Стихи
Опубликовано в журнале Звезда, номер 4, 2021
БУРЯ
Ирине Князевой
1
Злая весть прилетит из пустыни,
Дабы рухнуть в сугробы сюда…
Об Отце — иногда, но о Сыне —
Всякий раз, как приходит беда:
Хруст песка на зубах, и сквозь пальцы
Не просеять уже ничего,
Словно кварц в этом мире и кальций
Составляют его естество, —
Так и есть, ибо горе есть горе.
Средиземное — многим шумит!
Но в итоге — лишь Мертвое море,
Соль сплошная… Шалом, Шуламит.
2
Не расти в Палестине осине —
Потому и несется, пыля,
По безудержной снежной пустыне
В наш оазис — в леса и поля —
Эта тройка с волхвами, дворами
Пробираясь к парадным дверям
Человечного хлева, — с дарами…
Не довериться ль поводырям,
Что слепцам указуют на ясли
Нас самих — но во всей полноте?
Если так, то еще не погасли
В темноте эти звезды и те.
3
Состраданьем вернутся страданья
В племя новое: пламя его
Не растопит ледник мирозданья,
Не изменит вообще ничего,
Но опять — бубенцы у порога,
Голос друга (мы разве — не те ль?)…
Буря-бабочка — о, недотрога! —
Общерусская наша метель.
Сколько скорби и сколько удач Ты
Нам навеял — что звезд жестяных
И крестов. Ели, сосны и мачты,
Пальмы крымские… Как же без них!
4
И тогда мы поймем: всё живое
На живое и обречено —
В криках радости, смертном ли вое…
Изначально и вечно равно.
Не замерзнут во льду отраженья,
Не оттают, увы, по весне.
Только наши вращенья, скольженья
Провоцируют холод извне.
Мальчик с девочкой выберут снова
Промокашку катка или брег…
Так не суйте им Книгу Иова
Как начальный судьбы оберег.
* * *
1
Лучший лекарь — и самый лживый —
Примиряет в полночь: ноль — ноль.
Уживись, мол, голубь, с оливой,
Как с размолотым сердцем боль.
Только там, под ледком непрочным
Вытесняющего явь сна,
Зреет то, что не превозмочь нам:
Наступающая весна.
Потаенное, скрытое в нетях
Именуемого душой,
Станет каплями — лишь наметь их —
И водой потом небольшой.
Потечет… Восстанет природа
Как сплошной подснежник обид…
И в страданье, что год от года
Расцветает, никто не забыт.
2
Старость мыслит уже не кровью,
Но анализами ее:
То, что дружбой звалось, любовью, —
Было только твое, твое!
Выше смерти на свете нету
Ничего, даже бед, обид…
Всё чужое — и канет в Лету.
Вымрешь ты, индивид, как вид.
Слезы, грезы, тоска, надсада…
Помню, в детстве еще сбежал
Из казарменных яслей-сада.
Не жалел. И всегда желал.
Может быть, говорил Рабле нам.
Вот септет оттрубит отбой:
С глаз долой — со всеобщим тленом,
Но из сердца вон — лишь собой.
* * *
С облаком спутал сначала,
Но расступились дома
Через четыре квартала —
Сплошь голубая зима!
Неба холодного мета,
Овеществленье мольбы —
Желто-лилового цвета
Пар из фабричной трубы.
Кто вострубил, в этом гимне
Было не ясно, — палит
Солнце в сусальном зените…
Позже дошло, извините:
Индустриальный, увы мне,
Новых времен Параклит.
СМОЛЬНЫЙ СОБОР
1
В морозный день высок и ярок
— где снизу снег, а сверху синь, —
Из кобальтовых скроен арок,
Он — воплощенное «Аминь».
Пороша отгуляла: тихо.
Как будто кончились вражда
Племен, времен неразбериха
И нет ни грека, ни жида.
2
(Минуют годы — будет снова
взаимный передел Земли.
Собор останется — иного
потомку щедро не сули;
да не прейдут ряды, аптека,
водоканала каланча,
и вновь правами человека
друг друга высекут сплеча…)
3
Из кирпича, не из фарфора,
В глазури белой — нет синей!
Как многовековая фора —
Но кто ж воспользовался ей?!
Пересечет полнеба птица —
И вспыхнет купол! Волшебство
Оставь: пусть не перекреститься —
Полюбоваться на него.