К 100-летию «Галлиполийского сидения» 1920–1921 годов
Опубликовано в журнале Звезда, номер 4, 2021
|
Дорогие, любимые, Вы, которые по слову летописца, бестрепетно «дали Богу души свои», Вы, крестными путями и подвигами своими, спасшие честь России и веру в нее, — земной поклон Вам! Иван Бунин — галлиполийцам, 1924 год |
I. ПУТЬ В ГАЛЛИПОЛИ
Начальную историю регулярной русской армии с формированием войск и службой на основе полковой системы традиционно связывают с государственной деятельностью двух первых Романовых — царей Михаила Федоровича и Алексея Михайловича.[1] Таким образом, накануне Великой войны старейшей воинской частью в России по праву считался 13-й лейб-гренадерский Эриванский Царя Михаила Федоровича полк (старшинство с 1642 года: 2-й Московский выборный Бутырский полк солдатского строя), имевший шефство Его Величества, в то время как точная дата учреждения Лейб-гвардии в царствование Петра Алексеевича оставалась для современников неясной, вызывая горячие споры и дискуссии.[2]
Численность Вооруженных сил Российской империи мирного времени летом 1914 года составляла 1,4 млн чинов. Кроме того, к 31 декабря 1916 года[3] призыв охватил еще 13,2 млн человек, включая 3,1 млн ранее обученных военнообязанных, числившихся в запасе. В ходе боевых действий наиболее здоровая и социализированная часть крестьянства, в чьей довоенной жизни родной полк сыграл важную воспитательную роль[4], жестоко пострадала на полях кровавых сражений 1914—1916 годов. По расчетам Георгиевского кавалера, Генерального штаба генерал-лейтенанта Николая Головина, к зиме 1917 года Русская Императорская армия потеряла примерно 7 млн чинов, в том числе 2,1 млн пленными.[5] Выбитых старослужащих заменяли новые контингенты мобилизованных, в первую очередь из числа деревенских призывников с низким культурно-образовательным цензом и слабой мотивацией, в мирное время не служивших, военному делу не обученных и не понимавших смысла «господской» войны, казавшейся бесконечной и утомительной. «Горько разочаровываешься в русском народе, такой он отсталый»[6], — писала в марте 1916 года мужу государыня Александра Федоровна. Но это был объективный результат сословно-одностороннего развития петровской империи в XVIII—XIX веках.
Задача обучения и воспитания нижних чинов становилась еще более сложной в связи с необратимыми изменениями в офицерском составе. В конце июля 1914 года в Вооруженных силах Российской империи насчитывалось почти 90 тыс. офицерских чинов (49 171 кадровый и около 40 тыс. призванных из запаса), а к 1 января 1917 года — 145 916. С 1 июля 1914 года по 1 апреля 1917 года военные училища выпустили 74 418 офицеров, а школы подготовки прапорщиков — 113 463. Безвозвратные потери (убитыми, умершими от ран, пленными, пропавшими без вести) за тот же период оцениваются исследователями в 66 154 человека.[7] Поэтому к зиме 1917 года большую часть русского офицерского корпуса, потерявшего корпоративное единство, составляли офицеры военного времени, не обладавшие сплоченностью. Зачастую они бесстрашно умирали, самоотверженно исполняя личный долг, но воспитывать необученных крестьян в солдатских шинелях не умели и не могли.[8]
Опустошенные полки неоднократно переформировывались, части гвардии сменили как минимум по четыре состава, а некоторые и более того. К концу 1916 года в гвардейской пехоте осталось менее 4 % чинов, вышедших на войну с родным полком.[9] «Императорская армия фактически перестала существовать в [19]16 году, — писал в эмиграции Георгиевский кавалер, военный инвалид и храбрый офицер Л.-гв. Павловского полка, генерал-майор Михаил Скородумов. — Ей пришла на смену народная армия, т.[о] е.[сть] переодетый мужик в солдатскую форму, и переодетый в офицерскую форму русский интеллигент».[10] В итоге резкое ухудшение качества многомиллионной пехоты к зиме 1917 года стало одной из главных причин, предопределивших успех революции и стремительное морально-дисциплинарное разложение солдатской массы после крушения конституционно-монархического строя 2—3 марта. В октябре—декабре 1917 года соглашательская позиция военнослужащих тыловых гарнизонов сыграла важную роль при захвате власти большевиками[11], предпринявшими затем целый комплекс мер, направленных на разрушение Российской армии.[12] «Она отдана на слом, и от нее не осталось камня на камне»[13], — заявил под аплодисменты Ленин, выступая с докладом о деятельности Совнаркома на III съезде Советов 11 января 1918 года.
Однако авторитарный руководитель ЦК РСДРП(б) поспешил с категорическими заключениями. Во второй декаде октября 1917 года в Петрограде бывший Главковерх, Георгиевский кавалер, генерал от инфантерии Михаил Алексеев при поддержке единомышленников приступил к созданию антибольшевистской организации. Конспиративная работа велась в первую очередь среди офицеров и юнкеров военно-учебных заведений.[14] В дни Октябрьского переворота наиболее активными чинами организации себя показали до 100 офицеров во главе с Георгиевским кавалером, Л.-гв. штабс-капитаном Измайловского полка Василием Парфёновым.[15] 2 (15 н. ст.) ноября Алексеев приехал из столицы в Новочеркасск и перенес деятельность организации на Дон. С ее переименованием на Рождество в Добровольческую армию в военное командование с согласия основателя вступил Георгиевский кавалер, генерал от инфантерии Лавр Корнилов. Для сопереживавших делу двух генералов молодых современников исключительное значение приобрел сам факт возрождения армии, «ее рефлекторный, инстинктивный жест под режущим ножом, — ее крик в ночи: „Нет!“»[16], как позднее описывал свои переживания один из публицистов.
22 февраля 1918 года из Ростова в 1-й Кубанский (Ледяной) поход вышли 3683 человека, в том числе почти две трети составляли офицеры: 36 генералов, включая двух бывших Главковерхов, 242 штаб- и 2057 обер-офицеров.[17] Во главе 3-й роты Сводно-Офицерского полка[18], насчитывавшей около 200 чинов, шел Георгиевский кавалер, гвардии полковник Александр Кутепов[19] — кадровый офицер, трижды раненный герой Великой войны и последний командир гвардии Преображенского полка, зачисленный в алексеевскую организацию 24 декабря 1917 года. Он запомнился сослуживцам как скромный в быту ревнитель строгой дисциплины, заботливый, волевой и хладнокровный начальник, отличавшийся аккуратным и подтянутым видом. В боях храбрый гвардеец находился в стрелковых цепях и сам водил подчиненных в атаки.[20] Впоследствии, пребывая с войсками I армейского корпуса в Турции и Болгарии, Кутепов сохранил теплое отношение к Марковскому полку, где начинал службу зимой 1917/18 годов, и редко менял привычную черную форму с белой выпушкой. Его адъютантами, вестовыми, чинами конвоя, как правило, назначались марковцы.[21]
12 апреля 1918 года в разгар тяжелых боев под Екатеринодаром Кутепов принял Корниловский Ударный полк[22], когда накануне был убит его основатель, Георгиевский кавалер, Генерального штаба полковник Митрофан Неженцев. В тот момент в строю корниловцев насчитывалось лишь 67 штыков.[23] В целом Александр Павлович показал себя бесстрашным и жестоким военачальником, характерным для эпохи Гражданской войны, исход которой определял судьбу страны на долгие десятилетия. «В отношении красных полковник Кутепов не знал сожалений, — свидетельствовал герой Эрзерумского сражения 1916 года и Георгиевский кавалер, Генерального штаба генерал-майор Борис Штейфон. — Он уничтожал большевиков с твердым сознанием государственной в том необходимости. Ложный сентиментализм не был свойственен его душе!»[24] Столь же сурово Кутепов относился к преступникам и дезертирам. В этом смысле командир преображенцев отчасти походил на другого гвардейского офицера — Георгиевского кавалера и генерал-лейтенанта русской службы барона Густава Маннергейма[25], ценой больших жертв[26] добившегося победы белых в Финляндии весной 1918 года.
13 апреля после гибели Корнилова в командование утомленной армией, потерявшей за четверо суток кровавой осады более половины личного состава[27], вступил Георгиевский кавалер, Генерального штаба генерал-лейтенант Антон Деникин. Последний штурм Екатеринодара, должный превратиться в героическое самоубийство, не состоялся. «Тяжелый, до самовлюбленности, самонадеянный не по уму и талантливости, завистливый до болезненности, К[орнилов] сошел со сцены в критическую минуту, которая и для него, быть может, явилась милостью Господнею: продолжение его деятельности грозило на следующий день гибелью всего сохранившегося, гибелью всего дела, — писал Алексеев жене Анне Николаевне. — Господь избавил его от разочарований, остатки отряда — от гибели. Грозило распадение, но поклонники этого преступного способа действий поняли, что это не спасет их драгоценных шкурок».[28] Новый командующий, взяв на себя тяжелую ответственность, отвел от кубанской столицы измученных людей, чем предотвратил неизбежную катастрофу. 13 мая на Фоминой неделе 1-й Кубанский поход завершился: его участники вернулись на Дон, получив долгожданный отдых. 9 июня обескровленные силы деникинцев пополнила трехтысячная 1-я отдельная русская бригада добровольцев[29] Георгиевского кавалера, Генерального штаба полковника Михаила Дроздовского, созданная им зимой на Румынском фронте. Весной дроздовцы совершили отважный переход из района Яссы—Дубоссары на Дон, и их поход сыграл значительную роль в истории Белого движения. В 1918 году его элитными формированиями с ветеранскими традициями и особыми боевыми качествами стали именные части первопоходников: ударников-корниловцев, офицеров-марковцев, партизан-алексеевцев[30] и стрелков-дроздовцев.
Зимой 1918/19 годов в результате объединения Добровольческой и Донской армий с одновременным расширением театра военных действий Деникин реорганизовал подчиненные ему войска в Вооруженные силы на Юге России. Вскоре ВСЮР (Донская, Кавказская и Крымско-Азовская добровольческие армии) достигли примерно 70 тыс. штыков и сабель[31], а на пике успехов в октябре 1919 года их численность возросла до 150 тыс. чинов.[32] Однако политические и оперативные ошибки Верховного командования[33] позволили противнику перехватить инициативу и привели к тяжелым поражениям. Драматическое отступление белых, продолжавшееся более четырех месяцев, закончилось эвакуацией остатков ВСЮР с Черноморского побережья Северного Кавказа. 26—27 марта 1920 года на Крымский полуостров удалось перевезти, включая тыловиков, лишь около 25 тыс. чинов расстроенных добровольческих частей и до 10 тыс. спешенных донцов, почти лишившихся оружия.[34] Под влиянием Новороссийской катастрофы моральное состояние и дисциплина деникинцев резко упали[35], а сложившееся положение выглядело безнадежным. С учетом раненых, больных, инвалидов, учащихся военно-учебных заведений, резервистов и тыловиков на довольствии состояло более 150 тыс. человек, но доля боевого состава не превышала 25 тыс. солдат и офицеров.[36]
4 апреля Деникин покинул должность Главнокомандующего, назначив преемником Георгиевского кавалера, генерал-лейтенанта барона Петра Врангеля — гвардейского офицера и аристократа-монархиста, отличавшегося широким кругозором, намеренного осуществить при помощи единомышленников широкую программу аграрно-земских преобразований с привлекательным для населения образом российского будущего и продолжить столыпинскую политику по созданию многочисленного класса мелких собственников. «Я добиваюсь, чтобы в Крыму хоть на этом клочке сделать жизнь возможной, — говорил Врангель Василию Шульгину. — Ну словом, чтобы, так сказать, — показать остальной России… вот у вас там коммунизм, т.[о] е.[сть] голод и чрезвычайка, а здесь: идет земельная реформа, вводится волостное земство, заводится порядок и возможная свобода».[37] Перспективу Главнокомандующий видел не в триумфальном шествии к Москве, а в создании «такого порядка, и таких условий жизни, которые потянули бы к себе все помыслы и силы стонущего под красным игом народа».[38] Особое внимание уделялось восстановлению боеспособности войск. Здесь Врангель нашел рьяного исполнителя в лице Кутепова, прибегавшего к помощи военно-полевых судов для обуздания грабителей и дезертиров.[39]
11 мая Главнокомандующий отдал приказ № 3049 о переименовании ВСЮР в Русскую армию, чтобы обратить всеобщее внимание на новые основы военного дела и общественного управления. Очевидно, что Врангель стремился подчеркнуть сохранение возрожденными войсками вековой традиции, неразрывной преемственности с Императорской армией и культурно-исторической связи с родиной, о чем неоднократно заявлял и в дальнейшем.[40] Поэтому в Крыму были восстановлены 13-я и 34-я пехотные дивизии с кадрами полков мирного времени, насчитывавшими после упорных боев по несколько сот солдат и офицеров.[41]
Целенаправленные усилия Главнокомандующего и его сотрудников дали определенные плоды. С учетом новаторской программы правительства Юга России, работавшего под руководством тайного советника Александра Кривошеина[42], реформаторских мероприятий и апелляции к крепкому крестьянству, частных успехов Русской армии, кризиса на польском театре и Тамбовского восстания ситуация для Коммунистической партии вновь стала опасной. В перспективе контрреволюционный Крым, опиравшийся на иностранную поддержку, мог превратиться в своеобразный «русский Тайвань». Поэтому Ленин требовал покончить с «черным бароном» до зимы 1921 года и даже предложил мир Второй Речи Посполитой — априори невыгодный для РСФСР.[43]
Объективная проблема для продолжения борьбы с большевиками заключалась в недостатке у белого командования источников пополнения, так как ему не удалось перенести боевые действия на Кубань и Украину. В середине сентября Врангель на базе своих сил создал два оперативных объединения: 1-ю армию (I армейский, Конный, Донской корпуса) генерал-лейтенанта Александра Кутепова и 2-ю армию (II и III армейские корпуса, Терско-Астраханская казачья бригада) Генерального штаба генерал-лейтенанта Даниила Драценко.[44] Но изменения в управлении не увеличивали ударного потенциала и численности, а лишь создавали иллюзию многолюдья.[45] Людские ресурсы на подконтрольной территории постепенно себя исчерпали, использование пленных и другие поступления компенсировали потери лишь частично, в связи с чем численность фронтовиков всю крымскую эпопею колебалась в пределах 31—43 тыс. человек.[46] На 28 сентября (6 октября) в боевом составе Русской армии насчитывалось 22 830 штыков (в том числе 3655 офицеров), 8669 сабель (988 офицеров), 4737 саперов (1061 офицер).[47] На ее вооружении состояли 339 орудий (37 тяжелых), 1417 пулеметов, 55 самолетов (34 исправных), 12 бронепоездов (7 боеспособных), 47 бронеавтомобилей (30 боеспособных) и 24 танка (12 боеспособных).[48] Сведения о составе «цветных»[49] соединений и частей сведены нами в таблицу (в скобках указана численность господ офицеров)[50]:
|
Соединения и части |
Штыки |
Сабли |
Саперы |
Запасные батальоны |
Итого |
|
Корниловская Ударная дивизия генерал-майора Н. В. Скоблина |
2025 (365) |
47 (26) |
332 (73) |
2211 (103) |
4615 (567) |
|
Марковская пехотная дивизия генерал-майора артиллерии А. Н. Третьякова |
1104 (154) |
63 (3) |
151 (30) |
1151 (86) |
2469 (273) |
|
Дроздовская стрелковая дивизия генерал-майора А. В. Туркула |
2186 (431) |
138 (28) |
165 (25) |
2196 (86) |
4685 (570) |
|
1-й Партизанский генерала Алексеева пехотный полк полковника П. Г. Бузуна |
745 (217) |
— |
— |
— |
745 (217) |
|
Отдельный конный генерала Алексеева дивизион |
— |
112 (38) |
— |
— |
112 (38) |
12 октября в Риге состоялось заключение советско-польского перемирия, благодаря которому большевики сосредоточили против белых огромные силы и в период с 28 октября по 16 ноября провели две заключительные операции. Во второй половине октября войска Южного фронта члена ЦК РКП(б) Михаила Фрунзе, имея в боевом составе более 320 тыс. бойцов и командиров, получили как минимум восьмикратный перевес над Русской армией, а также превосходство в технических средствах.[51] Негативную роль сыграли и погодные условия, облегчившие 7—8 ноября частям 6-й армии военспеца Августа Корка форсирование Сиваша и выход через Литовский полуостров в тыл защитникам Перекопской позиции, для которых сложилось критическое положение.[52] Поэтому, несмотря на сопротивление белых, судьба Крыма была предрешена.[53]
Результаты конечной победы на Южном фронте оказались противоречивыми не только потому, что ее многие творцы из числа бывших офицеров (военспецов), выиграв войну для ленинской партии, невольно подписали себе и своим близким смертный приговор. Сначала Ленин и Фрунзе требовали от командармов окружить и уничтожить главные силы Врангеля в Северной Таврии, затем «на плечах противника войти в Крым», предпринять «самое энергичное преследование» отступавшего врага, «ни в коем случае не допуская его посадки на суда».[54] Но ни одну из поставленных задач решить не удалось. Войска Русской армии смогли оторваться от преследования, достигли портов и эвакуировались в Турцию, сохранив организацию, строевые кадры боевых частей и военно-учебные заведения (военные училища: генералов Алексеева и Корнилова, Донское Атаманское, Константиновское, Кубанское генерала Алексеева, Сергиевское артиллерийское; корпуса: Крымский и 2-й Донской кадетские, Морской; Феодосийский интернат). Из состава училищ эвакуировались 169 офицеров и чиновников, 1630 юнкеров и 39 солдат; остались в Крыму 21 офицер и чиновник, 105 юнкеров и 338 солдат.[55]
10 ноября в целом закончилась вооруженная борьба на фронте.
1-я армия направлялась на Севастополь, 2-я — на Феодосию и Керчь.
11 ноября Главнокомандующий издал приказ, сообщив о начале эвакуации. «Для выполнения долга перед армией и населением сделано все, что в пределах сил человеческих»[56], — сообщил Правитель Юга России, предупредивший соотечественников о дальнейшей неизвестности и отсутствии государственной казны. 12 ноября вместе с правительственным сообщением последовал второй приказ: эвакуации в первую очередь подлежали офицеры и их семьи, а также наиболее преданные солдаты и особо нуждавшиеся лица. Всем, кому не угрожала «непосредственная опасность от насилия врага», советовалось оставаться в Крыму ввиду тягот и трудности положения, так как ни одна из иностранных держав не пожелала принять изгнанников.[57]
Под влиянием разных обстоятельств большая часть солдат, а также многие офицеры отказались покидать родину и решили сдаваться на милость победителя. При этом более половины тоннажа заняли раненые и больные, чины штабов и тыловых организаций, служащие интендантств и прочих учреждений, гражданские лица. Кроме того, ввиду спешки при следовании отступавших войск произошло нарушение разработанных маршрутов, поэтому отдельные части и подразделения, прибывшие к завершению эвакуации, не сумели попасть на борт.[58] Тем не менее при относительном порядке погрузки 14—16 ноября из Евпатории, Севастополя, Ялты, Феодосии и Керчи 126 кораблей и судов вывезли за границу 145 693 человека (среди них до 70 тыс. чинов армии, включая 6 тыс. раненых и больных, а также около 7 тыс. женщин и детей).[59] В том заключалась заслуга Георгиевского кавалера, контр-адмирала Михаила Кедрова[60], командовавшего флотом Черного моря, и самого Врангеля, с апреля заботившегося о подготовке эвакуации. Причем изначально из Крыма предполагалось вывезти лишь 60 тыс. человек.[61]
Судьба оставшихся в Крыму чинов армии и беженцев стала страшной трагедией, так как руководители РКП(б) санкционировали массовые убийства сдавшихся контрреволюционеров.[62] С 28 октября по 16 ноября войска Фрунзе пленили 52,1 тыс. солдат, офицеров и военных чиновников. Средние оценки жертв красного террора 1920—1921 годов в Крыму колеблются в пределах 50 тыс. человек, в том числе вместе с офицерами расстреливались и рядовые, служившие в «цветных» частях (для сравнения: в 1919—1920 годах белые арестовали на полуострове 1428 человек, включая 289 членов РКП(б), из них приговорены к смертной казни — 281).[63]
Таким образом, в ноябре 1920 года Врангель, Кедров и их соратники спасли более 145 тыс. человеческих жизней. Однако пятидневное путешествие до Константинополя наполнили физические и нравственные страдания: современников угнетали печальные результаты трехлетней борьбы, оставление родины и абсолютная неясность будущего. Правовой переход военнослужащих и беженцев под покровительство Франции, состоявшийся прямо в море по конвенциональной договоренности Врангеля с Верховным комиссаром Республики на Юге России графом Дэмиеном де Мартелем[64], облегчал положение лишь частично. Требовалось сберечь армию, чтобы предотвратить маргинализацию десятков тысяч людей, оказавшихся на чужбине. Кроме того, сохраненные на регулярной основе воинские кадры могли бы сыграть институциональную роль, представляя интересы русских эмигрантов перед зарубежным общественным мнением. Врангель не считал временное оставление территории политическим уничтожением Российского государства[65], и его законным субъектом надлежало оставаться армии в изгнании.
В период между 15 и 23 ноября на константинопольском рейде встали более 120 русских кораблей и судов, поднявших сигналы «Хлеба» и «Воды». Постепенно с пароходов сгружали раненых, тяжелобольных, гражданских беженцев, о них заботились общественные организации при содействии Красного Креста США, французов и англичан.[66] Но статус и судьба чинов армии оставались неясными, неопределенность порождала слухи и нелепые фантазии. Остро встал вопрос о защите оружия и боеприпасов, на сдаче которых настаивали французские власти. 18 ноября Кутепов, находившийся на корабле «Алмаз», отдал приказ № 1 по войскам 1-й армии: генерал потребовал хранить оружие в каждой дивизии под караулом и, кроме того, сформировать по отдельному батальону в 600 чинов, придав им пулеметные команды из 60 пулеметов.[67] На следующий день в соответствии с распоряжением Главнокомандующего началась реорганизация войск. 1-я армия сворачивалась в I армейский корпус[68] под командованием Кутепова, произведенного 19 ноября Врангелем за отличия в генералы от инфантерии.[69]
В переговорах с главнокомандующим французской эскадрой в Восточном Средиземноморье вице-адмиралом Фердинандом Жан-Жаком де Боном, дивизионным генералом Пьером-Мартином де Бургоном, командовавшим французскими войсками на Востоке, и другими союзными представителями Врангель настаивал на целесообразности сохранения эвакуированной армии как по политическим причинам, так и с целью поддержания порядка в районе Константинополя. Собеседники, сочувствовавшие белым, сочли точку зрения генерала обоснованной, и в итоге верховный французский комиссар в Константинополе Жюль-Альбер Дефранс согласился разместить русские части в военных лагерях на регулярной основе с подчиненностью своему командованию.[70] Однако поскольку казенное имущество служило обеспечением пребывания войск за границей, французские власти начали разгрузку кораблей, пароходов и транспортов. Армии оставлялась лишь одна двадцатая часть оружия, хотя на деле, скорее всего, укрыть от изъятия удалось больше.[71] В распоряжение союзников перешли 45 тыс. винтовок, 350 пулеметов, 12 млн патронов, продукты, носильные вещи и другие грузы на общую сумму 69 075 888 франков[72], не считая стоимости кораблей и судов. Таким образом, французскую помощь русским военнослужащим и беженцам нельзя назвать бескорыстной.
Вооруженные силы, находившиеся под общим командованием Врангеля, разделялись на четыре группы: I армейский корпус (26 596 чинов) генерала от инфантерии Александра Кутепова направлялся для размещения на Галлиполийский полуостров, Донской корпус (14 630 чинов) Генерального штаба генерал-лейтенанта Федора Абрамова — в Чаталджинский район под Константинополем (Чилингир, Хадем-Киой, Санджак-Тепе, Кабакджа), Кубанский корпус, включавший и терцев (16 050 чинов) Генерального штаба генерал-лейтенанта Михаила Фостикова — на греческий остров Лемнос в северо-восточной части Эгейского моря, флот (эскадра) вице-адмирала Михаила Кедрова уходил в тунисский порт Бизерта.[73] Наиболее многочисленный I корпус играл главную роль: в его состав вошли чины гвардии и «цветных» частей, основные кадры спешенной кавалерии, артиллерии и технических войск. Поэтому от стойкости кутеповцев зависела дальнейшая судьба армии, отступившей в изгнание.
II. НА БЕРЕГАХ ГЕЛЛЕСПОНТА
19—20 ноября, еще во время пребывания транспортов с войсками на константинопольском рейде, Кутепов разъяснил в приказах по корпусу поступившие распоряжения Главнокомандующего, определявшие правовое положение эвакуированных чинов армии. Генералы и офицеры без должностей, солдаты определенных категорий[74], больные, раненые переходили на беженское положение и направлялись в Константинополь или славянские страны. Полковники и подполковники, не получившие назначений, по желанию прикомандировывались к частям, но лишь в качестве рядовых офицеров. С военнослужащими, находившимися в строю, временно могли остаться семьи, включавшие лишь отца, мать, жену и детей. Организация высадки корпуса возлагалась на начальника пехотной дивизии генерал-лейтенанта Владимира Витковского[75] — коренного кексгольмца и Георгиевского кавалера Великой войны.
22 ноября в Галлиполи пришли первые пароходы: «Херсон» — с дроздовцами, и «Саратов» — с корпусным штабом, корниловцами и прочими армейскими частями. Кутепов сошел на неприглядный берег первым, за ним последовали квартирьеры и интенданты. Из беседы с командиром французского подразделения майором Вейлером[76] генерал узнал о том, что основные части направляются в долину Муним-бей-Дере, расположенную между большими холмами в шести-восьми километрах от города. В ее глубине протекал ручей Биюк-Дере, служивший источником воды и превращавшийся в бурную речку во время дождей. Во время Дарданелльской операции 1915—1916 годов здесь размещался британский лагерь. Англичане метко назвали это безблагодатное место «долиной роз и смерти» — из-за зарослей густого шиповника и высоких небоевых потерь своих стрелков, умиравших от болезней, укусов змей и насекомых. Под моросящим дождем Александр Павлович проехал верхом в сопровождении проводника по пересеченной местности и в качестве отведенной стоянки увидел «голое поле, покрытое жидкой сметаной грязи».[77] В ней торчали редкие куски колючей травы. «И это всё?»[78] — вырвался вопрос из уст мрачного Кутепова. Но французский комендант не мог предложить большего… Позже одни чины корпуса критиковали союзников за тяжелые условия быта и скудные пайки[79], однако другие галлиполийцы им возражали. «Мы для французов были непредвиденной и громадной обузой, свалившейся на них как снег из безоблачного неба»[80], — писал штабс-капитан Дроздовской артиллерийской бригады Владимир Кравченко.[81]
Некогда богатый Галлиполи (турецкий Гелиболу[82]), расположенный в северо-восточной части одноименного полуострова, теперь большей частью лежал в развалинах после землетрясения 1912 года и союзных бомбардировок времен Дарданелльской операции. Невзрачный населенный пункт производил унылое впечатление: повсюду виднелись кучи мусора, узкие канавы переполняла мутная, вонючая вода.[83] «Маленький восточный городишко с кривыми узкими улочками, грязный и даже не живописный»[84], — записал в дневнике 22 ноября полковник Василий Жмакин[85], служивший в 1-й батарее 5-го тяжелого артиллерийского дивизиона. Кое-как функционировал водопровод, построенный еще римлянами, но требовавший ремонта. Непривычным для русского взгляда выглядело отсутствие лошадей, их заменяли ослы, мулы и верблюды. К зиме 1921 года из восьмитысячного населения Галлиполи почти половину составляли греки, более 2,5 тыс. — турки, остальных жителей представляли небольшие группы сефардов и армян. Женщины на улицах почти не показывались, за исключением редко встречавшихся армянок. Гарнизонную службу в турецком городе нес сенегальский батальон (500 стрелков, 28 пулеметов), а рейд защищала французская канонерская лодка.
Местная торговля до прибытия корпуса влачила жалкое существование. В маленьких лавочках продавались полезные мелочи и восточные сладости, из пекарен навынос — свежий хлеб, но расчеты производились лишь в греческих драхмах и османских лирах. Торговцы почти сразу же перестали принимать русские деньги, как только оценили их полную ничтожность.[86] Однако измотанных, замерзших людей мучил голод, и с первого дня начался стихийный «загон» личных вещей, а за растрату казенного имущества грозил полевой суд.[87] За обручальное кольцо в среднем давали 6 лир, пистолет «Браунинг» уходил в частные руки за 3,5 лиры, серебряный портсигар — за 2, кусок полотна — примерно за 1,5. При этом килограмм халвы стоил от 60 курушей (пиастров) до лиры, сахара — 30—40 курушей, хлеба — 20—25, риса — 10—20, обед из двух блюд — 40, фунт табака — 36, бутылка спирта — лиру, вина — 15—20 курушей. Комната сдавалась за 5—15 лир в месяц.[88] К счастью, беженцы, особенно женщины и дети, встретили человеческое отношение со стороны некоторых жалостливых горожан, особенно турчанок, оказывавшим изгнанникам посильную помощь.
Высадка с транспортов шла небольшими партиями, на берег изможденных и завшивевших пассажиров доставляли лодки и фелюги. С прибытием на рейд очередного парохода вопрос расквартирования воинских чинов и штатских становился все более острым, так как пригодного жилья не хватало. Пустовавшие полуразрушенные здания могли вместить не более трети состава корпуса без учета членов семей, а только женщин и детей прибыло в Галлиполи более 1,3 тыс.[89] Зачастую тесные помещения не имели окон, дверей и насквозь продувались пронизывающим ветром при средней температуре около ноля. В тягостную проблему превратился поиск отхожих мест. Тифозные лежали на шинелях прямо в прибрежной грязи, тут же без сил засыпали здоровые военнослужащие, укрывавшиеся тяжелым мокрым сукном. Люди занимали брошенные мечети, прятались от непогоды не только в развалинах, но даже в кладбищенских склепах. Замерзшие юнкера, притоптывая застуженными ногами, храбро пытались петь, но их грустная песня звучала как многоголосный и протяжный вой. Известный петроградский журналист Иван Лукаш, после Октябрьского переворота связавший свою судьбу с Белым движением, описывал скорбную картину так: «На молу, где бежал стадами белых волков прибой, на холодном дожде вповалку, промокшие до нитки, топтались женщины, дети, солдаты. Это была измученная толпа, голодные, нищие, вываленные из черного нутра транспортов, стонущая на ледяном дожде, поднятая ветром человеческая пыль… Оборванные погоны, сырые шинели на голову мешком. На молу никто не знал, какая часть, какой полк. На молу все смешалось. И под дождем мокли, дымились и никли свернутые знамена».[90]
На сумрачном фоне эмигрантской трагедии жесткие замечания Кутепова, требовавшего от нерасторопных чинов отдания чести, вполне могли показаться дикостью. Однако с первых суток суровый генерал приказал начальникам «строго следить за выполнением всех требований дисциплины», чтобы вверенный ему корпус стал образцовым.[91] С точки зрения здравого смысла поверить в достижение поставленной цели могли лишь немногие офицеры, хорошо знавшие характер и способности своего командира. С драматических весенних месяцев 1917 года Кутепов, по свидетельству Лукаша, помнил «от каких пустяков, от каких мелочей начался великий развал величайшей армии».[92] Поэтому теперь генерал видел спасение в личном примере и восстановлении отчетливой дисциплины любыми жесткими способами, а пустякам и мелочам собирался придавать исключительное значение. «Мы остаемся теми же солдатами, какими были: название „беженцы“, используемое французами по отношению к нам, — есть не более чем фикция»[93], — так сформулировал командир корпуса свою простую позицию.
В последних числах ноября началось медленное обустройство полевой жизни под открытым небом. От французов постепенно поступали палатки четырех типов и в ограниченном количестве — шанцевый инструмент. Однако за отсутствием гужевого транспорта все имущество и прочие грузы, включая оружие, боеприпасы и амуницию, кутеповцам приходилось переносить на себе, минуя на длинном пути четыре глубокие лощины, поэтому перемещение частей в долину из города затянулось вплоть до начала декабря.[94]
Пока в течение двух-трех суток под руководством командира инженерной роты корниловцев полковника Виктора Добровольского[95] ставился лагерь, ночевать приходилось прямо в поле. Эвакуация, лишения и тяжелый физический труд вызвали у людей апатию, они безразлично относились к минимальным удобствам, и потребовался специальный приказ, предписывавший делать кровати и плетеные койки[96] из подручных материалов, но их еще требовалось найти. За ветвями кустарника, тростником, сучьями для ножек приходилось проходить километры, затем кое-как плели циновки, импровизированные матрасы набивали сухими листьям и высохшей травой. Под дождем палатки потекли, почвенная глина размокала, на полу неизбежно возникала грязная каша, в которой вязли ноги. В сырых палатках царила теснота, так как на спальное место приходилось пространство размером около трех метров в длину и менее полуметра в ширину. Господ офицеров и солдат угнетали неизвестность, отсутствие новостей и внятных перспектив.[97] «Настроение у всех было больше, чем скверное»[98], — свидетельствовал штабс-капитан Кравченко. Однако аккуратный Кутепов как будто не замечал всеобщей подавленности и обременял изнуренных подчиненных новыми работами, упрямо требуя обживаться. Его боялись, ругали за жестокость[99] — и с ворчанием слушались.
Опорой Кутепова кроме Витковского стала группа старших начальников из числа кадровых офицеров Императорской армии: Георгиевские кавалеры, генерал-лейтенант Иван Барбович[100], командовавший кавалерийской дивизией, и генерал-майор Анатолий Фок[101], командовавший артиллерийской бригадой, а также командир Технического полка полковник Евгений Лукин.[102] Управлением корпуса руководил Георгиевский кавалер, Генерального штаба генерал-лейтенант Евгений Достовалов, уволенный от службы в 1921 году за свои изменившиеся политические взгляды.[103] До 22 января 1921 года должность русского коменданта Галлиполи занимал генерал-майор
Михаил Звягин[104], затем его сменил Генерального штаба генерал-майор Борис Штейфон[105], ревновавший о порядке и дисциплине.[106]
Зимой 1920/21 годов организация частей и военно-учебных заведений корпуса в общих чертах приняла следующий вид[107]:
|
Соединение, часть, заведение |
Командование |
|
I. Пехотная дивизия |
Георгиевский кавалер, генерал-лейтенант В. К. Витковский (начальник штаба: Генерального штаба полковник [с 1921 генерал-майор] Ф. Э. Бредов) |
|
(1-й) Корниловский Ударный полк |
Георгиевский кавалер, генерал-майор Н. В. Скоблин |
|
(2-й) генерала Маркова пехотный полк с конным дивизионом |
Георгиевский кавалер, генерал-майор М. А. Пешня |
|
(3-й) генерала Дроздовского стрелковый полк с конным дивизионом |
Георгиевский кавалер, генерал-майор А. В. Туркул |
|
(4-й) Партизанский генерала Алексеева пехотный полк с конным дивизионом (восстановлен и пополнен после эвакуации |
Георгиевский кавалер, генерал-майор Г. К. Гравицкий |
|
II. Кавалерийская дивизия |
Георгиевский кавалер, генерал-лейтенант И. Г. Барбович (начальник штаба: Георгиевский кавалер, Генерального штаба генерал-майор В. В. Крейтер) |
|
1-я бригада |
Георгиевский кавалер, генерал-майор В. Н. Выгран |
|
1-й сводный кавалерийский полк |
Николаевский кавалер, Генерального штаба полковник С. П. Попов |
|
2-й сводный кавалерийский полк |
Георгиевский кавалер, генерал-майор Е. В. Иванов |
|
2-я бригада |
Генерального штаба генерал-майор А. М. Шифнер-Маркевич † 21 января 1921 (затем Генерального штаба генерал-майор Б. В. Генгросс) |
|
3-й сводный кавалерийский полк |
Николаевский кавалер, полковник И. А. Глебов |
|
4-й сводный кавалерийский полк |
Георгиевский кавалер, Генерального штаба полковник С. Н. Ряснянский |
|
Конно-артиллерийский дивизион (5 батарей) |
Георгиевский кавалер, генерал-лейтенант М. С. Росляков |
|
III. Артиллерийская бригада (сводная) |
Георгиевский кавалер, генерал-майор А. В. Фок |
|
(1-й) Корниловский артдивизион (3 батареи) |
Георгиевский кавалер, генерал-майор Л. М. Ерогин |
|
(2-й) Марковский артдивизион (3 батареи) |
Георгиевский кавалер, генерал-майор П. Н. Машин |
|
(3-й) Дроздовский артдивизион (3 батареи) |
Георгиевский кавалер, генерал-майор М. Н. Ползиков |
|
(4-й) Алексеевский артдивизион (4 батареи) |
Георгиевский кавалер, генерал-майор С. М. Икишев |
|
(5-й) тяжелый артдивизион |
Георгиевский кавалер, генерал-майор П. Н. Эрдман |
|
(6-й) бронепоездной артдивизион (3 батареи) |
Георгиевский кавалер, генерал-майор В. П. Баркалов |
|
IV. Технический полк (сводный: саперы, телеграфисты, чины авиации, железнодорожных, броневых и прочих спецчастей) |
полковник Е. Д. Лукин |
|
V. Военно-учебные заведения |
|
|
Константиновское военное училище |
Георгиевский кавалер, Генерального штаба генерал-майор М. П. Чеглов |
|
Военное генерала Алексеева училище (с 3 марта 1921 — Александровское генерала Алексеева) |
Георгиевский кавалер, генерал-майор А. А. Курбатов (с 1921 полковник Л. Н. Хамин, затем Георгиевский кавалер, Генерального штаба генерал-майор П. Н. Буров) |
|
Военное генерала Корнилова училище |
Георгиевский кавалер, Генерального штаба генерал-майор М. М. Георгиевич |
|
Сергиевское артиллерийское училище |
генерал-майор Н. А. Казьмин |
|
Учебный дивизион кавалерийских юнкеров (с 25 февраля 1921 — кавалерийское училище, с 19 июля — Николаевское кавалерийское училище) |
Генерального штаба (инспектор классов — Георгиевский кавалер, Генерального штаба генерал-майор А. И. Линицкий) |
|
Инженерно-технические курсы при Техническом полку (открыты 23 января 1921, с 25 февраля — Николаевско-Алексеевское инженерное училище) |
Георгиевский кавалер, Генерального штаба генерал-майор А. Д. Болтунов (с конца февраля 1921) |
|
А также иные военно-учебные заведения: школы офицерские — артиллерийская (открыта в середине января 1921), фехтовально-гимнастическая (с конца января), инженерная (15 мая); спецшкола: полевая при радиотелеграфном отделении штаба корпуса (11 апреля); курсы — для младших офицеров при учебной команде генерала Маркова пехотного полка (открыты во второй половине января), военно-административные при генерала Маркова пехотном полку (18 февраля), для подготовки ротных командиров |
|
В «долине роз и смерти» простора хватало, поэтому одна часть располагалась на определенном расстоянии от другой. Ближе к городу встали артиллеристы и пехотинцы, по другую сторону ручья — на «хуторах Барбовича» — кавалеристы и ближе к морю — сформированный 12 января 1921 года сводный беженский батальон[108], куда отчислялись лица, покидавшие ряды армии. Семейным чинам разрешалось строить землянки: от самых примитивных в виде ям с крышей из хвороста, до более «богатых» под черепицей, имевших даже двери и застекленные окна. Качество жилищ определяли личные возможности.
В Галлиполи остались корпусной штаб с комендатурой, военные училища и отдельные учебные заведения, Технический полк, часть артиллеристов бронепоездного дивизиона, интендантства, госпитали и прочие санитарно-медицинские учреждения. Для вселения использовались любые помещения, включая непригодные для эксплуатации: техники заняли здание древнего караван-сарая на базарной площади, юнкера-корниловцы — старую полуразрушенную мечеть, некогда принадлежавшую братству вертящихся дервишей, сергиевцы — сараи при казармах сенегальцев. Изношенность перекрытий и прочих конструкций таила немалую опасность, и в двух училищах — у корниловцев и николаевцев-кавалеристов — произошли внезапные обвалы, в результате которых были пострадавшие. Семьи военнослужащих жили в тринадцати импровизированных общежитиях, где каждую комнатку занимали две-четыре семьи или не менее шести-десяти человек. Отгородить угол удавалось редко, и совместное проживание малознакомых соседей на виду друг у друга превращалось в каждодневное мучение. Чтобы приобрести хоть немного частного пространства, семейные искали любой выход: например, на «хуторах Барбовича» штаб-офицер с супругой прожили почти десять месяцев до отъезда в Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев (СХС) в большой яме под куском брезента.[109]
Важнейшие проблемы, возникшие с началом галлиполийской эпопеи, были связаны с организацией снабжения и санитарии, обеспечением безопасности и поддержанием порядка, а также с восстановлением воинской дисциплины, мотивации и морально-психологического состояния чинов корпуса. Врангель, погруженный в бесконечные переговоры с представителями оккупационных властей в Константинополе, считал необходимым положить в основу армейской жизни строгое соблюдение уставных требований с быстрым отправлением должного правосудия за проступки и преступления.[110] Таким образом, от Кутепова и других старших начальников требовались незаурядные волевые, административные и педагогические качества. Наконец, сложными оставались отношения с французскими союзниками, желавшими видеть в Турции лишь беженцев, а не самостоятельную иностранную армию, тем более вооруженную.
23 ноября французы впервые выдали суточный паек: на человека полагались четверть банки мясных консервов (135 г), 8 небольших галет, 5 кофейных зерен, половина чайной ложки сахара. Бульонный кубик приходился на пятерых. Через несколько дней к рациону добавились горстка сухого картофеля и несколько граммов кокосового масла. Естественно, что при таких нормах еды не хватало, поэтому «загон» процветал, у пекарен выстраивались длинные очереди.[111] Первое время каждый готовил себе сам или в складчину с небольшими группами сослуживцев, для чего повсюду разводились костерки. Высоким спросом пользовались пустые консервные банки, их охотно использовали вместо посуды, а затем в качестве подручных материалов для изготовления печных труб. Большую помощь в организации питания для нуждавшихся беженцев оказывали русские общественные организации, в первую очередь Главный по снабжению армии комитет Всероссийских земского и городского союзов (Земгор), располагавший за границей собственными средствами.
Постепенно французские сутодачи увеличились.
В первых числах декабря полковник Жмакин сетовал в дневнике лишь на недостаток хлеба и отмечал: «Вместо консервов получили уже мясо, хорошего качества и в количестве чуть ли не фунта на человека. Получаем чай, кофе, сахар, кокосовое масло, фасоль, суш, картофель, рис, соль, а иногда и зелень».[112] Но другие галлиполийцы жаловались на скверное питание[113], пресловутый бобовый суп напоминал мыльный настой. Затем, с началом систематических занятий и службы, как показывали отдельные чины, «ощущение временного недоедания сменилось чувством постоянного сосущего голода».[114] С 27 декабря ежедневный стандартный паек официально выглядел так:
|
Наименования |
Нормы (в граммах) |
|
Хлеб или бисквит |
500 |
|
Мука, каши |
150 |
|
Мясо (или мясные консервы) |
300 (250) |
|
Овощи (или картофель, рис, фасоль, чечевица) |
100 |
|
Соль |
20 |
|
Жиры |
20 |
|
Чай |
7 |
|
Сахар |
20 |
В январе—апреле 1921 года в паек входили бульонные кубики, а свежая зелень выдавалась лишь в январе. Вместе с тем в реальности сутодачи по разным категориям произвольно уменьшались, особенно по хлебу (до 460 г), по отдельным группам продукты зачастую выдавались с недовесом. Более сытным паек был в лазаретах, где больные получали кофе и консервированное молоко.[115] Общие французские расходы по продовольственному снабжению корпуса за десять месяцев оценивались в сумму около 17 млн франков.[116] Чтобы дополнить приварок, чины корпуса удили рыбу, охотились на зайцев и куропаток, впрочем, не слишком успешно, а с потеплением занимались огородничеством, в чем преуспела агрономическая команда корниловцев. С мая по август, вложив в предприятие около 50 лир и усердный труд, ударники собрали около 5 тыс. кустов капусты, 200 пудов помидор, 50 пудов перца, 100 пудов картофеля, а также огурцы, кабачки и другие овощи стоимостью почти 800 лир.[117] На побережье назначались наряды, ловившие черепах для ротных котлов, а суп из черепашьего мяса считался деликатесом.[118]
Важную помощь больным и слабосильным, женщинам и детям оказывали не только Земгор, русские, бельгийские, греческие организации, но и миссия Красного Креста США во главе с майором Дэвидсоном, работавшая в Галлиполи с зимы по сентябрь 1921 года. До 1 августа для нее поступило около 1,5 тыс. тонн разных грузов. В четырех специальных пунктах, открытых в феврале, апреле, июне и июле, кормились около 2,5 тыс. физически ослабевших чинов корпуса. Женщины и дети получали не только французский паек, но и питание от сотрудников миссии Дэвидсона, выдававших сухие продукты, включая сгущенное молоко, сахар, шоколад, а также детские завтраки. Американцы же позаботились об открытии детского сада и гимназии. Земгорцы, помимо женщин и детей, дополнительно кормили 695 юнкеров, не достигших 17 лет.[119] В итоге массовой голодной смертности в Галлиполи избежать удалось, но обычная сытость для чинов корпуса была роскошью. Тем более важным выглядит сообщение о том, как через американскую организацию помощи русские галлиполийцы внесли свою лепту в размере дневной порции для голодающих РСФСР.[120]
Покупки продуктов на рынке требовали денег, а личные вещи, уходившие в «загон», быстро закончились, поэтому символическое довольствие служило хоть каким-то подспорьем. 19 декабря Врангель впервые посетил Галлиполи, заявив о признании армии союзниками. Теперь приходилось добывать средства. 14 января 1921 года состоялась первая выдача: по одной лире получили солдаты и юнкера, по две — генералы, штаб- и обер-офицеры, военные врачи, чиновники, штатные сестры милосердия. Далее деньги от армейского командования выплачивались ежемесячно, а всего кутеповцы получили на руки около 290 тыс. османских лир.[121] Чтобы облегчить положение военнослужащих, в свободное время им разрешались заработки у местных жителей: корниловцы, например, обжигали уголь и продавали его туркам для мангалов. Постепенно возникали русские магазинчики и лавочки, а первопоходник полковник Дроздовской артиллерийской бригады Михаил Абамеликов[122] открыл в Галлиполи ресторан «Яр» с напитками и закусками, быстро снискавший популярность.[123]
Зимой 1920/21 годов чинов корпуса кроме недоедания мучили холод и пронзительный ветер[124], иногда даже сдувавший полотняные домики. В больших палатках, где жили от шестидесяти до ста человек, теснота и скученность еще не гарантировали тепла. Отчасти воинов спасали самодельные очаги, мангалы и печки, но неосторожное обращение с ними грозило бедами. Так, вечером 10 марта после отбоя во 2-й батарее 3-го Дроздовского артдивизиона в одной из палаток полотнище упало на раскаленную трубу, после чего вспыхнул пожар, уничтоживший большой шатер менее чем за десять минут. В огне погиб конно-артиллерист капитан Яценко, по болезни лежавший без сознания, а два офицера, попытавшиеся его спасти, обгорели и получили сильные ожоги.[125]
Вещевое довольствие целиком зависело от французов, особенно в связи с переходом под их контроль казенного имущества в Константинополе. Из русских запасов союзники доставили в Галлиполи сначала 7,8 тыс. одеял, затем в конце зимы — первые партии нижнего белья и другой одежды. Одновременно в корпус привезли около 100 походных кухонь, котлы и мелкую посуду вплоть до сковородок и ложек. Всего до 1 сентября военнослужащие получили: 50 тыс. одеял, 72 тыс. вязаных рубах, 77 тыс. кальсон, 84 тыс. пар носков, 86 тыс. полотенец, 27 тыс. пар ботинок, 33 тыс. пар гетр, 18,5 тыс. пар перчаток; в интендантство поступили 3,5 тыс. шинелей, 6,3 тыс. френчей, 6,6 тыс. шаровар, 3,5 тыс. фуражек, 10,7 тыс. пар обмоток. Кроме того, благотворители щедро присылали пижамы, халаты и другие носильные вещи.
В итоге личный состав удалось обеспечить нижним бельем, рубашками, одеялами и полотенцами, но обуви приходилось лишь по одной паре на человека, а шинелей, френчей, шаровар и других предметов обмундирования не хватало.[126] Вместе с тем командиры и начальники, несмотря на наказания виновных, не смогли полностью искоренить предосудительный «загон» казенных вещей, обусловленный недостатком питания.
На этом фоне уже с начала февраля чины корпуса прикладывали немалые, а порой и хитроумные усилия, чтобы привести в единообразный порядок внешний вид и соблюсти установленную форму. Начали с погон и кокард, прибегая к помощи чернильных карандашей. Позже для парадов из ткани распоротых пижам и халатов удалось пошить на корпус белые рубахи старого фасона Императорской армии, а корниловцы, несмотря на южное солнце, перекрасили их в полковой черный цвет. Заработали портняжные мастерские, для которых нашлись швейные машинки и свои умелые мастера. К услугам греческой красильни кроме кавалеристов охотно прибегали чины именных частей, ревновавшие о «родных» цветах головных уборов, погон, петлиц[127], и затем на парадах при проходе дроздовцев поле покрывалось малиновыми фуражками.[128] Юнкера Николаевского кавалерийского училища (НКУ) щеголяли в традиционных алых бескозырках и с гордостью носили двуцветные пояса. «Материала для всей этой работы было мало, денег еще меньше, но было желание, была любовь к армии и к своему родному полку, она-то и создала ту внушительную картину стройности и однообразия, которое так поражало французов и местных жителей на русских парадах»[129], — писали свидетели. Знаменитое изречение «встречают по одежке» приобрело в Галлиполи наглядный и воспитательный смысл.
В организации снабжения, ремонта, строительства и поддержания коммуникаций большую роль сыграла корпусная инженерная часть, работавшая под руководством квалифицированного специалиста, полковника Василия Баумгартена.[130] С первых дней после высадки его подчиненные занялись улучшением необходимых путей в «долину роз и смерти». В конце зимы — начале весны 1921 года чины железнодорожного батальона Технического полка из предоставленных французами материалов, в значительной степени напоминавших хлам, построили девятикилометровую узкоколейку, связавшую город и лагерь. Ее эксплуатация облегчила вывоз больных в Галлиполи, доставку продовольствия и топлива. Всего до 1 сентября «декавилька» перевезла 28,5 тыс. пассажиров и почти 1,5 тыс. тонн разных грузов с использованием 7,6 тыс. вагонеток.[131] Русские техники ремонтировали и строили здания, в первую очередь для медицинских заведений, прачечных и бань, изготавливали мебель, занимались организацией очисток и дезинфекционных мероприятий, оборудовали корпусной театр в развалинах древнего акрополя, устроили фотостудию, где произвели 550 негативов и 14,4 тыс. фотографий, обеспечили водоснабжение и поддерживали в удовлетворительном состоянии 20 автомобилей, вывезенных из Крыма, хотя французы лимитировали выдачу горюче-смазочных материалов.
Практическая деятельность чинов инженерно-технической службы благотворно влияла на устройство санитарной части корпуса, работавшей под руководством статского советника Федора Треймана.[132] 4-й госпиталь Красного Креста, выгрузившись 26 ноября, уже на следующий день начал прием в школьном помещении при иезуитском монастыре, за ним стали разворачиваться и другие санитарные учреждения. Греческий Красный Крест прислал оборудованный госпиталь на 50 мест с лабораторией для клинических анализов, оккупационные власти открыли две бани, ежедневно пропускавшие 600—650 человек. В первые недели всеобщие усилия направлялись на борьбу с тифом, а в январе 1921 года началось разделение по медицинским специализациям. Русская комендатура во главе с генералом Штейфоном сформировала санитарно-гигиеническую комиссию. Результатами ее работы стала систематическая очистка улиц, устройство отхожих мест, ремонт водопровода. Особое внимание уделялось состоянию лагеря, постройке бань и дезинфекционных камер, фильтрации воды, борьбе с малярией и прочим подобным мероприятиям. При каждом полку были созданы больничные околодки, имевшие сверхкомплект персонала и материально поддержанные миссией майора Дэвидсона. С использованием французских препаратов проводились поголовные вакцинации от тифов, холеры и оспы, регулярно велись лабораторные исследования.
Госпитальный механизм, сложившийся в середине зимы, выглядел так: при необходимости серьезного лечения больные из полковых околодков поступали в лазарет дивизии Барбовича, для чего использовались ручные носилки и вьюки, далее доставлялись автомобилями на корпусной эвакопункт, где их стригли, мыли, переодевали, а после диагностики направляли в профильный госпиталь. К 1 сентября через эвакопункт прошли 4645 человек. До мая среди пациентов преобладали тифозные, затем — больные хирургического профиля, легочники, лица, страдавшие лихорадкой и желудочными расстройствами, наконец, в августе—сентябре — снова тифозные и малярийные. С 14 января по 20 августа амбулатория при эвакопункте учла 6580 посещений, венерическое отделение — около 3 тыс., а стоматологическое — 7234. Для женщин существовало специальное отделение при лазарете дивизии Витковского, где получили помощь 266 пациенток, в том числе 100 рожениц. Санитарная часть занималась лечением и реабилитацией туберкулезных больных, для чего в начале мая при помощи американцев на море была открыта палаточная здравница с усиленным питанием. До конца лета здесь отдохнули 386 человек (в том числе 152 офицера, 116 солдат, 60 юнкеров и 58 женщин). 15 апреля началась научно-просветительская деятельность корпусного общества врачей. Тематика прочитанных докладов касалась этиологии сыпного тифа, наркомании, импотенции, легочных заболеваний и других актуальных вопросов.[133] При этом работу медиков зачастую затрудняла местная природа. В весенне-летний период, как и для британцев в 1915 году, серьезную проблему для русских воинов стали представлять ядовитые змеи и насекомые, чьи укусы угрожали не только здоровью, но и жизни.[134]
Опубликованный список лиц, состоявших при корпусе Кутепова, скончавшихся от всех причин и погребенных в Галлиполи, насчитывает 342 человека[135], в том числе умершего от тифа Генерального штаба генерал-майора Антона Шифнер-Маркевича, а также по первым подсчетам — 17 штаб- и 99 обер- офицеров.[136] Мартиролог, конечно, не содержит имен всех эмигрантов, чей земной путь закончился на берегах Геллеспонта в 1920—1921 годах, но, скорее всего, включает абсолютное большинство умерших военнослужащих, составивших безусловный минимум от общей численности корпуса. Таким образом, благодаря неустанным усилиям русских врачей, фельдшеров, санитаров и сестер милосердия удалось предотвратить массовую гибель соотечественников от инфекций и прочих заболеваний в тяжелой ситуации, когда люди десять месяцев сидели на полуголодном пайке. Однако многие жизни не удалось бы сберечь без постоянной помощи со стороны греков, французов и американцев.
Повседневная борьба за спасение больных и физическое здоровье воинов находилась в тесной связи с организацией службы и комплексом жестких мер Кутепова по превращению расстроенной орды в образцовый корпус Русской армии. Ему предстояло выдержать самый трудный бой в своей карьере: за духовное состояние, умонастроение и переосмысление ценностей десятков тысяч своих подчиненных, чьи моральные силы казались исчерпанными. Внушаемая мысль выглядела простой и доходчивой: мы возобновим борьбу против большевиков, поэтому корпус должен воспитать и сохранить воинские кадры для развертывания будущих соединений. «Будет дисциплина — будет армия; будет армия — будет и Россия»[137], — так рассуждал Кутепов. Во второй половине декабря 1920 года Галлиполи посетил известный кадетский деятель князь Павел Долгоруков. Либеральный политик обратил внимание на стройные ряды маршировавших юнкеров, оценил военный лагерь и увидел наличие твердого меньшинства, несущего свой крест. Но всё же риски казались князю высокими. «При теперешних условиях армия висит на волоске и может легко превратиться в беженцев, в банды, распылиться»[138], — докладывал Долгоруков соратникам.
Восстановление дисциплины Кутепов начал с предъявления категорических требований к внешнему виду и соблюдению чинопочитания. Для поддержания порядка учреждались комендатуры в лагере и Галлиполи, где несение гарнизонной службы возлагалось на юнкеров, сохранивших выправку с крымских времен. Свободное хождение в населенном пункте разрешалось с семи утра до семи вечера, затем срок продлился до ноля часов. В задачи комендантского управления (инспекторская, строевая, хозяйственная, военно-судная части, квартирный отдел), размещавшегося в здании греческой таможни под трехцветным флагом, входили регистрация, контроль за санитарией, порядком, охраной и русской торговлей, устройство мест заключения, дознание по проступкам и преступлениям, караульная служба, разбор жалоб и т. п.
Строгий внешний порядок во всем стал idée fixe службиста Кутепова.
Палатки ставились аккуратно, в лагере устраивались линейки, прокладывались дорожки, для наглядности на местности изображались государственные гербы, отличительные знаки и шевроны частей, номера рот и батальонов. Камни и другие подручные материалы приходилось носить вручную, но с какого-то момента чины разных полков стали состязаться друг с другом в устройстве стоянок. Высаживались кусты, деревья, разбивались клумбы.[139] Особое внимание уделялось виду знаменных площадок с полковыми святынями. Например, корниловцы берегли черно-красное знамя, врученное Корниловым Неженцеву на первом смотре Ударного отряда в июне 1917 года, знамена Георгиевского батальона Ставки Главковерха, 75-го Севастопольского и 133-го Симферопольского пехотных полков, Николаевские — трех полков Корниловской Ударной дивизии и ее флаг.[140] Зимой 1920/21 годов в каждой части возникли офицерские собрания, и наиболее комфортное обустроили дроздовцы, предоставлявшие свое помещение для театральных выступлений. Своеобразной фрондой считалась демонстрация в их собрании портрета генерала Деникина.
Большую воспитательную роль в жизни корпуса играли постоянные смотры и парады. На первый парад 9 декабря (Юрьев день ст. ст.) 1920 года в праздник Георгиевских кавалеров вышла лишь небольшая часть войск и произвела грустное впечатление. «На ногах вместо сапог намотано тряпье, а сапоги расквашены, и все пальцы наружу, — вспоминала жена одного из офицеров-авиаторов. — Стоят по щиколотку в грязи, под дождем. Им командуют — стройся, а они и не знают, как строиться. Они все забыли».[141] Прошло более месяца, и 25 января состоялся второй, уже весьма удачный парад с приглашением французских офицеров.[142] 15 февраля наиболее многочисленный и торжественный парад полевых войск с церемониальным маршем в присутствии иностранных гостей принял Врангель[143], а на следующий день перед Главнокомандующим проходили части гарнизона Галлиполи и военно-учебные заведения. «Нам говорили — беженцы, но ведь это настоящая армия»[144], — удивленно заявил коллегам один из британских корреспондентов. Последующие парады проходили на Пасхальной неделе 3 мая, 22 мая — в кавалерский праздник ордена Свт. Николая Чудотворца, 12 июля — в день именин Главнокомандующего с производством выпускных юнкеров в офицеры, 16 июля — по случаю освящения памятника русским воинам. Эмоциональное впечатление от торжественных маршей было трудно переоценить, они создавали настроение, облегчавшее быт и жизнь в Галлиполи.
Практические занятия, начавшиеся 21 января 1921 года, сначала велись урывками, а с апреля приняли регулярный характер. В частях изучали уставы гарнизонной, внутренней и строевой службы, занимались ружейными приемами, проводили полевые ротные и батальонные учения. Кавалеристы из-за отсутствия конского состава сосредоточились на службе разведки и рубке, артиллеристы использовали на занятиях деревянные орудия и угломеры, проходили пехотный устав, техники знакомились с устройством автомоторов — и все вместе уделяли особое внимание стрелковой подготовке. Во всех учебных командах корпуса обучались до 3 тыс. чинов.[145] Кроме тактических учений и маневров устраивались военные игры до дивизионного уровня, читались публичные лекции по военно-научным вопросам с учетом опыта Великой войны. Юнкера, возобновившие учебу в декабре 1920 года с изучения иностранных языков, постепенно переходили на программы мирного времени, хотя пособий, бумаги, карандашей не хватало. В октябре 1921 года в шести училищах в среднем юнкера занимались более 30 часов в неделю.
Упущения, небрежность, проступки и преступления при несении службы подлежали наказаниям, с первых дней носившим систематический характер. В Галлиполи действовали три гауптвахты: дисциплинарная, передаточная и судебно-следственная; в последней содержались подследственные и наказанные по судебным приговорам. Военнослужащие попадали под стражу по разным поводам: пьянство, самовольная отлучка, неопрятный вид, нарушение чинопочитания, мусор в неположенном месте и т. д. Командир корпуса, лично наблюдавший за порядком, «цукал» и взыскивал постоянно, потому подчиненные угадывали его намерения по «цветным» погонам: дроздовские свидетельствовали о добродушии «Кутеп-паши», корниловские — о непредсказуемости, марковские означали: «Обязательно погонит кого-нибудь на Губу».[146] Строгость заставляла подтягиваться, и когда около 50 арестованных устроили на «губе» тайные «перевыборы» комкора, то все записки оказались поданы за Кутепова. Вместе со Штейфоном он становился персонажем карикатур и анекдотов. Карикатуры собирались в архив.[147] За период с 1 декабря 1920 года по 1 августа 1921 года через «губу» прошли 3109 человек (194 по суду, 529 подследственных, 2386 нарушителей дисциплины).[148]
Отправление правосудия возлагалось на корпусной суд, военно-прокурорский надзор, полковые и военно-полевые суды, учреждавшиеся для разбора отдельных дел. За период с 1 декабря 1920 года по август 1921 года в Галлиполи за разные преступления были осуждены 263 человека (119 офицеров, врач, 10 военных чиновников и 133 солдата, включая 10 юнкеров), или примерно 1 % от численности личного состава. Самыми распространенными преступлениями стали нарушение чинопочитания (61 случай), самовольная отлучка, побег (50), пьянство и буйство (41). К удивлению современников, отсутствовали преступления против половой неприкосновенности женщин.[149] Основными мерами наказания стали заключение в тюрьму (74 приговора) и арест на гауптвахте (73 приговора). К смертной казни осудили трех офицеров и семь солдат, одному из них Кутепов смягчил смертный приговор, заменив его отдачей в каторжные работы.
За государственную измену в Галлиполи осудили двух офицеров, одним из них стал полковник 5-го тяжелого артдивизиона Петр Щеглов, до революции состоявший в Собственном Его Величества Железнодорожном полку. Сначала он призывал сослуживцев соглашаться на предложения французских властей уезжать в Бразилию, но сам от поездки отказался, хотя и перешел в беженский батальон. Затем, поступив в лазарет, заслуженный штаб-офицер убеждал собеседников в «истинно народном характере» Красной армии, отказывая в таковом Русской. Коллективный рапорт молодых офицеров с резким протестом против просоветских высказываний полковника, возможно, преувеличенных, послужил основанием для его предания военно-полевому суду после выздоровления. Смягчать приговор Кутепов отказался, и 30 июня Щеглов, ставший жертвой собственной несдержанности, был расстрелян.[150]
Первые шесть месяцев в умах и сердцах многих чинов корпуса шла незримая борьба между целесообразностью и смыслом. Призывы французских властей репатриироваться в РСФСР, ехать на заработки в Бразилию, Болгарию или переходить на беженское положение вносили смятение в воинскую среду, в которой шли сложные процессы самоопределения. Проблема заключалась в том, что за предшествующие семь лет многие чины, включая генералов и офицеров, отвыкли от службы в условиях мирной жизни, а иные и вовсе не имели подобного опыта. Почти все несли на себе груз пагубных привычек Гражданской войны. Поэтому с 7 декабря 1920 года в соответствии с приказом Врангеля в частях вводились суды чести с целью оздоровления офицерской среды[151], возвращения к традициям Императорской армии и перевоспитания тех, кому импонировал образ лихого кондотьера. Лоск и самонадеянность должны были уступить место вежливости[152], скромности и молчаливой надежности. Более двух месяцев спустя Кутепов поручил особой комиссии разработать дуэльный кодекс, так как несколько поединков состоялись на строгих условиях, включая выбор винтовок в качестве оружия. «Дуэль не может быть ни организованным убийством, ни организованной расправой»[153], — отмечал Кутепов, щепетильный в вопросах чести.
Поводов для межличностных конфликтов хватало.
В Галлиполи основная часть господ офицеров превратилась в рядовых, в связи с чем возникли трудности в отношениях между новыми начальниками и подчиненными. На тяжелые работы, в наряды люди назначались, невзирая на былые отличия, при этом массу нареканий вызывали грубые «унтер-офицерские» наказания вплоть до лишения пайка, постановки под ружье и т. д. Приказ Врангеля о полномочиях и пределах дисциплинарных взысканий последовал лишь 22 июня 1921 года. Отныне отделенный и взводный командиры, ротный фельдфебель могли лишь устно сделать замечание или объявить выговор подчиненному офицеру.[154] Обиды заставляли сомневаться в безупречности выбранной линии поведения, кутеповская требовательность вызывала сомнения. К 1 мая моральный кризис достиг кульминации, тем более к тому же времени выяснилась беспочвенность надежд на победу антибольшевистских восстаний на родине и скорый десант. Корпус охватило брожение, чему способствовала и позиция французских властей, грозивших прекратить снабжение ненужной им армии.
23 мая Кутепов рискнул и издал знаменитый приказ № 323, разрешавший всем желающим в течение трех суток перейти в беженский батальон, но оставшиеся принимали всю полноту ответственности за сделанный выбор. Повсюду закипели споры и страсти, люди ходили туда-обратно, некоторые офицеры покидали родной полк, а затем снова записывались в его ряды — и так до сорока раз. В итоге службу оставили 432 офицера (менее 5 %) и 1625 солдат (более 12,5 %).[155] Больше всего ушло пехотинцев[156], в меньшей степени артиллеристов и немного кавалеристов, сохранивших крепкие ячейки старых частей. Всего за время «Галлиполийского сидения» беженцами стали 1730 офицеров (16 %) и 3712 солдат (25 %) — примерно одна пятая личного состава. Из них уехали в Бразилию и Болгарию 1796 человек, включая 486 офицеров, а в РСФСР — 795.[157] Таким образом, Кутепов, проиграв в количестве, выиграл качественно, после чего перелом в настроениях произошел в пользу сохранения корпуса.
Пресловутая «игра в солдатики» и «кутеповская палка» в значительной степени дали положительный результат, благодаря высокой доле молодых людей с образовательным цензом: не только среди юнкеров, но даже среди солдат вчерашние гимназисты, реалисты, недоучившиеся студенты оказались в большинстве[158], поэтому смогли принять приоритеты Кутепова. Теми же социальными причинами определялись духовная жизнь, образовательные и культурные инициативы чинов корпуса. Переносимые лишения оживили у них религиозные переживания, чему способствовала миссионерская деятельность корпусного духовенства во главе с благочинным, протоиереем Федором Миляновским.[159] В лагере возникли семь походных храмов, для них быстро нашлись художники, резчики и другие мастера, соперничавшие друг с другом. Несомненные таланты при оформлении иконостасов показали подпоручики дроздовец Александр Ващенко[160] и корниловец Владимир Предаевич.[161] Для звонницы приспосабливали рельсы, колокола делали из гильз больших снарядов, богослужебные тексты переписывались от руки с единственного печатного экземпляра. Подобрались регенты, составившие прекрасные мужские хоры, исполнявшие сложные произведения вплоть до литургии Чайковского. Лучшим из них стал корниловский. Русских клириков с избытком хватало для лагеря, города и госпиталей. «Гарнизонным» храмом стал греческий, где вечерами совершалось всенощное бдение с чтением акафистов, служились молебны и панихиды. Пасхальные богослужения служились при многотысячном стечении молящихся. Свои палаточные храмы имели НКУ и русская гимназия имени генерала Врангеля, в которой учились 159 мальчиков и 49 девочек. Юнкера-корниловцы, занимавшие мечеть, там же обустроили и училищный храм.[162] Дневниковые записи показывают, что чины корпуса не только посещали литургии, но исповедовались и причащались Святых Христовых Тайн.[163] Обращение галлиполийцев к Богу в целом соответствовало оживлению религиозной жизни среди русских эмигрантов, в начале 1920-х годов осмыслявших печальные итоги Гражданской войны и искавших на чужбине духовно-нравственную опору.
В конце зимы 1921 года в Галлиполи началась постепенная организация досуга и культурных проектов. Почин положили общеобразовательные курсы, созданные при поддержке Земгора. Желающим читались 16 дисциплин в общем объеме 263 часов — от истории Церкви, Смутного времени, отечественной литературы и географии до астрономии, высшей математики, биологии, былинного цикла и других познавательных предметов. Записались на курсы 410 человек. Затем возникли воинские и ветеранские союзы, курсы бухгалтеров, иностранных языков, техников, кружки агрономов, инженеров, художников, выставлявших собственные произведения, шахматистов, любителей древности и прочих специалистов. К концу лета более 15 разных обществ объединяли свыше 2 тыс. членов.[164] Из Константинополя в библиотечный фонд поступило более тысячи книг, включая произведения классической литературы, охотно разбиравшиеся абонентами. В летние месяцы читальню в среднем посещали 4 тыс. человек.
В войсках издавались более десяти журналов с художественными заставками, виньетками и рисунками, в том числе старейший «Эшафот» (юмористический), «Шакал» (пехотинцев-марковцев), «Огни» (ударников-корниловцев), училищные «Сергиевец» и «Константиновец», «Веселые бомбы», «Лепта артиллериста» (дроздовцев), «Развей горе в голом поле» (штаба кавалерийской дивизии) — наиболее интересный с художественной стороны.[165] Среди авторов нашлись свои поэты: капитаны-дроздовцы петербуржец Иван Виноградов[166] — духовное чадо о. Иоанна Кронштадтского и Иван Обремский[167], юнкер Муханов и другие галлиполийцы. Из Константинополя Земгором доставлялись газеты («Общее дело», «Руль» и др.), в июне, например, роздали 21 143 экземпляров, в частях устраивались коллективные читки. На страницах «Последних новостей» Павла Милюкова командование армии и «галлиполийская каторга» подвергались резкой критике, после чего Врангель распорядился знакомить войска с данными публикациями, чтобы читатели самостоятельно могли оценить их достоверность и объективность авторов.[168] В период с 29 марта по 1 декабря 1921 года журналисты и публицисты корпуса провели 180 выступлений «Устной газеты» с чтением разных газетных сообщений и других актуальных материалов, включая сочинения Милюкова, Шульгина, вызвавшие противоречивую реакцию слушателей.[169]
На второй день по Пасхе в Галлиполи открылся театральный сезон. В корпусе играли труппы: городская, насчитывавшая более 30 актеров, дивизионная и полковые, в которых хватало талантов-самородков. Их выступления пользовались большой популярностью, и летний театр в лагере вмещал 2,5 тыс. зрителей. Городская (корпусная) труппа поставила более 80 спектаклей, включая серьезные пьесы Гоголя, Островского, Чехова, а также легкие фарсовые инсценировки.[170] У корниловцев с блеском выступала соло-звезда, знаменитая певица Надежда Плевицкая (меццо-сопрано), жена полкового командира генерал-майора Николая Скоблина.[171] Однако по совокупности отзывов лучший театр в Галлиполи создали дроздовцы. При этом на платные спектакли устанавливались символические цены, а доходы шли на оплату реквизита и декораций.[172]
На хорошем уровне, несмотря на скудный паек и тяготы повседневной службы, в корпусе был поставлен спорт, начиная с учреждения зимой 1921 года гимнастическо-фехтовальной школы. Необходимые снаряды для нее изготовлялись из подручных материалов, порой весьма оригинальных. Например, брусья делались из рельс, фехтовальные маски — из старого решета, гарды — из черепашьих панцирей и т. д. Обучавшиеся, державшие затем экзамен на звание инструктора, занимались разнообразной гимнастикой, фехтованием на эспадронах, рапирах и штыках, рубкой, легкой атлетикой, французской борьбой, боксом и другими видами спорта. Весной на корпусной кубок 23 команды азартно играли в футбол. После упорной борьбы первенство в конце мая выиграли корниловцы, впрочем, затем «всухую» проигравшие заключительный матч общей сборной. Кроме того, русские выиграли несколько товарищеских игр у французских соперников. В августе примерно 200 кутеповцев участвовали в корпусных соревнованиях по широкой олимпийской программе, включавшей и такие виды, как прыжки в воду с высоты, ныряние на дальность, водное поло и фигурное плавание.[173] Общие спортивные занятия дисциплинировали, поддерживали сплоченность частей, постепенно возвращали физическую форму и в конечном счете отвечали целям Кутепова, которому, помимо прочего, приходилось выдерживать внешнее давление оккупационной администрации.
Отношения галлиполийцев с союзниками формально носили корректный, но вместе с тем противоречивый характер. Признательность за прием, защиту и покровительство не вызывает сомнений. Однако французские помощь и участие всегда казались недостаточными, особенно когда в среде белых воинов начинались популярные до сих пор рассуждения о роли русских армий в битвах 1914—1916 годов. Происходили неизбежные недоразумения и мелкие стычки. Так, например, в декабре 1920 года сенегальцы арестовали двух офицеров за громкое пение на базаре и били их прикладами при конвоировании в комендатуру. В ответ на требование Достовалова вернуть задержанных местный караул поднялся в ружье, но храбро разбежался при виде двух рот юнкеров-константиновцев.[174]
Главная проблема заключалась не в подобных конфликтах. Французы хотели видеть в Галлиполи лишь беженский, а не военный лагерь, регулярно обращались через головы начальников к чинам корпуса, предлагая им покидать службу, грозили урезать или отменить снабжение, добивались полной сдачи оружия, и подобные действия вызывали болезненную реакцию. В конце весны 1921 года в качестве крайней меры противодействия Кутепов, Штейфон и Витковский разработали авантюрный, но — с учетом хаоса в международной политике — теоретически исполнимый план форсированного похода с целью захвата Константинополя. В авангард, на который возлагалось разоружение сенегальцев, назначался Дроздовский полк генерал-майора Антона Туркула.[175] Однако летом царская Болгария и Королевство СХС согласились разместить войска Русской армии на своей территории, и дерзкая операция, способная вызвать большие последствия, не состоялась.[176]
Сведения о скором переезде частей корпуса на Балканы стали поступать и обсуждаться в Галлиполи после Пасхи. Вечером 4 августа 1921 года первый эшелон кавалерийской дивизии убыл морем в Салоники и далее по железной дороге в Сербию. Началась эвакуация Галлиполи, где оставлялись родные могилы близких, соратников и однополчан. Скончавшихся галлиполийцев сначала хоронили на местных греческих кладбищах, затем у старого турецкого кладбища и, наконец, при содействии армянского духовенства корпус получил участок в километре к западу от города, на склоне холма. По рассказам старожилов здесь же упокоились русские пленные Крымской войны 1853—1856 годов. Старые и свежие могилы приводились в порядок, описывались, одновременно происходила мемориализация. Ее символом стал скромный и строгий памятник, воздвигнутый по проекту архитектора подпоручика Николая Акатьева.[177] За шесть-семь километров чины корпуса и беженцы, включая гимназистов и малышей детского сада, носили материалы для строительства, которое вели 30—35 человек. Одних камней принесли 20 тыс. Наконец 16 июля под старинный гимн «Коль славен» состоялось торжественное открытие и освящение монумента благочинным Федором Миляновским. Надпись на мраморном фронтоне гласила:
«Упокой, Господи, души усопших. I-й Корпус Русской Армии своим братьям воинам, за честь родины нашедшим вечный покой на чужбине в 1920—21 г.г.
и в 1854—55 г.г., и памяти своих предков запорожцев, умерших в турецком плену».[178]
В дальнейшем продолжалось благоустройство кладбищенской территории, проложены аллеи, скамейки, установлены солнечные часы и выстроен домик для местного сторожа, впоследствии 15 лет получавшего жалованье от галлиполийцев.[179] Здесь упокоились 255 человек. Еще один памятник-обелиск воздвигли пехотинцы на кладбище своей дивизии.
Отъезд кавалеристов в Салоники закончился 28 августа. Через три дня в Варну убыли часть управления дивизии Витковского, дроздовцы и алексеевцы. Эвакуация оставшихся войск растянулась до 15 декабря, когда после напутственного молебна в Болгарию направились последние эшелоны: Кутепов со штабом, юнкера — константиновцы и сергиевцы, подразделения техников, гимназисты, сотрудники эвакопункта и аптечного склада, отбывшие под звуки Преображенского марша. Перед расставанием командир корпуса письменно поблагодарил население за кров и гостеприимство, прощание с французами тоже прошло доброжелательно. Под командованием Георгиевского кавалера генерал-майора Захария Мартынова[180] здесь остался лишь небольшой отряд, состоявший из военнослужащих Технического и учебно-офицерского кавалерийского полков. Последние кутеповцы покинули Галлиполи в конце весны 1923 года. По состоянию на 1 июля 1923 года в строевых частях войск Врангеля насчитывалось 27 947 чинов, 13 129 (47 %) [181] из них составляли галлиполийцы, находившиеся в Королевстве СХС и Болгарском царстве.[182] Таким образом, I армейский корпус сохранился и стал ядром армии в изгнании: задачу, поставленную после высадки в Галлиполи, Кутепов решил. «Он мог ошибаться, — писал приват-доцент Харьковского университета, подпоручик бронепоездной артиллерии Владимир Даватц.[183] — Но в одном он был чист: он верил в свое дело и не был демагогом. Не искал людской популярности и шел напролом».[184] Собственно, трагическая смерть Кутепова, убитого на 48-м году жизни чекистами при попытке похищения в Париже 26 января 1930 года, стала во многом результатом его личных качеств и принимавшихся решений.
* * *
15 ноября 1921 года, в четвертую годовщину основания Белого движения, генерал Врангель учредил особые нагрудные знаки в память пребывания Русской армии в военных лагерях на чужбине.[185] Крест с надписью «Галлиполи» и датами «1920—1921» стал одним из самых почитаемых и известных. При этом приравнивание галлиполийцев к казакам, находившимся в Чаталджинском районе и на Лемносе, вызвало среди первых неудовольствие. «Условия для всех были одинаковы, но поведение войск совершенно различным»[186], — возмущался Генерального штаба генерал-майор Михаил Георгиевич.[187]
Поражение в борьбе с большевиками на Юге России, падение Крыма и тяжелая эвакуация создавали объективные условия не только для «распыления» войск в Турции, но и для маргинализации десятков тысяч военнослужащих, в считанные недели ноября 1920 года превратившихся в изгоев. С учетом всех реалий, Кутепову, показавшему себя волевым и жестоким командиром, удалось почти невероятное: в Галлиполи армия одержала моральную победу над жизненными обстоятельствами, избежав почти неизбежного разложения и человеческой деградации. Суровая дисциплина, шагистика и прочие «игры в солдатики» сыграли свою роль, но большее значение для поведения имело самопринуждение галлиполийцев, после майского кризиса увидевших смысл в сохранении воинской организации. Уныние и недовольство преодолевались в первую очередь не под угрозой взысканий, а благодаря общим психологическим переживаниям. Одновременно крепла привязанность к своему полку или училищу, которая способствовала рождению здоровой корпоративности.
В профессиональном отношении командир корпуса интуитивно следовал по пути германского генерал-полковника Ганса фон Секта, создававшего в начале 1920-х годов качественный рейхсвер[188], чтобы позднее его подготовленные и мотивированные военнослужащие могли стать прочной основой для сухопутных войск. Однако Кутепову удалось добиться большего, чем организация профессионального армейского соединения.
В 1920—1921 годах в Галлиполи состоялся первый успешный опыт существования Зарубежной России как общества в изгнании, потерявшего государственную территорию, но сохранившего действующие социальные институты: армию, Церковь, юстицию, культурные организации. Во многом это произошло потому, что южнорусское Белое движение, начавшееся в конце 1917 года как поход «офицерской части» русской интеллигенции[189], почти в том же составе завершилось на берегах Геллеспонта. Перед отъездом на Балканы I армейский корпус состоял в первую очередь из представителей служащей интеллигенции с высоким процентом учащейся молодежи. И по большому счету вопрос о боевом применении Русской армии после 1921 года, на которое так рассчитывали Врангель, Кутепов и их соратники, с точки зрения исторической перспективы приобретал второстепенное значение. Столетней давности Галлиполийский миф — в высоком смысле этого слова — для жизни и дальнейших судеб русской эмиграции сыграл такую же морально-воспитательную роль, как миф о 1-м Кубанском (Ледяном) походе для Белого движения. Стояние в вере, бескорыстное преодоление личной и общей слабости, самоотверженное спасение себя и ближних от неизбежного саморазрушения в Галлиполи оказались слишком яркими примерами, чтобы быть забытыми потомками, ныне взыскующими правды.
1. История 13-го Лейб-Гренадерского Эриванского Его Величества полка за 250 лет. 1642—1892 / Сост. Генерального Штаба Генерал-Лейтенант П. О. Бобровский. Ч. I. СПб., 1892. С. 4—6; Михаил Федорович; Московские выборные солдатские полки // Военная энциклопедия под ред. заслуженного профессора Николаевской Инженерной Академии, генер[ал]-лейт[енанта] К. И. Величко, полковника В. Ф. Новицкого и др. Т. XVI. СПб.: Т[оварищест]во И. Д. Сытина, 1914. С. 355; 455.
2. Топорков Ю. А. К вопросу о точной дате учреждения российской лейб-гвардии // Русский военно-исторический вестник (Париж). 1950. № 7. С. 2—8.
3. До 31 января 1918 все даты приводятся по юлианскому календарю, последующие — по григорианскому.
4. Архив Музея русской культуры (АМРК) в Сан-Франциско. Скородумов М. Ф. За моральную революцию. Вечная память России. Машинопись. Б. м., б. г. Л. 19—20; Деникин А. И. Путь русского офицера. Нью-Йорк, 1953. С. 123; Месснер Е. Э., Вакар С. В. и др. Российские офицеры. Буэнос-Айрес, 1959. С. 19, 27, 28, 43, 44; и др.
5. Головин Н. Н. Военные усилия России в Мировой войне. Т. I. Париж, 1939. С. 75, 77, 81, 158. Схожие оценки Ставки Главковерха см. в: Лемке М. К. 250 дней в царской ставке.
Пг., 1920. С. 831.
6. Письмо № 451 от 4 марта 1916 императрицы Александры Федоровны — Николаю II // Переписка Николая и Александры Романовых 1916—1917. Т. IV. 1916 год. М.—Л., 1926. С. 116. «Неприятель смеется над нашим темным солдатом и, пользуясь его некультурностью, старается его склонить к измене России во славу своего фатерланда», — сообщал в ноябре 1917 в телеграмме № 11334 Генерального штаба генерал-лейтенант Я. К. Цихович, командовавший 7-й армией Юго-Западного фронта (см. Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 2576. Оп. 2. Д. 403. Приказ № 360 от 21 ноября 1917 по Л.-гв. Егерскому полку. Л. 30).
7. Безугольный А. Ю. и др. История военно-окружной системы в России. 1862—1918. М., 2012. С. 373; Марыняк А. В. Укомплектование офицерского корпуса Российской Императорской армии к весне 1917 г. // Материалы первой международной военно-исторической конференции «Первая мировая война». СПб., 2009. С. 127. Всего, по оценкам С. В. Волкова, за годы Великой войны были произведены в офицеры около 260 тыс. человек, и с учетом кадровых и призванных из запаса офицеров общая численность русского офицерского корпуса составила не менее 347 тыс. человек. К концу 1917 остались в живых примерно 320 тыс. офицеров (включая пленных, чинов, находившихся на излечении и в отпусках, а также уволенных от службы). Большая часть из них погибла на полях сражений Гражданской войны, пала жертвами большевистского террора или оказалась в эмиграции (см.: Волков С. В. Первая мировая война и русский офицерский корпус // Вестник ПСТГУ. II: История. 2011. Вып. 1 (38). С. 111).
8. Врангель П. Н. Воспоминания. Южный фронт (ноябрь 1916 г. — ноябрь 1920 г.). Ч. 1. М., 1992. С. 6. О том же см.: Керсновский А. А. История Русской армии. М., 1999. С. 713; Месснер Е. Э., Вакар С. В. и др. С. 19, 20.
9. Чапкевич Е. И. Русская гвардия в Первой мировой войне. Орел, 2003. С. 143, 144.
10. АМРК. Скородумов М. Ф. За моральную революцию. Откройте глаза, люди русские. Машинопись. Б. м., б. г. Л. 5.
11. Френкин М. С. Захват власти большевиками в России и роль тыловых гарнизонов армии. Подготовка и проведение Октябрьского мятежа 1917—1918 гг. Иерусалим, 1982. С. 315, 333—338.
12. Френкин М. С. Русская армия и революция 1917—1918. Мюнхен, 1978. С. 599, 659, 665—673.
13. Ленин В. И. Доклад о деятельности Совета народных комиссаров, 11 (24) января // Ленин В. И. Полное собр. соч. ИМЛ при ЦК КПСС. 5-е изд. Т. 35. Октябрь 1917 — март 1918. М., 1974. С. 269.
14. Алексеева-Борель В. М. Сорок лет в рядах русской императорской армии: Генерал М. В. Алексеев / Науч. ред. А. В. Терещук. СПб., 2000. С. 609—613; Ларионов В. А. Последние юнкера. Франкфурт-на-Майне, 1984. С. 26, 27.
15. Ларионов В. А. С. 32; Марковцы в боях и походах за Россию в освободительной войне 1917—1920 годов. Кн. 1. 1917—1918 гг. Зарождение Добровольческой армии. 1-й и 2-й Кубанские походы / Сост. подполковник Марковского пехотного полка В. Е. Павлов. Париж, 1962. С. 24; Прюц Н. А. Основание Добровольческой армии // Первопоходник (Лос-Анжелес). 1971. Июнь. № 1. С. 5, 6.
16. Горный С. «Его» портрет // Вестник Главного Правления Общества Галлиполийцев (Белград). Трехлетие Общества Галлиполийцев (1921—1924). Белград, 1924. С. 23.
17. Волков С. В. Первые добровольцы на Юге России. М., 2001. С. 9.
18. Старшинство 4 (17) ноября 1917. Ведет начало от Сводно-Офицерской роты — первого подразделения Алексеевской организации. С 25 февраля 1918 — Сводно-Офицерский полк, с июня — 1-й Офицерский полк, с 26 июня — 1-й офицерский генерала Маркова полк. Осенью в элитную часть вступил Георгиевский кавалер, полковник Г. К. Пильберг — последний командир 13-го гренадерского Эриванского полка (1917) в годы Великой войны, застрелившийся во время отступления белых войск на Юге России. 27 октября 1919 в войсках ВСЮР была развернута Офицерская генерала Маркова дивизия (Марковская). В Русской армии — Пехотная генерала Маркова дивизия.
19. Марковцы в боях и походах за Россию… Кн. 1. С. 125. Подробнее о нем см.: Генерал Кутепов / Сост. Р. Г. Гагкуев, В. Ж. Цветков. М., 2009. 590 с.
20. Марковцы в боях и походах за Россию… Кн. 1. С. 175, 176, 180, 208; Корниловский Ударный полк / Сост. М. А. Критским. Париж, 1936. С. 94—95; Макаров Ю. В. Моя служба в Старой Гвардии, 1905—1917. Мирное время и война. Буэнос-Айрес, 1951. С. 348, 349; Русские в Галлиполи / Сб. статей / Авт. В. Ф. Баумгартен, М. В. Васнецов и др. Берлин, 1923. С. 55, 56; Аттестация А. П. Кутепова (1916): «Честнейший и храбрейший солдат, преданный полку до самозабвения и благодарный за все, что ему полк дает. В строевой и внутренней службе незаменим. Во взглядах узковат и не во всех офицерских вопросах может разобраться. Содержит семью и нуждается в ежемесячном пособии в 100 рублей» (цит. по: Генерал Кутепов. С. 356).
21. Пешня М. А. Первый марковец // Генерал Кутепов. С. 273.
22. Старшинство 10 (23) июня 1917. Сформирован как 1-й Ударный имени генерала Корнилова отряд (при 8-й армии Юго-Западного фронта). С 1 августа — Корниловский Ударный полк, с 10 сентября — 1-й Российский Ударный, с 30 сентября — Славянский Ударный. Предыдущее название — Корниловский Ударный — было восстановлено зимой 1917/18 на Дону. 27 октября 1919 в войсках ВСЮР была развернута Корниловская Ударная дивизия.
23. Корниловский Ударный полк. С. 90. Летом 1918 А. П. Кутепов командовал армейскими соединениями: временный командующий 1-й пехотной дивизией, командир 1-й бригады 1-й пехотной дивизии. С 30 августа — военный губернатор Черноморской области. Генерал-майор за отличия (25 ноября 1918). С 26 января 1919 — командир I армейского корпуса Добровольческой армии ВСЮР. Генерал-лейтенант за отличия (6 июля 1919). Корпус, укомплектованный элитными именными частями, превратился в главную ударную силу (на 18 октября: 15 907 штыков, 831 сабля, 335 пулеметов, 55 орудий, 5 танков и 4 бронеавтомобиля) ВСЮР и добился значительных успехов при наступлении на Московском направлении. По взглядам — конституционный монархист, но придерживался общей линии непредрешенчества социально-политического устройства России после свержения советской власти. «Армия должна занять Москву… а затем взять под козырек», — заявлял А. П. Кутепов (цит. по: Русские в Галлиполи. С. 58).
24. Штейфон Б. А. Генерал А. П. Кутепов // Генерал Кутепов. С. 26.
25. Генерал от кавалерии финской службы (1918).
26. В 1914 население Финляндии составляло 3,2 млн человек. Общее количество жертв Гражданской войны оценивается округленно в 35 тыс. человек (около 1 % населения). Большую часть погибших составили красные финны и сопричисленные к ним (более 25 тыс., в том числе боевые потери — около 6 тыс., остальные стали жертвами террора или умерли в концлагерях). Около 5 тыс. человек потеряли белые и сопричисленные к ним (см. Иоффе Э. Линии Маннергейма. Письма и документы. Тайны и открытия. СПб., 2017. С. 183, 184).
27. Марковцы в боях и походах за Россию… Кн. 1. С. 208.
28. Columbia University Libraries, Rare Book and Manuscript Library, Bakhmeteff Archive (BAR). Borel M. K. and V. M. Collection. [Box 1]. Folder «Borel’: Correspondence: Alekseev, М. V. 1917—1918». Письмо от 2. V. [1]918 генерала от инфантерии М. В. Алексеева — А. Н. Алексеевой. Машинописная копия. Л. 1.
29. Старшинство 16 (29) декабря 1917. Сформирована как Отряд Русских Добровольцев. С 12 (25) января 1918 — 1-я Отдельная Русская бригада добровольцев, в состав которой входил сводно-стрелковый полк. В мае после пополнения в Новочеркасске полк получил наименование Офицерского. С июня — 2-й Офицерский стрелковый полк. С 17 января 1919 — 2-й Офицерский стрелковый генерала Дроздовского полк. 27 октября 1919 в войсках ВСЮР на осно-
ве Офицерской стрелковой генерала Дроздовского бригады (с 12 августа 1919) была развернута Офицерская стрелковая генерала Дроздовского дивизия (Дроздовская). В Русской армии — Стрелковая генерала Дроздовского дивизия.
30. Старшинство 25 февраля 1918, когда из остатков разных подразделений в станице Ольгинской Черкасского округа Области Войска Донского был создан Партизанский полк. С сентября — Партизанский пеший казачий, с 10 декабря — Партизанский генерала Алексеева пехотный полк. 27 октября 1919 в войсках ВСЮР была развернута Партизанская генерала Алексеева пехотная дивизия (Алексеевская). В Русской армии — Партизанская генерала Алексеева пехотная бригада. После неудачного десанта 14—16 апреля 1920 в район Геническа Мелитопольского уезда Таврической губернии от части остался один батальон. После восстановления полк потерял четыре пятых личного состава в 3-м Кубанском (десантном) походе 14 августа — 7 сентября. Вновь восстановлен, на 28 сентября — 1-й Партизанский генерала Алексеева пехотный полк.
31. Деникин А. И. Очерки Русской Смуты. Т. IV. Вооруженные силы Юга России. Берлин, 1925. С. 81, 82.
32. Там же. Т. V. Вооруженные силы Юга России. Берлин, 1926. С. 118.
33. Подробнее см.: Александров К. М. Профессор Николай Николаевич Головин и его сотрудники о социальном поведении в годы Гражданской войны: концептуальные тезисы // Гражданская война в России. Жизнь в эпоху социальных экспериментов и военных испытаний 1917—1922. Материалы международного коллоквиума. Санкт-Петербург, 10—13 июня 2019 г. / Ред. колл. Т. А. Абросимова, Б. Б. Дубенцов, и др. СПб., 2020. С. 573, 574, 580, 581.
34. Врангель П. Н. Ч. 2. С. 7, 8, 158.
35. Даватц В. Х., Львов Н. Н. Русская армия на чужбине. Нью-Йорк, 1985. С. 5.
36. Врангель П. Н. Ч. 2. С. 24, 25; Коротков И. С. Разгром Врангеля. М., 1955. С. 31.
37. Цит. по: Росс Н. Г. Врангель в Крыму. Франкфурт-на-Майне, 1982. С. 50.
38. Цит. по: Врангель П. Н. Ч. 2. С. 75. О том же см. воззвание Главнокомандующего и его приказы № 3207 и 3226 от 20 мая [ст. ст.] 1920 (Росс Н. Г. С. 53—56).
39. Врангель П. Н. Ч. 2. С. 64, 65, 76—78.
40. См. например: Приказ № 1 от 1/14 января 1923; Распоряжение № 82 от 8 сентября 1923; Речь П. Н. Врангеля на встрече с представителями офицерских союзов Королевства Сербии, Хорватии и Словении 10 октября 1923; Распоряжение № 24 от 15 мая 1924; Распоряжение № 32 от 1 августа 1924; и др. // Бортневский В. Г. Загадка смерти генерала Врангеля. Неизвестные материалы по истории русской эмиграции 1920-х годов. СПб., 1996. С. 113, 117, 124, 125, 133—135; и др.
41. ВАR. Arkhangel’skii A. P. Collection. Box 2. Folder «Lists: Miscellaneous lists (1919—1927, g. d.)». Экземпляр № 4. Боевой состав вооруженных сил на Юге России. К 15 сентября 1920 года [документ подписан и датирован 23 сентября / 6 октября]. Машинопись. С. 9, 10. Название по тексту источника.
42. С 18 сентября 1920 в соответствии с приказом Главнокомандующего дивизионный лазарет Корниловской Ударной дивизии носил имя А. В. Кривошеина.
43. Коротков И. С. С. 152, 165, 166; Политический отчет ЦК РКП(б) 22 сентября [1920] // Ленин В. И. Полное собр. соч. ИМЛ при ЦК КПСС. Изд. пятое. Т. XLI. Май 1917 — ноябрь 1920. М., 1981. С. 284.
44. С 23 октября 1920 командующий армией Генерального штаба генерал-лейтенант Ф. Ф. Абрамов.
45. Док. № 44. Секретный доклад военному министру Франции Л. Барту руководителя французской военной миссии на юге России генерала А. Бруссо… 17 ноября 1920 // Русская военная эмиграция 20-х—40-х годов. Документы и материалы. Т. 1. Так начиналось изгнанье 1920—1922 гг. Кн. 1. Исход. М., 1998. С. 211.
46. Коротков И. С. С. 287.
47. В нижеследующем источнике не приводятся сведения о чинах артиллерийских, авиационных, технических частей и отдельных подразделений. С их учетом численность боевого состава, вероятно, возрастала до 38—40 тыс. человек.
48. ВАR. Arkhangel’skii A. P. Collection. Box 2. Folder «Lists: Miscellaneous lists (1919—1927, g. d.)». Экземпляр № 4. Боевой состав вооруженных сил на Юге России. С. 24.
49. Чины именных частей и соединений по форме отличались оригинальными цветами знаков различия, головных уборов, и других элементов обмундирования. Основной приборный цвет: корниловцев — красно-черный (лозунг «Свобода или смерть!»), марковцев — черно-белый (смерти и воскресения), алексеевцев — синий (донских казаков, давших первых партизан зимой 1918; вариант: юности), дроздовцев — малиновый (стрелков Русской Императорской армии).
50. ВАR. Arkhangel’skii A. P. Collection. Box 2. Folder «Lists: Miscellaneous lists (1919—1927, g. d.)». Экземпляр № 4. Боевой состав вооруженных сил на Юге России С. 1—3, 11, 12.
51. Коротков И. С. С. 206. Приведенные здесь сведения о личном составе войск РККА нуждаются в коррекции. По состоянию на 15 октября 1920 общая численность войск Южного фронта составляла 468 472 бойцов и командиров, а 1-й Конной армии С. М. Буденного, переходившей в распоряжение командования Южного фронта, — 49 822 (боевой состав соответственно: 290 738 и 33 898; см. Таблицу 61 (Россия и СССР в войнах ХХ века: Статистическое исследование / Авт. коллектив Г. Ф. Кривошеев (рук.) и др. М., 2001. С. 121)).
52. Кравченко В. М. Дроздовцы от Ясс до Галлиполи / Сборник. Т. II. Мюнхен, 1975. С. 271; Материалы для истории Корниловского Ударного полка / Отв. сост. М. Н. Левитов. Париж, 1974. С. 555, 556; Смоленский С. Крымская катастрофа // Октябрь 1920-го. Последние бои Русской армии генерала Врангеля за Крым / Сост. А. И. Дерябин. М., 1995. С. 96.
53. Шатилов П. Н. Памятная записка о Крымской эвакуации // Октябрь 1920-го… С. 97, 98; Даватц В. Х., Львов Н. Н. С. 12, 13.
54. Коротков И. С. С. 188, 195, 200, 202, 274.
55. Русские в Галлиполи. С. 201.
56. Приказ от 29 октября 1920 // Врангель П. Н. Ч. 2. С. 421.
57. Там же. С. 421, 422; Голеевский М. М. Оборона Перекопского вала // Октябрь 1920-го… С. 23, 24.
58. Русские в Галлиполи. С. 12; Смоленский С. С. 96, 97.
59. Даватц В. Х., Львов Н. Н. С. 11, 12; Карпов Н. Д. Крым — Галлиполи — Балканы. М., 2002. С. 20; Росс Н. Г. С. 75; Русские в Галлиполи. С. 16. Существует более высокая оценка общего количества эвакуированных: 256 693 человека, не считая судовых команд (см.: Крестный путь Русской армии генерала Врангеля (из семейного архива Апраксиных-Котляревских / Сост. и автор предисл. П. Г. Паламарчук. Рыбинск, 1996. С. 58). Из Крыма ушли 66 вымпелов русской эскадры (18 боевых кораблей, 26 транспортов и 22 мелких судна), 9 торгово-пассажирских пароходов, мелкие суда торговые и частновладельческие (см.:, 1920—1923. Б. м., [1923]. С. 1).
60. Приказ № 4187 от 21 ноября (2 декабря) 1920 // Бортневский В. Г. С. 89, 90.
61. Карпов Н. Д. С. 7.
62. Док. № 47. Телеграмма № 1012 от 22 ноября 1920 председателя РВС Л. Д. Троцкого командующему Южным фронтом М. В. Фрунзе и члену военного совета С. И. Гусеву с предложением мер по ликвидации остатков Русской армии // Русская военная эмиграция 20-х—40-х годов. Т. 1. Кн. 1. С. 217.
63. Зарубин А. Г., Зарубин В. Г. Без победителей. Из истории Гражданской войны в Крыму. Симферополь, 1997. С. 179, 218, 231, 307; Красный террор в годы Гражданской войны. По материалам Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков / Ред.-сост. Ю. Г. Фельштинский. Лондон, 1992. С. 329, 330. С учетом расстрелов пленных красно-зеленых партизан, убитых при самоуправствах, грабежах и прочих бесчинствах, общее число жертв белого террора в Крыму может быть увеличено и в совокупности оцениваться в пределах 500—1000 человек.
64. Кравченко В. М. С. 313, 314.
65. Док. № 115. Заявление ген. П. Н. Врангеля газете «Сегодня»… 8 декабря 1920 // Русская военная эмиграция 20-х—40-х годов. Т. 1. Кн. 2. На чужбине. С. 13.
66. Даватц В. Х., Львов Н. Н. С. 19.
67. Приказ № 1 по войскам 1-ой армии 5/18 ноября 1920 // Русские в Галлиполи. С. 21.
68. Управление (штаб), пехотная дивизия с конными и артиллерийскими дивизионами, инженерными ротами, отдельный батальон из чинов тяжелой, крепостной и бронепоездной артиллерии, конная дивизия с конно-артиллерийским дивизионом, Технический полк из чинов расформированных специальных частей и подразделений.
69. Русские в Галлиполи. С. 22, 48, 49.
70. Даватц В. Х., Львов Н. Н. С. 15, 16.
71. См. например: Марковцы в боях и походах за Россию… Кн. 2. 1919—1920 гг. Наступление на Москву. Отступление. Крымская эпопея. Уход за пределы Родины. Париж, 1964. С. 367.
72. Русские в Галлиполи. С. 22.
73. Даватц В. Х., Львов Н. Н. С. 74, 75.
74. Возраст (старше 43-х лет), состояние здоровья и трудоспособность.
75. Начальник I (Французского) отдела (1937—1942) Русского Обще-Воинского Союза (РОВС). Умер в США на 93-м году жизни в 1978.
76. В декабре 1920 в Галлиполи прибыл новый французский комендант подполковник Томассен.
77. Даватц В. Х. Один из беженцев // Генерал Кутепов. С. 276.
78. Цит. по: Русские в Галлиполи. С. 39.
79. См. например: Материалы для истории Корниловского Ударного полка. С. 570.
80. Кравченко В. М. С. 295.
81. В 1945 в чине капитана служил в войсках власовской армии: Вооруженных силах Комитета освобождения народов России (ВС КОНР/РОА), находился в американском плену. Умер в ФРГ в 1976.
82. По прямой линии — более 200 километров юго-западнее Константинополя. Происхождение топонима объясняется разными версиями: город у пролива (греч. Καλλίπολις), красивый город (греч. Όμορφη πόλη), связью с названием племени галлов, находившихся на полуострове в 278 г. до Р. Х., а также с именем Геллы — сестры Фрикса, персонажа известного древнегреческого мифа.
83. Русские в Галлиполи. С. 23, 24.
84. Жмакин В. В. Без родины // Вестник Галлиполийцев (София). 1937. № 45. 20 марта. С. 23.
85. Умер в эмиграции после 1935.
86. Сначала за миллион «белых» денег давали 11 лир.
87. По распоряжению А. П. Кутепова немедленно был расстрелян солдат, менявший форменную рубашку (гимнастерку?) на хлеб. Кутепов счел проступок продажей казенного имущества. Были случаи продажи нательных крестиков. Жизненные реалии были описаны в 1921 в шутливом стихотворении (автор Е. Д.), опубликованном на страницах рукописной газеты «За рубежом»:
С тех пор как мы сюда попали,
Заветы старые храня,
Мы все, что можно, загоняли
И ночью, и при свете дня.
Мы, истрепавшие все нервы,
Мы, не склонившие главу,
Чтобы не есть одни консервы,
Все загоняли на халву.
Переступивши все пределы,
Загнали все до панталон,
И с грустью смотрят Дарданеллы
На наш стремительный загон.
88. Жмакин В. В. С. 23, 24; Дневник капитана 7-й легко-гаубичной батареи генерала Дроздовского Артиллерийской бригады Николая Ребикова [далее: Дневник капитана Н. Н. Ребикова] // Пронин Д. Ф., Александровский Г. Б., Ребиков Н. Н. Седьмая Гаубичная. 1918—1921. Нью-Йорк, 1960. С. 215, 217; Кравченко В. М. С. 296; Русские в Галлиполи. С. 42, 43, 78; Туркул А. В. Дроздовцы в огне: картины Гражданской войны 1918—20 гг. в литературной обработке Ивана Лукаша. 3-е изд. / Предисл. Вл. Солоухина. Нью-Йорк, 1990. С. 275. 1 османская лира содержала 100 курушей, равнялась 8—15 греческим драхмам.
89. Русские в Галлиполи. С. 366, 369.
90. Лукаш И. С. Кутеп-паша // Генерал Кутепов. С. 281.
91. Приказ генерала Кутепова // Материалы для истории Корниловского Ударного полка. С. 574.
92. Лукаш И. С. С. 281.
93. Цит. по: Шмелёв А. В. Галлиполийская Голгофа Русской армии, 1920—1921 годы // Труды I Международных исторических чтений, посвященных памяти профессора, Генерального штаба генерал-лейтенанта Н. Н. Головина (1875—1944). Санкт-Петербург, 27 ноября 2010 года. Исход на Юге России и начало Галлиполийской эпопеи Русской армии. 90 лет. 1920—2010 / Сост. К. М. Александров, О. А. Шевцов, А. В. Шмелёв. СПб., 2011. С. 140.
94. Дневник капитана Н. Н. Ребикова. С. 215. Позже французы предоставили 50 повозок и 100 мулов, составивших корпусной обоз.
95. Корниловцы. 1917 — 10 июня — 1967 / Юбилейная памятка. Изд. Объединения чинов Корниловского Ударного полка. Париж—Буэнос-Айрес, 1967. С. 133.
96. Русские в Галлиполи. С. 40, 41.
97. Даватц В. Х., Львов Н. Н. С. 31; Шмелёв А. В. С. 140.
98. Кравченко В. М. С. 295.
99. Даватц В. Х., Львов Н. Н. С. 78.
100. Начальник IV (Югославянского) отдела РОВС (1933—1941). Умер в американской зоне Германии на 74-м году жизни в 1947.
101. В 1937 во время гражданской войны в Испании погиб в бою на 59-м году жизни, сражаясь в чине teniente (равном поручику русской службы) на стороне франкистов.
102. В 1941—1945 служил в Русском корпусе на Балканах, затем в эмиграции в Южной Америке. Майор Парагвайской армии. Умер в Парагвае на 74-м (?) году жизни в 1957.
103. Позже сменовеховец. Автор резких памфлетов, направленных против Белого движения, армейского командования и галлиполийской эпопеи. Желая дистанцироваться от побежденных, Е. И. Достовалов на страницах своих сочинений представлял П. Н. Врангеля, А. П. Кутепова и их соратников в качестве беспринципных дельцов, сделавших подчиненных, в первую очередь юнкеров и молодых офицеров, заложниками своих классово-антипатриотичных и честолюбивых планов. Выехал в СССР. На 57-м (?) году жизни расстрелян органами НКВД в 1938.
104. В 1941—1945 в чине фельдфебеля служил в Русском корпусе на Балканах, на 63-м (?) году жизни смертельно ранен на позиции зимой 1945.
105. В 1941—1945 в чине генерал-лейтенанта (с 1943) командовал Русским корпусом (в 1942—1945 в составе вермахта, с зимы 1945 де-юре в составе ВС КОНР). Накануне сдачи корпуса британским войскам скоропостижно скончался, по некоторым частным свидетельствам — покончил самоубийством, опасаясь выдачи советским властям.
106. Корниловцы. 1917 — 10 июня — 1967. С. 134, 135.
107. Составлено по: Кравченко В. М. С. 291—293; Волков С. В. Энциклопедия Гражданской войны. Белое движение. СПб.—М., 2003. С. 12, 261, 266, 362; Памятка Николаевского кавалерийского училища / Изд. быв. юнкеров Николаевского кавалерийского училища. Б. м., 1969. С. 232; Русские в Галлиполи. С. 48—51, 199, 200, 229. Военно-учебные заведения, эвакуированные из Крыма, были прикомандированы к I армейскому корпусу приказом Главнокомандующего 19 ноября 1920.
108. При создании насчитывал 448 офицеров и 327 солдат, покинувших ряды армии после высадки. Кроме того, в городе и частях насчитывались 1234 человека, заявивших о своем иностранном подданстве. По требованию А. П. Кутепова батальон жил по уставным требованиям.
109. Русские в Галлиполи. С. 41, 44, 45, 88.
110. Там же. С. 188.
111. Жмакин В. В. С. 24; Кравченко В. М. С. 289, 290.
112. Жмакин В. В. С. 24.
113. Дневник капитана Н. Н. Ребикова. С. 215; Кравченко В. М. С. 296.
114. Док. № 131. Из доклада П. П. Перфильева о положении военнослужащих армии генерала Врангеля и русских беженцев на Лемносе и в Галлиполи. Не позднее июля 1921 // Русская военная эмиграция 20-х—40-х годов. Т. 1. Кн. 2. С. 65.
115. Русские в Галлиполи. С. 63—66. Фотоматериалы сообщают иные сведения о суточном рационе по отдельным категориям (в граммах): консервы — 200, крупы — 100, бульон — 50, дрова — 600 (см.: Крестный путь Русской армии… С. 64).
116. Русские в Галлиполи. С. 68. О балансах см. также: Матасов Вас. Д. Белое движение на Юге России. 1917—1920 годы. Монреаль, 1990. С. 172, 173.
117. Русские в Галлиполи. С. 72, 73.
118. Матасов Вас. Д. С. 168.
119. Материалы для истории Корниловского Ударного полка. С. 572; Русские в Галлиполи. С. 73—76.
120. Марковцы в боях и походах за Россию… Кн. 2. С. 370.
121. Дневник капитана Н. Н. Ребикова. С. 216—218; Русские в Галлиполи. С. 78. Пособие выплачивалось десять раз. Офицеры однажды получили по 1,5 лиры, а две последние выплаты составили по 50 курушей для всех чинов корпуса.
122. В эмиграции во Второй Речи Посполитой, капитан запаса Войска Польского. Жил на Волыни. В 1940 арестован органами НКВД, осужден, отбывал лагерный срок. В 1942 амнистирован и с польской армией дивизионного генерала В. Андерса покинул СССР. Жил в Иране, Палестине, Италии, Аргентине. Умер в США на 86-м году жизни в 1979.
123. Карпов Н. Д. С. 48; Корниловцы 1917 — 10 июня — 1967. С. 134; Кравченко В. М. С. 298.
124. Дневник капитана Н. Н. Ребикова. С. 215—217.
125. Кравченко В. М. С. 313, 314; Матасов Вас. Д. С. 169.
126. Русские в Галлиполи. С. 80—82. В статистических сведениях по некоторым видам довольствия видна разница между поступившими и выданными вещами (в пределах 10—35 %). Очевидно, что командование пыталось создать минимальные запасы казенного имущества.
127. Дневник капитана Н. Н. Ребикова. С. 216.
128. Орлов Г. А. Из дневника // Галлиполи 1920—1950 гг. / Изд. Главного правления Общества Галлиполийцев. Под ред. шт. кап. В. В. Полянского. Париж, 1950. С. 10.
129. Русские в Галлиполи. С. 85.
130. Накануне Великой войны работал в Санкт-Петербурге. После 1921 в эмиграции в Королевстве СХС (генерал-майор) и Южной Америке, служил по специальности. Умер в Аргентине на 83-м году жизни в 1962.
131. Русские в Галлиполи. С. 108.
132. В эмиграции в царской Болгарии, служил по специальности. После прихода войск Красной армии покончил самоубийством на 57-м году жизни в 1944.
133. Русские в Галлиполи. С. 89—104.
134. Матасов Вас. Д. С. 168.
135. Среди них по семейному преданию был родственник супруги автора публикации: ахтырский гусар, поручик Александр Андреевич Искра, скончавшийся 13 октября 1921.
136. Список чинов 1-го армейского корпуса, погребенных в гор. Галлиполи // Русские в Галлиполи. С. 471—484.
137. Цит. по: Даватц В. Х., Львов Н. Н. С. 84.
138. Цит. по: Там же. С. 79. Курсив в цитате.
139. Там же. С. 81; Кравченко В. М. С. 301. Фотографию роскошной знаменной площадки Алексеевского полка см. в: Русские в Галлиполи. С. 289.
140. Материалы для истории Корниловского Ударного полка. С. 574.
141. Цит. по: Лукаш И. С. С. 279.
142. Дневник капитана Н. Н. Ребикова. С. 216.
143. Даватц В. Х., Львов Н. Н. С. 83.
144. Цит. по: Русские в Галлиполи. С. 149.
145. Там же. С. 130.
146. Лукаш И. С. С. 287.
147. Там же. С. 288, 289; Даватц В. Х., Львов Н. Н. С. 82.
148. Русские в Галлиполи. С. 183, 184.
149. Там же. С. 197, 198.
150. Док. № 135. Письмо № 9105 от 8 сентября 1921 генерал-майора П. А. Кусонского… // Русская военная эмиграция 20-х—40-х годов. Т. 1. Кн. 2. С. 80—82.
151. Приказ № 3792 от 7 декабря 1920 // Бортневский В. Г. С. 91.
152. Постепенно сокращалось злоупотребление бранью, и в надежде искоренить ее полностью 20 сентября 1921 А. П. Кутепов даже издал специальный приказ, запрещавший сквернословие в разговорах.
153. Русские в Галлиполи. С. 142.
154. Там же. С. 140.
155. Там же. С. 424, 425, 428; Док. № 131. Из доклада П. П. Перфильева… С. 64.
156. Среди «цветных» — в первую очередь из Партизанского генерала Алексеева полка, который был восстановлен в Галлиполи на основе роты старых алексеевцев и пополнен чинами расформированных частей армейской пехоты.
157. Русские в Галлиполи. С. 429, 430.
158. Там же. С. 235; Даватц В. Х., Львов Н. Н. С. 74, 91.
159. В эмиграции в царской Болгарии. В результате несчастного случая погиб на 42-м (?) году жизни в 1932.
160. Умер в эмиграции во Франции в 1954.
161. В эмиграции в Югославии.
162. Русские в Галлиполи. С. 262—267.
163. Дневник капитана Н. Н. Ребикова. С. 217, 218.
164. Русские в Галлиполи. С. 283.
165. Там же. С. 298, 299.
166. В эмиграции в Болгарии, Франции (в монашеском сане с 1927 с именем Исаакий), в Чехословакии, архимандрит (1936). Окормлял чинов РОВС и эмигрантов. В 1945 арестован органами советской контрразведки и вывезен в СССР, осужден, освобожден по ходатайству епископов МП РПЦ. Умер в СССР на 86-м году жизни в 1981.
167. В эмиграции в Болгарии и Польше.
168. Приказ № 331 от 26 сентября 1921 // Бортневский В. Г. С. 99, 100.
169. Русские в Галлиполи. С. 407, 408.
170. В том числе комедия «Тетка Чарлея» британского драматурга Б. Томаса, знакомая нам по советской экранизации 1975 («Здравствуйте, я ваша тетя!»).
171. В эмиграции в Болгарии и Франции. В 1930 завербован органами советской военной разведки, далее агент НКВД. В 1937 участвовал в похищении председателя РОВС, Генерального штаба генерал-лейтенанта Е. К. Миллера, раскрыт и бежал в СССР. По одной из версий после октября 1937 расстрелян органами НКВД. Н. В. Плевицкая, завербованная вместе с мужем, была осуждена французским судом на 20 лет каторжных работ и умерла в тюрьме на 57-м году жизни в 1940.
172. Русские в Галлиполи. С. 313—317.
173. Там же. С. 325—332.
174. Там же. С. 162.
175. В эмиграции в Болгарии, Франции, Германии, Италии, Венгрии, вновь в Болгарии. В 1944—1945 член КОНР, в своем чине формировал корпус в составе власовской армии. Руководитель военно-политических организаций. Умер на 65-м году жизни в ФРГ в 1957.
176. Витковский В. К. В борьбе за Россию. Воспоминания. [Сан-Франциско,] 1963. С. 26, 30—32, 35.
177. В эмиграции в Чехословакии.
178. Русские в Галлиполи. С. 407, 408.
179. В 1939—1940 серьезно пострадал от землетрясения и был разобран. В 1961 по инициативе членов Общества Галлиполийцев на Галлиполийском участке кладбища Сент-Женевьев де Буа под Парижем в память участников Белого движения воздвигнута уменьшенная копия утраченного монумента. В Турции памятник восстановлен в 2008 в составе мемориального комплекса.
180. В эмиграции в Королевстве СХС. Умер на 83-м году жизни в оккупированной Сербии в 1944.
181. В том числе 1631 корниловец (1004 офицера), 1141 марковец (754), 1716 алексеевцев (1189), 1879 дроздовцев (1370).
182. ВАR. Arkhangel’skii A. P. Collection. Box 2. Folder «Lists: Miscellaneous lists (1919—1927, g. d.)». Численный состав Русской армии и флота. По состоянию к 1 июля 1923 года. Машинопись. С. 3, 8, 12.
183. В эмиграции в Королевстве СХС. В 1941—1944 служил в Русском корпусе на Балканах, в чине обер-ефрейтора на 62-м году жизни убит при бомбардировке позиций.
184. Даватц В. Х. С. 276.
185. Приказ № 369 от 2/15 ноября 1921 // Бортневский В. Г. С. 101, 102.
186. Цит. по: Шмелёв А. В. С. 148. Курсив наш. Намек на менее стойкое поведение казаков.
187. В эмиграции в Болгарии, Королевстве СХС. В 1941—1945 служил в Русском корпусе на Балканах в чине обер-лейтенанта, затем в эмиграции в Германии и Австралии. Умер на 87-м году жизни.
188. Reichswehr (нем.) — Вооруженные силы Германии в 1919—1935.
189. Подробнее см.: Александров К. М. С. 575—578.