Опубликовано в журнале Звезда, номер 4, 2021
Павел Селуков. Как я был Анной. М.: АСТ. Редакция Елены Шубиной, 2021
Павел Селуков стал известен массовому читателю благодаря сборнику рассказов «Добыть Тарковского» (2019). Это была «пацанская» проза — немного грубоватая и заземленная; место действия многих текстов — Пролетарка (рабочий район Перми); главный герой, как правило, наделен таким букетом отрицательных свойств (алкоголь, наркотики, блатхаты и пр.), что диву даешься: как человек дожил до своих лет?
После новых реалистов, которые появились в нулевые годы, казалось бы, писать «пацанскую» прозу и не нужно и невозможно. Но Селуков это сделал —и на достойном уровне.
Тем не менее у многих критиков к нему появились вопросы. Они отмечали, что Селуков вторичен и напоминает то Хармса, то Сорокина, то Прилепина, —диапазон, как видите, огромный. Анна Жучкова отказалась называть его писателем и сказала, что Селуков умеет только «быстро и технично писать… анекдоты». Аглая Топорова полагает, что он пытается подражать Александру Цыпкину и от этого скатывается в «унылую эстрадность».
Всем своим критикам писатель ответил в новом сборнике «Как я был Анной». Помимо новой — и «неинтеллигентной», и намеренно «интеллигентной» прозы — в нем есть такие рассказы, как «До пекарни и обратно» и «Похищение».
В первом из них главный герой выходит за хлебом, а каждый встречный спешит ему сказать, что он идет, как молодой Прилепин, чешет нос, как Пелевин, нюхает буханку хлеба, как Шукшин, и так далее. То есть все нелепые претензии доводятся до абсурда. А заканчивается рассказ тем, что главный герой возвращается домой и на лестничной клетке встречает соседку, которая тоже пытается его упрекнуть: курит, как Блок. Но внезапно соседке становится плохо — и уже главный герой начинает: «Клавдия Захаровна, вы умираете, как Дездемона. Это неприлично. Умирайте в своем ключе. Чему вы меня только что учили?»
Во втором рассказе главного героя похищают средь бела дня. Отвозят с мешком на голове в какое-то непонятное место. По пути он думает: ФСБ, террористы, бандиты — кто это может быть? Но вот приехали. Провели куда-то. Усадили на стул, сняли мешок — и перед героем нарисовалась еще одна абсурдистская картина. Длинный стол. За ним сидят семь человек. На каждом маска: Толстой, Ахматова, Пастернак и т. д. И это — Российский союз читателей. Они обвиняют героя в «пропаганде мата, секса и наркотиков», а также «в нежелании писать интеллигентных людей из филармонии, отдавая предпочтение люмпенам».
Посыл обоих рассказов ясен: не надо басен; то есть не надо подходить к живому человеку со своими шаблонными представлениями о мире. Как писал Мандельштам, «Не сравнивай: живущий несравним».
Такой ответ критикам любопытен сам по себе. Давно у нас авторы этим не занимались.
А что же в остальном? Сказать, что Павел Селуков — новый Зощенко, значит действовать по какой-то (пост-)советской инерции. Надо как-то иначе. Но что поделать, если всё действительно так? Селуков наследует целому ряду писателей-сатириков: здесь и Салтыков-Щедрин, и Зощенко, и Тэффи, и Ардов, и много кто еще. Это целая традиция. И ее надо разглядеть. Если не получится, мы рискуем не понять, с чем имеем дело.
Это не сатира в чистом виде и не какая-то глумливая оптика, а скорее цепкий взгляд мастеровитого писателя, который не прочь иной раз посмеяться. У Селукова торопливая, чуть с одышкой подача русского человека как «неуклюжа» (спасибо поэту Чемоданову за этот неологизм). Он не рисует карикатур, не подает отрицательные характеры, а лишь стремится подмечать какой-то бытовой абсурд, присутствующий в нашей жизни. Для этого он использует платоновский язык, но, к счастью, в ограниченных количествах и строго там, где без него не обойтись.
При этом у него много ненужных рассказов — плохих и откровенно слабых. Не рассказов, а скорее зарисовок. Им бы остаться в Сети и в черновиках, но редакторы включили их в книгу. Зачем? Чтобы наполнить ее. Издательский процесс и читательский спрос требуют увесистых фолиантов. А Селукову хорошо бы выпускать небольшие сборнички с отобранными текстами. Тогда бы его просто носили на руках.