Опубликовано в журнале Звезда, номер 8, 2021
Гузель Яхина. Эшелон на Самарканд.
М.: АСТ—Редакция Елены Шубиной, 2021
Что такое доброта? Слабость и малодушие? Или предусмотрительность, решительность, отточенные, распланированные действия? Над этим вопросом бьются герои нового романа Гузели Яхиной.
Красноармеец Деев, комиссар Белая из Детскомиссии и могучий фельдшер Буг везут голодающих детей Поволжья в землю обетованную — сытый Туркестан, где вдоволь риса и растет чудесная ягода виноград. Все они хотят спасти малышей, но нравственные вопросы каждый решает по-своему. «Добрым быть — это вам не обещать с три короба. Не вздыхать и не слезы ронять над бедными лежачими. <…> Добрым быть — это думать обо всем. Опасаться — всего. И предусмотреть — всё. Добрым быть — это уметь надо. Уметь отказать. Приструнить. Наказать…» Такова позиция Белой, готовой пожертвовать несколькими детьми ради спасения сотен. Но начальник эшелона Деев считает, что люди созданы для жизни: «…потеть от работы, хрустеть яблоками, ходить босиком по траве, браниться, мириться, любить кого-то и кому-то помогать, строить, чинить». А значит, ни один ребенок (сфокусированность героя на детях имеет свои причины, о которых узна`ем почти в самом финале) не создан для смерти.
Сюжетная линия выстраивается в сказку-притчу: эшелон стремится за тридевять земель в тучные края, по пути встречая волшебных помощников. Казанские кавалеристы, свияжские чекисты; начальник пункта, где хранится отобранное у населения продовольствие; белые казаки и воинственные кочевники (те и другие не раз безжалостно расправлялись с коммунистами). А все туда же: делать добрые дела для спасения детей. И как по волшебству появляются рубахи для пяти сотен пассажиров, куры, целый теленок, вода, мыло, известь для санитарной обработки и многое другое. Только спасают они не детей, а свои грешные души (как и Деев, которого участвовать в зверствах вынуждала идеология). На это обращает внимание доктор, и разгорается еще один спор о доброте. По Дееву, есть результат — значит, доброта есть; к ней, чистой и несбыточной, стремятся эти люди. Но Буг не согласен: творимую кровавыми по локоть руками доброту считает неправильной, шиворот-навыворот.
Наиболее показателен эпизод с казаками. Атаман Яблочник в буквальном смысле замаливает грехи: устраивает литургию для себя и своей банды в одном из вагонов деевского состава. Вагон этот был некогда путевой церковью, а в «гирлянде» служил лазаретом. В эшелоне свирепствует холера, нары в три этажа заполнены умирающими детьми, а всё остальное пространство занимают крепкие мужчины со свечками в руках, обратив взоры к священнику и к бывшему алтарю. Фрагмент поражает своей кинематографичностью. Помнится, Яхину ругали за чрезмерную «сценарность» первого романа «Зулейха открывает глаза». В «Эшелоне на Самарканд» она использует приемы кино выборочно — для усиления визуальных образов — и выигрывает. Например, ракурс: над просящим обувь для своих пассажиров Деевым нависает на ставшем на дыбы коне командир кавалеристов. Или освещение: вот полураздетая Белая моет пол в фантастическом театральном мерцании стоящей на полу керосиновой лампы; а вот сияет подсвеченная мучная пыль над горами зерна, будто ореол.
Многие критики и читатели сходятся на мнении, что работы писательницы обладают терапевтическим эффектом, помогают залечить исторические и национальные травмы. Одни критикуют роман Яхиной за картонных персонажей (действительно, если взрослые герои обладают характерами, порой неоднозначными, ни одного живого ребенка, кроме аутиста Загрейки, в книге нет). Другие — за неисторичность, искажение фактов. Третьи — за смягчение трагедии, ослабление накала настоящей человеческой драмы: ни одна из сестер, заразившись холерой, не умерла, все доехали, полный хеппи-энд; а умершие дети — они и так не были для читателя живыми. Но имеет ли значение, через какой фильтр пропускает автор историческое событие, если он выполняет другую — очень важную — задачу. Гузель Яхина выбирает для своих книг темы, не заезженные в современной литературе: не войны, революцию и советские репрессии, а раскулачивание и коллективизацию, жизнь поволжских немцев, а теперь — голод в Поволжье. Большинство из нас, к сожалению, знает эти события только как голые факты в учебнике истории. Когда же они превращаются в захватывающий сюжет, насыщенный деталями, мы получаем возможность оглянуться назад, осознать опыт прежних поколений и сделать выводы.