Опубликовано в журнале Звезда, номер 8, 2021
* * *
А в избранном горстку всего лишь стихов
Отмечу — зато золотые крупицы
Той музыки сфер, что в звучании слов
Себя нам являет, мерцает и длится.
Зато — совершенство! Какой там журнал?
И сайт ни к чему, лучше сразу в граните
Иль в мраморе… Что нам поэт завещал?
Что, памятник? Нет, ни к чему, не взыщите.
Он с нами, живой, вот и дышит строка
На белой бумаге, а очи читают,
И чтенье еще не исчезло пока.
А дальше что будет, то Бог его знает…
* * *
Дождь приутих — и снова зарядил,
И всё опять нахохлилось в природе.
А он идет, шумит он что есть сил —
И что еще в его шальной породе?
И что ему до нас? Он знай шумит,
Стучит по листьям, в лужах пузырится.
Ему плевать на стоны аонид
И на прозренья мрачные провидцев.
Он сам себе хозяин, и судьба
Его одна: пролиться шумной влагой.
Он сам себе затишье и борьба,
Он сам себе земные зло и благо.
* * *
Завидовать тем, кто на Пасху святить куличи
С горячею верой несет и кто истово молится в храме,
Кто слезы роняет при виде зажженной свечи
У светлого лика в богато украшенной раме;
Кто верой омыт, как святою водою, кому
Живется легко, словно агнцу под руцею Божьей,
Завидовать им, крест безверья неся, потому,
Что силу небесной защиты не чувствуешь кожей;
Что жить без Отца предначертано темной судьбой,
Точнее, с Отцом, но не с Тем, что прощает и холит,
А с Тем, что карает и казни Свои вразнобой
Сулит и вершит, как Его о противном ни молит
Несчастный страдалец. Вотще. Не внимает ему,
Лишь новые сыплет без всяких надежд на спасенье.
Молчит мирозданье. И тяжко брести одному —
Лишь посох в подмогу да листьев осенних круженье.
* * *
Посох иссохший, путнику в помощь данный,
Льнущий к руке, как красавица льнет к толстосуму,
Только в пути ускользающую нирвану
Вновь обретающий и равнодушный к шуму
Речи ли, времени, листьев, вокруг дороги
Мало что замечающий, кроме обочин,
Камень ритмично клюющий — так носороги
Подслеповато пасутся, — сосредоточен
Лишь на одной проблеме: чтобы пространство
Не завершилось когда-нибудь, не свернулось
Мирным котенком в клубок, чтобы длилось пьянство
Как бесконечность пути, а время не затянулось
Вновь в узелок на Божьем платке, в кармане
Спрятанном, позабытом, давно ненужном.
Посох иссохший, дружок мой, на Юкатане
Тот же, что в нашем российском бреду недужном.
* * *
Бог живет в двадцать пятом кадре, там Его тайный дом,
А не в храмах пышных, где праведника с трудом
Мы отыщем в толпе пришедших, крестящих лбы —
Все в надежде на послабленье своей судьбы.
Бог живет в двадцать пятом кадре, попробуй увидь Его,
Попроси у Него везенья в земной стезе,
Он тебя не услышит, не даст тебе ничего,
Только горечь добавит невольной твоей слезе.
Он живет Сам с Собою, и мы Ему не нужны,
Неудачным творением Он нас когда-то счел,
Со времен Адама мнит нас детьми вины:
Лучше, мол, озаботиться вновь поголовьем пчел.
* * *
Чем дольше живу, тем больше люблю людей…
Из разговора
Оттого ль, что чем дольше живу, то тем больше к растениям льну,
Тем нежнее привязанность к миру с названием «флора»?
И не к розе восточной, а вот — к простоватому льну
И к двухцветным ромашкам — без хитросплетений узора.
И к анютиным бархатным глазкам и к бархатцам рыжим простым,
А душистый табак — тот и вовсе волнует сильнее,
Чем шанели с диорами, чуден вечерний их дым.
Ах, как путь соблазнителен Карла, скажу вам, Линнея.
Быть Дюймовочкой, жить в самой чашечке — центре цветка,
По ручью плыть на листике — есть ли фантазия краше?
Любоваться природой, не зная волнений пока…
Что за мирная жизнь, без войны нескончаемой нашей?
Но постой, присмотрись — и у них бесконечна борьба:
Кто сильнее, кто выше, чьи корни мощнее и гуще!
И чья воля одержит победу, а чья лишь слаба —
И хиреет побег в этой буйной враждующей куще…
* * *
Две при`дут сами, третью приведут…
А. Пушкин
Слова приходят шумною гурьбой,
Толкаются, устраивают бой
И не хотят равняться по ранжиру,
Страшась певца, их вечного транжиру,
И тяжелят услужливую лиру,
Но стих растет — как будто сам собой.
* * *
И не то чтобы день нехорош,
И не то чтоб погода плохая,
Но едва ощутимая дрожь
Беспокоит и жжет, не стихая.
Но какой-то грызет червячок,
Отравитель привычного быта,
По душе будто плачет сверчок,
И бессмысленно кружит волчок,
И любимая кружка разбита…
* * *
Оттого что утекает Гераклитова вода,
Оттого что не бывает так, чтоб было навсегда,
Оттого что лишь под горку — не под камень! — только вниз,
Оттого что поговорку не украсить словом «cheese»,
Оттого что нет ответов, а вопросов целый воз,
Оттого что красным летом не найдешь неколких роз, —
Остается нам с тобою над словами колдовать,
После бурного прибоя их, как камушки, искать.
Остается нам с тобою над судьбою ворожить,
Остается нам с тобою бодро петь и просто жить.
* * *
Так приходит в негодность отжитый век,
Так летит в глаза прошлогодний снег
И, впиваясь иглою в припухлость век,
Прерывает бег.
Так с вокзалом вместе уходит в ночь
Тот последний поезд, что мог помочь,
И, стуча на стыках — точь-в-точь, точь-в-точь, —
Убегает прочь.
Так, сглотнув слюну, говоришь: прошла
Эта жизнь, что когда-то с тобой была,
А теперь — проводит лишь до угла
И — свои дела.
Так кончается этот роман. Почти
Канонически. Что ж, за труд не сочти,
И не то чтоб заново перечти,
Но как текст учти.