Отрывки из книги
Опубликовано в журнале Звезда, номер 6, 2021
МОСКВА, БРЯНСК
Фазиль Искандер приехал в Москву из Сухуми сразу после окончания средней школы, с золотой, между прочим, медалью.
Роскошному МГУ независимый медалист предпочел скромный Библиотечный институт, сейчас, правда, получивший титул Московского института культуры; из Библиотечного студент перевелся в Литературный институт, о котором давно мечтал. В Абхазию он больше не вернется, по крайней мере еще два года. Будет потом приезжать на лето, будет публиковать в местной периодике стихи, но после окончания Литинститута судьба ведет его вглубь России, в Брянск и Курск. Причина проста — распределение, обязанность отработать определенное время по специальности. Для Литинститута работой по специальности считалась и журналистика, собственно, многие выпускники, получив диплом с квалификацией «Литературный работник», рассчитывали именно на такие места. Притом что публицистического опыта у Фазиля не имелось, умение создавать тексты в самых разных жанрах было у него врожденным.
Думаем, ему самому хотелось задержаться в другом мире, отличном от мира абхазских друзей и родни. Он уехал из него — и вот уже возвращаться? Как мы знаем, полностью, окончательно Фазиль ни в Сухуми, ни в Чегем не вернется.
Кстати, примерно в это же время и в сравнительно близких краях российской глубинки (Калуга) учителем и внештатным корреспондентом газеты работает другой кавказец — Булат Окуджава, который мало того что сочинил стихи, посвященные Фазилю, но еще и сделал его персонажем своей знаменитой песни о друзьях, что «выбьются в начальство».
Не откажем себе в удовольствии процитировать несколько строчек из этой песни. Фазиль ее очень любил и часто напевал:
…Скоро все мои друзья выбьются в начальство,
и тогда, наверно, мне станет легче жить.
Робость давнюю свою я тогда осилю.
Как пойдут мои дела, можно не гадать:
зайду к Юре в кабинет, загляну к Фазилю,
и на сердце у меня будет благодать.
Зайду к Белле в кабинет, скажу: «Здравствуй, Белла».
Скажу: «Дело у меня, помоги решить».
Она скажет: «Ерунда, разве это дело?..»
и, конечно, мне тогда станет легче жить.
Часто снятся по ночам кабинеты эти,
не сегодняшние — нет, завтрашние — да:
самовары на столе, дама на портрете.
Просто стыдно по пути не зайти туда.
Города моей страны все в леса одеты,
звук пилы и топора трудно заглушить.
Может, это для друзей строят кабинеты?
Вот настроят и тогда станет легче жить.[1]
Это был 1974 год. Кабинетов не построили. Нарисовать на портрете даму забыли. Персонажи этой песни Юрий Левитанский, Белла Ахмадулина, Фазиль и сам автор нынче находятся в другой реальности, и встретимся ли мы еще — неизвестно.
Итак, в августе 1954 года Искандер отправляется в Брянск и приступает к работе в газете «Брянский комсомолец». Многие помнят, что тогда на каждую область полагалось две газеты — «молодежно-комсомольская» и «взрослая партийная». Журналистскую карьеру Искандер начал в комсомольской печати.
Много ли мы знаем о Брянске, кроме того, что на своем жизненном пути его посетил Фазиль Искандер, а до революции здесь бывал юноша Паустовский, который, как он потом утверждал, именно в этом старинном русском городе полюбил русскую природу, родился как мастер живописного слова, а заодно отказался от слишком романтического мировосприятия жизни.
Во времена Паустовского в городе насчитывалось меньше 30 тысяч жителей, во времена Искандера — чуть больше 100 тысяч, сейчас — почти полмиллиона. Здесь выпускают тепловозы, грузовые вагоны, автогрейдеры, асфальтоукладчики, сельскохозяйственную технику, стройматериалы, швейные изделия, другую промышленную продукцию. Идут железнодорожные линии на Москву, Киев, Харьков, Гомель, Смоленск, Орел и Вязьму, есть аэропорт, через Брянск пролегает нефтепровод «Дружба».
И по-прежнему «шумит сурово Брянский лес». В лесах Брянщины действовали партизанские отряды общей численностью до 60 тысяч человек. Увы, но значительная часть мирного населения была истреблена фашистами, о чем, конечно же, знал молодой писатель Искандер. Следы вчерашней войны здесь были особенно явственны, наглядны.
Первая публикация датирована 9 сентября 1954 года, последняя — 9 мая 1955-го. Всего же местному краеведу Андрею Кукатову удалось насчитать 14 публикаций Фазиля Искандера в «Брянском комсомольце» за эти восемь месяцев, когда он здесь работал. Что же это были за тексты? Скажем сразу: самые разные. Начинающему корреспонденту особо выбирать не приходилось. В дебютном материале «Решения остались на бумаге» осуждалась «запущенность воспитательной работы»: «Нередко можно встретить юношей в нетрезвом виде, а колхозницы Наталья Филатова и Настя Доманова посещают евангелистскую секту».
Что еще? Несколько заметок с производства, которые смело можно пропустить. Но Искандеру удавалось разместить здесь и статьи о литературе или окололитературных делах. Например, о работе сельского литературного кружка, в котором выпускник московского вуза нашел ряд недостатков, о чем и сообщил читателям. Еще — о вышедшем в Москве сборнике современных турецких писателей (удивительный был спектр тем у областной газеты; но такое считалось в порядке вещей: провинциальная пресса должна была писать обо всем, быть информационным рупором дальнего действия — телевидения-то тогда в провинции практически не было). Самая интересная из этих статей — к 140-летию со дня рождения Лермонтова. Выводы юного Искандера о гибели Лермонтова были радикальны: «Сейчас уже доказано, что это было преднамеренное убийство. Обеспокоенное деятельностью поэта-бунтаря, его большой популярностью, царское правительство спешило избавиться от него». Разумеется, что от столь примитивных выводов Искандер впоследствии отошел…
Еще одна сфера — спорт и около спорта. Деятельность брянских спортсменов из Гордеевки, Дятьково и Дубровки описана в заметках «Забытые спортсмены» и «За культурное поведение спортсмена». Находим и фельетон «За новым фасадом», бичующий ввод в эксплуатацию Дома физкультурника паровозостроительного завода с недоделками. Материал подписан по-свойски, будто местным жителем: «Ф. Искандер, г. Бежица».
Однако самое главное с Фазилем случилось в конце его брянского неполного года. Собственно, он описал это в «Созвездии Козлотура». Происшествие, что называется, имело место быть в действительности — поэтому дадим слово самому писателю, с этого курьезного момента и начинается его знаменитая повесть: «В один прекрасный день я был изгнан из редакции одной среднерусской молодежной газеты, в которой проработал неполный год». Мы знаем, как называется эта газета. Знаем и имя редактора — Леонид Андреевич Мирошин.
«По какому-то дьявольскому стечению обстоятельств оказалось, что мой редактор пишет стихи. Мало того, что он писал стихи, он еще из уважения к местному руководству выступал под псевдонимом, хотя, как потом выяснилось, псевдоним он взял напрасно, потому что местное руководство знало, что он пишет стихи, но считало эту слабость вполне простительной для редактора молодежной газеты.
Местное руководство знало, но я не знал. На первой же летучке я стал критиковать одно напечатанное у нас стихотворение. Я его критиковал без всякого издевательства, хотя, возможно, и с некоторым оттенком московского снобизма, что, в общем, простительно для парня, только-только окончившего столичный вуз.
Во время своего выступления я краем глаза заметил странное выражение лиц наших сотрудников, но не придал этому большого значения. Мне, честно говоря, показалось, что они поражены изяществом моей аргументации.
Возможно, мне все это и сошло бы с рук, если б не одна деталь. В стихах, написанных от имени сельского комсомольца, говорилось о преимуществах картофелекопалки перед ручным сбором картофеля.
По простоте душевной и даже литературной я решил, что это одно из тех стихотворений, которые приходят самотеком во все редакции мира, и в конце своего выступления, чтобы не совсем обижать автора, сказал, что все же для сельского комсомольца оно написано довольно грамотно.
Впоследствии я никогда не критиковал стихи нашего редактора, но, кажется, он мне не верил и считал, что я эту критику перенес в кулуары.
В конце концов, я думаю, он правильно решил, что для провинциальной молодежной газеты вполне достаточно одного стихотворца. Какого именно, в этом у него не было сомнений, как, впрочем, и у меня.
Весной началась кампания по сокращению штатов, и я попал под нее».
«К сожалению, — сообщает краевед Андрей Кукатов, — пока не удалось обнаружить это легендарное стихотворение».
Кстати, обратим внимание на совпадения: в институте Искандер принял за сочинения графомана стихи капитана Лебядкина; здесь — стихи редактора. Об этом мы знаем от него самого. Вполне вероятно, и в том и в другом случае это его неведение всего лишь художественный прием… И, кстати, уволить по сокращению штатов молодого специалиста, прибывшего по распределению, было, согласно советским законам, не так-то просто. Так что, возможно, выбор Искандера был более добровольным, чем нам кажется. С другой стороны, без уважительной причины с работы, куда попал по вузовскому распределению, тоже было не уехать. Наказуемо! Поэтому редактор, уволивший выпускника Лита, одновременно дал ему вольную…
Как бы то ни было, с Брянском пришлось расстаться — впрочем, без особого сожаления. Как писал довольно мстительно Искандер в своей первой повести, «мне порядочно надоел псевдомолодежный словарь нашей газеты, ее постоянное бесплодное бодрячество».
Сегодня об Искандере в Брянске напоминает разве что узбекское кафе быстрого питания «Искандер кебаб» на Вокзальной улице. Да усилия редких краеведов-любителей, по крупицам собирающих все то, что здесь связано со всемирно известным писателем.
КУРСК
Впереди был Курск, в котором — хотя времени Искандер провел там столько же — все сложилось удачнее. И вспоминают здесь Искандера чаще. И вообще Курск — город не совсем обыкновенный. За столетия история этой земли обросла не одним десятком мифов. Кто-то считает, что именно здесь скрыты сокровища Мамая. Кто-то ищет в Курске следы Соловья-разбойника или легендарного города Древней Руси Римова. Не менее известен другой курский разбойник — Кудеяр, легендарный брат самого Ивана Грозного. Курские предания говорят о нем как о местном Робин Гуде. Мол, никогда атаман не обижал бедняков, а некоторым, особо обездоленным даже помогал. Сюда при советской власти были сосланы обэриуты Даниил Хармс и Александр Введенский. Ну и, наконец, начало третьего тысячелетия ознаменовалось трагедией с подводной лодкой «Курск». Фазиль, заметим, верил во всю эту мистику, что все здесь в Курске неспроста, в том числе и Курская магнитная аномалия, самый мощный на земле железорудный бассейн, и Курская Коренная икона Божией матери, которая волею судеб оказалась в Нью-Йорке, но с 2009 года ежегодно прибывает к месту своего обретения в Курскую епархию для поклонения верующих. И, конечно же, Курская битва 1943 года, определившая, как и разгром немцев под Сталинградом, исход Второй мировой войны. В курском католическом костеле венчался художник Казимир Малевич. Там же, в Курске, в 1970 году родился поэт, переводчик, критик, издатель Максим Амелин.
В редакции «Курской правды» хранится папка с бумажными тесемками, на обложке которой значится: «Искандер Фазильбей Абдулович», а в ней среди прочих документов есть собственноручно классиком написанное заявление: «Прошу, если это возможно, принять меня в качестве литсотрудника в Вашу газету. Я окончил Литературный ин-т им. Горького Союза Советских Писателей». Дата: «30 июля 1956 г.». Подпись: «Ф. Искандер». Приказом № 75 Ф. Искандер был назначен литсотрудником отдела культуры и быта. Официально это произошло 17 августа 1956 года. Официальному устройству на работу предшествовала первая публикация.
Это был репортаж из села Горшечное под названием «На забытых станах», опубликованный 12 августа 1956 года. Приведем начало дебютной курской статьи:
«— Поедем на табор, посмотрим, как живут наши трактористы, — сказал нам секретарь парторганизации Ясеновской МТС (машинно-тракторной станции) И. Г. Тараканов.
На машине мы подкатили к полевому стану тракторной бригады, обслуживающей колхоз имени Хрущева.
На небольшой лужайке — покосившийся вагончик: кто-то снял и унес задние колеса. Рядом кухня-плетенка. Вокруг беспорядочно разбросаны механизмы.
На шум машины из вагончика высовывается коренастый парень.
— Привет начальству, — улыбается он. — Сейчас будем обедать.
Это бригадир тракторной бригады Василий Севрюков.
Входим в кухню.
На столе дымится вареная картошка, стоят две большие миски, одна — с мутной жидкостью (квас), другая — с пшенной кашей.
Трактористы принимаются за картошку, дружно прихлебывая квас из общей миски. Он почему-то пахнет рыбой.
— Хотела сделать мясную окрошку, да мясо опять не выдали, так я купила селедки и растерла ее в квасу, — объясняет повариха.
— Вот как кормят механизаторов, — мрачно замечает один из трактористов…»
Вполне художественно! Особенно для областной партийной газеты. Мы бы покривили душой, если бы увидели здесь внятные проблески искандеровского дара. Но картинка возникла. Авторское отношение выражено — причем косвенно, но четко. Вероятно, были довольны и в руководстве газеты, поскольку уже в следующем месяце молодой журналист премируется за фельетон «Эпопея». Это была вторая публикация Искандера в «Курской правде», датируемая 31 августа 1956 года. Она еще ближе к прозе. Что-то есть здесь от булгаковских «Записок на манжетах», вообще от фельетонов 1920-х годов. Не ими ли вдохновлялся Искандер? Ну и «Записки сумасшедшего» Гоголя где-то совсем недалеко.
«Мой знакомый, побывавший в Судже, привез мне любопытную вещь: толстую тетрадь в плотном кожаном переплете. Нашел он ее рано утром у входа в районную чайную. Так как вокруг никого не оказалось, он сунул ее в сумку и привез в Курск.
Чтоб установить, кому принадлежит тетрадь, пришлось перелистать ее. Оказалось, что это дневник директора Суджанского птицекомбината тов. Шаталова.
Опуская факты, касающиеся его интимной жизни, мы публикуем страницы, посвященные поистине эпической борьбе за поддержание своего авторитета, которую вел директор со своими подчиненными.
Вот эти страницы:
„10 января. Наконец, назначили директором комбината. С чего начать? Раз назначили вместо другого, значит, признали, что ты внесешь что-то новое, свое. Что бы внести? Надо думать…
25. В газетах пишут, что надо сокращать штаты. Целиком согласен. Как новый руководитель, я должен подумать об этом.
27. Вплотную приступил к сокращению. Некоторые недовольные говорят, что подвожу под сокращение неугодных лиц. Наглая ложь. Терпеть клеветников у себя не стану.
29. Сокращение идет полным ходом. Очищаю аппарат. Жалобщиков и склочников не потерплю.
1 марта. Чувствуется приближение весны: хочется выпить. Подвел итоги сокращения. На сегодняшний день уволил двадцать человек. Птицекомбинат, слава богу, существует по-прежнему, что доказывает правильность моих действий.
25 апреля. Неприятный день. Пришел вагон с углем. Приказал плотникам разгружать. Тарконовский и Оганян отказались. Говорят, не надо было увольнять грузчиков, как будто я у них должен спрашивать, кого увольнять. Для поддержания авторитета дал приказ об увольнении обоих. Пусть знают. Мне нужны работники широкого профиля…“».
Обратим внимание на критический размах и общую, прямо скажем, резко негативную направленность. Понятно, что кандидатуру директора Суджанского птицекомбината в качестве объекта критики корреспонденту с литературным образованием согласовали. Тем не менее и критиковать, судя по всему, было за что — да и в данном случае уже можно говорить об уровне художественного обобщения. Возможно, «обобщен» был и редактор «Брянского комсомольца» — в фельетоне Искандер пишет от лица начальника: «Для поддержания авторитета дал приказ об увольнении обоих. Пусть знают». А в «Созвездии Козлотура»: «Чтобы замаскировать свою пристрастность ко мне, редактор сократил вместе со мной нашу редакционную уборщицу».
Впрочем, не все начинающему автору критика: Фазилю было предложено поучаствовать и в осмеянной им впоследствии «кукурузной» кампании.
Об этом в 1986 году вспоминал и сам Искандер:
«Когда-то, во времена кукурузной кампании, будучи молодым журналистом, работал в „Курской правде“. Меня, человека, выросшего, можно сказать, на кукурузе, с одной стороны, радовало внимание к этой прекрасной культуре, но, с другой стороны, начали пугать формы, которые принимала сама кампания. Кукуруза в Курской области расти не хотела, а ею упорно засевали лучшие земли. То же самое было и во многих других областях. Я написал статью о нелепости этой кампанейщины и, думается, достаточно четко обосновал свои аргументы. Приехал в Москву останавливать кампанию. Странно — но остановить не смог. Не смог даже опубликовать статью. Показывал в нескольких редакциях, в том числе и в тогдашней „Литературке“. Мне улыбались, говорили комплименты и как бы отсылали заниматься критикой по месту прописки».
В итоге на него в Курске более или менее махнули рукой, ценя за слог и глубину познаний — и, например, позволив опубликовать рецензию на роман Грэма Грина «Тихий американец». Или вот — им написана статья о библиотеке, организовавшей встречу курских писателей со своими читателями: «Читатели обсуждают альманах. Конференция в областной библиотеке». Всего в «Курской правде» вышло около 20 материалов (весьма немного, работой его там особо не загружали). Причем у руководства газеты 27-летний журналист был на хорошем счету, о чем свидетельствуют поощрения в трудовой книжке. В августе Искандер премируется за фельетон о директоре ДК, о чем вносится запись в трудовую книжку. В ноябре книжку опять украшает свидетельство об очередной творческой удаче. В декабре поощряются два материала Ф. Искандера. И опять с занесением в трудовую книжку.
«Поражало, — вспоминал заместитель редактора „Курской правды“ Николай Ферапонтов, — как много, гораздо позже, по прошествии десятилетий, все, кому довелось работать в те несколько месяцев, находили, что` вспомнить об Искандере. И доброго, и смешного, всякого».
Но куда удивительнее, что сам знаменитый писатель не просто помнил этот крохотный эпизод в своей жизни — работу в «Курской правде».
«В 2002 году, — пишет в своих воспоминаниях Ферапонтов, — собирая материал для книги об истории нашей газеты, я, преодолев понятные, наверное, волнение и страх, набрал его телефон. И как можно деликатнее стал просить — нет, не написать воспоминания, а хотя бы прислать фотографию с автографом-посвящением. Просил, будучи готовым услышать и недоуменное: „Какая «Курская правда», когда это было!“ А было это действительно давно, 45 лет, почти полвека назад. Но что значит личность — для людей такого масштаба, видимо, не существует мелочей, они пример нам во всем. Искандер абсолютно ничем не дал понять, кто есть он. Надо было слышать, с какой теплотой, хоть и в немногих словах, говорит он о Курске, о газете, вспоминал редакционных работников той поры».
Вспоминать-то вспоминал, но расстался с газетой быстро. Уже в феврале следующего, 1957 года Искандер попросил двухнедельный отпуск без сохранения содержания «для работы с редактором над книгой стихов». В июне у него начался отпуск, из которого в «Курскую правду» он уже не вернулся.
А отправился он все-таки в Сухуми, но не в газету, а в местное отделение Госиздата. Поближе к литературе. Здесь вскоре вышла его первая книга стихов, а за ней в скором времени и вторая.
Переговоры о выходе книжки, как и о редакторском месте, Искандер вел последний год. Несмотря на совершенную ничтожность жалованья (чуть ли не 60 рублей), об этой должности, как-никак официальной, нужно было похлопотать. В газете Искандер получал больше, но ему хотелось выйти на писательскую дорогу. Тем более публиковаться он стал активно: и стихи в периодике, и дебютировал с рассказом. Возможно, занятия журналистикой помогли Искандеру «развязать» какой-то тугой узелок, отучить от страха перед белым листом (в этом смысле, пожалуй, журналистика очень полезна молодым авторам и очень вредна для авторов зрелых, велик риск попросту исписаться, разменяться). С этого момента и практически до конца жизни его творческая энергия останется неизменно высокой.
ДЕБЮТ В ПРОЗЕ
В середине 1950-х особенно часто Искандер публиковался, как ни удивительно, в журнале «Пионер». Все очень просто — отделом литературы там заведовал Бенедикт Сарнов, с которым Фазиль познакомился в Москве. Сарнов был на два года старше Искандера. Приятельство, а потом и соседство в знаменитом писательском «поселке» у метро «Аэропорт» продолжится долгие десятилетия. Сарнов не раз будет писать об Искандере, то более, то менее точно и глубоко. Представляется, что комплекс старшего да еще москвича был у Бенедикта Михайловича Сарнова, а возможно, так и остался навсегда — он-де открыл дорогу молодому автору, проложил ему путь в литературу… Ну да, через журнал «Пионер»… Но вот с другим коренным москвичом, Юзом Алешковским, автором всенародно известной песни «Товарищ Сталин, вы большой ученый…», которого Иосиф Бродский именовал «Моцартом русского мата», они встретились чуть ли не в первый день после того, как Алешковский, отбыв лагерный срок на Дальнем Востоке, был амнистирован и появился в 1955-м в Москве. Вот что недавно написал из Америки, где он живет уже около сорока лет, 90-летний Юз одному из авторов этой книги. Орфографию и пунктуацию сохраняем. Опустили лишь некоторые слишком живописные подробности их юной жизни. Да одно матерное слово преобразовали. Прости, Юз!
«…после амнистии в Москве в первый же день дружок познакомил меня с Германом Плисецким и Фазилем с ним мы вдвоем бродили по плешке тверской и с интересом болтали типа подружились
тогда же я закадрил пару дикообразных телок которых мы повезли в мою коммуналку а мамаша была на даче <…>
мы довольно часто виделись читали друг другу свои стишки
ни он ни я еще не доросли до прозы а он замечательно чирикал под Киплинга и делал вид что этого не понимает
потом он подженился часто сваливал в Сухуми переписывались и ему нравились мои шуточки и всякие в письмецах фантасмагории
поначалу он был настоящим зрелым поэтом а его проза казалась мне гораздо слабей его стишат
а с Плисой мы стали оч близкими корешами и в блудстве и в попойках ну и тд и тп
с Фазилем же виделись редко — он заматерел в семейственности а как прозаик рос и рос что радовало но мы как то разошлись — разные у нас были температуры
вот так».
Вот он, этот дебют, — рассказ «Первое дело» (журнал «Пионер», 1956, № 11). Как у многих произведений Искандера, у пятистраничного рассказа счастливая судьба. Он не раз переиздавался, более того, именно по нему назван сборник рассказов Фазиля, который выходил двумя изданиями. А в 1990-е годы «Первое дело» было включено в рекомендованные для внешкольного чтения произведения. Мы перечисляем все это потому, что, согласитесь, нечасто такое бывает с первым опубликованным рассказом! Успех! Несомненный успех! Первый успех, если не считать фельетонов в «Курской правде», которые, честно говоря, в чем-то, может, и поинтереснее будут…
Тем не менее в «Первом деле» сразу появляются внешние приметы будущей чегемской мифологии. Да и ее персонажи — герой-рассказчик, мальчик; его тетушка; его дядька. И даже говорящее животное! Здесь это ослик Арапка, первый из ряда осликов с таким же именем (хотя, может быть, речь каждый раз идет об одном и том же животном…).
Сюжет зато прямо пионерский: мальчик получает семейное задание и выполняет его, несмотря на сложности и даже опасности передвижения в горах. Наградой за это служит семейная, деревенская идиллия:
«Я присел у огня и вытянул ноги. От усталости они сладко ныли, и было чудесно сидеть вот так у огня, не двигаясь, и знать, что больше никуда не надо идти. Я слышал, как дядя вошел во двор, хлопнув калиткой. Подошел к дому, повесил фонарь, снял мешки и поставил их на скамью, стоявшую на веранде. Потом прикрикнул на ослика, чтобы он стоял смирно, стащил седельце и тоже бросил на скамью. Потом тряпкой долго оттирал ему спину от пота, потом отпихнул собаку, вертевшуюся у ног. Она взвыла, но сейчас же залаяла в темноту, чтобы показать, что она не обиделась. Скрипнув дверцей, дядя зашел в кладовку и оттуда принес несколько початков кукурузы. Потом он ушел куда-то, а ослик долго грыз кукурузу, сопя и сочно пережевывая зерна».
Награда, как говорится, «нашла героя». Мирный вечер, сладкий сон плюс новая красная рубашка, сшитая за ночь тетей…
В рассказе, написанном уверенной, знающей, чего хочет, рукой, все-таки многовато дидактизма, которого потом у Искандера не будет вообще (может быть, что-то такое появится в его поздних миниатюрах…). Не случайно рассказ как-то очень легко, без больших потерь может быть разъят на «дидактические единицы». Вот как предлагается его понимать школьникам шестых классов (процитируем одно из современных методических руководств):
«„Первое дело“. Название этого рассказа означает то, что мальчику впервые доверили серьезную работу, которая так важна для становления мужчины.
Для ребенка очень важно помочь родным, не спасовать перед трудностями.
Это дело для главного героя — увлекательная игра во взрослого, с одной стороны, но, с другой, он прекрасно понимает, что сдает важнейший экзамен. Мальчик сильно радуется, хоть и немного волнуется, что ему, вместо отца, нужно отвезти кукурузу на мельницу. Он старается перед отъездом даже есть, как отец.
Легкое дело оказывается для ребенка не так уж просто. Нужно „договориться“ с хитрым осликом, который никак не хочет слушаться ребенка. Мешки слишком тяжелы — только смекалка помогает их поднять и укрепить, а в итоге — спасти зерно. Спуск по тропинке, которая „храбро сползает“ по склону, совсем не прост. Возвращение по ночному лесу, где мерещится медведь, тоже испытание.
Огромный молчаливый мельник впечатляет ребенка. На свой мысленный вопрос, кем стать, мальчик вдруг решает, что будет таким сильным и ловким, как мельник. Однако профессия его привлекает более необычная — киномеханик. Ночью он даже видит об этом сон».
Как ни грустно, приходится признать, что эта выжимка в целом соответствует действительности. Попробуй-ка выжми подобным образом, без потери качества любой из рассказов о Чике!
В конце 1950-х были написаны еще несколько рассказов, включая такой известный, как «Тринадцатый подвиг Геракла» (опубликован позже). Но прозой всерьез Искандер займется уже в следующем десятилетии и уже в Москве.
ПЕРВАЯ КНИГА
Стихи в середине 1950-х Искандер печатал активно, хотя, как правило, по одному тексту. И в разных местах — от того же журнала «Пионер» и «Молодой гвардии» до газеты «Советская Абхазия».
С 1956 года циклы стихов Искандера стали регулярно появляться в журнале «Литературная Абхазия». Первый номер 1956 года предложил читателю искандеровские стихотворения «Кавказская осень», «Пастух», «Буйволы», «Испытание самолета», «Туристы». В 1957-м в «Литературной Абхазии» (№ 2) вышли «Сыр», «Дождь» и «Незнакомый полустанок».
И вот первая книжка стихов. Легко ли в то время было «пробить» издание первой книги молодому автору? Весьма нелегко. Но скромный и обаятельный Фазиль всегда пользовался особой симпатией у самых разных людей, и это ему помогало не раз. Помогло и стать автором книжки в неполные 30 лет.
Книжка — всего 30 страниц, плохонькая бумага. На тонкой, скверно пропечатанной обложке светло-синий силуэт двугорбой горы. Ну и название соответствующее — «Горные тропы». Подписана в печать в апреле 1957 года. Тираж — две тысячи. Для той поры едва ли не минимальный, для нынешней — по меркам современных поэтических книг — огромный. Цена 3 р. 50 к. (то есть дело до реформы 1961 года), после реформы — 35 копеек.
А что же стихи? По мнению Натальи Ивановой (высказано в книге «Смех против страха, или Фазиль Искандер», вышедшей в разгар перестройки, в 1990 году): «В сборнике преобладают нравоучительность, дидактика, опора на стереотипы. Мыслит молодой автор по „правильным“, отработанным десятилетиями канонам, ступая след в след по колее псевдопоэтической аргументации. Национально-абхазское здесь для Искандера лишь то, что подтверждает общепринятое». Особо критик обращает внимание на открывающее сборник стихотворение «Утро»: «Риторика, напыщенный пафос, <…> — что может быть дальше от подлинного, „настоящего“ Искандера? <…> Бронза, тяжесть государственной символики, монументализм — совершенно иная система ценностей, нежели то, что потом явится сущностным для мира Искандера».
Не случайно мы обозначили время выхода работы Ивановой (1990 год). Здесь и далее, на наш взгляд, критик пытается приписать Искандеру скорее свои собственные взгляды, созвучные популярным общественным веяниям тех лет. Увы, как и каждый большой писатель, к политике, идеологии Искандер абсолютно несводим. Кем он совершенно точно не был, так это условным «либералом», радовавшимся распаду империи и глумящимся над ее павшей символикой. Но и мракобесом, оплакивающим смерть СССР, тоже не был. Писатель, полагаем, и не должен быть «либералом» либо мракобесом. Он должен быть писателем.
Но пока до смерти СССР еще далеко. Искандер пожил в Москве, поработал в российской глубинке — и вот это самое стихотворение, где автор якобы подчиняется «отработанным десятилетиями канонам»:
УТРО
Я шел рассветом вдоль межи
Над тихим полем желтой ржи.
Дул встречный ветер и, казалось, —
Под гребнями ржаных валов
До горизонта прогибалась
Земля под тяжестью хлебов.
А на востоке — цвета бронзы —
Вставало медленное солнце.
Хлеба у края небосвода
Его восходом зажжены.
В такой вот час, наверно, кто-то
Придумал герб моей страны.
Рифмы, надо признать, не слишком удачны. «Бронзы—солнце» — это вообще маленькая катастрофа. Однако центральный образ, рождение герба империи из самой природы, сочетание в нем золота хлебов и солнечного металла, само присутствие автора при этом, безусловно, сакральном процессе, впечатляют и сегодня.
Однако есть в сборнике стихи, о которых сказать что-нибудь хорошее не получится. Нет, все они точны версификационно, прошли нормальную, толковую редакторскую обработку. Все они — а вот это уже редкость! — представляют собой высказывания, в которых автор знает, что` хочет сообщить аудитории. Нет такого, чтобы носиться взад-вперед по волнам вдохновения. Но и вдохновение, увы, иной раз найти сложно.
Есть прагматические высказывания типа «за все хорошее, против всего плохого» («Мне право дано», «Пастух», «Доброе слово»). Есть признания в любви родной земле — порой совсем дежурные, порой искренние, но не очень складные («Желтая пыль на моих башмаках…»). Есть конспекты будущей прозы («Ночная ловля рыбы», «Сыр», «Рассказ о Бочо» и др. — неплохо, но в прозе было бы — и будет! — куда лучше).
Наверное, следует согласиться с Натальей Ивановой, которая пишет, что в ранних стихах Искандера еще встречаются языковые оплошности, стилевые шероховатости: «Он, небо ревом рвя на части» («Испытание самолета»), «Пришел старик наведать сына» («Горец и шахта»), «Болит от горя голова, / Но в сердце гнев, бушуя, / Сквозь зубы выдавил слова» («Баллада о мальчике, который спас Спартака»). В общем, дополнительная редактура могла бы большинство из этих проблем снять.
Но есть и по-настоящему классные стихи. Вот, например, «Патрон».
ПАТРОН
Пустыми глазами глядит в шалаш
Расстегнутый патронташ.
Все спят. Но костер еще не потух —
Патроны свои заряжает пастух.
Медленно перевернув патрон,
К свету его наклоня,
Вбивает в него тугой пистон,
Как гвоздь в копыто коня.
Потом газеты невнятный шорох
И струйкой в патроны втекает порох.
Одни, до горла наполнив дробью,
Другим свинец вбивает в утробы.
Мерцая у стола на краю,
Патроны стоят, как солдаты в строю.
Патронов округлые бока
Свет освещает жидко
И каждый теперь похож на бокал
Смертельного полный напитка.
Зверь ли, бандит ли — такой бокал
Валит с ног наповал.
И только медведь, встречаясь в пути,
Выдерживает, порой, до пяти.
Это продолжение традиции советской баллады — ранний Тихонов, Багрицкий, Луговской, Симонов. Известно, что Симонова-поэта молодой Искандер ценил, отправлял свои стихи ему на оценку, даже удостоился от мэтра публичной похвалы.
В такой балладе важны тотальность, эпичность взгляда при использовании абсолютно конкретных деталей. Автор не разменивается на пустяки вроде личных отношений, ему интересен весь мир, при этом он «хищным взором» выхватывает и описывает конкретные предметы и подробности. Здесь это описание процесса подготовки патронов и, конечно, очень эффектная концовка — выдерживающий до пяти зарядов медведь! А читатели не знали. И мы не знали. Знание пусть и бесполезное, однако новое и романтическое.
Полны ярких, небанальных деталей такие стихи, как «Пот» («Крепкий запах горячего пота / Всколыхнулся, как запах моря» — это в положительном смысле, пот-то трудовой), «Буйволы» («в подойники струится, / как смола, густое молоко» — неожиданное сопоставление не по цвету, но по консистенции), «Медведь» (от лица охотника: «Я перебил ему крестец / и плечевой сустав. / И близко-близко, наконец, / он лег в прохладу трав»).
Лучшее стихотворение сборника, на наш взгляд, вот это:
СТАРИК
Устало сбросив мотыгу с плеча,
Старик, кряхтя, присел у ключа.
Белый, как мельник, от пыли дорожной,
Черные ноги разул осторожно.
Склонился к воде, завернув воротник,
И, словно насос, закачался кадык.
Искоса, как на стенные часы,
На солнце взглянул, вытирая усы.
Мокрый платок прилепил к голове,
Вытянул ноги на мокрой траве,
И, как-то притихнув, сидел над водой —
Большеголовый, смуглый, седой.
Задумавшись крепко не знаю о чем,
Долго сидел старик над ключом.
Смотрел, как играет зайчик луча.
И вдруг рукой зачерпнул из ключа.
В ладони большой, как чаша весов,
Воду держал, молчалив и суров.
Потом ладонь наклонил слегка,
Следя, как струйка стекает покорно.
Как будто рукой зачерпнув из мешка
На вес и на ощупь попробовал зерна.
Здесь и неожиданные, пусть и спорные сравнения («словно насос, закачался кадык. / Искоса, как на стенные часы, / На солнце взглянул…»). Они как будто превращают старика в машину, ставят в ряд с механизмами («В ладони большой, как чаша весов» тоже отсюда). И сама картинка хороша, хотя нельзя сказать, чтобы старики на берегах горных ручьев никогда до этого нам в поэзии и прозе не встречались. Но вот этот нюанс — сам он белый от придорожной пыли, а ноги, шедшие по земле, черны — очень впечатляет. Может быть, это старый Хасан или Хабуг из будущей прозы заглянул сюда? Вообще, перекличек и с «Сандро», и с «Чиком» в стихах первой книги можно найти немало — в том числе и на уровне сюжета. Уже отмечалось, что, например, в стихотворении «Воспоминание о войне» брезжит сюжет рассказа «Лошадь дяди Кязыма». То есть для Искандера — и это важно помнить, подходя к их оценке, — первые стихи были своего рода лабораторией.
Вернемся к стихотворению «Старик». Его финал, хотя и может показаться нарочитым, все же эффектен и поэтичен. Хотя если бы речь шла о старике из пустынных мест, дехканине, то этот образ был бы куда более оправданным — именно там, где с водой проблемы, ее вес идет на вес зерна.
Складывается ощущение, что главные, глобальные мотивы творчества Искандера здесь присутствуют — любовь к Абхазии, ее людям, бескомпромиссная уверенность в торжестве нравственного, высшего начала. Вообще, сдержанный, но крепкий оптимизм: добро рано или поздно восторжествует (другое дело, что в позднем творчестве это торжество отодвигается на неопределенную дистанцию). Нет разве что фирменного искандеровского юмора. Но это всегда будет отличать его прозу от стихов (хотя блестящие иронические зарисовки появятся и в них). Да, все присутствует в скрытом, неразвернутом виде. У молодого писателя как будто не хватает слов, чтобы выразить свое. И верно — не будем забывать, что ему нет даже тридцати. Это лирики загораются рано, рано, как правило, и гаснут. Стихия Искандера — эпос, это верно и для прозы, и для поэзии.
В общем, книга — нет, не провальная, но одна из множества, издаваемых в то время региональными издательствами. Тем удивительнее (а что мы говорили о везении Искандера!), что на нее последовало сразу несколько рецензий в центральных изданиях. Тут и друг Бенедикт Сарнов — не где-нибудь, но в «Новом мире» (Сарнов Б. Полнота жизни. 1958, № 5)! А еще о книге Искандера писали в «Литературной газете» (Иванова М. Картина и мысль. 1957, 20 августа), в «Советской Абхазии» (Бюр В. На пути к мастерству. 1957, 24 августа), в «Молодом коммунисте» (Мильков В. Первый поэтический сборник. 1958, № 3). Отзывы были сдержанно-хвалебные.
Вскоре выйдет и вторая абхазская книга стихов Искандера, за ней московская, да и не одна. Его стихи будут меняться в сторону точности, четкости, афористичности. Но, конечно, им так и предстоит остаться прежде всего «стихами прозаика» (хотя всегда были и поклонники Искандера, считавшие его поэтом прежде всего).
ДИАЛОГ АВТОРОВ
Евгений Попов: Я вдруг задумался о том, что многие крупные писатели начинали свой «творческий путь» подобно Фазилю — со стихов.
Михаил Гундарин: Тургенев, Бунин, Набоков, Шаламов… Впрочем, эти иногда писали стихи и впоследствии. А Бунин, как всем известно, даже обижался, когда его прозу ставили выше стихов.
Е. П.: А еще Акутагава, Платонов, Битов… В конце концов, Николай Васильевич Гоголь! Эти, повзрослев, от стихотворства как-то отошли. Гоголь, как мы помним, свой поэтический дебют, поэму «Ганс Кюхельгартен», жутко ненавидел и пытался уничтожить (что считается грустной рифмой к уничтожению последней работы, второго тома «Мертвых душ»). Даже у Аксенова первая публикация была стихотворной. В комсомольской студенческой казанской газете. Он не очень-то это афишировал. Считалось, что его «открыл» журнал «Юность», равно как и первые шаги поэта и прозаика Искандера тоже традиционно связывают с этим журналом.
М. Г.: И это, как мы увидели, ошибка. Еще до того, как начать регулярно печататься в «Юности» и сойтись с компанией «Юности», Фазиль успел выпустить две книги и опубликоваться много где. Но, действительно, как поэт. И еще: стихи он продолжал писать всю жизнь, причем Искандер относится к тем авторам, юношеские стихи которых на зрелые не похожи. Сначала — романтизм, яркость, избыточность, «Киплинг», как точно заметил Юз Алешковский, потом философичность, краткость. Минимум регионального колорита. А вот вы, кстати, стихов не писали?
Е. П.: Я писал поэмы. «Гестаповец и волк», «Солдат и лесбиянка», «Мусор».
М. Г.: Понятно! Это дело известное. Скажите, кто такое из серьезных впоследствии сочинителей не писал, — и я скажу в ответ, что мало искали, в архивах наверняка что-то такое хранится, если автор благоразумно не уничтожил… Но это, что называется, «не считается».
Е. П.: Впрочем, вру. В возрасте одиннадцати лет, в 1957 году, как раз когда у Искандера вышла первая книга, я сочинил стихотворение «В колхозе Ильича» и послал его в «Пионерскую правду». Мне, слава богу, не ответили и этот хитренький детский коньюнктурный бред не напечатали. Нужно было, пожалуй, послать это в журнал «Пионер», но я тогда еще не был знаком с Беном Сарновым (шутка). Я не был с ним столь близок, как Фазиль, к тому же он гораздо старше меня. Впрочем, Фазиль тоже меня старше, почти на семнадцать лет, но это не мешало нам общаться.
М. Г.: А вот Дмитрий Быков как-то написал: «Люди творческих профессий вообще редко любят друг друга, а у писателей это встречается разве что по пьяни либо по гендерным причинам, если один писатель мужчина, а другой — красивая женщина».
Е. П.: Не смею спорить с самим Быковым…
М. Г.: Ну я понял, это тоже шутка.
Е. П.: Хотя Горький вот любил Чехова, Аксенов — Юрия Казакова. Да и мы с вами ведь сошлись на том, что Фазиля любили все. Даже «падший ангел» Феликс Кузнецов. И, возможно, поэтому его писательская судьба была исключительно удачной, несмотря на цензурные запреты, купирование «Сандро», отчего он страдал куда сильнее, чем большинство других цензурированных. Поэт, что поделать, ранимая душа!
М. Г.: Упомянутый вами Акутагава утверждал, что «Проза занимает место в литературе только благодаря содержащейся в ней поэзии».
Е. П.: Японец прав! Об этом говорит вся история мировой литературы, начиная с древнеегипетской и заканчивая нашей креативной. Нравится вам это слово?
М. Г.: Так же как и слово «волнительно».
Е. П.: Даже в самых лихих, брутальных сочинениях типа «Сатирикона» Петрония, «Тропика Рака» Генри Миллера или «Тропы Хошимина» мало кому известного пожилого панка Олега Разумовского, живущего в Смоленске, присутствует поэзия…
М. Г.: «Цветы зла»?
Е. П.: Необязательно «Цветы зла», но точно поэзия — не говоря уже о высоконравственном и целомудренном «Сандро из Чегема». Там, кажется, целые фрагменты написаны ритмизованной, поэтизированной прозой. Плюс вплетенные в ткань романа народные сказания — это же чистая поэзия. А рассуждая об удачных или наоборот дебютах, следует отчетливо понимать, что о подавляющем большинстве неудачных дебютов мы не знаем и никогда не узнаем, потому что эти дебютанты не выбились в писатели, и об их юношеских увлечениях знает чаще всего только жена или покойная мама. А если писатель нам известен, то его дебют в любом случае удачен. Что и подтверждает вся жизнь Фазиля Искандера. И даже его смерть.
Кем был по происхождению всемирно известный Фазиль Искандер? Почему он писал исключительно по-русски? Как обстояло дело с его личной жизнью? Каковы были его политические взгляды и убеждения? Зачем он стал одним из составителей мятежного альманаха «Метро`поль»? Почему его любили все? На эти вопросы отвечают в своей книге «Фазиль» Евгений Попов, близко знавший Искандера, и Михаил Гундарин, поэт, журналист и прозаик. Они собрали множество малоизвестных, порой драматических фактов из жизни писателя, его друзей и близких, ведь некоторые из них, слава богу, еще живы.
1. Из стихотворения Булата Окуджавы «Кабинеты моих друзей» («Что-то дождичек удач падает не часто…», 1985). Цит. по: https://teksty-pesenok.ru/rus-bulat-okudzhava/tekst-pesni-kabinety-moih-druzej-chtoto-/1756258/.