Стихи
Опубликовано в журнале Звезда, номер 7, 2020
МОЛИТВА
Дай передышку щедрому…
Булат Окуджава
Господи, дай мне ясности и покоя,
покоя и ясности, которых мы лишены,
прозрачного неба над залитой светом рекою,
золотого безмолвия, солнечной тишины.
Пусть совьется у ног эта лента белая,
трель соловьиная пусть успокоит слух,
пусть будет можно стоять, ничего не делая,
только ловить на ладонь тополиный пух.
Дай мне глоток свободы и одиночества,
не соблазняй, не пугай, не гони кнутом.
Я бы и сам разобрался, чего мне хочется,
если бы мог хоть час подумать о том!
Верные руки дай мне, плечо товарища,
горную тропку, как это ни смешно.
Все эти годы — развалины да пожарища,
но ничего в них не было предрешено.
Я, разумеется, помню, что Богу Богово,
слесарю слесарево, к сладкому — сахарок,
но не тверди мне, что требую слишком многого,
словно стремление к счастью уже порок.
Стелется дым над рекой, над ее излучинами,
ворон — на уцелевшей печной трубе.
Что тебе в том, чтобы бледными и измученными
полнилась паства, вверенная Тебе?
Я не прошу ни золота, ни величия,
даже машины времени не прошу.
Дай мне покоя — и этого царства птичьего
я ни единым стоном не оглашу.
Даль безответна — видно, не слишком верую.
Стерты ладони и след за кормою стерт.
Призрачный плес сменяется новой шиверою.
Мелкие волны бьют в деревянный борт.
* * *
Мой Новый год остался вдалеке.
Не год назад, не два, не пять, не десять.
Рюкзак мне был велик. Но, если взвесить,
я странствовал, пожалуй, налегке.
Кругом осколки битого стекла —
я помню их — и звуки фейерверка,
и что-то, осыпавшееся сверху,
и утреннего дворника метла.
То пепел был — не снег, не конфетти, —
стучался в сердце, предвещая беды.
А пьяные на улице Победы
желали мне счастливого пути.
И путь мой был местами — как любой! —
поистине счастли`в. Но вместе с этим
год замер вдруг, прикинувшись столетьем,
порочный круг заделался судьбой.
Какого зверя? Видимо, сурка
я праздновал, не отходя от кассы,
где Клаусы, как мертвые Клаасы,
напоминали, что судьба горька.
Кто был сожжен? Моя ли в том вина?
По ком звонит тот колокол постылый
на Спасской башне — с новой чудной силой
суля другим другие времена?..
Опять ноябрь. У бездны на краю,
у самой кромки темного сезона
я разгадать пытаюсь неуклонно,
как мне покинуть очередь сию.
И двинуться туда, где синева,
январь, февраль и — дальше — остальное,
где миражи, дрожащие от зноя,
и признаки иного Рождества.
TIRRENO
Голодный, с полным карманом денег, стоишь перед рестораном
и чувствуешь, что, несмотря на голод, тебе ничего не надо:
ни этих выморочных креветок, ни стейков с гарниром странным,
ни даже пасты из базилика с котлетками из шпината.
Чем перебить этот гадкий привкус? Как утолить досаду?
Горчит изюм в магазинной булке, вино не пьянит в стакане.
Как сбиться с курса, сменить пластинку, покинуть сию глиссаду,
в конце которой друзья с букетом за белыми погранцами?
Как это вышло? Мы получили все то, о чем не мечтали.
Не рай под пальмами, но хотя бы четыре стены и крышу,
билет в Италию, но заделать не хватит и ста Италий
ту брешь, откуда струится песня, которую я не слышу.
Она звучит над оглохшим миром, над зреющим виноградом,
над спящим поваром, нагоняя во сны его боль и скуку,
над каждым, кто отказался видеть и слышать того, кто рядом,
и одиночеству мирозданья доверил родную руку.
Так умирают от жажды в море, имея кругом в избытке
все то, что сходно с насущным внешне, но к жизни неприменимо.
И это в чем-то хуже пустыни, поскольку подобен пытке
и этот ужин, и этот остров, бесшумно скользящий мимо.
С его тропическими садами и чистыми родниками,
с безлюдными пляжами — даже если со зверем, сидящим в роще,
то и со зверем — он ближе к жизни. Но тверд штурвал под руками,
поскольку так тебе ближе к цели (спокойней? сподручней? проще?)
Так не пиши в судовом журнале ни жалоб, ни предложений,
спустись в каюту допить остатки — дай бог, чтобы не с концами.
И выспись — вдруг положит наутро конец твоему движенью
не то Ливорно, не то Неаполь за смуглыми погранцами?
* * *
Я в прошлом никого не обвиню.
Ведь были же — на счастье адвоката —
дождливый день на Пятой авеню
и скатерть цвета зимнего заката,
и абажур, и устрицы в меню.
И все года; в какой ни посмотрю,
я в каждом обнаружу точку сборки:
то горных далей чистые восторги,
то ужин при свечах, а то в каптерке —
при них же, но дрожащих на ветру, —
то вниз на санках с деревянной горки,
то фонарей ажурные оборки
на улицах, переходящих в rues…
А если бы и состоялся суд —
кого бы я отправил на скамейку,
в «аквариум» — играть в «стакан» и «змейку»
и ждать, пока улики не внесут?
Друзей, любимых, милую семейку —
мол, так и так, разбился наш сосуд?
Случайностей нарядной мишурой,
несовершенством, промыслом притворным
природа затуманивает взор нам:
я сам себе преступник и герой,
могильщик всем возможностям повторным,
неповторимым — кровельщик порой.
И глупо делать вид, что виноват
какой-то бог, родители, эпоха,
чужой виной мостить дорогу в ад.
Действительно — все хорошо, что плохо.
Прими как есть и не ищи подвоха.
А то взгляни на маленьких совят —
они твой взгляд на вещи обновят.
Но если вдруг тебя пронзает дрожь
тоски, несправедливости и страха
и будущее выглядит как плаха,
тогда в душе сомненья уничтожь:
лишь то, к чему душой стремишься сам,
дорогу открывает чудесам.