Опубликовано в журнале Звезда, номер 6, 2020
|
От ямщика до первого поэта, мы все поем уныло. А. С. Пушкин
Наша вина перед жизнью состоит в том, что мы не умеем ей радоваться Л. Улицкая
Все время веселый. Это мешает на уроке. Учительская запись в дневнике ребенка, адресованная родителям
Бог равно познается как в скорби, так и в радости. Тейяр де Шарден |
1. АПОЛОГИЯ ПРАЗДНИКА
Драматизм человеческого существования, трагические коллизии бытия, хрупкость и непрочность земных устроений — все это еще не повод окрашивать жизнь окружающих тебя людей в мрачные эсхатологические тона, отравлять их короткое земное существование ядом пессимизма. Тем более это недопустимо в отношении детей и юношества. Эпиграфом к одному из предыдущих этюдов послужило глубочайшее высказывание святого Силуана: «Держи ум свой во аде и не отчаивайся». Трезвое осознание грозных проблем нашей эпохи — лишь половина дела. Другая, не менее важная его часть — научить растущего человека достойно переносить тяготы существования, поддерживая себя и окружающих, в том числе весельем, шуткой, мягким юмором. Люди, наделенные чувством юмора, умеющие снять напряжение в трудных ситуациях, особенно востребованы в годы суровых испытаний, народных бедствий. Это замечательно почувствовал и прекрасно выразил в «Василии Теркине» А. Т. Твардовский.
Серьезное отношение к юмору демонстрировал и протестантский пастор Ричард Вурмбранд. Находясь на краю гибели в нацистской тюрьме, он объяснял сокамернику, профессору Поппу, свое религиозное отношение к веселью: «Талмуд повествует нам об одном рабби. Однажды он шел по улице, как вдруг услышал голос пророка Илии: „Хоть ты постишься и молишься, ты не заслужил такого почетного места на небе, как те двое мужчин, которые как раз идут по другой стороне улицы“. Рабби побежал за незнакомцами и спросил: „Вы подаете много милостыней?“ Оба рассмеялись: „Нет! Мы сами — нищие!“ — „Тогда, наверное, вы целый день молитесь?“ — „Нет,
мы необразованные люди, мы не знаем, как надо молиться“. — „Тогда скажите, что вы делаете?“ — „Мы шутим и смешим печальных людей“.
Попп удивленно поднял глаза: „Хотите ли вы нам этим сказать, что те, кто смешит, получат на небе больше почести, чем те, кто постятся?“
„Так учит книга еврейской мудрости — Талмуд. Из Библии можно узнать, что Бог Сам иногда смеется. Это сказано во втором псалме“». В другом месте книги протестантский пастор с благодарностью вспоминает православного священника, осветлявшего существование заключенных.
«У Сурояну причин для жалоб было куда больше, чем у нас всех, вместе взятых. История его семьи была трагичной. Одну из дочерей, которая была калекой, ограбил муж. Другая дочь с мужем были приговорены к двадцати годам тюрьмы. Один из его сыновей умер в тюрьме. Второй сын, который был священником и на которого Сурояну возлагал большие надежды, стал врагом своего отца. Его внуков или преследовали в школе, или они лишились места из-за „враждебной деятельности“ своих родителей. И тем не менее отец Сурояну, этот простой и малообразованный человек, весь день занимался тем, чтобы обрадовать или ободрить других. Он не говорил людям: „Доброе утро“, приветствовал их словом из Библии: „Радуйтесь!“ „В тот день, когда ты не можешь смеяться, — сказал он мне, — ты не должен открывать свою лавку. Для смеха человек использует семнадцать мускулов своего лица, а для злого выражения понадобятся все сорок три. Чтобы быть злым требуется больше усилий, чем для того, чтобы быть добрым“. Я спросил его: „Вы пережили столько несчастья, как же вы можете всегда радоваться?“ — „Тяжкий грех этого не делать, — ответил он. — Всегда имеется хороший повод для радости: на небе есть Бог, есть Он и в сердце. На завтрак я съел сегодня кусок хлеба. Он был таким вкусным. Посмотрите, сейчас светит солнце! И как много людей здесь любят меня! Каждый проведенный без радости день — это потеря, мой сын. Этот день никогда уже не вернется“». Понятно, что люди глубоко религиозные имеют серьезные основания для светлого, радостного восприятия жизни, пусть даже и наполненной трагическими коллизиями. Но тогда тем, кто пока не находит в себе столь глубинных опор для оптимизма, еще более необходима прививка радости. Праздник, смех, веселье становятся, таким образом, педагогическими инструментами, которыми необходимо и уместно пользоваться.
Вопрос о воспитании смехом вытеснен на периферию педагогического сознания. И напрасно.
Замечательно, что во все времена тонкие педагоги понимали: полноценное человеческое общение, даже если оно происходит в рамках достаточно жестко организованного педагогического процесса, невозможно без доброго, мягкого юмора, смеха, снимающих излишнее напряжение и тем самым предотвращающих стрессы и школьные неврозы.
Даже в строгих церковных школах средневековой Европы, где формально не существовало каникул и исповедовался христианский догмат «Тело — враг души», порой устраивались «дни веселья», когда разрешались игры, борьба и прочие радости жизни.
В истории отечественной педагогики XIX века запечатлены веселые театрализованные праздники, которые справлялись ежегодно учащимися и педагогами 29 октября. В день рождения директора знаменитой Санкт-Петербургской гимназии — Карла Ивановича Мая. Майский жук стал эмблемой их учреждения. В самые суровые тридцатые годы XX столетия в работе с беспризорниками А. С. Макаренко стремился поддерживать в колонии бодрый оптимистичный дух. А его «Педагогическая поэма» до предела насыщена добрым юмором и самоиронией, присущей любому нормальному педагогу.
Все так, но отдельные яркие эпизоды истории отечественной педагогики не отменяют, а скорее подчеркивают ее общую хмурую тональность. В лучшем случае безразличное, а в худшем — подозрительное отношение к веселью и празднику сопутствует ей на протяжении столетий. Где-то в конце семидесятых годов я имел неосторожность во время доклада в Академии педагогических наук продемонстрировать дружеские шаржи на учителей своей школы. Разумеется, тут же получил гневную отповедь ученых мужей: со всех сторон посыпались упреки в потере педагогической дистанции и сознательном подрыве учительского авторитета. В середине восьмидесятых на Первый канал Центрального телевидения в День учителя чудом прорвалась наша передача «Добрый дух школы», в основном построенная на ночных репетициях веселого выпускного капустника. После эфира мы получили сотни благодарных писем от телезрителей. Но с повтора передача была снята и в ночь после показа уничтожена бдительной цензурой как антисоветская, хотя ни сном ни духом не затрагивала основ существовавшего тогда строя. Хотя спустя десятилетия я понимаю, что раздражал именно ее дух, так явно контрастировавший с официозом. Но не будем все списывать только на издержки тоталитарной идеологии и диктат бюрократического государства. Используя подходы культурно-исторической педагогики, попробуем отыскать истоки такого исключительно строгого, нешуточного отношения к воспитанию юношества в корнях отечественной культуры.
2. ПРАЗДНИК ПОД ПОДОЗРЕНИЕМ
Откроем этимологический словарь: «Праздный, праздник. Ввиду наличия -ра- заимств. из цслав., вместо исконнорусск. порожний».[1]
«Порожний» означает — «пустой, никчемный». В словаре Владимира Даля немало подтверждений негативного отношения к празднику как таковому: «Праздновать, быть праздным, или не делать, не работать. <…> Праздным бес качает. <…> Праздный дом, суетных увеселений. <…> Праздноядец-тунеядец».
Откуда такое настороженное отношение к празднику и сведение его исключительно к суетным и потому опасным для подрастающего поколения развлечениям? За этим отношением древняя христианская традиция, осуждающая смех как порождение и атрибут дьявола. «Гнушание» детскими играми — общее место в агиографии русских святых. Бесстрастность проявляется уже с детских лет и в отроке Варфоломее, будущем Сергии Радонежском. «Он скоро понял, что еще в отроческом возрасте страсти уже начинают проявлять свою губительную силу, сдерживать которую стоит немалого труда; а кто хотя раз в юности поддастся их влечению и попустит им связать себя порочными склонностями, тому и подавно тяжело преодолеть их. И вот благоразумный отрок принимает все меры, чтобы оградить себя от их воздействия, пресекает все пути, которыми они обвыкли находить доступ к сердцу человека. Так, прежде всего он совершенно отказывается от детских игр, шуток, смеха и пустословия, помня, что тлят обычая благи беседы злы (1Кор. 15: 33), и что со строптивым легко можно и самому развратиться (Пс. 17: 27)». «Варфоломей постоянно ищет уединения, никогда не смеется, но лишь сдержанно улыбается, часто серьезен и плачет».[2]
При всей притягательности образа, который рисует нам агиограф, особенно в наше суетное и подверженное разнообразным страшным соблазнам время (одни наркотики чего стоят), не будем забывать, что перед нами идеал святости. А святость, как и все исключительное, выдающееся, требует особого таланта. Варфоломей-Сергий — аскет по отношению к материальным благам. Он никогда не пил ничего, кроме воды, и еще отроком молился: «Не попусти мне когда-нибудь возрадоваться радостию мира сего…» Не каждому по плечу такая ноша. Жесткая, навязанная извне, не принимаемая добровольно душой аскеза приводит к срывам в нравственные пропасти. Непосильная для обычного человека задача может порождать и такую реакцию: «Коль скоро я не в состоянии достигнуть горних высот, то провались оно все пропадом. Не став праведником, буду немыслимым грешником».
Если плохи мир и Бог,
Значит, я не так уж плох!
Если жизнь и вправду ад,
Значит, я не виноват!
Значит, можно дальше мне
Благоденствовать в говне!
То есть все совсем не плохо!
Наливай по первой, Лёха!
Т. Кибиров
Видимо, отсюда проистекает достаточно спорная мысль А. М. Горького, выдвигавшего в качестве одной из серьезных причин ожесточенного братоубийства в ходе революции и Гражданской войны повсеместное чтение простыми людьми святоотеческой литературы: «Единственное, что способствует, по моему глубокому убеждению, развитию утонченной жестокости в России, это чтение житий святых, мучеников — излюбленнейшее занятие наших грамотных крестьян».[3]
Невеселую, антипраздничную линию воспитания юношества развивал и Домострой. Наряду с такими пороками, как ложь, клевета, блуд, колдовство, он указывает: «…или на охоту ходит с собаками и птицами и медведями; и творит все, угодное дьяволу, скоморохов с их ремеслом, пляски и игры, песни бесовские любит, и костями и шахматами увлекается, — так вот, если сам господин и дети его, и слуги его, и его домочадцы все такое творят… прямиком все вместе в ад попадут, да и здесь уже прокляты всеми».
По Домострою детей следует воспитывать в запретах, запрещается даже смеяться, играя с ними.
Проклятья развлечениям посылал и неистовый протопоп Аввакум. Когда пришли скоморохи с бубнами, домрами и медведями, Аввакум маски и бубны изломал, одного медведя побил, а другого в поле отпустил.
И наконец, известный тихомировский букварь для начальных школ, выдержавший сто пятьдесят шесть (!) изданий, поучает детей: «Урок второй: Благо ходити в домъ плача, нежели ходити в домъ пира. Благо — добро, хорошо (лучше)».[4] Отдавая должное заложенному в этом букваре этическому посылу в воспитании детей, формирующему у них способность к состраданию, вместе с тем очевидно, что такой подход страдает односторонностью. Воспитание детей многоцветно. При всей исключительной важности формирования у детей отношения к смерти (о чем говорилось выше), оно не может идти только под звон погребальных колоколов.
Тем не менее подозрительное отношение ко всяческим развлечениям веками проникало в народное сознание, оставляло в нем неизгладимый след, а в снятом виде до сей поры сохраняется в виде скрытого, даже не всегда осознаваемого педагогического предубеждения.
Между тем, как тонко заметил А. Швейцер, в христианстве одновременно присутствуют пессимизм и оптимизм: «Оно пессимистично не только потому, что, подобно брахманизму и буддизму, понимает, что несовершенство, страдание и горе являются неотъемлемыми особенностями природного мира, но и по другой, еще более важной причине: в человеке оно обнаруживает волю, которая не отвечает воле этического Бога и которая, следовательно, есть зло.
Но в то же время христианство оптимистично, потому что оно не покидает этого мира, не уходит, подобно брахманизму и буддизму, в отрицание мира и жизни, а определяет человеку место в этом мире и повелевает ему жить в нем и работать в духе этического Бога».[5]
Понять позицию Церкви, веками насаждавшей дисциплину духа в толще языческого населения, можно. Не будем забывать, что большинство праздников на Руси имело языческое происхождение и ярко выраженную чувственную, вакхическую направленность. А мобилизационный, иными словами, авральный характер труда, продиктованный климатическими условиями и сезонным способом крестьянского производства, оставлял достаточный резерв для праздного времяпрепровождения со всеми вытекающими последствиями. Потому-то праздник и ассоциировался исключительно с плотскими наслаждениями, если не с прямым развратом. Герой фильма В. М. Шукшина «Калина красная», вышедший из заключения, жаждет праздника, и организатор пиршества, собрав гостей, докладывает ему: «Народ к разврату готов!»
Но какими бы духовно-нравственными и идеологическими соображениями ни диктовались запреты, все равно: «Россияне, по старинному обыкновению, любили веселья, игрища, музыку, пляску…»[6] Иного и быть не могло не только в силу неистребимой человеческой природы, но и потому, что настоящий праздник по большому счету не сводится только к отдыху и плотским утехам, а представляет собой серьезное явление в культуре. Во всех культурах, начиная с традиционных, кончая сложной, дифференцированной, современной, праздник всегда был и продолжает оставаться институтом, утверждающим общественно значимые для данной культуры ценности. Вне зависимости от того, какие ценности признаются высшими — сакральные или социальные, неотъемлемой его чертой является ритуализация. Без ритуального утверждения высших ценностей праздник неполноценен и превращается в простую забаву.
3. ХРИСТИАНСКАЯ МАТРИЦА ПРАЗДНИКОВ
Это хорошо осознавала и христианская Церковь, чьи праздники включали в себя два элемента: обязательноеприобщение к священному и лишь затем веселье. Большевики организовывали советские праздники по той же схеме: сначала торжественное заседание и затем праздничный концерт.
Что дает возможность сразу многим людям одновременно испытать чувство радости? Ощущение общности и возможность почувствовать себя другим, поскольку праздник позволяет человеку вырваться из монотонного, обыденного, рутинного существования. Веселье плоти без веселья духа — ситуация, часто наблюдаемая сегодня в отечестве нашем, — есть лишь имитация праздника. Отсюда и неизбежное быстрое пресыщение всевозможными шоу, презентациями, телевизионными играми. К слову сказать, большинство из культивируемых ныне телевизионных игр работают не на сплочение, а на разобщение людей, тем самым не удовлетворяя одному из важнейших признаков праздника (ощущению общности). Не будем также забывать, что настоящий праздник всегда опирается на мощную традицию и, как уже отмечалось, хорошо разработанные ритуалы.
Попытка заменить ритуалы, церемонии шумными развлечениями малоперспективна, ибо ощущение праздника неотделимо от чувства причастности к чему-то большему, чем ты сам (историческая традиция, конфессия, государство, учреждение и т. п.) В противном случае, когда все это отсутствует, из праздника вынимается его сердцевина и рождается ощущение пира во время чумы, когда радость не в радость. Все мистерии, от самых древних до христианских, строились на принципе приобщения. Мудрый Конфуций, придававший повышенное значение ритуалам, знал что говорил:
«Если при обширной учености сдерживать себя церемониями, то благодаря этому также можно не уклониться от истины». Известный западный специалист по управлению Вильям Оучи утверждает, что «культура состоит из церемоний (курсив наш. — Е. Я.), собрания символов и мифов, через которые члены организации получают информацию о ценностях и убеждениях, присущих данной организации. Представления о ценностях помогают понять, что является важным для организации, а убеждения — ответить на вопрос, как она должна функционировать. Организации управляются страхами, табу и часто с помощью иррациональных механизмов, некоторые едва ли осознаются сотрудниками (никому в голову не придет делать это не так, как он это делает)».[7] Наша драма заключается в том, что, заснув в одном государстве, а, проснувшись в другом, мы судорожно пытаемся заполнить образовавшийся вакуум, воссоздать, подновить утерянные церемониальные конструкции или на голом месте (чаще на битом поле) спешно возвести нечто новое. При таком небрежном торопливом подходе велика опасность создания фарса вместо мистерии.
Что же делать в такой ситуации российскому педагогу? То, что и делал всегда. Постепенно, поэтапно, органично создавать или поддерживать имеющиеся в школе церемонии и ритуалы. Праздники первого и последнего звонка, традиция прощания с первой учительницей при переходе из начальной школы в основную, ритуал посвящения в лицеисты, собственный школьный гимн, особая форма и эмблема — без подобных «мелочей» не складывается никакая целостная воспитательная система. Все это очевидно, но на практике мы часто сталкиваемся с недооценкой деталей, создающих атмосферу школы.
Легко заметить, что многие традиционные школьные праздники связаны прежде всего с изменением статуса ребенка при его переходе в иную, новую возрастную категорию. Обряд инициации, укорененный в древних культурах, и первое причастие из того же ряда. В этом смысле, если, конечно, вынести за скобки идеологию, прием в октябрята, пионеры и комсомол каждый раз в торжественной ритуальной форме отмечал ступени роста ребенка. С уходом из российской школы моноидеологии, ностальгия по которой нет-нет да и дает о себе знать, из многих учреждений образования исчезли и необходимые ритуалы, которые в сознании педагогов были прочно связаны исключительно с их политическим содержанием. Дело не только в укоренившейся за долгие десятилетия привычке. Как уже отмечалось выше, неотъемлемой чертой настоящего праздника является приобщение к чему-то возвышающему человека, неизмеримо большему, чем он сам. Веками складывалась в России традиция обожествления государства, которое значило для обычного человека даже больше, чем Церковь. Советское государство было насквозь идеологическим, соответственно, большинство официальных праздников — государственно-идеологическими. Школа, как идеологическое учреждение, послушно выполняла государственный заказ, в том числе и в области праздников. Одновременное крушение утопии и империи, прекращение тотального вмешательства государства во все сферы школьной жизни — все это, вместе взятое, в сочетании с истерическим весельем средств массовой информации, строящих свои зрелища по законам шоу-бизнеса, вынуло из праздников их возвышающую сердцевину, лишило их сокровенного смысла. Разумеется, никто не предлагает вернуться к поклонению ложным кумирам, но проблема проведения одухотворенных праздников оказалась отданной на откуп школе. В тех коллективах, где сложились прочные традиции, собственный уклад жизни, дружественная атмосфера, эта проблема продолжает успешно решаться. Там же, где возвышенное и одухотворяющее содержание праздников связывалось исключительно с государственным началом, образовался вакуум. Оказавшейся в одиночестве школе стало трудно конкурировать с мощной индустрией развлечений, предлагающей молодому человеку все сто двадцать удовольствий: бары, дискотеки, компьютерные клубы и т. п. Но школа, на наш взгляд, и не должна стремиться преуспеть в конкурентной борьбе с шоу-бизнесом, у нее иная миссия.
Веселье духа и погоня за сиюминутными удовольствиями — совсем не одно и то же. Ощущение значительности, серьезности, неповторимой уникальности происходящего мгновенно передается юношеской аудитории, если, конечно, серьезность не будет сильно отдавать казенщиной и занудством. В этом смысле хорошо подготовленный костюмированный Пушкинский бал становится в школе гораздо более значимым событием, нежели рядовая дискотека. Событием, ибо рождает ни с чем не сравнимое чувство сопричастности к истории и культуре, превращает молодых людей из пассивных потребителей в действующих лиц и исполнителей. Не стоит бояться показаться немодными и несовременными в глазах наших воспитанников. В эпоху всеобщего увлечения модернизацией образования и современными технологиями как никогда ощущается настоятельная потребность в архаизации, если, конечно, понимать под ней необходимость удержания ценностей и смыслов культуры. Противоречие здесь лишь кажущееся, внешнее, поскольку, к примеру, творческий конкурс на создание сайта «Пушкинский бал» включает в себя как содержательный, так и технологический аспекты.
Но вернемся к школьным праздникам. Ощущение общности, солидарности с окружающими тебя людьми — неотъемлемая черта подлинного праздника. Особенно важная сегодня, поскольку большинство сограждан сталкивается с серьезной задачей обретения утраченной культурной и цивилизационной идентичности. Гипертрофия государства и общность идеологии еще недавно автоматически снимали эту проблему. Но в сложном обществе нет и не может быть единой идеологии, а бурный рост конфессионального и этнического самосознания обострил вопрос: кто мы — граждане мира, европейцы, россияне, дети своего народа и своей конфессии? Поиск идентичности почти повсеместно сопровождается ростом напряженности и конфликтами. Тем важнее формировать у молодых людей чувство неагрессивного «мы». Школьный праздник помогает решать эту актуальную задачу. Хрестоматийное «…нам целый мир — чужбина; / Отечество нам — Царское Село» — оценка гением ни с чем не сравнимого переживания ученической солидарности, чувства, сохраненного им на всю жизнь.
Может сложиться невольное впечатление, что автор этих строк взваливает слишком большой груз на школу, предлагая исключительно за ее счет решать все накопившиеся за долгие десятилетия социально-психологические и культурологические проблемы общества и государства. Разумеется, школе одной не по силам такая ноша, но знать об истинном масштабе и глубине решаемых задач педагогу необходимо по крайней мере по двум причинам. Во-первых, появляется трезвое стоическое отношение к собственной деятельности, избавляющее от избыточных ожиданий слишком скорых результатов. А во-вторых, педагог, осознающий свои конечные цели в культуре, вне зависимости от того, решаемы они при жизни одного поколения или нет, действует осмысленно, последовательно, настойчиво и не впадает в панику при неизбежных срывах, неудачах и даже поражениях. Отсюда мое пристальное внимание к широкому культурологическому контексту педагогического труда. Вне этого контекста трудно удержать оптимистическую перспективу. Праздник — всего лишь одно из средств ее поддержания. Действительно, можно ли представить себе безрадостный праздник? Конечно, в жизни бывает и такое, когда мероприятие (казенное слово — говорит само за себя) плохо подготовлено. Но по большому счету едва ли язык повернется назвать праздником тусклое действо, вызывающее скуку.
Мудрый и многоопытный А. Левин, польский педагог, сотрудник Я. Корчака, возглавлявший во время Второй мировой войны детский дом на Урале для польских детей, рассказывал, что только вера в возвращение на родину помогала детям пережить неизбежные во время войны бытовые неурядицы и экстремальные ситуации. Надежда эта умело поддерживалась педагогами при помощи концертов польских песен и танцев, театральных постановок. Тем самым они одновременно решали две важнейшие задачи: сохранение «польскости» в ином этнокультурном окружении (проблема самоидентификации) и удержание все той же оптимистической перспективы. По нашим сведениям, многие российские школы, оказавшиеся после развала Советского Союза на территории стран ближнего зарубежья, строят свою работу соответствующим образом. Умение украсить собственную жизнь и жизнь окружающих вопреки самым неблагоприятным обстоятельствам отличает людей мужественных и благородных. Януш Корчак даже в гетто умудрялся ставить с детьми спектакль, а чешская учительница М. Фарберова — в концлагере проводить выставки детских рисунков. Даже на краю гибели, пока хватало сил, они несли детям радость. Не зря философ Тейяр де Шарден писал, что «Бог равно познается как в скорби, так и в радости». Скорби в жизни хватает и без нас, а вот умению ощущать радость бытия приходится учиться самим и помогать в этом детям. Унылая педагогика такой же оксюморон, как несоленая соль.
Бодрый, мажорный тон в коллективе, на котором настаивал А. С. Макаренко, категорически нельзя рассматривать как всего лишь отживший атрибут авторитарной казенной советской педагогики. Здесь все неизмеримо глубже.
4. УГРЮМЫЙ ИНФАНТИЛИЗМ
Неумение стоически переносить удары судьбы, неудержимое стремление нагрузить окружающих людей своими проблемами — все это, вместе взятое, рождает своего рода угрюмый инфантилизм, который проявляется в агрессивном комплексе неполноценности, выпукло обнаруживающемся в нашем поведении за рубежом. Этот специфический комплекс мгновенно зафиксировал поэт А. Кушнер, наблюдавший настроение и реакцию туристов из разных стран при получении ключей на стойке ресепшен в финском отеле:
Снимок смазан, зато моментален:
Немцы, шведы — особая стать,
И, конечно, наш брат россиянин,
Как его среди всех не узнать?
Неуверенность в каждом движенье,
Неулыбчивость, пасмурный вид,
Зависть, трусость, и хамство, и жженье
Настоящих и мнимых обид…
Мы действительно постоянно ощущаем в себе «жженье настоящих и мнимых обид».
Спору нет, настоящих обид, нанесенных целым поколениям, в отечестве нашем хватало всегда. Но никто, нигде, ни в одной стране не живет без проблем. Именно неуверенность в себе, отсутствие внутренней свободы порождают эту гремучую смесь из зависти, трусости и хамства, не говоря уже об этно- и прочих фобиях. Мысль отнюдь не нова, но она требует к себе серьезного профессионального педагогического отношения. К слову сказать, некомфортное состояние наших сограждан за рубежом во многом объяснимо слабым знанием иностранных языков. В данном контексте даже обычная, рутинная задача обеспечения на уровне функциональной грамотности знания хотя бы одного иностранного языка обретает дополнительный смысл и ценность, поскольку ее решение придает человеку уверенность в себе.
Разумеется, в отечестве нашем были люди, которые умудрялись быть счастливыми даже в самых невыносимых обстоятельствах. Счастлив был Г. С. Померанц, когда выходил из душного лагерного барака на мороз и слушал классические симфонии, которые звучали из громкоговорителей. Молодая женщина Надежда Улановская, узница ГУЛАГа, работавшая в лагере ассенизатором, увидев северное сияние, бросала в ночное небо, обращаясь к Сталину: «Ты хотел меня уничтожить, так знай. Я счастлива, счастлива, счастлива!»[8] Конечно, трудно и даже неправомерно требовать от обычного человека такого нечеловеческого мужества, но здесь речь идет о другой эпохе. Обстоятельства нашей сегодняшней жизни не идут ни в какое сравнение с тем, что пережили эти люди.
Пасмурный, неулыбчивый вид — это ведь еще и от неразвитого чувства юмора. Ущербен человек, лишенный этого притягательного качества. Трагизм человеческого существования еще не повод для уныния, неслучайно относимого христианством к одному из величайших грехов. Известно, что Спаситель благословил свадьбу. Трудно представить себе, что Он сидел на свадьбе с постным лицом. Скорее всего, улыбался. Евангелие нигде не отмечает смех Христа. Это и понятно: Его глубина рождала понимание недолговечности, хрупкости земного счастья, но улыбка — другое дело. Учитель сердился, когда его отгоняли от детей, любил с ними общаться, призывал своих учеников: «…будьте как дети». Иными словами, простодушны, радостны, беззаботны, ибо не следует слишком драматизировать неустроенность этой жизни. Будет день — будет пища. Мы не знаем, о чем Он разговаривал с детьми, но, уж конечно, не читал им проповеди с угрюмым лицом.
«Улыбайтесь! Серьезное лицо — еще не признак ума, — справедливо замечает герой фильма „Тот самый Мюнхгаузен“, — все самые большие злодейства совершались с серьезным лицом».
И напротив, все значительные, по-настоящему творческие люди, с которыми сводила судьба, всегда отличались внутренней бодростью и весельем духа. Не был исключением и о. Александр Мень. Вот лишь два примера его мягкой, необидной для человека, к которому она обращена, иронии. Как-то, пожаловавшись ему на очередные мелкие притеснения, я услышал веселый, отрезвляющий ответ: «Когда волка нет, то и коза ходит расслабленно. А коли волк рядом, коза сразу подтягивается!» В другой раз я посетовал на то, что лишился хорошего преподавателя, в свое время рекомендованного о. Александром для чтения курса «Великие книги человечества». Того перевели настоятелем храма, восстанавливаемого на Бородинском поле. «Был я в этом храме недавно, — заметил с улыбкой о. Александр, — у меня впечатление, что Наполеон ушел оттуда только вчера». Мягкий намек на необходимость оказания помощи молодому священнику, не имеющему опыта хозяйственной деятельности. Одновременное переключение человека, слишком замкнутого на собственные ведомственные проблемы, обращение его к широкому контексту меняющейся жизни.
Конечно, многое зависит от природных задатков, но чаще всего мы, педагоги, не особенно утруждаем себя решением заведомо несерьезной задачи: развития у наших воспитанников чувства юмора. Мешает слишком серьезное, трепетное отношение к самим себе — приобретаемое с годами свойство учительской натуры. Но унылая, гнетущая атмосфера школы — постоянный источник неизбывных стрессов и агрессии.
Между тем специалисты справедливо считают, что юмор и вызываемый им смех — реакция, несовместимая с открытой агрессией. «Эта гипотеза подвергалась проверке в различных исследованиях. В самом первом из них, непосредственно посвященном указанной проблеме, помощник экспериментатора старался разозлить мужчин-испытуемых в одной из двух групп. Затем, прежде чем предоставить испытуемым возможность ответить на действия помощника с помощью „машины агрессии“, обеим группам представляли один из двух наборов стимульного материала. Один набор стимулов представлял собой нейтральные изображения — пейзажи, интерьеры, произведения абстрактного искусства — и оказал очень незначительное воздействие на эмоциональное состояние испытуемых. Другой набор стимулов являл собой целую серию довольно смешных комиксов. Результаты не вызывали сомнений: как и предполагалось, рассерженные испытуемые, рассматривавшие карикатуры, в отличие от рассматривавших нейтральные фотографии, демонстрировали более низкий уровень агрессии по отношению к помощнику экспериментатора. Кроме того, по сообщениям испытуемых, рассматривавших карикатуры, у них отмечался более низкий уровень гнева и раздражения, они чувствовали себя более веселыми и испытывали другие положительные чувства».[9] Педагог не может не учитывать в своей деятельности данные психологических исследований. Вот почему в канцелярии нашей школы гостей встречает кукла директора, а стены первого этажа украшают дружеские шаржи на учителей. Именно дружеские шаржи, а не карикатуры, ибо: «В целом существующие данные свидетельствуют о том, что в некоторых случаях смех действительно может быть „лучшим из лекарств“, когда дело касается агрессии. Однако чтобы произвести подобный эффект, сюжеты юмористических материалов не должны своей основой иметь враждебность или агрессию (курсив мой. — Е. Я.). В противном случае влияние юмора как способа подавить агрессию может быть полностью элиминировано».[10] Достаточно увидеть злобные антисемитские карикатуры времен Третьего рейха или некоторых современных российских изданий, а также советскую политическую сатиру тридцатых годов, чтобы убедиться в достоверности данного вывода.
Психологи в последние годы фиксируют повышенную тревожность детей десяти-пятнадцати лет. Они связывают ее с целым рядом факторов, среди которых дефицит понимания и уважения среди взрослых. Растущее отчуждение взрослых и детей на фоне огромного потока свободной информации загоняет подростков в виртуальное пространство. Можно сколько угодно негодовать по поводу издержек информационного взрыва и чрезмерного увлечения детей компьютером, но объективная притягательность этих средств коммуникации многократно усиливается для молодого человека возможностью уйти от конфликтов в иной, комфортный мир, которым вдобавок еще можно и управлять по своему разумению. Все это не так безобидно, как кажется на первый взгляд, поскольку специалисты-психиатры хорошо знают, что одним из признаков шизофрении является создание человеком собственного замкнутого внутреннего воображаемого пространства, в котором он по преимуществу и живет. Я далек от утверждения, что интенсивные занятия компьютером — прямой путь к психическому заболеванию. Тема «Подросток и виртуальная реальность» требует отдельного обстоятельного разговора, выходящего за рамки данной статьи. Но, помимо всего прочего, яркий, хорошо подготовленный праздник возвращает молодого человека к наполненному красками жизни миру, демонстрируя ему модель живых, радостных человеческих отношений.
У читателя может вызвать недоумение столь обстоятельный и в силу этого даже несколько тяжеловесный анализ роли и места праздника в современной школе. Вроде бы все и так очевидно, и любой уважающий себя коллектив не живет без веселых и трогательных традиций, согревающих душу ребенка и взрослого. Но в то же время за массой сложных проблем, которые приходится решать современному учителю, так часто катастрофически не хватает сил и времени на глубокую, продуманную педагогическую инструментовку тех акций, что призваны поднимать людям настроение, укреплять их постоянно испытываемый на прочность оптимизм. «Наполним музыкой сердца! / Устроим праздники из буден. / Своих мучителей забудем…» — совет барда (Ю. Визбор), к которому стоит прислушаться.
Вот почему в своем педагогическом коллективе мы давно приняли простую житейскую истину: нервы будут мотать все, а праздник, кроме нас самих, себе никто не устроит. Другое дело, что качественная подготовка радостного, запоминающегося события в школе требует, как любое серьезное дело, огромных затрат энергии и неизбежно отвлекает педагогов от так называемой основной деятельности. Но граница между основным и второстепенным в педагогике относительна. Часто случалось так, что выход из обыденного, рутинного, монотонного существования помогал и взрослому и ребенку почувствовать себя другим и с большим успехом выполнять свои прямые обязанности. В чем мы не раз убеждались после очередного школьного юбилея или любого другого красивого, яркого события. Поначалу подготовка к ним вызывает внутреннее сопротивление, а порой даже глухой протест педагога: с какой стати тратить остатки сил на развлекательные мероприятия, когда есть дела и поважнее? Зато потом, когда все позади, нет педагога и воспитанника, которые бы не испытывали душевного подъема и желания вновь пережить ни с чем не сравнимое чувство сопричастности состоявшемуся педагогическому событию: «Мы это сделали!» Строго говоря, именно переход от педагогики так называемых мероприятий к целенаправленному долгосрочному выстраиванию продуманной и прочувствованной системы педагогических событий отличает школу со сложившейся педагогической философией.
Разумеется, в любой школе постоянно, ежедневно происходят разнообразные события: печальные и радостные, судьбоносные и мелкие, текущие, которыми до предела насыщена кипящая жизнь. Строго говоря, последние скорее относятся к разряду происшествий. Ибо по большому педагогическому счету со-бытием является то, что вызывает всеобщее со-переживание, требует со-участия со стороны всех без исключения участников педагогического процесса. Возможно, что сказанное вызовет возражения, но убежден: события — материя педагогически управляемая. Конечно, не в том клиническом случае, когда педагог, горделиво претендуя на миссию своего рода демиурга, нескромно считает, что имеет право управлять всем и вся, включая тонкие, деликатные вопросы свободы совести и личной жизни воспитанников. Речь совсем о другом. В череде ежедневно происходящего в школе культура, профессионализм и педагогический такт должны подсказать педагогу, что считать событием, а что нет. Грустно, когда рядовое происшествие, например потасовка шестиклассников на перемене, раздувается до вселенских масштабов. И вдвойне печально, когда школа проходит мимо ситуаций, которые при правильной педагогической инструментовке могут послужить возвышению души ребенка. В большом и малом, трагическом и смешном внимательный учитель всегда в состоянии увидеть подлинную нравственную, а следовательно, и воспитательную суть.
К счастью, гораздо чаще мы имеем возможность целенаправленно, осмысленно формировать событийную сторону школьной жизни. Здесь нет и не может быть мелочей. Победа школьной команды в спортивных соревнованиях или интеллектуальном марафоне становится событием для всех лишь тогда, когда сразу же, на следующий день на самом видном месте в школе вывешивается красочно оформленное поздравление. Школа должна знать своих героев! Опоздание с поздравлением даже на один день рассматривается у нас как чрезвычайное происшествие. Дорога ложка к обеду! Сказанное относится и к индивидуальным достижениям каждого отдельного ребенка даже в далекой от непосредственной школьной жизни сфере: будь то выход сборника стихов или первая научная публикация. Отмечаемые достижения необязательно связаны с успехами в интеллектуальной или спортивной сфере. Старшеклассница, которая постригла наибольшее количество ветеранов войны и труда в школьной парикмахерской накануне Дня Победы, заслуживает публичного поощрения не меньше победителя международного шахматного турнира. Во всех приведенных случаях успех одного или группы учащихся немедленно становится достоянием всех. Умение искренне радоваться чужим достижениям — то необходимое человеческое качество, которое школа должна тем настойчивей прививать, чем глубже укореняются в обществе и проникают в сознание прагматические рыночные ценности, по большей части предполагающие жесткие конкурентные отношения между людьми. Оппозиция между необходимостью развивать в современных условиях индивидуальную инициативу, здоровое честолюбие и стремлением школы всеми доступными средствами поддерживать добросердечные, солидарные человеческие связи представляется мне ложной и поверхностной. При любом укладе жизни забирающая душу зависть — плохой советчик, толкающий к ошибочным, опасным как для человека, так и для дела решениям. А современный уровень сложности информационных, экономических, транспортных связей и прочих коммуникаций как никакой другой требует доброкачественного, надежного партнерства, умения и желания работать в команде, подталкивает к неукоснительному исполнению законов по крайней мере корпоративной этики. В этом главное отличие цивилизованного рынка от дикого, только нарождающегося. Не так давно прочитал, что современные японские экономисты в качестве главного фактора экономического успеха называют взаимное доверие. Вот вам и прагматики!
Коль скоро при правильной постановке дела даже вовремя вывешенное поздравление может стать событием школьной жизни, создавая праздничное настроение, что говорить о важных в судьбе каждого ученика вехах его становления, взросления и изменения статуса. Выше уже отмечалось, что этапы проживания ребенком школьной жизни необходимо фиксировать в специально продуманных и срежиссированных праздничных ритуалах. Мысль, что называется, не нова. День знаний 1 сентября проходит во всех школах России. Последний звонок и выпускной вечер также не отнесешь к оригинальным педагогическим находкам. Как всегда, весь вопрос заключается в содержательном наполнении, организации и педагогической инструментовке любого школьного действа. В наших конкретных условиях праздник 1 Сентября всегда включает в себя конный парад, где юные наездники демонстрируют свое мастерство. Первый звонок дает из открытой пролетки, объезжающей площадь перед школой, золотая пара. Золотой парой считаются братья или сестры в том случае, когда старший ребенок в этом году оканчивает школу, а младший идет в первый класс. Удивительно, но за все сорок с лишнем лет существования нашей школы я не помню случая, чтобы такой пары не нашлось. Иногда таких пар несколько! Быть может, знание традиций школы влияет на планирование семей? Это, разумеется, шутка, но, как известно, в каждой шутке есть доля истины. Та же пара в конце учебного года будет давать и последний звонок. Под торжественные марши и веселые детские песни, во главе с классными руководителями учащиеся направляются в здание школы. Во время запуска в школу ведущий праздника представляет каждый класс и его руководителя с перечислением всех регалий и заслуг, не забывая при этом во всеуслышание отметить факт окончания нашей же школы рядом учителей. Конечно, дело не обходится без «тронной» речи директора, поздравляющего учащихся, их родителей и обязательно бабушек и дедушек, провожающих внуков. Но длится это поздравление не более полутора минут. Кто же будет на улице слушать долгие напутствия? Не они создают настроение. Яркая зрелищность — основа всех без исключения уличных шествий и мероприятий. С этим режиссерским законом надо считаться, а еще с тем, что дети возбуждены, поскольку не виделись друг с другом целое лето. Встретившись, они немедленно, взахлеб спешат поделиться накопленными за каникулы впечатлениями. Хорошо же мы будем выглядеть в такой в целом доброй, но взбудораженной атмосфере со своими пресными, нудными речами от администрации, профкома, шефов, спонсоров и далее по списку… Нет, уж пусть лучше играет музыка, скачут лошади, а с неба падают шары. Да будет праздник! Мы обязательно найдем время и место обсудить вопросы более важные, тонкие, настраивающие ребят на задачи нового учебного года. Но не здесь и не сейчас.
Довольно часто (и смолоду, и особенно сейчас, в солидном возрасте) приходится ловить на себе скептические, сочувственные взгляды коллег из других школ, в которых читается примерно следующее: серьезный человек, а занимается ерундой, чудит, изобретая какую-то легковесную развлекательную педагогику. И это в условиях реформ, модернизации образования и прочее, прочее… К проблемам развлекательной культуры мы еще вернемся в своем месте, она, как и любая другая культура, не допускает к себе высокомерного, презрительного отношения, а пока продолжим разговор о праздничных ритуалах.
Центр образования устроен таким образом, что значительная часть детей попадает в школу из нашего же детского сада, где, как легко догадаться, существует своя традиционная система праздников, подготовку которых осуществляют профессионалы своего дела. Здесь тоже нет ничего нового. Любое дошкольное учреждение, как говорится, стоит на праздниках. Там по необходимости к ним еще относятся серьезно. Какой же родитель не умилится, когда его ребенок читает стишок или поет песенку зайчиков? Детская непосредственность, наивность, неумелость растрогают кого угодно. Маленькие дети всегда заведомо обречены на успех. Но в этой заведомой успешности таится огромная опасность педагогической халтуры. Я неслучайно обратил внимание на профессионализм создателей праздника в дошкольном учреждении. Все, начиная с руководителя детского сада и кончая воспитателями и музыкальными работниками, самым тщательным образом, до мелочей продумывают и подготавливают все, что призвано стать ярким событием в жизни ребенка и его семьи. Не будем забывать, что на праздник к дошкольникам семьи приходят, как правило, в полном составе, включая бабушек и дедушек. Сценарий, декорации, костюмы, вокал, постановка танцев, декламация, работа по созданию ребенком с помощью взрослых сценического образа — здесь все важно, все требует культуры, вкуса и чувства меры. Вкус и чувство меры помогают создателям детского праздника найти разумное сочетание классических и современный мелодий в его музыкальном оформлении, органично и естественно вплетать в ткань детского представления элементы балета, пантомимы, эстрадного шоу (куда от него сегодня денешься?). Правильно, с учетом способностей и склонностей определить состав действующих лиц и исполнителей. Главное достижение и итог работы коллектива детей и взрослых в том, что за них не стыдно без поправки на возраст маленьких исполнителей. Вот почему без малейшего сомнения мы включаем номера детского сада в большие общешкольные праздники, даже если они происходят на больших профессиональных площадках. Так было и тогда, когда на огромной сцене концертного зала Российской академии наук шел 25-летний юбилей школы. Балетная группа детского сада блистательно сопровождала выступление ансамбля МВД России под руководством народного артиста России генерала Елисеева.
Что же касается ритуалов, то главным итоговым в детском саду, безусловно, является выпускной бал, где младшие воспитанники торжественно и весело провожают старших в школу.
В начальной школе одним из самых ярких, красивых событий становится праздник прощания с первым учителем, который проводится после окончания четвертого класса. Готовит его команда учителей и родителей. После краткой, не более получаса, торжественной части, где вручаются грамоты учащимся, окончившим четвертый класс на отлично, их имена и фамилии занимают почетное место на аллее звезд, начинается театрализованное представление. По сути, это капустник, во время которого в трогательной и смешной форме дети поздравляют всех без исключения работников школы: администрацию и учителей, медиков и сотрудников столовой. Каждому посвящается номер, дивертисмент, сценка, песня, танец. Отличительной чертой этого праздника является непосредственное и непременное участие взрослых, учителей и родителей, в сценическом действии. Формы и способы участия определяются фантазией авторов спектакля. В разные годы мы наблюдали на сцене, например, хор, состоящий исключительно из пап учеников, или зажигательную цыганскую сюиту, исполняемую молодыми мамами. Дело упрощает то обстоятельство, что многие из родителей окончили нашу школу, знакомы с ее традициями и сами, будучи учениками, многократно участвовали в подобных праздниках. Так постепенно и органично решается сложная педагогическая проблема формирования детско-взрослого сообщества. Учителя, разумеется, тоже не остаются в стороне. Их номера, как правило, самые ударные. Был год, когда зрители увидели на сцене сразу семь пап Карл, в точном соответствии с семью классными руководителями, выпускавшими параллель четвертых классов. Одетые в смешные колпаки, широченные штаны и огромные башмаки, они практически вынесли на себе весь спектакль, демонстрируя изумленной публике, как из неотесанных поленьев при соответствующей обработке получаются вполне милые и пристойные дети. И я искренне благодарен этим учителям, многие из которых уже не так молоды и обременены почетными званиями, за желание и умение непосредственно, что называется, вживую, включиться в игровую стихию детства. Есть только одна группа людей, которые напряженно, почти с каменными лицами, не выражающими эмоций, взирают на происходящее. Понять их можно. Это те педагоги, которым выпускать своих питомцев в следующем году. Творческая планка праздника поднимается год от года. Сделать хуже никак нельзя, а лучше… Для этого приходится начинать обдумывать сценарий уже сегодня. Так что печать задумчивости на их лицах свидетельствует не об отсутствии эмоций, а о напряженной работе мысли.
Окончив пятый класс Центра образования, дети переходят у нас в другое здание, где осуществляется перераспределение учащихся по потокам обучения. Их три: гимназический, общеобразовательный и коррекционный (классы педагогической поддержки). Новое здание, новый классный коллектив, новый статус — все это нужно как-то зафиксировать в сознании учащихся. Ритуал перехода, как принято у нас говорить, из «маленькой» (950 учащихся) школы в «большую» имеет два этапа. На первом, как бы прописываясь в новом здании, дети дают клятву у «Дуба мудрости», воздвигнутого в год 25-летия школы. Вот ее текст:
Клятва у дуба мудрости
Дуб — в нем могущество, достоинство и сила,
Две тыщи лет он должен простоять.
Его вся школа с трепетом растила.
Когда исполнилось ей ровно двадцать пять.
Дубовой клятвой перед ним клянемся
Все, что положено, в себя впитать.
И от корней до кроны разовьемся,
Чтобы потомкам дух наш передать.
Пройдут года, а может быть, столетья,
Далекий правнук к дубу подойдет
И вспомнит тех, кто юбилей отметил,
И по звонкам он все про нас поймет.
Что мы смеялись, пели и грустили,
А по весне срывались на простор.
Учителя за что-то нас любили,
А потому прощали перебор.
Клянемся: помнить только о хорошем.
Клянемся: память злом не омрачать.
Клянемся: что сюда еще вернемся.
Клянемся: встретить сто по двадцать пять.
Полушутливый характер ритуала очевиден хотя бы из строки: «Дубовой клятвой перед ним клянемся», но таковы правила игры. Юмор лишь подчеркивает торжественность момента, снимает искусственную напыщенность и ложный пафос, оттеняет педагогическую суть происходящего, заключенную в четырех последних, совсем не шуточных строчках своеобразной присяги. После произнесения клятвы каждый класс украшает крону дуба собственным, непохожим на другие колокольчиком.
Второй этап посвящения шестиклассников происходит уже в декабре месяце. Называется он «Праздник рождения класса». Почему именно в декабре? Тому есть две причины. Во-первых, за полгода дети успевают освоиться в новом здании, притереться друг к другу, почувствовать себя единым коллективом. Во-вторых, ритуал готовят девятиклассники, которых, в свою
очередь, 17 ноября в День лицея одиннадцатиклассники посвящали в лицеисты. После этого, будучи уже полноправными лицеистами, они делают праздник для своих младших товарищей. Название праздника также неслучайно: в школе со смешанным составом учащихся именовать его днем гимназиста было бы некорректно по отношению к детям из общеобразовательных классов. В самом начале праздника учащиеся произносят клятву ученика основной школы.
Клятва ученика основной школы
Мы шестиклашки —
Уже не букашки.
В школу большую
Пришли навсегда.
Хором клянемся:
Знаний добьемся,
Знаний добьемся,
Иначе нельзя.
В классах мы новых,
Шумных, веселых,
Самая важная в жизни пора.
Дружба и верность,
Честность и смелость,
Честность и смелость,
Иначе нельзя.
Добрый учитель,
Вы клятву примите.
Быстро промчится ученья пора.
Честно клянемся:
Сюда мы вернемся,
Не предадим вас,
Иначе нельзя.
После ритуала принятия присяги по традиции девятиклассники дарят шестиклассникам свой праздничный капустник. Для недавно испеченных лицеистов это первая проба пера на подмостках школьной сцены. Как уже отмечалось, сами они совсем недавно, 17 ноября, были всего лишь зрителями праздника, устроенного в их честь, и тоже давали торжественную клятву лицеиста. (Лицей в нашей школе начинается с девятого класса.)
Торжественная клятва лицеиста
Лицея вечные заветы
Не утеряем мы, бог даст.
И пусть года уходят в Лету,
Лицейский дух пребудет в нас.
И в день лицейской годовщины
Святую клятву принесем:
Искать любого зла причины
В себе самом, в себе самом.
Унынию не поддаваться,
А коль на сердце ляжет грусть,
То первым над собой смеяться,
Сказав с улыбкой: «Ну и пусть!»
Вовек восславить дух свободы,
А тиранию презирать.
За блага тленные народов
Клянемся совесть не продать.
Церемонию принятия присяги ведут выпускники, уже поступившие в высшие учебные заведения. Их ударным номером обычно завершается лицейский капустник.
Однако не надо думать, что весь ритуал посвящения в лицеисты основан только на смехе. Разумеется, он включает и серьезные моменты. Такие как обязательное исполнение старинного студенческого гимна «Gaudeamus», тридцатиминутная композиция о лицейских годах А. С. Пушкина. Каждый год она разная, отличающаяся от всех предыдущих. Наконец, любой праздник завершается у нас исполнением школьного гимна, слова и музыка которого никогда не менялись. Отдавая отчет в том, что любая уважающая себя школа, как правило, хорошо прорабатывает серьезную, содержательную составляющую своих праздников, я сознательно делаю акцент на их развлекательной стороне. Развлекательная культура, как, впрочем, и всякая другая, не терпит к себе высокомерного, презрительного отношения. Не придавать значение этому важному вопросу — значит игнорировать развитие эмоциональной сферы личности детей и подростков. Поэтому отвлечемся на время от описания традиционных школьных праздников и вновь обратимся к теории вопроса.
Выше уже отмечалась заложенная в российском менталитете допетровских времен подозрительность по отношению к развлечениям.
5. ПЕРЕНОС РАЗВЛЕКАТЕЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ
НА РОССИЙСКУЮ ПОЧВУ
Связь развлечения и просвещения
Ситуация меняется в XVII веке, когда оптимистическое мировоззрение Европы, исповедовавшей тогда торжество человеческого разума, Петр I в сжатые сроки пытается перенести на российскую почву. «Никогда не пересекавшаяся, но прежде довольно строго локализованная, игровая стихия со времен Петра I захватывает все формы общественной жизни и насаждается двором. Отсюда — весь век „играющий“».[11] Именно с той поры началось импортирование в Россию элементов западной культуры, включая и развлечения: балы, фейерверки, ассамблеи и т. п. В задачу данной статьи не входит анализ становления и развития отечественной развлекательной культуры.
Но, опираясь на данные специалистов, не отрываясь от культурно-исторического контекста, попытаемся вычленить педагогическую суть происходивших сдвигов во всех областях общественной жизни и в сознании пока только правящего слоя.
Прежде всего Петр I гениально понял и почувствовал связь развлечения и просвещения. Большинство петровских праздников несло на себе серьезную идеологическую нагрузку: в аллегорической и зрелищной форме прославлялись военные победы и успехи в государственном устроительстве. Но значимость отмечаемого события не только не отменяла, но, напротив, предполагала веселье и радость по этому поводу. Отсюда повышенное внимание к режиссуре массовых уличных празднеств.
Во-вторых, насаждаемая Петром развлекательная культура была явно направлена на разрушение традиционных в России запретов и табу (запрет на появление женщин в публичных местах, табу на инициативный выбор женщиной мужчины и т. п.). Неслучайно менуэт на протяжении всего XVIII века был белым танцем. Все эти новшества, как известно, вызвали сопротивление традиционалистов, но касались исключительно правящего просвещенного слоя, нацеленного на земные радости. В толщу народной жизни они проникали мало и оценивались там преимущественно негативно, в качестве барской забавы. Отсюда понятно то сложившееся, устойчивое отношение к развлекательной культуре как к чужой, навязанной с Запада, оценка ее как своеобразной «контркультуры», не отвечающей традиционным российским установлениям. Такое настороженное отношение проходит через всю нашу историю, а в снятом виде присутствует и сегодня.
Внедряя западную модель, Петр руководствовался соображениями прагматическими: необходимостью модернизации экономики и армии, государственного управления. Праздничные петровские торжества носили преимущественно государственный характер, служили прославлению империи, ее воинских подвигов. Но тогда, как и сегодня, проводимая модернизация требовала кадрового обеспечения. Востребованными оказались инициативные, раскрепощенные люди, способные справиться с грандиозными нестандартными задачами. Приватные праздники, или, как говорили при Петре, приватные съезды, как ничто другое отвечали задачам раскрепощения личности. Любительские спектакли, музицирование, шахматные партии, всевозможные хобби, даже попойки и курение табака — все это служило утверждению самодостаточности частной жизни, создавало своеобразные зоны раскрепощения личности, неизбежно пересекавшиеся с секторами просвещения. Даже когда государство, решив свои утилитарные задачи, стремилось к известным ограничениям, оно уже было не в состоянии осуществлять тотальный контроль частной жизни своих подданных, поскольку семена раскрепощения личности и культа индивидуальной свободы были посеяны и не могли не дать своих всходов. «Свобода — мать увеселения», — писал в конце XVIII века Иван Долгорукий. Нерасторжимая связь свободы и развлечения — предмет пристального внимания педагогов и одновременно источник их повышенной настороженности. Но, вопреки многообразным и порою не лишенным основания опасениям, следует признать: осознанное привнесение в школу достойных образцов развлекательной культуры — один из путей воспитания свободы.
В связи со сказанным становится очевидно, почему приватный характер развлечений усиливается в эпохи усиления бюрократического нажима государства, когда в ответ на бесцеремонное вмешательство в свою жизнь люди пытаются создать свой замкнутый внутренний мир. «Театрализация и ритуализация быта, игровое начало как элемент бессознательного жизнеустроительства, культ Бахуса — все это в разные периоды отечественной истории обретало специфические черты и свою мотивацию. В рамках молодежной культуры, например, дух студенческой корпоративности (братства), самодеятельные песни, розыгрыши, бытовая буффонада и пародии, шуточные ритуалы, делавшие ее носителей актерами в театре жизни, — в какие-то исторические отрезки актуализировали совместное празднование бунта против отцов, в какие-то момент внутренней эмиграции, бегства от официальных стандартов и тотальной коллективности (в границах кружка, компании, домашнего сообщества), — пишет М. В. Юнисов, анализируя мироощущения членов литературного общества «Арзамас», куда входили А. С. Пушкин и многие будущие декабристы, противопоставлявшие свой светлый и радостный космос — мрачному и унылому хаосу. — Именно смех служил в „Арзамасе“ средством утверждения значимых для его членов ценностей и одновременно средством защиты их: защиты от литературный врагов и, что особенно важно, — от самих себя. Смех позволял оставаться в пределах литературного мира, смех проводил границу между литературой и „существенностью“, между игрой в утопию и собственно утопией, соблазном воплотить в жизнь невоплотимое <…>. „Арзамас“ же напомнил, что русская культура всегда в тайне тосковала по умению превращать трагедию в водевиль, танцевать на узеньком мостике, перекинутом через пропасть, и увлеченно играть в мяч накануне конца света. Так труженник-разночинец, порой сам себе в этом не сознаваясь, тоскует по вызывающе бесполезной — и оттого мучительно желанной легкости», — пишет М. В. Юнисов, цитируя в свою очередь О. Проскурина.[12] Не будучи специалистом, не рискну солидаризироваться с последним высказыванием о тайной тоске русской культуры по легкости. Хотя как иначе расценить горькое замечание А. С. Пушкина, вынесенное в эпиграф этой статьи: «От ямщика до первого поэта, мы все поем уныло». Но педагогически ценным здесь представляется следующее.
Как показывает вековой опыт, противостояние мрачному и унылому хаосу, видимому абсурду жизни по большому счету зиждется на глубоком, сокровенном религиозном чувстве. Но от юности трудно и неправомерно требовать немедленного и безоговорочного постижения высот человеческого духа. Поэтому своеобразной промежуточной подготовительной задачей является сохранение молодым человеком пространства внутренней свободы, которое позволит ему в будущем добровольно и непринужденно найти свой собственный выход из хаоса. Даже самое демократическое государство и идеальная школа не исключают из поведенческого репертуара подростков бунта против отцов и бегства от официальных общепринятых стандартов. На память приходит известное французское изречение: «Тот, кто в молодости не был революционером, не имеет сердца, но тот, кто в зрелые годы не стал консерватором, не имеет ума!» Но, как показывает история, бунт все-таки лучше совместно праздновать, нежели осуществлять на деле. Так игровое начало в педагогике одновременно решает сразу две задачи: помогает молодому человеку по возможности бесконфликтно сохранять пространство внутренней свободы как базис будущего развития и удерживать светлый, радостный космос как альтернативу мрачному хаосу. Разумеется, дух школьной или студенческой корпоративности и сопутствующие ему элементы бессознательного, радостного жизнестроительства, такие как самодеятельные песни, розыгрыши, шутливые ритуалы и т. п., — лишь временное прибежище от житейских бурь и треволнений. В этом смысле пушкинская оценка своего учебного заведения: «…нам целый мир чужбина; / Отечество нам Царское Село» — не более чем метафора. Но никто и не утверждает обратного. Игровое начало, смех проводят четкую границу между симпатичной, согревающей душу утопией и соблазном воплотить в жизнь невоплотимое; что в нашем случае означает тщетную, заведомо обреченную на неудачу попытку построить свои отношения с миром только и исключительно в игровом ключе. Так игра в своем в своем обнаженном, предельно явленном проявлении лишь подчеркивает серьезную, нешуточную ткань жизни. Тем более она необходима в школе. В своем известном труде «Homo Ludens» («Человек играющий») Йохан Хейзинга дает определение игры: «Игра есть добровольное действие либо занятие, совершаемое внутри установленных границ места и времени по добровольно принятым, по абсолютно обязательным правилам с целью, заключенной в нем самом, сопровождаемое чувством напряжения и радости, а также сознанием „иного бытия“, нежели „обыденная“ жизнь».[13] Он справедливо отмечает самые тесные отношения между праздником и игрой. Их роднит: выключение из «обыденной» жизни, преимущественно, хотя и не обязательно, радостный тон деятельности, пространственное и временно`е ограничение, сочетание строгой определенности и подлинной свободы. Правда, даже детские игры бывают жестокими, а праздники зловещими. Достаточно вспомнить государственные праздники гитлеровской Германии с факельными шествиями штурмовиков. Для будущей жизни совсем не безразлично, в какие игры человек играл в детстве. Ведь даже в детских играх часто содержится элемент хулиганства. «Очень важен тот участок поведения, когда от простых ранних шалостей, простого и наивного озорства, от отдельных молодеческих, неприятных для окружающих выходок человек переходит к матерому квалифицированному хулиганству».[14] Этот участок жизни включает в себя детство и юность. Й. Хейзинга относил человеческую страсть к игре к несомненному фактору жизни, едва ли не к инстинкту. В человеческом сообществе необходимо продумывать цивилизованные формы хотя бы частичного удовлетворения инстинктов. В этом смысле педагогически выстроенная и мастерски срежиссированная игра (спортивная или иная), помимо прочего, создает необходимую отдушину для приемлемых, социализированных форм реализации человеческой страсти к риску, стремлению к борьбе за престиж, славу и честь, лежащему в основе любой соревновательности.
И последнее, быть может, наиболее важное в несколько затянувшейся апологии педагогической игры и праздника. Один из фундаментальных выводов философа Й. Хейзинги заключается в том, что человеческая культура возникает и развертывается в игре, как игра. Игра — праздник — священнодействие (ритуал) — взаимосвязанная триада из которой, собственно говоря, и вырастает культура во всем ее бесконечном многообразии. «Состязание и представление, таким образом, не происходят из культуры как развлечение, а предшествуют культуре».[15] Но состязание представление, веселый, светлый праздник, повышающий интенсивность жизни, — все это, не только удовлетворяет человеческую потребность жить в красоте, но, как ничто другое, соответствует импульсам юношеского возраста и поэтому служит мощным, ненасильственным средством вовлечения юношества в культуру. В дальнейшем, по мере развития человека, игровой элемент будет отступать на задний план, но у людей творческих никогда не исчезнет. Соотношение игры и творчества — тема отдельного обстоятельного разговора.
Теперь, когда мы достаточно вникли в суть вопроса, становится понятным, почему в нашей школе праздничные игровые традиции сопровождают ребенка, подростка, юношу на всем протяжении его школьной жизни, с первого до последнего дня его пребывания в школе. Даже тогда, когда с точки зрения классической детской психологии игра уже перестает быть для ребенка ведущей формой деятельности. Будучи теоретически вооруженными, вернемся к прерванному рассказу о школьных праздниках.
Напомню, что, как уже отмечалось выше, они, как правило, фиксируют и отмечают какие-то вехи, этапы в становлении и развитии ребенка. Причем необязательно возрастные, статусные важны не меньше. К примеру, много лет в школе существует клуб путешественников, где, разумеется, сложились свои обычаи и ритуалы. Процедура принятия в клуб пятиклассников обставлена одновременно торжественно и весело. Каждый вновь поступивший в клуб получает статус «охломона», что в переводе на морской жаргон примерно соответствует «салаге». Постепенно, по мере накопления необходимых экспедиционных знаний и навыков, включающих довольно широкий теоретический и практический спектр — умение управлять шестивесельными ялами (грести и ходить под парусом), знание ландшафтной географии, навыки ориентирования на местности, изучение лоций и т. п., — воспитанники клуба готовятся к важному этапу своей жизни. Во время праздника пересечения экватора, который в силу негеографических обстоятельств пересекается у нас на Волге, наиболее успешные экспедиционники получают статус «граждан», иными словами, полноценных членов клуба. Соответствующий праздник в их честь подчеркивает торжественность момента. И уже просто высший пилотаж, предел мечтаний юных путешественников — получить статус «капитана», дающий право на руководство гребными судами и небольшими экспедиционными группами. Его, как правило, получают старшеклассники или выпускники, продолжающие занятия в клубе после окончания школы. Центральным праздником клуба, на который собирается вся школа, где в театрализованной форме подводятся итоги летних экспедиций, является «День путешественника».
Особое место в системе праздников занимают в школе последний звонок и выпускной вечер. Подготовка этих завершающих событий опирается на всю систему традиций, ритуалов и праздников, закладываемую буквально с первых дней пребывания ребенка в школе. Эти торжества в полном смысле слова итог, венец, апофеоз того прекрасного отрезка жизни, что именуется детством и юностью. Исторически сложилось так, что с момента основания школы по сей день персональная ответственность за подготовку этих праздников лежит лично на директоре. Такое управленческое решение кому-то может показаться неоптимальным. В самом деле, в большом, серьезном учреждении достаточно заместителей и просто хорошо подготовленных педагогов, для того чтобы директор мог снять с себя лишнюю головную боль, перепоручив им подготовку заключительных мероприятий, освободив время для решения неизмеримо более важных вопросов тактики и стратегии развития школы. Так в большинстве своем и поступают многие из моих коллег. Не призывая никого следовать тем же путем, хотел бы прояснить мотивы данного управленческого чудачества. Не буду скрывать, что на первом месте стоит фактор личностный, субъективный: мне это нравится и доставляет удовольствие. Согласитесь, что одного этого обстоятельства достаточно для обоснования добровольно взятой на себя миссии. В череде директорских дел не так много моментов, согревающих душу самого руководителя. Ведь чаще всего приходится решать вопросы сложные, конфликтные, зачастую напрямую никак не связанные с педагогическим процессом, лишь косвенно, опосредованно влияющие на него. Так что для начала будем рассматривать непосредственное участие директора школы в подготовке заключительных торжеств в качестве своеобразной управленческой психосберегающей технологии для него самого. Но этим разумным эгоизмом дело не исчерпывается. В спорте достаточно редко, но все-таки встречается такое явление, как играющий тренер: руководитель команды, который до поры ощущает в себе силы и возможность не только разработать тактику и стратегию игры, но и непосредственно, лично, вместе с другими игроками реализовать задуманное. Конечно, всему на свете когда-нибудь приходит конец, но, пока хватает сил, позиция играющего тренера предоставляет дополнительные управленческие преимущества.
Во-первых, она позволяет задать некую педагогическую и режиссерскую планку, на которую будут ориентироваться остальные участники педагогического процесса в подготовке других ярких событий школьной жизни, за которые они отвечают непосредственно.
Во-вторых, такая позиция не на словах, а на деле обеспечивает подлинный демократизм управления, поскольку создает открытую, уравнивающую в правах всех педагогов возможность сравнить профессионализм друг друга. В десятках случаях, выступая в роли аналитика, в каком то смысле инспектора, оценивающего творческие удачи и провалы других, я предоставляю точно такую же возможность своим коллегам по отношению к себе самому. Не могу сказать, что это добавляет спокойствия, но зато, как говорится, держит в тонусе и, что самое главное, дает внутреннее право требовать от других серьезного отношения к «несерьезным» мероприятиям.
В‑третьих, личная заинтересованность и непосредственное участие руководителя в подготовке и проведении заключительных торжеств, конечно же, придают им дополнительную значимость и вес в глазах учащихся и их родителей. Согласитесь, что в наше прагматическое время в период подготовки к экзаменам не так-то просто поднять людей на красивое, но трудоемкое, требующее дополнительных затрат сил и времени дело.
И наконец, последний из управленческих аргументов. Удержание традиций — едва ли не самая важная задача прежде всего руководителя. А. С. Макаренко не зря называл традиции вещью скоропортящейся. Стоит один раз дать себе поблажку, ссылаясь на многочисленные объективные и субъективные обстоятельства, отказаться от заведенных обычаев и установлений, как незамедлительно обрушится весь уклад школьной жизни, будут сведены на нет десятилетия педагогических усилий, обесценены полученные прежде результаты, утеряны перспективы. Хотим мы того или нет, хлопотная должность директора помимо функций министров внутренних дел и внешних сношений предполагает еще и обязанности лорда — хранителя печати, если, конечно, под печатью понимать не канцелярский символ, а все те же традиции, определяющие облик школы.
Исчерпав сугубо управленческие аргументы, служащие к оправданию авантюризма и сумасбродства отдельно взятого директора, приступим к конкретному рассказу о живой ткани заключительных праздников. Сразу оговорюсь, что не ставлю перед собой задачи предоставить читателям методические пособия по проведению последнего звонка и выпускного вечера. Гораздо важнее попытаться вникнуть в смысл и суть происходящего с молодыми людьми при последних тактах симфонии школьной жизни. Тех, кому эта музыкальная метафора покажется чрезмерно возвышенной, адресуем к высказыванию персонажа полюбившегося народу культового фильма «Семнадцать мгновений весны». Штирлиц, будучи прирожденным психологом (других, как известно, во внешней разведке и не держат), не без основания считал, что как никакая другая запоминается именно последняя фраза. Из этого и будем исходить при оценке значимости торжеств, происходящих ежегодно в каждой школе.
Само решение выпускника принять участие в подготовке заключительных праздников, несомненно, является поступком. Ввязаться в это хлопотное, трудоемкое дело означает обречь себя на долгие изнурительные часы написания сценария и репетиций, почти наверняка войти в конфликт с родителями, поскольку последние не без основания считают, что оставшееся до выпускных и вступительных экзаменов время можно и должно использовать более рационально. На одной чаше весов школьный патриотизм, альтруистическое стремление создать праздник окружающим, нормальное творческое честолюбие: чтобы наш выпуск ушел из школы не хуже предшествующих, греющее душу ожидание успеха и аплодисментов, на другой — прагматические задачи, от решения которых зависит весь дальнейший жизненный путь молодого человека. Тем не менее из года в год, вот уже сорок с лишнем лет подряд, находится достаточное количество смельчаков, готовых ради одного мгновения праздника забыть о презренной пользе и самоотверженно отдаться многотрудному процессу его подготовки. Разумеется, всегда есть «фанаты», которые начиная уже с восьмого класса участвуют во всех без исключения театрализованных представлениях. Пьянящая атмосфера переполненного зала действует на них как наркотик. Природный артистизм и сценическое обаяние делают их всеобщими любимцами школы. Но только фанатизма и жажды славы явно недостаточно. Есть что-то еще, что как магнитом притягивает в репетиционный зал каждое новое поколение выпускников. Убежден, что разговоры о чрезмерном прагматизме новых поколений сильно преувеличены. Конечно, рыночные реалии нашей жизни диктуют свое, рождая в обществе известное разобщение, но на этом фоне все очевидней становится тяга молодых людей к сплочению, порой принимающая дикие, одиозные формы. В первую очередь именно эта тяга к сплочению вокруг доброго, радостного общего дела перевешивает все прагматические доводы и приводит наших выпускников к решению участвовать в празднике. Добавим к этому острое ощущение безвозвратно уходящего детства, которое хочется продлить хотя бы на мгновение, и картину ведущих мотивов можно считать окончательно проясненной. Что же касается решения насущных, неотложных жизненных задач, то за все годы существования школы я что-то не помню такого случая, чтобы кто-то из активных участников выпускных торжеств оказался неуспешным при поступлении в вуз. По-видимому, это неслучайно. Я не раз замечал, как молодые люди, прибегая на поздние репетиции после занятий с репетиторами (невольная тавтология), получив здесь необходимую эмоциональную разгрузку, в промежутках между своими выходами на сцену сосредоточенно решают алгебраические уравнения, составляют планы-конспекты и т. п. Делают это они прямо в зале, не обращая никакого внимания на грохот музыки и истошные крики режиссера! Борьба с пресловутой перегрузкой учащихся — это ведь необязательно только сокращение объема учебной и иной работы. Чаще желанная разгрузка происходит при переключении с одного вида деятельности на другой. Эмоциональный подъем и успешность в учебе нерасторжимо связаны. Более того, творческий человек, в каком бы возрасте он ни был, зрелом или молодом, всегда рискует впасть в депрессию, даже заболеть именно в паузах, как только начинает ощущать пустоту и неприкаянность, возникающую на эмоциональном спаде при отсутствии новых творческих задач. Однажды одно юное дарование из девятого класса, участвовавшее наряду с выпускниками школы в прощальном спектакле, бросило мне: «Ну вот. Теперь целых три месяца пустоты!» — подразумевая под этим наступающий перерыв в работе.
Юмор в таких спектаклях ситуативен, связан с реалиями конкретной школьной жизни данного коллектива воспитанников и учителей. Бурная реакция зала всегда связана с узнаванием знакомых ситуаций, восприятием не столько текста, сколько контекста и подтекста. Например, много лет назад мы одновременно открыли школьную конюшню и парикмахерскую. Причем парикмахерская оказалась напротив столовой. Естественно, что обойти такие события в сценарии выпускного капустника было невозможно. Так появился монолог старого парикмахера:
«Они там, в сто девятой школе совсем с ума посходили. Открыть парикмахерскую напротив столовой — это же нонсенс. Люди же просто не знают куда идти — направо или налево. Все время путают и попадают в неловкое положение. Тут недавно один ботаник из математического класса сел в кресло и, как его учила мама в детстве, чтоб не обливаться супом, заложил салфетку за воротник. В правую руку взял вилку, а в левую — нож, или наоборот, я точно не помню. В общем, как его учила мамочка, дай Бог ей здоровья. А ему говорят: „Вас постричь или побрить?“ И потом, какому чудаку пришла в голову идея привлечь к этой работе девушек-старшеклассниц? Что там женщина может выстричь на самом деле, я вас спрашиваю? Я вообще не понимаю, что там себе думает директор. И куда смотрит его заместитель? Хотя, конечно, ему там, — проводит по голове рукой, — особенно терять нечего, дай Бог ему здоровья! А вот на месте молодого учителя физики я бы так легко девушкам-старшеклассницам не отдавался, в смысле стрижки. Вы меня понимаете. И наконец, что это за парикмахерская, если в ней нет элементарного педикюра? Я уже не говорю об элементарном массаже головы. Если лицеисты не думают за ноги, а скоро, между прочим, лето, то таки пусть они думают за голову. Я, конечно, ничего не имею против мастера Анны Анатольевны. Она тоже хочет кушать, а чтобы кушать, надо стричь — это же ясно. Но не каждый, кто кушает, хорошо стрижет. Вы меня понимаете? А кто хорошо стрижет, я вас спрашиваю? Это же ясно! — Показывает на себя. — А еще я скажу вам за конюшню. Стоило заводить столько животных, чтобы довести их до такого состояния. Это же невозможно смотреть. Если при школе есть один козел, то почему нельзя привести его бороду в порядок? Козы же просто ржут как лошади. Кстати, о девушках сто девятой школы. Я ничего не имею против девушек. Но если они девушки, то пусть красятся на бигуди. Я им это устрою. А вы знаете, парикмахерская — это таки вещь! Это вам не физика, тут всегда надо иметь голову. И если Анна Анатольевна хочет, то пусть придет поучиться. У кого? А вы еще не поняли?»
Отдаю себе отчет в относительной художественной ценности этой стилизации. Разумеется, до многослойных тестов живого классика М. Жванецкого здесь также далеко, как до вершин Гималаев. Этот юмор для домашнего пользования, а шутки по случаю, а точнее, по случаям — событиям, произошедшим в школе в истекшем учебном году.
В данной миниатюре все соответствует действительности: и козы во главе с мужской особью, и заместитель директора, не обремененный волосяным покровом, и девушки, первыми пожелавшие осваивать профессию парикмахера. Позади торжественное и вполне серьезное открытие двух новых важных школьных объектов (парикмахерской и конюшни), где не было места осмеянию, пародированию, гротеску. Но ленточки перерезаны, серьезное событие состоялось, и жизнь вступает в свою колею. Вчерашний праздник сменился обычным, рутинным функционированием новых объектов. В конце года на капустнике напомнить всем о состоявшихся событиях можно лишь в полном соответствии со стилистикой жанра. Иными словами, в сценах, дивертисментах, миниатюрах, скетчах, наполненных мягким, добрым юмором. Юмору, между прочим, тоже где-то надо учить. Особенно сегодня, когда с экранов льется выдаваемая за юмор воинствующая пошлость, а так называемые шутки, как правило, на грани фола.
Преподаватель литературы может делать это на классических гоголевских, чеховских, булгаковских и иных текстах. Практические навыки вырабатываются у молодых людей при совместном написании сценариев школьных праздников. Такое коллективное создание сценария — довольно хлопотное и трудоемкое дело. Опытному, поднаторевшему в этой деятельности педагогу не составляет особого труда сочинить необходимый текст в тиши кабинета. Но в том-то и фокус, что в педагогических целях делать это приходится принародно, в присутствии большого количества юных соавторов. Тем самым решается сразу несколько задач. Во-первых, процесс сотворчества приобретает зримые реальные очертания, заставляя каждого присутствующего внести свою, пусть небольшую, лепту в создание веселого текста. Во-вторых, в такой совместной работе сам педагог лучше чувствует образ мысли, речевую стилистику и специфику юмора каждого нового, вступающего в жизнь поколения. Одно дело — юмор отцов, и совсем другое дело — детей. Осознавая неизбежные различия в восприятии жизни, в том числе и ее смешных сторон, людьми взрослыми и подростками, педагог стремится найти так называемую золотую середину, сближая через стихию комизма и смеха позиции поколений. Все, что вызывает улыбку или смех, на мой взгляд, представляет богатейший психолого-педагогический материал для анализа. К сожалению, проблемой комизма традиционно занимаются преимущественно литературоведение, педагогика обходит стороной эту «несерьезную» тему. Школьная шутка «Все смешалось в доме Обломовых» (из школьного сочинения) будет понята и оценена лишь при хорошем знании контекста русской классической литературы. Равно как ирония А. С. Пушкина, заключенная в строке «Мой дядя самых честных правил…», будет понятна только тогда, когда юноша узнает о существовании басни И. А. Крылова «Осел и мужик», в которой есть стих «Осел был самых честных правил…».
Итак, юмор всегда имеет исторический, национальный, социальный и культурный контекст, вне которого он непонятен ни взрослым, ни детям. Педагогика не может оставаться в стороне от освоения и использования этого благодатного для воспитания пласта культуры. Прежде всего потому, что дети по справедливости больше всего любят и ценят веселых учителей, в полной мере наделенных чувством юмора, способных быстро разрядить любую сложную жизненную ситуацию. Таким образом, юмор — мощное и эффективное средство воспитания, затрагивающие эмоциональную и мотивационную сферы личности воспитанника. Но в использовании этого сильнодействующего педагогического лекарства есть свои непреложные условия применения и противопоказания. К таким условиям я отношу следующие.
Наличие в педагогическом арсенале только мягкого, доброго юмора, не имеющего ничего общего со злой иронией и сарказмом. Излишне напоминать, что осмеянию не могут подвергаться ни физические недостатки, ни интеллектуальные затруднения, связанные со способностями человека. Между тем мне однажды пришлось быть свидетелем сцены, когда на уроке молодой аристократичный учитель математики после неудачного ответа ученицы с тонкой улыбкой заметил: «Да, видимо, математика не ваша стихия!» Ответный понимающий смех класса вызвал рыдание девушки. Формально к этому педагогу не придерешься, ибо оскорбление было нанесено не впрямую, а в тонкой, язвительной форме. Но от этого оно еще страшней и изощренней. Говоря языком современного молодежного сленга, он опустил эту девушку, а между тем в классе в это время находился юноша, к которому она испытывала романтические чувства.
Равноправные партнерские отношения учителя и ученика, признающие за последним право на шутку, предоставляющие ему точно такую, как и учителю, возможность с юмором обыграть комическую ситуацию, не опасаясь при этом вызвать ответный гнев педагога. В приведенном выше примере учитель явно злоупотребил служебным положением, воспользовался правом сильного, более интеллектуально оснащенного человека. Не исключаю, что в более жестком классе он мог получить симметричный отпор, положив тем самым начало долгосрочному конфликту. Традиционные школьные капустники, сценарии которых неизменно разрабатываются совместно с учениками, не на словах, а на деле конституируют ученическое право на шутку, во многом задавая тон и определяя стилистику взаимоотношений учителей и учащихся в школе.
Критическое отношение педагога к самому себе, явленное зримо и остроумно в форме самоиронии. Нет ничего печальней, чем зрелище самодостаточного педагога, не умеющего первым посмеяться над собой, больше всего боящегося выставить себя в невыгодном свете. Чаще всего именно такие учителя и попадают в неприятные ситуации. Но вернемся к педагогическим условиям использования юмора как эффективного средства воспитания.
К числу таких условий я отношу вкус учителя, педагогический такт и чувство меры. Разумеется, все перечисленные качества с полным правом могут быть отнесены к общей и педагогической культуре, вне которой обессмысливаются любые воспитательные усилия. Но здесь случай особый. Дело в том, что сама природа комического требует от педагога повышенной бдительности. Понятно, что педагог со вкусом не позволит себе и учащимся глупого зубоскальства, плоских и грубых шуток, пошлых анекдотов. «Но низменное есть во всех областях словесного творчества. Как только мы проникаем в гущу материала, так сразу же обнаруживается полная невозможность делить комическое на грубое и тонкое», — утверждал в своей классической работе В. Я. Пропп.[16] Он же замечал: «Презрение к шуткам, балаганам, клоунам, паяцам, ко всем видам безудержного веселья есть презрение к народным истокам и формам смеха».[17] К педагогике данное высказывание имеет прямое отношение. Очевидно: народный и детский смех имеют одну и ту же природу. Неслучайно дети так любят цирк, клоунов, фарс. Отсюда следует, что в школе ограничиться только тонким, рафинированным юмором явно не удастся. Элементы пародии, буффонады, комедии положений всегда будут присутствовать в школьных театрализованных праздниках, успех которых будет во многом определяться меткостью наблюдений авторов и точностью имитации исполнителей. Соединение «высокого» с «низким» — испытанный прием, вызывающий смех в аудитории. На одном из выпускных капустников был продемонстрирован интегративный урок литературы и основ безопасности жизнедеятельности. Монолог юного актера заканчивался стихами:
Юноша бледный, со взором горящим,
Снова даю я тебе три совета.
При выбросе хлора в доме горящем
Ногу бинтуй санитарным пакетом.
Комический эффект от соединения стихов В. Брюсова с правилами техники безопасности усиливался тем, что первые две строки актер читал голосом учителя литературы, а последующие — имитируя интонации преподавателя ОБЖ. В другой раз травестированию подвергли сказку А. С. Пушкина:
«Кабы я была царица, — говорит одна сестрица, —
То на весь крещеный мир я устроила бы тир».
Поверьте, здесь нет неуважения к классикам. Напротив, в этих и многих других примерах, оставшихся за пределами этой статьи, стремление максимально мобилизовать имеющиеся у воспитанников культурные ресурсы в благоприятной, подходящей для этого доброжелательной и веселой обстановке. Мобилизация культурных ресурсов — одна из гарантий от пошлых и грубых выпадов, отравляющих жизнь окружающим людям.
Одна, но не единственная. И я вновь возвращаюсь к условиям использования юмора в воспитательной практике. Специалисты хорошо знают, что виды смеха соответствуют видам человеческих отношений. «Смех может быть радостный и грустный, добрый и гневливый, умный и глупый, гордый и задушевный, снисходительный и заискивающий, презрительный и испуганный, оскорбительный и ободряющий, наглый и робкий, дружественный и враждебный, иронический и простосердечный, саркастический и наивный, ласковый и грубый, многозначительный и беспричинный, торжествующий и оправдательный, бесстыдный и смущенный. Можно еще и увеличить этот перечень: веселый, печальный, нервный, истерический, физиологический, животный. Может быть даже унылый смех!»[18] Не так давно по этому поводу, оценивая некоторые развлекательные телевизионные программы, высказался писатель М. Жванецкий: «Смех там есть (как зуд), а радости нет».
Так вот, целью школьного праздника, а по большому счету и всего воспитательного процесса в целом (праздник — всего лишь средство) является возвышение человеческих отношений, укрепление преемственных связей поколений. Возвышение, а не унижение! Понимаемая таким образом сверхзадача любого значительного события в школе определяет границы допустимого в сложной и неоднозначной стихии комического. Ясно осознаваемая воспитательная цель — одновременно непреложное условие использования юмора в арсенале педагогических средств. А потому среди всех перечисленных видов смеха в школе есть место только радостному, доброму, умному, дружественному, снисходительному, ласковому, задушевному и ободряющему. Разумеется, в реальной жизни бывает всякое, но в данном случае речь идет о педагогически организованном, культурно насыщенном воспитательном пространстве.
Между прочим, совместное с детьми написание сценариев — прекрасный тренинг на развитие дружественности и добросердечия. Общая задача — подарить праздник людям — не только объединяет, но и выдвигает ряд условий. Как сделать так, чтобы никто не ушел обиженным, но при этом было весело и смешно? Приходится учитывать и обсуждать тысячи различных обстоятельств. Возраст учителя, которому будет адресована сцена, скетч или пантомима. А как же иначе, ведь общеизвестно, что к смеху склонны люди молодые и менее склонны пожилые. Хотя возможны и исключения. Их тоже надо учитывать. Насколько отзывчив на шутку данный конкретный педагог или, напротив, он обидчив и чрезмерно раним? Если так, то, быть может, лучше посвятить ему не комическую, а лирическую сцену? Неожиданно кто-то припоминает, что у учителя N тяжело болеет мама и ему, в сущности, веселому человеку, именно сейчас не до шуток. Конечно же, больше всего «достается» преподавателям-мужчинам. Предполагается, что они менее обидчивы и обладают большим чувством юмора. Но и с мужчинами надо быть начеку. Дети, за редким исключением, незлопамятны и вполне способны отличить злую пародию от дружеского шаржа. Реплики «Не смешно», «Обидно» отметают ошибки сценария, а дружный смех без всякого голосования говорит об успехе творческих предложений. Педагог на равных подбрасывает идею сценки, посвященной пожилому, но очень спортивному преподавателю. Предполагается, что в разгар спектакля ведущие вызовут на состязание «ботаника» из физико-математического класса и семидесятилетнего историка, предложив обоим подтянуться на турнике максимальное количество раз. Забегая вперед, скажу, что под барабанную дробь и аплодисменты зала пожилой историк подтянулся двадцать пять раз и тем посрамил «хилое потомство», наглядно и убедительно продемонстрировав преимущества здорового образа жизни. Должно быть понятно, что подставить солидного человека под подобное испытание можно было только с его предварительного согласия и будучи заранее уверенным в результате. А сам результат отнюдь не сводился к спортивной победе, но заключался в возвышении учителя, на которого дети после этой сцены стали смотреть с еще большим уважением. Но вернемся к коллективному созданию сценария. Легко заметить, что ситуация здесь все время находится под контролем педагога. Предвижу возможные упреки в зажиме творческой деятельности детей, подавлении их самостоятельности и инициативы. Ревнителям так называемого свободного воспитания отвечу вполне недвусмысленно: десятилетия работы в школе убедили меня в благотворности сотворчества педагога и ученика. Успех в любом педагогическом проекте приходит лишь тогда, когда он не отдается полностью на откуп детям. Так называемое детское творчество дает зримые результаты только при наличии педагога, играющего роль режиссера за кадром, способного действовать суггестивными методами, более или менее искусно скрывающего свое опосредованное руководство. У нас в школе есть один праздник, почти полностью отданный на откуп учащимся. И что же? Почти всегда, несмотря на наличие эталонных образцов и богатых традиций, после его завершения, понурив головы, авторы и исполнители просачиваются в мой кабинет. Диалог выглядит примерно следующим образом:
— Ну, как мы? Очень плохо?
— Отчего же, были и творческие удачи.
— Да мы все понимаем: рваный сценарий, несколько плоских, избитых шуток…
— Зато как актеры вы были довольно убедительны… местами!
— Но ведь это очень трудно — сделать хороший сценарий.
— А я вас и не упрекаю. Помните, сколько мы мучились в прошлом году, пока получилось?
— Да, видимо, не хватило времени. Если бы не сжатые сроки, мы бы не подвели!
На том и расстаемся.
Дело, конечно же, не в сроках подготовки, но подростков, брошенных в самостоятельное плавание, действительно не в чем упрекнуть. У них не было злого умысла. Сказалось отсутствие опыта и, мягко говоря, не совсем устоявшийся вкус. Но хорошо уже то, что присутствуют ощущение фальши, критическое отношение к собственному творчеству и стремление совершенствоваться. Сам по себе приход к директору за оценкой о многом говорит. Значит, есть с чем сравнивать и у кого учиться, добровольно, а не по принуждению, которого больше всего на свете опасаются ревнители свободного, не отягощенного культурой развития детей. Нет большой педагогической доблести в том, чтобы выступать в роли отстраненного критика. Гораздо полезней, хотя и хлопотней, помочь молодым людям получить ни с чем не сравнимое удовольствие от блестяще выполненного дела.
Отдаю себе отчет в том, что столь пристальное внимание автора к месту и роли комизма и юмора в школьной жизни может показаться преувеличенным и даже чрезмерным. Но по отношению к нашей деятельности игнорирование этих, казалось бы, малозначительных, второстепенных вопросов свидетельствует едва ли не о полной профессиональной непригодности. Это до крайности обидно, но классики русской литературы неслучайно в качестве тупых, обделенных чувством юмора персонажей довольно часто выводили учителей. Есть о чем задуматься. Не могу отказать себе в удовольствии привести довольно обстоятельное высказывание на сей счет В. Я. Проппа: «Наличие юмористической жилки — один из признаков талантливости натуры» (здесь и далее курсив наш. — Е. Я.). Из воспоминаний Горького о Толстом мы знаем, как много смеялись втроем Толстой, Горький и Чехов. Когда к Чехову в Ниццу приехал профессор Максим Ковалевский, они, сидя за столом в ресторане, смеялись так, что обращали на себя внимание всех присутствующих.
Что показывают приведенные примеры? Они иллюстрируют наблюдение, что есть люди, в которых имеющийся в жизни комизм вызывает реакцию смеха. «Способность к такой реакции есть в целом явление положительного порядка; оно есть проявление любви к жизни и жизнерадостности».[19]
1. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. В 4 т. СПб., 1996. Т. 3.
2. Яковлева А. М. «Устав о жизни по правде и с чистой совестью» и проблема развлечений в России XVI—XVII вв. // Развлекательная культура России XVIII—XIX вв. Очерки истории и теории. СПб., 2000. С. 10, 11.
3. Горький А. М. Русская жестокость // Новая Россия. 1922. № 2. С. 141—143.
4. Тихомиров Д. И., Тихомирова Е. Н. Букварь для совместного обучения письму, русскому и церковнославянскому чтению и счету. Для народных школ. М., 1914. С. 88.
5. Швейцер А. Упадок и возрождение культуры. М., 1993. С. 35.
6. Карамзин Н. М. История государства Российского. В 12 т.: В 3 кн. М., 2004. Кн. 1, т. 3. С. 154.
7. Цит. по: Ушаков К. М. Управление школьной организацией: организационные и человеческие ресурсы. М., 1995. С. 22.
8. Из устного рассказа Г. Померанца, который был с ней лично знаком.
9. Бэрон Р., Ричардсон Д. Агрессия. СПб., 1997. С. 319, 320.
10. Там же. С. 321.
11. Сариева Е. А. Фейерверки в России XVIII века // Развлекательная культура России XVIII—XIX вв. Очерки истории и теории. СПб., 2000. С. 90.
12. Юнисов М. В. Домашний парнас в окошке косморамы // Развлекательная культура России XVIII—XIX вв. Очерки истории и теории. СПб., 2000. С. 236—238.
13. Хейзинга Й. Homo ludens. В тени завтрашнего дня. М., 1992. С. 41.
14. Шапошников В. Н. Хулиганы и хулиганство в России. М., 2000. С. 104.
15. Там же. С. 85.
16. Пропп В. Я. Проблемы комизма и смеха. М., 1999. С. 15.
17. Там же. С. 14.
18. Юренев Р. Механика смешного // Искусство кино. 1964. № 1.
19. Пропп В. Я. Указ. соч. С. 15.