когда они ушли, я стала убирать со стола — и трех бокалов из набора недосчиталась. Один-то еще раньше разбила… Васька-то вернулся, а я ему: «Поговори со своей, пусть вернет бокалы-то, они мне дороги». А он: «Тебе стекляшки дороже человека». Так слово за слово и поссорились… Он сгоряча пригрозил, что останется в армии на контрактную службу… А у меня никого, кроме него, нет.
— Спасибо, но… Зачем они мне?
Она пожала плечами.
— Мало ли… Набор стал на двоих. Может быть, тоже на свадьбу?! Вы женаты?
— Уже нет.
— Значит, у вас всё впереди! — То ли она расслышала «уже» как «увы», то ли просто проигнорировала. — Берите! Сделайте мне еще одно одолжение. Не хочу, чтобы что-нибудь о нашей ссоре напоминало.
ВТОРНИК
Синоптики не обманули Оксану, а Оксана Кирилла. За ночь температура упала ниже нуля — да там и осталась. Падавший накануне снег расползся в чавкающую под ногами водянистую кашицу, и наутро ее сковало в блестящую бугристую ледяную кору.
Кирилл стоял на перекрестке, на островке жухлой травы среди гололеда и решал: довольствоваться тем, что предлагал ближайший магазинчик или выбраться подальше в город, раз уж все равно приходится рисковать жизнью.
Улица медленно и осторожно двигалась сама по себе, но Кирилл снова ощутил, что за ним наблюдают. Оглянулся на дом, потому что прохожие смотрели исключительно под ноги, но в окнах никого не было. Зато, когда обернулся обратно, сразу встретил настороженный взгляд круглых желтых глаз.
Кот сидел в отдушине в кирпичном цоколе кривоватого деревянного домика. Когда Кирилл прошел мимо, он покинул свое убежище и затрусил параллельным курсом через дорогу к магазину. Иногда он косился на Кирилла, и на равнодушной морде отражалось удивление, что тот идет туда же, куда кот вздумал бежать.
Кот был британский, причем не серо-голубой, достаточно распространенной окраски, а палевый. Странно, что кто-то выпустил гулять такого породистого кота.
Кот скользнул вдоль стены магазина, ища отдушину.
Когда Кирилл тряс над ухом банки с кальмарами, выбирая ту, где меньше воды, с улицы донесся резкий собачий лай. К нему тут же добавился другой, еще звонче. Собаки так надрывались, что перешли на визг. Кирилл вспомнил про кота, и ему стало не по себе. Оставив корзину у кассы, он выглянул из магазина, но ни собак, ни кота не увидел.
Убежали? Спрятался? Хотелось бы верить. Кирилл присмотрелся к чахлым деревцам в палисаднике магазина, но в голых кронах никого не виднелось.
Он вернулся, взял свои покупки, расплатился, вышел. Как будто всё купил, можно в город не спускаться. Можно вернуться, потратить время на готовку чуть более вкусного обеда, чем обычно, скачать и посмотреть наконец «Дюнкерк» или «Бешеные псы», а еще лучше — сходить в кино… Что-то толкнуло его в ногу над щиколоткой. Вот и кот нашелся. Вид у него по-прежнему был невозмутимый.
Он, должно быть, просто голодный. Кирилл вернулся в магазин, купил пакетик «Вискаса» и выдавил весь корм на заросшее мхом боковое крыльцо. Кот нырнул под его руку и боднул головой ладонь. Потом переключился на «Вискас».
«Все-таки не зря вышел», — подумал Кирилл, подхватил с земли свой пакет с продуктами и вернулся на тротуар. И тут вслед донесся резкий окрик:
— Мяу!
В голосе кота были требовательность и возмущение. Он строго глянул на Кирилла и вернулся к еде. Но только теперь склонил голову набок и покосился на Кирилла.
— Не благодари.
Кирилл сделал еще один шаг — и снова вслед ему раздался требовательный «мяв». От пачки осталась примерно половина.
— Подождать, пока ты доешь? — догадался Кирилл. Кот чавкал, то и дело поглядывая на него. Не хватало еще, чтобы им командовал уличный котяра. — Ну извини, друг!
Кирилл развернулся и пошел прочь. Ничего, завтра он его еще подкормит. Если собаки раньше до него не доберутся. У лесенки, ведущей к дому, Кирилл оглянулся посмотреть, нет ли собак.
Собак не было. Позади стоял только кот, и взгляд его был полон укора.
Больше Кирилл кота не прогонял. В нем взыграло любопытство: как далеко тот сможет зайти в своей наглости. Кот смог зайти очень далеко: сначала в подъезд, потом на пятый этаж; бедняга, должно быть, здорово утомился прыгать по ступенькам на своих коротких лапах, но, хоть и отстал, нагнал Кирилла, пока тот искал ключ (как обычно, он нашелся отдельно от кольца с брелоком) и отпирал дверь. И как к себе домой — первым прошмыгнул в квартиру. Там он предпринял последний решающий рывок: вихрем умчался под кровать и залег в дальнем углу. От планов пойти в кино пришлось отказаться: Кирилл не хотел в первый день оставлять кота одного, да еще в чужой квартире. Мало ли, какие у него привычки: вдруг висеть на шторах и гадить на диван? Впрочем, кот вел себя вполне прилично с тех пор, как вышел из-под кровати. Приняв блюдце с едой за нулевой километр, обследовал сначала одну, потом другую комнату, позволил себя погладить и улегся на валике дивана, подобрав под себя лапы. Единственным, что раздражало в поведении кота, было выражение его щекастой морды: скучающе-хозяйское. Кирилл даже начал подозревать, что раньше кот жил именно тут.
Давно стемнело. Кирилл приготовил им обоим ужин, включил ноутбук, но желание смотреть фильм пропало. Попробовал читать, но книга не шла. Кирилл еще несколько месяцев назад заметил, что разлюбил читать и уже не увлекался чтением так, как раньше. Истории попадались скучные, с вялотекущим сюжетом, и последние пять или шесть книг он бросил недочитанными.
Он отложил книжку, закрыл ноут, рассеянно погладил кота. Других идей для убийства вечера у него не было; из дома он ничего больше не захватил. Планшет вот где-то был… Ища его, Кирилл обвел взглядом комнату и остановился на пианино.
Оно притулилось в углу, стиснутое диваном и никому здесь не нужным креслом. Стульчика к нему не было, и Кирилл принес из кухни табуретку. Поднял крышку, долго смотрел на белозубую клавиатуру, а потом всеми десятью пальцами ударил по клавишам.
В книгах это называют «разбить тишину». Тишина разбилась с резким, оглушительным, как показалось Кириллу, но вместе с тем вполне себе музыкальным звуком. Он пробежал пальцами по клавишам и убедился, что пианино если и расстроено, то самую малость. Возможно, упражнялись бывшие квартиросъемщики.
С инструментом всё в порядке, осталось проверить, на что еще способен он сам. Обошел комнату, покопался во всех ящиках, но нигде никаких нот не нашлось. Пришлось поставить на пюпитр планшет. Неудобно, конечно, но «Лунную сонату» он более или менее помнил.
Все-таки заброшенное фортепьяно меняло звуки — они получались отрывистее (или это он разучился играть плавно?), а главное, громче, резче, отчаяннее, чем пятнадцать лет назад, когда он еще играл почти каждый вечер. Или в этом виновата гулкая комната с высоким потолком, тонко дребезжащие в рамах стекла, толстые стены старого дома? Соната напоминала чью-то отчаянную отповедь, словно кому-то, долго вынужденному хранить молчание, наконец позволили открыть рот. Играя, он не сразу вошел в правильный темп, но не сделал ни одной ошибки. И это тоже было странно.
Он встал и сделал стремительный круг по комнате. Ничего себе! Сколько лет он не играл? Его жена регулярно налетала на угол пианино, постоянно имела на бедре синяк и в конце концов резонно заметила, что раз уж Кирилл за все время их знакомства ни разу за него не садился, то эта полка для книг обходится ей слишком дорого. Кирилл согласился пианино отдать и почти о нем не жалел, а играл только иногда у кого-нибудь в гостях…
Он вернулся к пианино, которое по-прежнему стояло с поднятым клапом. Сыграл Шопена, «Шутку» Баха (медленнее, конечно, чем следовало), «Метель» «ДДТ». Потом нашел ноты «Человека, который продал мир»…
Белое сияние планшета стало резать глаза. Кирилл зажмурился, отвернулся, разомкнул веки — и теперь по зрачкам ударил свет люстры. Он поднялся, подошел к окну: обычно, чтобы резь прошла, достаточно было посмотреть в темноту. Но только не сегодня: напротив его окна на прояснившемся небе сияла громадная белая фара луны. Она была уже высоко над крышами, и Кирилл подумал, что его музыкальные упражнения растянулись допоздна. Хотя дом старый, стены толстенные, тренькай хоть всю ночь… Он уже хотел пойти сварить себе кофе, когда по квартире прокатилась пронзительная трель дверного звонка.
Ну кто это еще мог быть, кроме соседей? Хоть и въехал он только на неделю, ссориться с соседями не хотелось. Можно, конечно, затаиться и больше не шуметь, но Кирилл решил отозваться. Всё же хорошо, что кто-то пришел: он еще ни разу не встретил никого в подъезде, и все три дня ему казалось, что в доме живет он один.
— Добрый вечер! Это не вы сейчас играли?
— Да, добрый, извините, не посмотрел на часы, — начал было Кирилл, но лицо стоявшей перед ним немолодой женщины вдруг расцвело улыбкой.
— Как мне повезло! Чудесно, что вы играли именно сейчас. Вы должны меня спасти! Я сама здесь не живу, зашла к подруге, — она качнула подбородком вниз, указывая, что подруга живет ниже. — Забежала к ней буквально на минутку — и тут слышу вашу музыку. Подруга сказала, в этом доме никто раньше не играл на пианино.
— Я снял эту квартиру два дня назад.
— Это чудесное совпадение!
— А можно ли немного пояснить, в чем состоит чудо?
Женщина (миловидная блондинка лет пятидесяти, чья прическа под Катрин Денев мало сочеталась с ее несколько безумным видом и темными кругами под глазами) даже прихлопнула в ладоши:
— Послезавтра свадьба моей дочери.
— Рад за вас и за дочь. Но при чем тут я?
Она еще раз лучезарно улыбнулась.
— Вы должны на ней сыграть!
Кирилл помедлил, потому что его гостья как-то слишком окрылилась надеждой и жалко было ее разочаровывать, но все же сказал:
— Вы знаете, я не люблю свадьбы.
Но она смотрела на него всё с той же надеждой.
— Особенно свадьбы, на которых я никого не знаю.
— Я вам заплачу´, — торопливо заверила она.
— Да дело не в этом! Я не музыкант.
— Вы сейчас прекрасно играли.
— Нет, я не могу, — он постарался придать отказу категоричность, хотя спроси она его сейчас, почему не может, вряд ли бы объяснил. — Извините.
— Нет, вы не можете отказаться, — вот она звучала категорично, хоть и говорила, как прежде, с мягкими, чуть торопливыми интонациями. — Я вам расскажу, надо было с этого начать! Дочка выходит замуж. Я пообещала ей устроить свадьбу ее мечты. В том числе устроить, чтобы на свадьбе играл пианист. Я нашла прекрасного пианиста и еще одного, очень хорошего, и на всякий случай взяла телефон одного неплохого плюс приметила четвертого, который тоже может сыграть. Как, по-вашему, я нормально подготовилась?
— Еще бы!
— Слушайте дальше! Прекрасного пианиста внезапно пригласили играть в известном оркестре в Санкт-Петербурге. А очень хороший подписался на корпоратив в таможне. А у третьего защемило нерв.
— Но ведь есть и тот, который тоже может сыграть!
— Это у него нерв и защемило. А тот пианист, который неплохой, ушел в запой, можете себе представить?
— Пианиста в запое? С трудом, — улыбнулся Кирилл.
— Я тоже, — она вздохнула и развела руками. — Я думала, в запой уходят только бас-гитаристы и ударники. Вы поняли, к чему я это говорю? Свадьба послезавтра. Времени на поиски больше нет! А вы даже умеете играть то, что вам нравится! Теперь вы поняли, что вас мне послало само Провидение?!
— Возможно, но…
— А с Провидением не спорят! Ему подчиняются. Тогда, может быть, в следующий раз оно поможет вам.
— Ладно, убедили! Только если не понравится…
— Да бросьте! Это же свадьба, а не концерт в филармонии. Теперь об оплате: пять тысяч вас устроит? — И, глядя на Кирилла, поспешно добавила: — Больше, извините, уже не могу! Свадьба — это такие расходы!.. Зато сможете всё есть!
— Пять — это даже слишком. А если еще можно будет есть!..
— В прокате возьмете фрак…
— Стоп, на фрак я не подписывался!
— Тогда смокинг. Только с белой бабочкой. Обязательно с белой!
Кирилл проводил ее до дверей квартиры и, когда она уже попрощалась и готовилась переступить порог, признался:
— Я не играл, если по-настоящему, лет десять.
— Тогда мой вам совет: до послезавтрашнего вечера и не играйте! А то еще разучитесь!
СРЕДА
Он поздно лег спать и проснулся тоже поздно. Опять чертовщина с погодой. С тех пор как он сюда переехал, каждый день что-то новое. Кот, которому он вчера строжайше запретил лезть на постель, дрых рядом, вытянувшись и раскинув лапы и хвост.
Кирилл лениво и долго завтракал, повалялся на диване с книжкой, прошатался по квартире и за весь день вышел лишь за продуктами и кормом для кота. Удивительно, но ему было совсем не жаль потраченных впустую часов, а ведь именно время было самой котируемой валютой на его личной бирже в последнее время.
Кирилл задумался: а сколько раз он за эти четыре дня проговорил в своих мыслях это «в последнее время»? И если всё, что он в этой связи вспоминал, уже не работало, значило ли это, что прокля´тое «последнее время» наконец-то закончилось?
Считать минуты — то же самое, что считать копейки, а ведь именно этим Кирилл обычно и занимался. А сейчас бросил, словно привычку к повторяющемуся бессмысленному действию вроде передергивания плечами или щелканья пальцами. Ему нравилось бездельничать. Ему даже не хотелось выйти прогуляться: комнаты наполнял жидкий синий сумрак; казалось, само небо заполнило верхний этаж. Ветер тоже проникал внутрь, сквозил из щелей в старых рамах, дребезжал стеклами. В квартире было холодно и свежо.
Несмотря на совет его нанимательницы, Кирилл все же сел за пианино, достаточно долго за ним упражнялся, подбирал мелодии. Шарил в Интернете, решая, что бы сыграть завтра вечером. Играя, он заметил, что к басам примешивается тонкий, почти ультразвуковой звон, на который он не обратил внимания вчера. Посмотрел на клавиши, поднял глаза и увидел на пианино коробку из-под чая с подаренными бокалами.
Бокалы он решил поставить в сервант: пусть хоть что-то в этом доме будет его! Пока в серванте стояли только черные с красным чашки с блюдцами и пыльные рюмки — дешевая советская штамповка. Кирилл открыл коробку и рассмотрел подарок. Это были высокие фужеры под шампанское, действительно очень красивые, даже слишком, на вкус Кирилла. Хоть он и не любил шампанского, пил его только на Новый год, но сейчас при виде фужеров внезапно захотел его выпить.
С некоторым удивлением Кирилл подумал, что ему есть что отметить. Хотя бы это новоселье, воскрешенное умение извлекать звуки из фортепьяно, избавление от дурной привычки да еще обретение кота. Да, всё это временное, но ведь и жизнь — штука временная, верно? И раз уж он решил на этой неделе потакать своим прихотям, то почему бы и нет? Шампанское так шампанское!
Приключения начались сразу за дверью. Он раньше и внимания не обращал, какой в подъезде тусклый свет: лампочки освещали самих себя, в лучшем случае пятно грязно-желтого дрожащего света доставало до плиток пола, но двери квартир в нишах толстых стен оставались в глубокой тени. На лестнице можно было устраивать засаду: длины марша хватило бы, чтобы спрятать в темноте человек десять.
Но Кирилл боялся не засады, а того, что еще не привык к нетипичной ширине ступенек лестницы, и спускался, скользя рукой по перилам. На четвертой или пятой он все-таки оступился, ухватился крепче, и тут вся секция перил вместе с металлическими балясинами качнулась под его весом в разверстый колодец пролета.
Нет, это не было настолько предательской выходкой, — качнулась и тут же остановилась. Но ровно секунду Кириллу казалось, что он летит в черную бездну о шести этажах вслед за подлой чугунной фиговиной, от которой не успел отцепиться. Дальше перилам он уже не доверял. Шел, подсвечивая себе мобильником.
Ветер за день еще больше отполировал гололед. Двор, застывший наподобие лунной поверхности, Кирилл еще пересек, но, когда обогнул угол дома, даже присвистнул: вся уходящая вниз улица была залакирована таким толстым и гладким слоем льда, что отражала небо. Он оттолкнулся и медленно заскользил вниз, как в детстве катался на ногах с горки. Надо было преодолеть диагональ до магазина и при этом не промахнуться мимо крыльца.
Шампанского уже не так хотелось, но он все-таки взял его. Магазин был дешевенький, но Кирилл отыскал на полках еще и бутылку хорошего бельгийского пива.
Перед кассой в этот поздний час толпилась очередь и шумно волновалась: продажа алкоголя вот-вот остановится до утра. Но ничего, все успели: и потрепанная жизнью и зеленым змием компания, и совсем молодые парень с девушкой, приобретшие бутылку дешевого винишка, и он со своими пивом и шампунем.
Когда он расплачивался, с улицы донесся звон разбитого стекла и нестройная, но яростная матерщина на три голоса. Вот и первые жертвы гололеда: кокнули свой трофей. Когда Кирилл вышел, на крыльце уже никого не было, только сильно пахло спиртным.
Он начал восхождение на ледник, медленно продвигаясь к цели. На середине проезжей части чуть не сделал кульбит, но обошлось. Вот угол переулка, выше — его дом. Ночью он похож на средневековый замок на вершине холма; выступающее вперед крыло торчит как донжон. Только с теплым светом из окон. Забавно, он мысленно назвал дом своим, а ведь живет-то здесь третий день…
Тревожный возглас вывел его из мечтательного состояния. Бросив взгляд в переулок, он увидел, что поддатая компания не собиралась мириться с потерей водки и уже догоняла парочку с портвейном.
Девушка все время испуганно оборачивалась и в конце концов поскользнулась и упала на одно колено. Она упала бы совсем, если бы друг не удержал ее за локоть. В этот самый момент другу и прилетело в лицо от догнавшего его алконавта, а за это время другой прошмыгнул вперед — и путь к отступлению был отрезан.
Дело их было дрянь и, наверное, стоило просто отдать покупку, но девушка закричала — и один из нападавших схватил ее сзади за волосы. Парня уже лупили двое.
Не отрывая глаз от происшествия в переулке, Кирилл машинально сделал шаг по прежнему курсу. Но под ногу попалась обледенелая кочка, он резко заскользил вниз и, чтобы устоять, вынужден был развернуться и пробежать несколько шагов по направлению к дерущимся. Остановиться уже не получилось. Вдобавок его заметили — и нападавшие и девушка, которая немедленно закричала: «Помогите!» Он только успел обругать себя за то, что вообще обернулся, вместо того чтобы честь по чести идти домой, когда время раздумывать кончилось.
Самой большой проблемой оказалось высморкаться. Даже дотронуться до носа было больно. Переносица наощупь казалась кривее, чем раньше. Кирилл долго шмыгал в платок, и тот совсем промок от крови.
Парню, хоть его и били с самого начала, досталось меньше. Теперь он виновато поглядывал на Кирилла. Девчонка просто перепугалась. Алкаши-грабители были обращены в бегство далеко не сразу.
Возможно, отделаться от них удалось, потому что биться было уже не за что. Над полем брани стоял устойчивый запах вина с пивом — и всё вокруг было усеяно осколками.
— Если б не вы… — с присвистом выдохнул парень.
— Как вы? — тихо поинтересовалась девушка. — Что-то серьезное?
Совсем молодые ребята, лет по двадцать-двадцать два, не больше. Подвернутые над щиколотками джинсы, объемные дутые куртки, чистые от проблем юные лица. На лицах растерянность. Хоть вписался не зря.
Кирилл как мог вытер кровь под носом. Поднял с земли единственную уцелевшую бутылку. Это оказалось шампанское. Он вручил ее девушке.
— А как же…
— Расхотелось. Лучше съезжу до травмпункта.
— Давайте мы вам хоть такси вызовем! — с отчаянием крикнула вдогонку девушка.
— Не надо, я на проспекте машину поймаю, — Кирилл похромал вниз.
Даже в двенадцатом часу ночи в травмпункте была очередь. У дверей дежурного врача дожидался мужик с вздутыми багровыми бланшами под обоими глазами, с измазанным кровью лицом. Почему-то он не пытался умыться, хотя раковина в коридоре была, просто сидел и с неописуемой скукой таращился в одну точку. Глядя на него, Кирилл понял, что ему еще повезло.
Он сел на клеенчатую скамейку, и через минуту его охватила такая же скука. Едкий желтый свет заливал коридор, чувствовался слабый запах крови. Кирилл провел языком по зубам и обнаружил, что рассек изнутри щеку.
Наконец кто-то вышел из кабинета; его избитый сосед очнулся, рванул в открытую дверь и сразу забубнил, едва она закрылась. Ожидание потянулось снова. Кирилл откинул голову назад, уперся затылком в холодную стену и прикрыл глаза.
«Что за сумасшедший день, когда он уже закончится? И чем? Не так уж просто ответить на последний вопрос, — Кирилл даже улыбнулся. — Лишь бы нос был не сломан…» Никогда в жизни он не впрягался в такие темы, не столько даже из-за трусости, сколько из-за их отсутствия. А тут этот переезд — и вот тебе пожалуйста!
Трое с водкой. И это еще не считая собаки, то есть наоборот: кота. Утром Кирилл расклеил объявления по округе. Черт знает, что с ним делать, если хозяин не найдется. Придется искать приют.
— Вы заходите?
Кирилл встрепенулся. Фельдшер молча сделала приглашающий жест в открытую дверь и скрылась в кабинете.
— Не беспокойтесь, нос у вас крепкий. Можете им кого-нибудь заклевать, если понадобится!
— Я им уже клюю, — Кирилл вытащил из ноздри ватный тампон и оглядел его. — Можно идти?
— Остановилась кровь?
— Вроде да.
— Идите. И постарайтесь пораньше лечь. Это здорово бережет здоровье!
— Почему же медики сами не следуют советам, которые дают пациентам?
— Потому что не вредить мы обязывались только пациентам, — тут же отозвалась она, но в голосе ее вибрировала усталость.
Кирилл поднялся с кушетки. Пока он сидел, запрокинув голову, а в глаза бил яркий свет, лицо склонявшейся над ним невысокой докторши казалось просто невнятным и темным пятном. Сейчас он впервые взглянул на него внимательно и увидел, что врачиха-то и не совсем врачиха, а вполне симпатичная молодая женщина-фельдшер. Лицо ее (пусть его и портили тени под глазами) чуть хмурое и вместе с тем очень милое. Как на картинке с оптической иллюзией: впечатление целиком зависело от того, что ты настроился увидеть.
— Вы давно начали работать?
— Двенадцать лет назад, а что?
— Нет, сегодня?
Она медленно повернула голову в сторону часов на стене.
— Сегодня я начала работать позавчера.
— Там уже никого нет, — Кирилл кивнул на дверь. — В коридоре.
— Ну вот и отлично! — Она все же приоткрыла дверь и выглянула. — Выпью кофе.
Достала из шкафчика банку «Nescafé», кружку и коробку кускового сахара. Вспомнила про Кирилла и резко обернулась к нему, когда тот уже взялся за ручку двери.
— Вам налить?
Кирилла раньше в медицинских учреждениях никогда не угощали, и он решил не отказываться.
Чашка была очень горячей, а кофе — густым и черным, как мазут; весь он не смог раствориться, и порошок чувствовался на языке. Сахара тоже было с избытком.
Пока Кирилл, обжигаясь, делал первый глоток, его визави уже отпила половину и поставила кружку на стол. А когда он поднял на нее глаза, то увидел, что она безразлично смотрит в стену за его плечом.
— По-моему, вы засыпаете.
— Ой, — она встрепенулась, на несколько секунд в ее взгляде отразилась растерянность. — Кто-нибудь заглядывал?
— Никто. А когда вас сменят?
— Да уже два часа как должны были сменить.
— Хотите, вы подремлете, а я посижу в коридоре? Если кто-то придет — постучу, — неожиданно для себя самого предложил Кирилл. И уже потом удивился своей готовности торчать здесь среди ночи, чтобы эта малознакомая ему женщина могла вздремнуть на рабочем месте.
— Нет, зачем вам? — Он уже готов был услышать «Идите домой», однако она этого не сказала.
— Можно? — дверь приоткрылась и в кабинет заглянула посетительница, прижимающая к груди согнутую руку.
Доктор вскочила, словно через стул, на котором она сидела, пропустили электрический разряд. Кирилл уже понял, что такова ее реакция, когда ее застают врасплох. Он тоже быстро поднялся, попрощался почти шепотом и убрался из кабинета. Когда он уже толкал бугристую от бессчетных наслоений краски дверь в предбанник, по пустому коридору травмпункта прокатился басистый голос:
— Кир Владимирна, я пришла! Упала вот, чертов гололед!
Кирилл остановился у входа, над которым горел яркий желтый фонарь. Что-то случилось с освещением улицы. Концы ее упирались в полные огней проспекты, а середина тонула во мраке. Пуще прежнего выл ветер. Где-то наверху хлестал по веткам деревьев оборванный провод. В черноте тусклыми прямоугольниками светились редкие окна (шел уже второй час ночи) да кое-где глянцево блестел тротуар.
Кирилл сделал шаг от крыльца, и нога поехала. Он успел перенести вес на другую ногу и устоял. Вызвал такси, которое обещало примчаться аж за пятнадцать минут. Но поскольку часть его характера (та самая, которую близкие раньше называли «шилом в заднице») не давала ему спокойно посидеть пятнадцать минут на низком заборчике у входа, он вслепую поскользил вдоль улицы.
Вдали мелькнули на повороте фары, и Кирилл поспешил обратно. Машина остановилась напротив крыльца травмпункта, за полосой деревьев, отделявших тротуар от проезжей части. Кирилл сделал шаг на закованный в панцирь льда газон, но, как бы осторожно он ни ступал, твердая почва резко выскользнула из-под него. Он взмахнул руками, схватился за ствол дерева, обернулся вокруг него с ловкостью заправской стриптизерши и устоял. И только тогда заметил сжавшуюся фигуру в размытой границе света от фонаря над входом в травмпункт.
Кирилл сразу узнал фельдшера. Она сидела на низкой ограде вдоль стены, опустив лицо, втянув голову в плечи. Ждала машину? Или ей стало плохо?
— Эй! — окликнул он и коснулся ее плеча.
Она медленно подняла голову, потом мутный бессмысленный взгляд, вздрогнула, быстро поднялась на ноги и, пробормотав «спасибо», двинулась в сторону проспекта.
— Хотите, уступлю вам свое такси? — крикнул вслед Кирилл.
Женщина остановилась, все так же медленно обернулась к нему и покачала головой.
— Не надо.
— Тогда давайте я отвезу вас домой. Я не возьму с вас денег, — торопливо добавил он, сообразив, что она могла отказаться от такси из-за этого.
Она снова покачала головой, но теперь скорее машинально. Потом на секунду задумалась и кивнула. — А вообще да. Отвезите.
Она подошла к машине и опустилась на заднее сиденье. Кирилл сел вперед, и такси рвануло с места и вывернуло на проспект. Он качнулся на повороте, чуть было не влетел головой в боковое стекло. Похоже, удар по голове не прошел даром. Или его тоже морит сон? Блестящий асфальт, улицы, фары сливались в его глазах в сплошной оранжевый горизонт, над которым клубилась ночь.
Только сейчас он сообразил, что машина везет его по адресу, который он назвал при заказе, а куда нужно его попутчице, он так и не узнал. Но когда Кирилл обернулся, то увидел, что она спит.
Машина взобралась на гору, поднялась к ущелью меж домов-близнецов, дно которого освещали последние на этой улице фонари, и, не доезжая до угла, свернула во двор.
— Какой подъезд?
— Первый отсюда. Включите свет.
Кирилл вышел из машины, открыл заднюю дверцу. Окликнул докторшу, потом потряс ее за плечо.
— Эй!
— Вы там выгружайтесь, у меня еще заказ.
— Не спешите, ей дальше ехать… Девушка!
Кирилл снова потряс фельдшера. Ему показалось, она не просыпается нарочно. Он осторожно похлопал ее по щеке.
— Что вам нужно? — пробормотала она, не открывая глаз.
— Ваш адрес.
— Я вам не скажу.
— Мне и не надо, скажите водителю.
— Я никуда не поеду!
— Даже домой?
— Поздно ехать. Я устала и хочу спать.
Она замолчала, а Кирилл оперся руками на сиденье и беспомощно огляделся.
— Иногда женщин стоит носить на руках. Это как раз тот случай, — изрек водитель.
— Вот уж нет, — Кирилл обхватил докторшу за плечи и встряхнул. Теперь она открыла глаза, пошарила взглядом и остановила его на лице Кирилла.
— Как ваш нос?
— Спасибо, хорошо, — Кирилл опешил, но обрадовался, что на сей раз она полностью пришла в сознание. — Скажите, куда вам нужно ехать?
— А мы сейчас где?
— У моего дома.
Она огляделась, еще раз посмотрела на Кирилла, себе под ноги. Потом резко вышла из машины, поскользнулась, вцепилась в подставленную руку Кирилла. Захлопнула дверцу, и таксист, который только этого и ждал, тут же нажал на газ, оставив их вдвоем во дворе.
Это был странный дом, и двор у него был странный — открытый всему городу. Они стояли и глядели на убегающую вниз улицу, на россыпь огней (чем ближе, тем тусклее и реже), на Большую Медведицу, зажегшую почти все свои звезды. Город казался нереальным, далеким; здесь был словно не относящийся к нему округ, похожий на декорацию, с темными островерхими силуэтами, эркерами, развалинами бараков. И Кириллу на миг представилось, что они герои фильма, которые смотрят с той стороны экрана на обычный привычный мир.
— Мне нужно идти, — нарушила тишину фельдшер.
Кирилл вспомнил ее имя: Кира Владимировна. Кира.
— Тогда какого черта вы отпустили машину?
— Боюсь уснуть в дороге.
— А идти ночью не боитесь? У вас просто не хватит сил — вы от работы и на десять шагов не отошли. Вы даже с этой горы не спуститесь, смотрите, какой гололед!
Женщина молчала — не то колебалась, не то на нее снова нашло оцепенение. Кирилл обнаружил, что она по-прежнему держит его за руку.
— Пойдемте ко мне. Я уступлю вам одну комнату. Отдельная комната, можете запереться, если хотите. Пятый этаж без лифта. Точнее, шестой. Осилите?
Все это время он вглядывался в ее лицо, опасаясь, что она спит с открытыми глазами, и потихоньку начиная подозревать, что докторша балуется какими-нибудь доступными ей медикаментами. Но нет, взгляд вновь стал осмысленным, она кивнула и, поджав губы, сдавленно улыбнулась.
— Да мне сейчас уже все равно, куда идти.
Она поднималась по лестнице, хватаясь за перила. Перехватила взгляд Кирилла, и отпустила руку. Непохоже было, что ее что-то смущает. Как и то, что она сознает, что делает. На четвертом этаже она вдруг качнулась назад посреди пролета, и Кирилл для страховки и ускорения приобнял ее за плечи.
В квартире она долго неловко снимала сапоги. Оперлась спиной на стену, огляделась вокруг.
— Какой тусклый свет!
Постельного белья у него было мало. Кирилл взял одну подушку со своей кровати, простыню, толстый плед вместо одеяла и вернулся со всей этой охапкой в гостиную. Первым, что он увидел, был фужер на столе. Кирилл вспомнил, что с этого чертовой стекляшки и начался этот восхитительный вечер, и с трудом сдержал накативший приступ хохота, из-за чего хохот сдетонировал прямо в горле. Кирилл даже задохнулся, а на глазах выступили слезы.
Девушка, что сидела в кресле и тоже смотрела в одну точку (по странному совпадению, эта точка тоже была на фужере), очнулась и удивленно спросила:
— Что с вами?
— Ничего. Просто я собирался выпить шампанского…
— Так выпейте.
— Его нет. В магазин надо идти. Но я сегодня уже сходил, — Кирилл потрогал переносицу. Потом кинул взгляд на свою осоловелую гостью и сам застелил диван.
— Спокойной ночи.
Он ушел в спальню, погасил свет. Глянул за окно, и ему показалось, что ночной воздух отражает свет в гостиной за стеной. До чего же удобна чужая кровать, лучше собственной… Наверное, он был прав, потому что свет в соседнем окне потух.
ЧЕТВЕРГ
Кирилл проснулся от звука отпираемой входной двери.
Сперва подумал: «Грабят!»
Потом: «По фигу, это же не моя квартира».
И только затем вспомнил про ночную гостью и догадался, что она ушла.
Неизвестно, который был час. В густо-синем небе за окном висела белая, чуть размытая с одного бока луна.
«Надо бы за ней закрыть», — грустно подумал он, засыпая.
Небо стало светлее, луна побледнела и сползла ниже к горизонту, в квартире было тихо. Кирилл сразу понял, что проснулся окончательно, и, значит, нет смысла мять бока в постели. Он отправился в кухню поставить чайник и, проходя мимо гостиной, увидел на фоне синего прямоугольника окна темный силуэт.
Кирилл моментально прикинул разговор, который сейчас состоится, и внутренне напрягся. Дощечка паркета брякнула под его ногой, и гостья обернулась.
— Доброе утро.
Он плохо видел ее лицо против света и, сразу же отказавшись себе верить, потянулся к выключателю.
Старенькая люстра на пять рожков, та, что вчера наотрез отказывалась гореть в полную силу, полоснула светом по глазам. Никакой подмены не произошло, это действительно была она.
«Фельдшер травмпункта», — напомнил себе Кирилл.
Только теперь черты ее немного узкого подвижного лица стали плавнее, как бы логичнее. Словно прошла судорога, сводившая мышцы. Исчезли тени под глазами, а сами глаза вновь стали прозрачными. Волосы, стянутые вчера в пучок на затылке, она распустила, пышные пепельные спутанные кудри чуть-чуть не доходили до плеч.
И ничуть она не полная, как сперва показалось Кириллу, тут, видимо, в белом халате дело. В тонком, но объемном по моде свитере и плиссированной юбке, она словно перелезла в другую кожу — в свою собственную. Хотя дело было, конечно, совсем не в шмотках, Кирилл все еще стоял, остолбеневший от своего открытия: чтобы стать собой, ей достаточно было просто выспаться.
Она сощурилась на люстру.
— Простите, — Кирилл шлепнул по выключателю. — Доброе утро.
— Это вы меня простите! — она улыбнулась лишь слегка виноватой и совершенно обезоруживающей улыбкой. Улыбка светилась в глазах, переливалась на щеках легким румянцем, и даже челка надо лбом оттеняла эту улыбку.
Это был совершенно не тот поворот, которого ожидал Кирилл. Что было странно: обычно его ожидания оправдывались просто потому, что Кирилл всегда ждал худшего.
— Так вышло, не знал вчера, куда вас везти и…
— Не объясняйтесь, я всё помню! Не знаю, что на меня нашло! Чертова усталость. Чертовы две смены. Чертова дискотека накануне двух смен, где я проплясала почти всю ночь, — она улыбнулась. — И вуаля: я почти двое суток не была дома!
— Я думал, вы ушли. Слышал, как отпирали дверь.
— Я хотела. Но было еще так рано и пусто, что я вернулась. Замок у вас, к счастью, не захлопывается.
— Ждали, пока я проснусь? — поинтересовался Кирилл.
— Нет, легла досыпать, — она вскинула голову и улыбнулась. — Глупо, да?
— Нет. Мне же тоже было лень вставать, чтобы вас проводить.
— И еще я думала купить шампанского. Ну вроде как оставить маленький сюрприз. Но магазин был закрыт… — она мотнула головой. — Вот это уж точно глупо!
— Ну, вы меня вчера и так напоили кофе… А сегодня я угощу вас завтраком. Раньше точно убегать не стоит.
— Давайте хоть познакомимся для простоты общения. Я Кира.
— Владимировна, я знаю!
— Мало того, что, проведя ночь под одной крышей, мы все еще на «вы», так еще и отчества добавим?!
— Я Кирилл. Видишь, у нас больше общего, чем кажется. Отчество, во избежание возврата назад, называть не буду.
В голубоватом утреннем свете Кира казалась немного бледной, но это была интригующая бледность героини артхаусного фильма. И небо, и дом напротив, и старые обои в кухне — все было блекло-синим, как в стакане с водой.
— У тебя уютная квартира, — она вытянула голову, чтобы видеть дно уличного ущелья. — И вообще все это место… Здесь как будто другой город и другое время года — да и вообще другое время! Раньше лет на двадцать или пятьдесят. Или восемьдесят. Или сто! А может быть, наоборот — на пятьдесят лет позже. Не знаю почему, но отсюда кажется, будто весь этот район расселен, брошен и только мы как ни в чем не бывало продолжаем здесь жить.
Темная пена взметнулась и уже поползла по бокам турки, когда Кирилл, спохватившись, сдернул ее с горелки. Вот как, значит? Выходит, он не просто пошел на поводу у своего беспокойного воображения. И этот флер оторванности ощущает не только он один.
Кирилл разлил кофе, нарезал булку и, за неимением тостера, кинул хлеб вместе с большим куском масла на сковородку.
— Завтрак аристократа! — воодушевленно присвистнула Кира, когда он поставил перед ней кружку и тарелку с гренками.
— Промотавшегося!
— Завтрак аристократа определяется не меню, а временем, — важно заметила Кира, цепляя гренок вилкой.
Упоминание времени заставило невольно оглянуться в поисках часов. Кирилл заметил тусклый круглый циферблат почти под самым потолком над дверью. Секундная стрелка лениво ползла своим ходом, две остальные показывали четверть двенадцатого.
Кира тоже подняла глаза.
— Они правильно идут?
Кирилл опустил руку под стол и посмотрел на наручные.
— Правильно.
Она откусила гренок, глотнула кофе и глухо, сдавленно закашлялась. Она справилась бы с этим быстрее, если бы не пыталась так отчаянно подавить кашель. Даже вцепилась пальцами в край столешницы, и в ее налившихся слезами светло-зеленых глазах на миг промелькнуло отчаяние.
Тут в кухню вальяжно вошел кот, облапил выступающий угол и, вонзив когти в обои, с удовольствием потянулся. Кирилл удивился, потому что не видел кота со вчерашнего вечера и вообще успел про него забыть.
— Хороший у тебя котик! Как его зовут?
— Его?!
От неожиданности все имена — и кошачьи, и собачьи, и даже человеческие — разом вылетели из головы Кирилла. Но Кира смотрела на него, и пора было отвечать.
«Имя, любое! Срочно! Не Петей же назвать кота, и не Димой?!»
— Осип! — выдохнул наконец Кирилл. Взглянул на кота и мысленно попросил у него прощения.
Кира удивленно глянула на него исподлобья, словно поверх невидимых очков. — Ты что, фанат Мандельштама?
— Нет, — признался Кирилл. Если б он помнил хоть одно стихотворение Мандельштама, он бы наверняка и тут соврал, просто не смог бы остановиться. К счастью, Кирилл стихов не помнил. — Просто… когда я его подобрал, он мяукал так… сипло, будто охрип… и вот, такое имя… — сочинил он объяснение и тихо выдохнул.
Кот брезгливо дернул задней лапой и удалился.
— Зато красивый! — вздохнула Кира. — Кажется, он спал на валике дивана, потому что ночью мурчал у меня над ухом.
— Выходит, мы с ним оба виноваты, что ты не попала после работы домой!
— Это не беда, — махнула рукой Кира. — Домой вернешься и думаешь: еще один день прошел, а ничего не сдвинулось с мертвой точки. Пока я за пределами квартиры, есть шанс, что хоть что-нибудь произойдет!
— А если не возвращаться? — улыбнулся Кирилл.
— Получается вроде как украденный день. Или хотя бы несколько часов.
— Украденный — у времени?
Она покачала головой.
— По ощущениям — у кого-то другого.
Ему показалось, что по окончании фразы уголки ее губ опустились, но разобраться не успел, потому что она сделала еще глоток, и приступ кашля повторился.
— Простудилась?
— Нет, — она еще пару раз кашлянула в кулак, быстрым, почти незаметным движением смахнула выступившую слезу. — Это нервное. Стоит хоть немного заволноваться за едой — и горло сжимается. Я могу нормально есть либо в полном спокойствии, либо в полном одиночестве.
— Коллеги не могут помочь?
— Как выяснилось, нет. Когда мне надоело глотать колеса, предложили разогнать тараканов в голове самостоятельно.
— Выходит, ты тревожный человек.
— Ты тоже.
— Чем же я себя выдал?
— Барабанишь пальцами по столу.
— Ах, это? Это немного другое, хотя… Да, правда. Сегодня вечером у меня свадьба…
— Ты приглашен на свадьбу?
— Ну… — Кирилл криво улыбнулся. — Можно и так сказать!
— Здо`рово… — отозвалась Кира задумчиво. — Свадьба — это здо`рово.
— А ты? Что будешь делать сегодня?
— На самом деле мне давно пора бежать, — улыбнулась Кира, не двигаясь, однако, с места.
— Домой? — поинтересовался Кирилл.
— Если бы! У меня дневная смена в больнице, — Кира опустила взгляд к столешнице и грустно усмехнулась, а потом вскинула глаза и усмехнулась еще более грустно. — Собственно, нужно быть там через пятнадцать минут.
В прихожей она сунула ноги в замшевые сапожки, наклонилась застегнуть молнии и захихикала.
— Сейчас на работе наверняка будут расспрашивать, почему я пришла в том же, в чем и ушла вчера!
— Что ответишь?
— Возможно, правду.
— По-моему, не самая плохая правда…
— Лучше, чем всё, что я смогла бы выдумать. Пока.
Кира помахала кончиками пальцев и исчезла за дверью.
Ушла. Он смотрел, как она спускается к проспекту, бесстрашно балансируя и стремительно скользя (вернее — ускользая) вниз по улице. Потом вернулся в кухню, вылил остатки кипятка в кружку, бросил туда же чайный пакетик и сахар. Голубые утренние сумерки поблекли, уступили место еще одному пасмурному дню. Вода в кружке окрасилась бледно-желтым, на дне блестели кристаллы сахара. Попробовал — еле теплая.
Утром они пробыли вместе не больше полутора часов, но этого оказалась достаточно, чтобы в воздухе квартиры после ее ухода осталась взвесь легкой грусти. Вдыхаешь ее — и свербит в бронхах. Хотя… Она ушла, не оглядываясь. А он не спросил даже номер телефона, идиот.
Он вылил псевдочай в раковину и вернулся в комнату, где ночевала Кира. Сел на диван. Кирилл попытался представить, как она проснулась в его квартире, и пришел в себя, только когда понял, что уже довольно долго продолжает мысленный диалог с воображаемой Кирой и даже смеется над какой-то ее шуткой.
Кирилл быстро убрал с дивана плед и простыню и торопливо запихнул их в ящик под сиденьем. После чего понял, что других планов на день у него нет. Правда, предстояло еще съездить в прокат за смокингом, чтобы вечером опозориться с достоинством.
Он сел за пианино, поднял клап. Стал наигрывать какую-то навязчивую мелодийку одной рукой, одновременно мучительно вспоминая, что же это за песня. Воображаемая Кира сидела на подоконнике, качала ногой и, посверкивая глазами, без слов напевала себе под нос.
«Ну подскажи, если ты такая прошаренная!»
Он покопался в кипе распечаток на полу, выбрал одну, поставил перед собой. Но, прежде чем перейти к ней, взял финальный аккорд:
Крутится, вертится, хочет упасть,
Кавалер барышню хочет украсть!
* * *
Кирилл действительно не любил свадеб — и вовсе не потому, что сам недавно развелся. Шумные вечеринки ему нравились, только вот не свадебные.
Но в ресторане, куда он приехал под вечер, все проходило неплохо. Он играл подряд все композиции, ноты которых смог найти. Почти не сбивался, а если и лажал, то этого как будто никто не замечал. Никто не лез к нему с заказами или с предложениями выпить, когда он делал перерывы и отсиживался за столиком в углу.
Шел тот самый час торжества, когда гости устали, кто-то уже уехал, остальные сидели по углам или через силу доедали торт, и только одна неутомимая парочка (кто угодно, только не жених с невестой) романтично колыхалась в центре танцпола. Строго говоря, это звездный час свадебного пианиста.
Кирилл к этому времени настолько втянулся в игру, что даже начал импровизировать в переходах от одной композиции к другой. Ему казалось, что в руки вернулась прежняя легкость, словно им после многих лет шлепанья по клавишам казенного компа дали заняться любимым делом. Удивительно приятно было ощущать, что из-под его пальцев может выходить что-то кроме бесконечных накладных (бумага для принтера — 5 упаковок, ручки гелевые — 20 штук…). Например, музыка — какая бы она не была… В зал Кирилл старался не смотреть даже в паузах: кто их знает, этих слушателей? Заказчица этого камбэка в самом начале успела ему шепнуть что-то вроде «Всё прекрасно», и ему этого было достаточно.
Боковым зрением Кирилл чаще других замечал парня в лиловой рубашке. Тот был явно не из гостей: крутился у диджейского пульта, потом надолго исчез и вернулся с пропавшим час назад диджеем. Потом парень остановился у пульта и уставился в сторону рояля. Он, видимо, дожидался, когда Кирилл оторвет глаза от клавиш, чтобы подать ему знак закругляться. Кирилл встретился с ним взглядом и сразу узнал.
— Ого! Так, я уже знаю, что жених здесь не ты!
— Да, я по делу здесь, — улыбнулся во всю ширь Сева Хомяков.Приятель, даже можно сказать, друг институтских времен, с которым, как и с большинством друзей той поры, Кирилл не виделся уже лет десять. Широкая улыбка и круглые щеки, закрепившие за ним прозвище Хома — он с удовольствием на него откликался, — остались при нем. В остальном же Сева похудел, был модно пострижен и лучился доброжелательностью.
— Я, как видишь, тоже! Совсем потерял тебя из виду, где ты пропал?
— Я? Подался было на юг, но полгода назад у жены приболел отец — и пришлось вернуться.
— А здесь чем занимаешься?
— Приглядываю за аппаратурой… здесь же этого всего не было. Рояль стерегу.
И тогда Кирилл захохотал.
— У тебя ведь, кажется, не было предков в Андах? Зачем ты поселился под этой крышей мира? — вопрошал Сева, когда они несколько часов спустя, то есть глубокой ночью, поднимались по полутемной лестнице в квартиру Кирилла.
— Я здесь временно, а хата съемная.
— А дальше?
— Собираюсь двигать отсюда.
— Остановка в пустыне!
— Почему в этом месте всех тянет на библейские сравнения? Хотя про пустыню ты верно подметил. В холодильнике у меня точно пустыня. И если б только в нем!
— У тебя что-то не так?
— У меня всё не так. Проходи.
— Какой кошак славный! Как тебя зовут, морда?
— Мандельштам, — ответил за кота Кирилл.
— Вау! — присвистнул Сева, едва шагнув в большую комнату. Пересек ее и остановился у окна. — Как будто меня в космос запустили!
Снаружи действительно были лишь черная неподвижная тьма, полнеющая с каждым днем луна, и только внизу — далекие с высоты, освещенные улицы. Сева обернулся. — А ну колись, что` надо было сделать, чтобы сюда попасть?
— Вот так я и дошел… — закончил Кирилл свой рассказ.
— …до жизни такой? — улыбнулся Хома.
— До жизни такой, до ручки, до точки!
— Но ты точку-то ставить не спеши!
Кирилл ухмыльнулся. И вдруг понял, что все, что он только что выложил Севе, уже затерто последними днями и не вызывает даже отголосков недавней тоски, и поспешил поправиться, чтобы не обманывать друга:
— Я начал понемногу жизнь менять. Не знаю пока, какой смысл в этой перемене, пока от нее одни только плюсы. Кота вот взял. Ума не приложу, что с ним делать теперь. А! Еще я вписался в драку за двух любителей дешевого винища, хотя обычно все заварухи обхожу за версту! Тебя, наконец, встретил!
— Ну и клево же, что встретил! Необязательно все свои действия грузить смыслом!
— Я это знаю, как никто другой. Как видишь, я всю жизнь занимаюсь только бессмысленными вещами.
— Я так и не понял — где ты сейчас работаешь?
— Стыдно признаваться. И на встречи выпускников ходить.
— Неужто распространяешь косметику?– Канцтовары — почти что в розницу, — кивнул Кирилл.
— И что с того? Знаешь, Кирюх, зря ты так, — покачал головой Сева. — Да, все ждали от тебя другого, но…
— Я сам от себя ждал другого. И все возможности у меня были, так что жаловаться не на кого и не на что. И вуаля: мне тридцать пять, а я сижу на телефоне, принимая заказы на карандаши и салфетки… Помнишь, мы с тобой на третьем курсе хотели замутить что-то типа ночного клуба…
— Ночной клуб, пивоварню, пейнтбол… — начал перечислять Сева. — Пейнтбол я, кстати, пробовал. Но через полгода в овраге открылся гадский «Топ ган», и, пока они раскручивались на сниженных ценах, я прогорел. Пивоварня оказалась слишком дорогой затеей.
— Вот в чем разница между нами! Ты хотя бы попробовал!
— Как попробовал, так и выплюнул, — хмыкнул Сева. — Ты зато на пианино лабаешь неплохо! А знаешь что? — Он прищурился. — Я сейчас в доле в одном ресторанчике, откуда и припер аппаратуру. Приходи играть к нам! Например, по пятницам и субботам, а?
— Ты хоть слышал, как я играл?
— Слышал. Нормально. В кабаке зайдет! Смотри, это такой английский паб — или ирландский? Я и другие владельцы пока не пришли к общему знаменателю. Пианино в нем стоит, потому что так вроде бы положено, ну и чтобы на нем иногда бренчали что-то веселое типа «Rocky road to Dublin». Чтобы была беззаботная атмосфера. И иногда какое-нибудь ретро типа битлов. Сможешь битлов?
Кирилл кивнул и заметил:
— Сильно рискуешь!
ПЯТНИЦА
Под конец недели снова поднажала оттепель и навела свои порядки. В палисадниках и парках поверх вмерзшей в толстый лед травы стояли лужи прозрачной воды. Единичные желтые листья, а то и вовсе гнилые коричневые ошметки и алые, как революционные флаги, гроздья рябины качались на тонких ветвях. Клубящееся блакитное небо с одного краю было подчеркнуто блеклой полосой холодного заката.
Что-то в этой осенней строгости, в этом тронутом синевой воздухе и запахе холодной воды смутно будоражило Кирилла весь день. То и дело он взывал к памяти, но память отзывалась лишь смазанной, сумбурной картинкой, которую Кирилл никак не мог связать с конкретным временем или воспоминанием. И хотя это не давало покоя, он радовался, что природа этого ощущения ускользает от него. Пусть продолжается этот странный пьянящий день, когда мысли легкие, как наполненные гелием шары, а город словно перетекает в другие города и страны. И где-то рядом уже разверзнулся портал, в котором поджидает та сила, что всё поставит с ног на голову. Что угодно может произойти в такой день.
Он не специально строил такой маршрут; по правде говоря, он вообще не строил никакого маршрута, просто травмпункт был расположен в центре города, в осыпающемся трехэтажном здании на одной из тихих улочек, связывающих два параллельно идущих проспекта. В детстве Кирилл из хулиганских побуждений пытался проникнуть в страшные тайны и подвал травмпункта и как-то темным вечером даже пытался отжать железным прутом не запертую, но вросшую в землю дверцу, выходящую на задний двор.
Сейчас он отворил тяжелую дверь главного входа, проскользнул мимо окошка регистратуры, в котором, как часовая кукушка, маячила медсестра. Сел в коридоре напротив кабинета дежурного. Ждать, как назло, пришлось долго: первый пациент умудрился проскользнуть в щель шириной с ладонь. Но вот наконец дверь широко распахнулась, и за ней Кирилл увидел незнакомую врачиху и незнакомую медсестру. Он решил, однако, выяснить всё, что можно, дернулся вперед, открыл рот — и только тогда вспомнил, что не знает даже фамилии Киры.
У входа, словно специально для таких, как он, нашлась доска с фамилиями врачей и датами дежурств. А вот и она — «Симонова К. В.»!
Он обрадовался, но тут взгляд его спустился на следующую строку — «Морозова К. В.».
И еще ниже — «Федорова К. В.».
«Крапивина К. В.». «Самуйлович К. В». «Ившина К. В.». «Давыдова К. В.»…
Ксения Валентиновна. Клавдия Васильевна. Катерина Витальевна. Клара Викторовна. Он спустился по ступенькам к входным дверям, потом быстро взбежал обратно и заглянул в окошко регистратуры.
— А Кира Владимировна сегодня работает?
Кристина Валерьевна.
Старушка-медсестра в седых кудряшках испуганно вытаращила на него глаза, потом опомнилась и въедливо пропищала:
— Ка-а-кая еще Кира?! Повадились тут знакомства водить, не дают людям работать!.. — Я обращался к ней с травмой, хотел спросить…
— А вот для этого у нас есть дежурный врач!
Карина Вениаминовна.
Он вышел на крыльцо, и дверь за ним так захлопнулась с таким грохотом, как будто была поставлена, чтобы обеспечить травмпункту побольше работы.
Каролина Вольдемаровна.
Черт!
Он шел по проспекту. На деревьях и столбах уже была развешана новогодняя иллюминация. Время шло к семи, город был оживлен — как-никак вечер пятницы. Только вот Кирилл чувствовал изматывающую усталость — впервые со времени переезда. Она иголкой сидела в мозгу, мешая шевелиться, потому что предваряла каждый шаг напоминанием о том, как все это бессмысленно и глупо. Кирилл уже успел забыть эту апатию, жаль только, что апатия его не забыла.
Прежде, если он решал с ней бороться, то старался докопаться до причины — события, мысли или слов, ее вызвавших. Сейчас это ему не удавалось. Может быть, потому, что он ни в какую не хотел признавать причину.
Но все же что-то было в этом вечере от прежней жизни. Так, вместо того чтобы пойти домой, налить себе кофе, поджарить омлет и сделать сочный бутер, он зашел в кафе и заказал всё то же самое. Деньги его понемногу таяли, но приработок тапером здорово выручил. Что если устроить небольшую вечеринку, пока есть такая возможность? Пригласить Севу, Оксану с Гариком…
Киру, если удастся ее найти.
Из перспективы проспекта за огромным витринным стеклом на площадь накатывали неравномерные желтые волны света фар, и ручеек красных огоньков удалялся туда, где все огни сливались. Это было похоже на кровоток, и если представить город живым существом, то это был момент учащенного пульса.
Тут из затемненного угла раздался глухой кашель. Хозяин кашля яростно пытался его придушить (и, похоже, себя заодно), но приступ от этого только набирал силу. Постепенно все посетители начали бросать в тот угол тревожные взгляды, а официантка, сообразив, побежала туда со стаканом воды.
Кирилл в это время подошел к стойке, выбрал на витрине самое большое и красивое пирожное, не спеша прошел в тот угол, куда проникал лишь слабый свет из парка, и поставил тарелку на стол.
Пунцовая от кашля Кира посмотрела на него еще слезящимися глазами и усмехнулась. Кирилл обратил внимание, что перед ней стоит одна только чашка кофе.
— Зачем ты принес эту красоту? Хочешь меня добить?
— Нет, боялся, что ты опять сбежишь.
— Ну, тогда ты можешь быть уверен, что сделал все, что мог! — Она кивнула на кресло напротив.
Когда Кирилл — еще в счастливом ошеломлении от этой встречи — устроился рядом, Кира ковырнула ложечкой десерт и спросила:
— Теперь тебя можно поздравить?
Кирилл мысленно перебрал в уме последние события. Что-то, возможно, и стоило поздравлений, но Кире-то откуда об этом знать?
— С чем?
Настал черед Киры удивиться.
— А свадьба… она состоялась?
— А что свадьба? Ну, я сделал то, о чем меня просили! Все как будто довольны… — тут он встретил удивленный взгляд Киры и вдруг понял, насколько идиотским ей показался его ответ. — А! Это была не моя свадьба, если ты об этом!
— Вот как… — Кира улыбнулась.
И фраза была равнодушная, и улыбка сдержанная… и бог знает чем, но чем-то Кира выдала себя, и Кирилл это заметил.
– Не могу поверить, что я тебя снова встретил… Да еще не на работе и не спешащей на работу!
— Увы, но ты ошибся. Просто коллеги позволили сделать маленький перерыв. — То есть сюда ты пришла из травмпункта? А та, что в регистратуре, сказала…
— Нашел кого спросить! — фыркнула Кира и потом пояснила: — Я когда-то недолго встречалась с ее сыном, и она вжилась в роль свекрови. — Она хитро улыбнулась и поинтересовалась: — Как поживает твой нос?
— А что нос? Пока на месте, спасибо профессионалу.
— Что же тебя тогда снова привело в травмпункт?
— Хотел пригласить тебя в гости в субботу.
СУББОТА
С каждым днем утро становится все ленивей, все медлительней… Кирилл сделал это наблюдение, потому что вне зависимости от того, во сколько он ложился, вставал в одно и то же время. Он стоял у плиты и варил кофе, по привычке поставив одну ногу на табуретку у стола и глядя в окно. Эта сторона его дома смотрела на запад, вслед удаляющейся ночи, а стекла напротив нехотя отражали бледный свет с противоположной стороны.
Другую табуретку занял нахохлившийся кот, который уже съел свой завтрак и теперь поглядывал на сыр и масло на столе, планируя разделить и завтрак Кирилла. Неслышный ветер покачивал растянутые между домами провода. Снизу послышался шум мотора первой за день машины. Шины ее скрипели напряженнее обычного: поднимается в гору. Кофе в турке вспенился и резко пошел вверх, добрался до краев. Мало искушенный в вопросах физики Кирилл не понимал, почему именно кофе так критически увеличивается в объеме. А еще чувствовал, что он точно так же сейчас был наполнен этим утром. Только им — и больше ничем.
На пути к проспекту (а к приходу гостей нужно было закупиться алкоголем и какими-нибудь вкусностями) Кирилл заметил свое объявление на столбе («Найден палевый британский кот. Отдам хозяину или в добрые руки») и сорвал его. Но за остальными не пошел.
* * *
Первыми пришли Оксана с Гариком. Когда она не говорила о работе, то моментально теряла в сознании Кирилла всякую серьезность. Заодно терялось ощущение прошедших двадцати лет, и Кирилл видел лишь свою насмешливую подругу и одноклассницу, внешне повзрослевшую, но не сильно. Если бы Кирилл решил уехать, то больше всего скучал бы именно по ней.
Сегодня ожидалось полнолуние и одновременно — частичное затмение, в связи с чем Оксана притащила двадцатикратный флотский бинокль. Луна еще была кругла и прекрасна, еще только начинала свой путь по небу и висела за дальним углом дома. Оксана прижалась щекой к стеклу и поймала ее в фокус бинокля.
— Еще рано!
В дверь позвонили, на этот раз — Сева. При нем тоже были бинокль, крымская «Массандра» и пачка нот песен, которые, по мнению Севы, должны были подойти для паба.
Кира появилась последней. Кирюхины гости уже повыбирали себе суши из коробки, но, услышав звонок, положили всё назад. Кирилл сразу понял, что Кира не после смены: она выглядела свежей, явно выспалась и готова веселиться.
Сегодня на ней было пестрое шифоновое платье в «огурцах», стянутое у ворота лентой, завязанной бантом. Она смущенно улыбнулась и вытащила из сумки туфли на высоких каблуках.
— У меня для тебя подарок.
Она вручила тубус, свернутый из плотной упаковочной бумаги. Кирилл развернул ее — внутри оказался большой постер с репродукцией картины Шагала «Над городом».
— Всегда было интересно: при чем тут город, если внизу явно деревня?! — заметил Сева, появившись из кухни и заглянув Кириллу через плечо.
— Выгляни в окно — увидишь точно такую же деревню!
— Сейчас ничего не увижу, темно. Знакомь нас — и пойдем смотреть затмение!
— Смотри, Медведица! Во-о-н, прямо над крышей бани. Только не ясно которая. Кто-нибудь видит вторую?
— Я и первую-то не вижу!
— Как же не видишь, вон Ковш над баней! Четыре звезды плюс хвост.
— Нет никакого хвоста. Это не Ковш, это тазик какой-то!
— Звездная реклама бани! Интересно, дорого им обошлось?
— Построить под подходящим созвездием? Ксана, возьми на вооружение!
— Пока вы там на медведей охотитесь, кто-то начал есть луну!
— Небесный сыр…
— Мне кажется, если выйти на крышу Кирюхиного дома, на луне будут видны наши тени!
— Так порадуем же дежурного на телескопе «Хаббл»!
— Кстати, Кирилл, я придумала, что тебе подарить на днюху! Чердак надо переоборудовать под обсерваторию!
— Такое даже мне не приходило в голову!
— Не, ну правда. Идеальное место! Подумай о смене профессии.
От луны осталась только белозубая улыбка в небе — улыбка Чеширского Кота: только что была четкая — и уже чуть расплылась в легком тумане.
— Три четверти! Писали, что дальше затмение не пойдет.
— Ну, раз так, — Сева подхватил бутылку вина и разлил по стаканам. — Давайте выпьем за затмение!
— Так себе тост! — смеясь призналась Кира.
— Тогда за просветление. Которое неизбежно следует за затмением. Смотрите, луна опять скоро будет полная!
— Знаете что? — признался Кирилл, когда много позже они сидели в кухне, грели последнюю пиццу, пили чай и задыхались от смеха. — Я много лет мечтал вот так посидеть с друзьями в большой старой кухне всю ночь напролет. Веселиться, пить, петь под гитару, говорить обо всем. Почему-то мне это никак не удавалось.
— Кухни подходящей не было? — предположил Гарик.
— Или друзей?! — улыбнулась Оксана.
— Нет, видимо, дело было в ключевом факторе, — прищелкнул языком Кирилл.
— Странно. Почему-то ты рассказываешь о себе как о человеке, который на тебя абсолютно не похож! — ответил Сева. — В тебя что, вселялся какой-то не знакомый нам тип?
— Похоже на то, — согласилась Оксана. — Но, на наше счастье, он, кажется, уже выселился.
Луна перекочевала к западному краю окна и уже стала видна из кухни, когда Гарик с Оксаной засобирались домой.
— Мне тоже пора! — заявил Сева, когда Оксана уже надевала перчатки. — Засиделся, забыл, что завтра дочку на утренник вести!
Он накинул куртку, пожал руку Кириллу, приложился к Кириной, чем слегка ее ошарашил, и скрылся за дверью вместе с Оксаной и Гариком.
— Его инициатива, честно! — быстро открестился Кирилл, встретив вопросительный взгляд. — Надеюсь, хотя бы ты посидишь еще? А то все разбежались…
— В полчетвертого утра, неблагодарные!
Смеясь, они пошли в комнату.
— Хочешь еще чего-нибудь?
— Есть — нет! И я правда уже и так пьяна…
— У меня кое-что есть, — Кирилл вышел в кухню и вернулся с бутылкой шампанского. — До него-то и не добрались. Правда, бокалов все равно только два.
— Ох, уговорил. Как не выпить из такой красоты!
— Оно немного теплое.
— Может, салютуем в окно?!
Пробка улетела в направлении Медведицы, немного пены выплеснулось на подоконник. Они звякнули бокалами, улыбнулись друг другу и молча выпили, глядя на ночной город. Луна расчертила склон сопки тенями на свой лад, явно тяготея к кубизму. Фонари на ее фоне сжались до тлеющих оранжевым пламенем свечек. И лицо стоявшей вполоборота к окну Киры тоже стало похоже на лунный профиль — чуть курносый и наполовину скрытый тенью.
Они снова наедине, и снова все прочее осталось где-то далеко внизу, надежно скрытое тьмой и замаскированное лунными бликами. В точности, как и три дня назад… И Кирилл почувствовал что-то знакомое, легкое, неуловимое сходство, как готовый ускользнуть из памяти сон. Нет, он вспомнит! Он тогда думал о спектакле… или кино. О его первой сцене после занавеса или титров. Это было ощущение чистого листа. Начала.
— Когда я в то утро проснулась у тебя… — задумчиво проговорила Кира, — сначала хотела свалить поскорее, но остановилась здесь и посмотрела в окно. Потом все же ушла, но вернулась — и снова посмотрела в окно. И сегодня весь вечер мы разглядывали в него луну…
— А если б я жил в другом доме и за окном бы было что-то совсем другое, ты бы тогда осталась?
Кира задумалась.
— Наверное, нет. Я ведь еще не знала тебя.
— Вид из окна, безусловно, многое говорит о человеке!
— Это не то. Это было что-то, похожее на гипноз.
— Значит, мне ужасно повезло, — заметил Кирилл.
— С окном?
— С окном, с домом, а главное — с тобой.
— Знаешь, что мне нравится? — хмыкнула Кира себе под нос от удивления. — В твоем доме, в тебе самом, в том утре и этом вечере — во всем чувствуется такая… легкость!
— Легкость? — удивленно переспросил Кирилл.
— Да! И это так не похоже на мою обычную жизнь, где все идет либо с трудом, либо просто, но без импровизации. Даже легче дышать. И можно отмочить что-нибудь невероятное. Почему ты смеешься?
— Да так… Потому что мне долго казалось, что моя жизнь, наоборот, похожа на чугунную гирю и я с трудом ее волочу. А если точней — она меня волочит. Как река тащит мусор и норовит прибить его к берегу в какой-нибудь вонючей заводи. А сама бежит слишком быстро, убегает, можно сказать, улепетывает, и я не могу ни притормозить ее, ни догнать.
— Мне это хорошо знакомо, — призналась Кира. — Можешь не объяснять.
Кирилл покачал головой.
— На самом деле я рассказываю это по памяти. Это в прошлом. Поэтому и не хочу о нем ни вспоминать, ни рассказывать. Раньше я не мог толком думать ни о чем другом, а теперь все это утратило свое еще недавно огромное значение.
— А что имеет значение сейчас?
Кирилл хотел ответить что-то занятное, с «двойным дном», тем более и вопрос Кира задала, предварительно отряхнув с него всякую серьезность. Но вот что` — тут же забыл. Он заметил в окружающем какую-то перемену. Словно вдруг на диоптрию стало острее зрение. Или словно все вокруг сместилось относительно оси на пару градусов и предстало под другим углом.
Где-то внутри него перестал раскачиваться маятник.
Казалось, он качался всегда или по крайней мере очень долго. Тот самый маятник, что не давал ему ни минуты ровно простоять на ногах, мотал его то в одну, то в другую сторону, отсчитывал время, разгонял его и тормозил. Не закончив движения по амплитуде, остановился.
Волнение, которое он уже не раз чувствовал за эту неделю, снова заклубилось под ребрами, как маленький внутренний смерч, придавило изнутри грудную клетку… Кирилл снова вспомнил про кофе в турке. Он протянул руку, нащупал Кирину и слегка сжал ее пальцы.
Тени. Хрустальные грани. Лунные блики. Голубоватые белки глаз и черные, как взорвавшиеся звезды, зрачки. Скрипучий паркет на пятачке у окна; холод, сияние, тонкий белый ореол; прозрачная ткань в «огурцах»; сквозь нее белеет кожа; темная ямочка глубоко на дне узкого выреза; озноб; ударивший в нос газ шампанского, ломота в скулах… Это все настоящее, наполняющее его — Кирилла! — жизнь прямо сейчас. Это все принадлежит ему. Это та самая минута, которая, как ему казалось, никогда больше не наступит.
— Сейчас… Вот в эту минуту… Сразу скажу: я не знаю, что будет дальше, не знаю даже, что будет завтра. Но сейчас я тебя люблю.
— Когда ты успел?!
— Точно не знаю, — Кирилл нахмурился и задумчиво потер пальцами суточную щетину на подбородке. — Думаю, с час назад. Или вчера, в кафе?
— Когда я говорила про легкость, я именно это и имела в виду! — засмеялась Кира. Было видно, что она начала дрожать, и дрожь звучала и в ее смехе.
— Так и отнесись к этому легче.
— А иначе и быть не может. И знаешь что? —
Она отвернулась к окну, устремив взгляд на проколы звезд в черном небе.
— Я тебя тоже люблю. И я поняла это только что.
Кирилл залпом допил шампанское, в слабой надежде, что опьянение выведет его из этого состояния невесомости, когда — по ощущениям — под ним качался шестиэтажный дом. Клин клином… Покрутил пальцами ножку бокала, на стенках которого осели цветные пузырьки… поднял глаза к потолку, нахмурился…
— О чем задумался?
Он усмехнулся:
— О том, что из-за этих бокалов мы с тобой познакомились. Из-за заката, из-за письма, из-за разбитой бутылки… — он замолчал.
— Звучит красиво! А можно узнать подробности?
— Обязательно, — кивнул Кирилл, — но не сейчас.
Он сделал шаг, склонился к освещенному холодным бледно-бирюзовым светом лицу Киры (на нем особенно выделялись пухлые темные губы) и поцеловал ее.
ВОСКРЕСЕНЬЕ
Он еще не открыл глаза, но уже понимал, что ночь прошла: сквозь сомкнутые веки сочился свет. А вот звонок, похоже, почудился. Левая рука занемела до бесчувствия, потому что на ней лежала Кира.
И как она может так спать? Кирилл не хотел ее будить, но руку все-таки решил осторожно вытащить и, когда высвободился, открыл глаза.
Ему показалось, что он попал в старый фильм, годов эдак шестидесятых (вроде «Зигзага удачи»), но только совсем не в комедию. В нем всегда будила тоску типовая советская обстановка: именно такая сейчас его и окружала. На выгоревших мутно-зеленых обоях проступил какой-то дурацкий рисунок, тускло блестела затертая полировка ширпотребной мебели, желтели опилки в сбитых углах серванта и стола, ершился облупленный радиатор… Гадкий белый свет, льющийся из окон, разогнал все очарование.
Кирилл на секунду завис, обдумывая сказанное про себя слово. Очарование. Интересно, почему до этого момента оно ни разу не приходило ему в голову?
Хотелось немедленно сбежать из комнаты (настолько сильным и неприятным было первое впечатление), и Кирилл обернулся к спящей Кире. С опаской, как алкоголик с похмелья, ничего не узнающий и точно не помнящий, что привиделось, а что было на самом деле. Но Кира была здесь и выглядела ничуть не хуже, чем вчера, даже наоборот. Черты лица, очертания тела под тонким одеялом, рассыпавшиеся по подушке кудрявые волосы, опущенные ресницы — все источало такую манящую безмятежность, которая бодрствующей Кире была совершенно не свойственна.
И все-таки — откуда столько света? Кирилл подозревал, что погода в очередной раз изменилась, встал с дивана и сделал несколько шагов к окну.
И замер. Именно в этот миг все и закончилось.
Город внизу утопал в белом пышном снегу. Снег смазал линии крыш и улиц, попрятал ориентиры и все летел с глухого мутного неба, словно само оно осыпалось, как известка с потолка. Небо стало гораздо ниже, а земля, наоборот, выше — от выросших с утра сугробов, и теперь дом уже не парил между ними, а только немного возвышался над соседними зданиями, в которых просто было меньше этажей.
Тут, теперь уже точно по-настоящему, в кухне затренькал и заерзал по столу мобильник.
— Я нашла покупателя на твою квартиру, — выпалила Оксана, прежде чем он успел поздороваться.
Поговорив, Кирилл опустил руку с телефоном и плюхнулся в продавленное кресло. Очарование продолжало рушиться, давя стекла и кроша кирпичи, и грозило переломиться пополам, как тонущий «Титаник». С этим уже ничего нельзя было поделать.
Он снова лег в постель рядом с Кирой, но задремать не получалось. Было слишком светло, свет проникал сквозь сомкнутые веки. Он открывал глаза — и комната блекла, словно его взгляд, как кислота, обдирал стены и уничтожал цвета. Только «Над городом», пришпиленная кнопками, по-прежнему оставалась самым ярким пятном.
Все стало на свои места. Снег не закрыл всё покровом, наоборот: сорвал покров. Кирилл посмотрел на спящую Киру. Представил, как ее шокирует эта перемена, встал и задернул серую прозрачную занавеску на окне.
За завтраком он сказал Кире:
— Это не моя квартира.
— А чья?
— Понятия не имею. Я ее снимаю. До завтрашнего дня.
— Ты из другого города? — Кира улыбнулась. — Странно, что я раньше тебя об этом не спросила. Не пришло в голову.
— Нет. На самом деле я живу здесь неподалеку, — махнув рукой в сторону своего дома, Кирилл помедлил, — пока.
— Почему пока?
— В скором времени я собираюсь уехать в Москву.
— Надолго?
— Насовсем.
— Очень жаль, — она понимающе улыбнулась, дернула плечами, но это не скрыло того, как моментально она поникла, погрустнела; мышцы лица напряглись, а глаза потухли.
— Так что вот так. Это не мое пианино. Не моя мебель и почти все вещи. Кроме шмоток, постера и двух бокалов. Даже кот не мой.
— Он вроде мяукал, — рассеянно пошутила Кира.
Оставленный в комнате телефон зазвонил во второй раз. «С работы наверняка», — догадался Кирилл, некстати вспомнив, что и его недельный отпуск незаметно подошел к концу.
— Доброе утро! — уверенно пробасил незнакомый мужской голос (хотя Кирилл бы с ним поспорил). — Я увидел ваше объявление. Насчет кота.
— Ну вот, считай, и кота у меня уже нет! — крикнул Кирилл в кухню, договорив, и от собственных слов ему вдруг стало неимоверно тоскливо.
Тут еще кот подошел и стал рядом, приветливо ударяя его хвостом по ногам. Кирилл наклонился и взял его на руки — всего второй или третий раз за все время их совместного житья. Он был увесистый, приятно оттягивал руки. В густой короткой шерсти было жарко пальцам. Кот хмуро смотрел на него, вдруг резко извернулся и больно укусил Кирилла за щеку.
— Кир! Мне опять нужна медицинская помощь! Ты случайно перекись или йод в сумочке не носишь? А то у меня ничего нет… — Кирилл вернулся в кухню. Потом заглянул в спальню. Потом в ванную.
Киры в квартире не было.
Поняв это, он бросился к окну: она наверняка спускается к проспекту. Но улица была пуста. С опозданием Кирилл сообразил, что она могла уйти дворами или по улице, идущей за домом вдоль сопки. Он даже накинул куртку и сбежал вниз, но Кира решила уйти — и ушла. Мобильник сразу после соединения отозвался гудками отбоя. Надежда мелькнула еще на миг, когда, поднимаясь, он увидел торчащий из почтового ящика конверт, но это оказался лишь счет за телефон. Кирилл сунул его в карман и медленно поплелся наверх.
Опустился в кресло напротив окна, свесил руки. Кот вернулся: Кирилл почувствовал, как его мокрый нос ткнулся в тыльную сторону ладони. Подумал: вот истекают последние минуты времени, пока это еще мое окно, мое кресло и мой кот. Хотя нет, это время уже вышло. Вслед за Кирой.
Раздался звонок, Кирилл тяжело поднялся и пошел открывать. Кот потрусил следом за ним.
— Здравствуйте! Здравствуй, Кузя! Куда ж ты удрал, балбес! — усатый мужчина еще с порога наклонился к коту, и тот стал тереться о его ноги.
— Вижу, что ваш! — улыбнулся Кирилл.
— Наш, наш, — мужчина взял кота на руки. — Спасибо, что приютили. Как он себя вел?
— Очень прилично.
— Это хорошо. А то нам тебе еще новый дом искать нужно! — извиняющимся тоном сказал он коту, а потом кивнул на него Кириллу. — Вот ведь животные: всё понимают! Почувствовал, что хотим отдать, и решил сам уйти, не дожидаясь. — И, видя вопрос в лице Кирилла, пояснил: — У нас ребенок полгода назад родился. Кот к нему только приблизится — и у ребенка сразу чих и аллергия. Что поделать… Сами не хотим, а надо!
— Тогда можете не забирать, — сказал Кирилл, прежде чем успел задуматься хоть на одну секунду.
Дверь за посетителем закрылась, а Кузя остался на руках у Кирилла. Дело было сделано. Все решило секундное отчаяние от того, что сейчас хозяин попрощается и исчезнет, навсегда унося в неизвестность первый из кусочков, сложивших пазл его здешней счастливой жизни. Только вот что сам Кирилл будет с ним делать? Повезет с собой в Москву?
Эта мысль прошибла его как разряд. Кирилл замер на пороге комнаты. Кузя-Осип уже насиделся на руках и стал понемногу вырываться, отталкиваясь лапами от его груди, цепляя и прокалывая когтями футболку.
Мобильник заиграл в третий раз.
Отдирая зацепившегося кота и не обращая внимания на то, что на белой майке проступило пятнышко крови, Кирилл рванул за телефоном.
Звонила Оксана.
— Кирюх, забыла спросить: сколько тебе времени нужно, чтоб вещи вывезти? Есть куда? А то покупатели хотят подписаться на этой неделе и готовы переехать хоть сразу. А ты? Почему ты молчишь?
— Я думаю.
— Передумал продавать? — насторожилась Оксана.
— Нет, — ответил Кирилл, — не передумал.
Снегопад уже прекратился, когда Кирилл вышел из дома и стремительной походкой двинул вниз по улице. Снег облепил все, за что можно было зацепиться — заборы, ветки и карнизы, — а на земле уже начал таять. На проезжей части проступил асфальт; темный грязный ручеек звонко катился вниз вдоль дороги.
На проспекте Кирилл вскочил в троллейбус: ему не хватило бы терпения идти пешком. Рогатый медленно, увязая в раскисшей дороге, тащился по заснеженному городу, не пропуская без почтительной остановки ни одного светофора, пока наконец не остановился у сквера вблизи пункта назначения. Сквер, стоянка, поворот за угол, крыльцо. Кирилл отмечал про себя дорогу, словно вел обратный отсчет.
— Крапивина сегодня не принимает, — растягивая слова и не поднимая глаз от гроссбуха на столе, отозвалась регистратурная сестра.
— А завтра когда она будет? — пожалуй, для обычного пациента у него оказался слишком упавший голос.
— Теперь только послезавтра. Эти два дня она выходная.
Кирилл рассеянно кивнул и шагнул в сторону выхода, но тут же вернулся к окошку.
— Не знаете, в какой больнице она работает?
— В городской, — медсестра впервые подняла глаза и уставилась на Кирилла.
— Телефон Киры… Владимировны вы мне, конечно, не дадите…
— Мы не даем телефоны врачей.
Кирилл сделал шаг в сторону от окошка, вытащил ключ, отцепил от кольца брелок-подкову, вскрыл конверт с телефонным счетом, кинул туда ключ и снова заклеил конверт.
— Пожалуйста, передайте ей кое-что. Это очень важно. Позвоните ей!
Деревья гнулись под тяжестью налипших на тонкие ветви комков снега. Ветер яростно раскачивал их и гнал параллельно земле жидкую метель. С крыш текло. В белых запорошенных проездах темнели глубокие колеи,
заполненные водой, которой некуда было утечь. Двор сплошь покрывал вязкий кисель из снега и воды, но Кирилл все равно уже безнадежно промочил ноги, поэтому протопал по доходящей до щиколотки слякоти прямо к подъезду. Надо еще собрать вещи… Если удастся попасть домой!
На подоконнике последней лестничной площадки, сняв ботинки и грея ступни на батарее, сидела Кира.
— Расчет был верен!!!
— Не слишком красиво заставлять женщину тащиться в такую погоду на этот Эльбрус! — она протянула ключ.
— Что поделать?! Ты не оставила мне ни другого телефона, ни другого выхода. А я знал, что ты ответственный человек, и не заставишь меня ночевать на лестнице!
Кира фыркнула:
— Я-то помню, что ты всегда можешь пойти в свою квартиру!
— Ну, туда бы я пошел только в крайнем случае.
— Но ведь завтра тебе все равно придется в нее вернуться, разве нет?
Кирилл молча отпер замок и кивнул на дверь. Кира поднялась за ним.
— У меня, правда, были опасения, что тебе не позвонят… — признался Кирилл, едва они переступили порог. Кира стремительно прошла в комнату, кинула пальто на кресло.
— Ты специально это сделал?
— Что именно?
Она достала из сумочки конверт и показала ему проволочное кольцо от ключа. Разомкнутая короткая спираль.
— Оно было на ключе.
— Мне звонит Эльвира, с регистратуры, — Кира остановилась у окна и развернулась к Кириллу (глаза ее весело сверкали), — и, задыхаясь, сообщает, что меня искал какой-то молодой человек и оставил мне конверт — а она его, конечно же, прощупала: конверт с ключом и кольцом!
Кирилл засмеялся, хотя здесь как раз было мало удивительного. Кольцо всегда слетало. Слетело и на этот раз.
— Хочешь сказать, это случайность?
— Вообще-то да, но, наверное, нет!
— Еще один спектакль в декорациях? — ехидно поинтересовалась она.
— В декорациях — да, но, честное слово, не спектакль! Просто не нашел подходящего момента сказать тебе.
В комнату неторопливо вошел кот, и Кира вытаращила глаза. — О! Ты оставил Осипа?
— Его зовут Кузя. Хватит уже издеваться над котом.
В комнате было еще светло, но это был какой-то ущербный свет. Внизу чернели освободившиеся от снега крыши. Опять поднялся ветер, и что-то нервно стучало по карнизу.
В холодном сумраке фигура Киры теряла четкие очертания, а выражение лица теперь совсем нельзя было рассмотреть. Кирилл подошел и стал рядом, так же как и она, — спиной к улице, опираясь на подоконник и глядя перед собой.
— Знаешь что? Твоя коллега не ошиблась. Это именно то, что должно было там быть. Ключ и кольцо.
Кира повернула голову и вопросительно взглянула на него.
— Кольцо не успел купить, — признался Кирилл.
— Я что-то не понимаю, что сейчас происходит.
— Выходи за меня замуж.
— Мы знакомы четыре дня! — Кира неуверенно улыбнулась и засмеялась коротким нервным смешком. — Ты успел над этим подумать хоть десять минут?
— Я много раз принимал тщательно обдуманные решения, которые в итоге оказывались глубоко ошибочными. Видимо, от длительности моих раздумий не так много зависит.
Кирилл помолчал и добавил:
— Вчера мне казалось, что я тебя люблю. Но мне просто казалось, что кажется. Сегодня я знаю это наверняка.
Он замолчал и добавил:
— Но тебя я не тороплю с ответом.
— Хорошо, — кивнула Кира.
— Хорошо — в смысле ты подумаешь?
— Хорошо в смысле — я выйду за тебя замуж.
Кирилл резко обернулся, но нет, она не шутила: на лице ее играла ошеломленная улыбка, она светилась в ее взгляде, а настороженности не было и следа. Он обнял Киру за плечи и притянул к себе, но Кира запрокинула голову и вздохнула, глядя в потолок:
— Только, знаешь, я как-то не планировала переезжать! Тем более — в Москву. Это совершенно не мой город.
— На самом деле это уже не важно.
— Почему?
Кирилл улыбнулся. Сумерки сгустились, но, вместо того чтобы включить свет, он, все еще прижимая к себе Киру одной рукой, другой отдернул занавеску.
— Сейчас расскажу.