Опубликовано в журнале Звезда, номер 2, 2020
1
Большинство суждений современников о флорентинском поэте Гвидо Кавальканти (Cavalcanti; ок. 1250—1300) погребено в архивах, но отдельные сведения можно отыскать в изредка публикуемых мемуарах тех лет. В письме Лоренцо Медичи к королю Неаполя[1] правитель Флоренции упоминает Гвидо Кавальканти как «искуснейшего диалектика и философа». В «Хронике событий, случившихся в его время»[2] юрист и политик Дино Компаньи пишет о могущественной семье Кавальканти и об участии Гвидо в уличных беспорядках. Он также упоминает неудавшуюся попытку убийства Корсо Донати, организованную Гвидо Кавальканти в ответ на заговор Донати с целью убийства Гвидо, когда тот совершал паломничество в Компостелу.
О жизни Гвидо Кавальканти известно немного. Например, итальянский историк Франческо Де Санктис пишет, что Гвидо Кавальканти учился в Болонском университете, что означает — он получил прекрасное образование. Болонский университет — самый старый в Европе, и начиная с XII века там преподавали юриспруденцию, философию, теологию, математику, грамматику и медицину. Де Санктис также утверждает, что Кавальканти написал грамматику итальянского языка и книгу «Об умении говорить».[3]
В предполагаемый год рождения Гвидо Кавальканти, то есть в 1250 году, умер император Священной Римской империи Фридрих II. После его смерти главным событием не только итальянской, но и европейской политической жизни стало противостояние потомков императора со Cвятым престолом, сопровождавшееся бесконечными военными столкновениями. Борьба продолжалась до тех пор, пока все члены императорской семьи Гогенштауфен не были уничтожены. Италия надолго разделилась на сторонников императорской власти, гибеллинов, и сторонников папы римского, гвельфов. Отец Кавальканти был гвельфом. Скорее всего, Гвидо Кавальканти придерживался таких же взглядов.
Если охарактеризовать XIII век с точки зрения развития европейской культуры, его можно назвать веком переводов, веком Аристотеля, веком комментаторов, как христианских, так и арабских, и веком Овидия. Работы Аристотеля оказались в эпицентре всех интеллектуальных споров века.
Его труды переводили сначала с арабского на латынь, а потом и непосредственно с греческого языка. Их комментировали знаменитые схоласты, пытаясь улучшить, исправить и согласовать с христианским учением. Параллельно осваивались медицинские и философские работы арабских ученых, в первую очередь Авиценны и Аверроэса.
Изучение классической латыни было обязательным для любого образованного человека. Овидий наравне с Вергилием и Горацием считался величайшим римским поэтом. Если судить по количеству созданных манускриптов и упоминаний поэтических работ, а также комментариев к ним, то открытие римских поэтов и мода на них приходили поочередно: в VIII и IX веках доминировал Вергилий, в X и XI — Гораций и, наконец, в XII и XIII веках — Овидий. Он считался не только поэтом, но и моралистом, философом и знатоком разных наук. Основным источником историй и легенд в Средние века была Библия, вторым по значимости были «Метаморфозы» Овидия. Популярными, как и всегда, были его «Ars amatoria» («Наука любви») и «Remedia amoris» («Лекарство от любви»). Естественно, раздавались отдельные голоса против Овидия; некоторые считали, что книги его неприличны и их надо сжечь. Запрещать и сжигать книги опального поэта стали практически сразу после их создания. Отправив Овидия в ссылку, император Август приказал изъять его книги из публичных библиотек. Отдельные экземпляры сохранились в частных собраниях. Если учесть, что Овидий закончил «Метаморфозы» в 8 году н. э. и в том же году по приказу Августа покинул Рим, то это чудо, что мы можем их читать.
Некоторое время учителем Гвидо Кавальканти, а также Данте был один из флорентинских лидеров партии гвельфов, Брунетто Латини. (Данте тоже первоначально был гвельфом, гибеллином он стал уже в изгнании.) Латини всю жизнь оставался гвельфом и ратовал за независимость Флоренции от какой бы то ни было внешней политической силы. Своими учителями Брунетто Латини считал Овидия и Птолемея. По его словам, они дали ему власть над эмоциями и интеллектом.
В сентябре 1260 года флорентинские гвельфы потерпели поражение в битве при Монтаперти от войск сиенских гибеллинов и короля Манфреда, сына императора Фридриха II. Сиенцы действовали по совету предводителя гибеллинов Маненте дельи Уберти по прозвищу Фарината. До битвы при Монтаперти Фарината находился в изгнании в Сиене. После его победы лидеры гвельфов были изгнаны из Флоренции, а гибеллины вернулись. Многие из них предлагали разрушить Флоренцию, чтобы решить вопрос враждебности города раз и навсегда. Воспротивился и отговорил всех Фарината. Брунетто Латини, будучи гвельфом, провел следующие шесть лет в изгнании в Париже.
В 1267 году во Флоренции была сделана попытка примирить обе партии. В качестве одного из жестов примирения Гвидо Кавальканти, сын гвельфа Кавальканте деи Кавальканти, взял в жены дочь Фаринаты, главы гибеллинов. Многие гвельфы смогли вернуться во Флоренцию, но окончательно прекратить вражду все же не удалось.
В Париже Брунетто Латини написал на французском языке свою знаменитую энциклопедию «Trésor» («Сокровище»), а на итальянском оставшуюся незаконченной поэму «Tesoretto» («Маленькая сокровищница»). Поэма «Tesoretto» относится к жанру, который несколько условно называют философской поэзией. Данте позаимствовал из нее различные идеи, и «Tesoretto» даже называли предварительным эскизом «Божественной комедии».[4]
Латини дает герою поэмы «Tesoretto» свое имя и вводит в нее эпизоды из собственной жизни. В поэме рассказывается, как Брунетто возвращается домой из Испании, где находился с дипломатической миссией. По дороге он встречает студента из Болоньи, который сообщает ему о поражении гвельфов и изгнании их из Флоренции. Брунетто — в растерянности. Он сбивается с пути. Во время своих блужданий он встречает прекрасную даму. Это сама Природа (явно похожая на Философию у Боэция). Она объясняет ему, как устроен мир, рассказывает о четырех элементах, об астрономии и географии. При этом Природа мимоходом жалуется, что Бог проигнорировал ее законы, когда создавал Мать-девственницу. С одной стороны, придраться не к чему, а с другой стороны, как сказали бы цензоры более поздних времен, данное утверждение порождает ненужные ассоциации.
После встречи с Природой Брунетто попадает в царство разных добродетелей: Предусмотрительности, Верности, Щедрости и других и, наконец, в царство Фортуны и бога любви Амора, где встречает Овидия и тот его обучает премудростям любви. Слегка шутливая и авантюрная интрига поэмы Латини примечательна перемежающими действие философски содержательными, серьезными размышлениями.
Еще один автор, работа которого оказала влияние на взгляды Кавальканти, — Андреас Капелланус (годы жизни не установлены, скорее всего, где-то между 1150—1220). Приблизительно в 1185 году он написал трактат, первоначальное название которого мы не знаем. В более поздних манускриптах его называют «De amore» («О любви»). Это то ли назидательное, то ли философское или даже сатирическое сочинение. Как утверждает исследователь его творчества Катлин Андерсен-Виман, Андреас Капелланус умудрился включить в свой трактат неявную критику церковных порядков, показав, как происходит манипуляция естественными желаниями людей, в том числе любовными и эротическими чувствами.[5] В 1277 году трактат был осужден и подвергнут торжественному сожжению. Однако манускрипты с записями все же остались, не все сгорело.
Насколько крамольна книга по меркам того времени, трудно судить, но налет если не еретизма, то некоторой ироничности в тексте Андреаса Капеллануса, несомненно, присутствует.
В Италии Гвидо Кавальканти слыл первым интеллектуалом. Позднее за ним упрочилась репутация аверроиста. Разного рода косвенные факты подтверждают такое суждение. Например, специалист по истории Ренессанса Пауль Оскар Кристеллер обнаружил, что Якопо да Пистойя, магистр медицины университета в Болонье, посвятил Гвидо Кавальканти свой трактат «Quaestio de felicitate» («О счастье»), основанный на идеях Аристотеля и Аверроэса.[6]
В принципе, нет ничего удивительного в том, что в кругу Кавальканти свободно обсуждали идеи Аристотеля и арабских философов. Чересчур свободно, с точки зрения католического начальства. В марте 1277 года епископ Парижа Тампье издал указ о проклятии 219 положений, касающихся еретических утверждений языческих и мусульманских философов. Он грозил отлучением от церкви всех тех, кто осмелится защищать эти положения, а также всех тех, кто будет слушать защитников. Разум, по мнению Тампье, должен быть ограничен верой.
Упоминаний о Гвидо Кавальканти в литературных произведениях, близких по времени к концу XIII века, очень немного.
В шестьдесят восьмой новелле Франко Саккетти рассказывается о том, как Гвидо Кавальканти рассердился и обругал мальчика, помешавшего его игре в шахматы, а тот в отместку прибил его плащ гвоздем.[7]
Более интересен рассказ о Кавальканти в «Декамероне» Джованни Боккаччо. Девятая новелла шестого дня называется: «Гвидо Кавальканти язвит, под видом приличной шутки, нескольких флорентинских дворян, заставших его врасплох».
Небольшой отрывок из начала новеллы Боккаччо[8]:
«В числе подобных обществ было и общество мессера Бетто Брунеллески, в которое мессер Бетто и его товарищи очень старались привлечь Гвидо, сына Кавальканте деи Кавальканти; и не без причины, ибо, не говоря о том, что он был из лучших логиков на свете и отличный знаток естественной философии (до чего обществу мало было дела), он был и приятнейший человек, хороших нравов, и прекрасный собеседник; и что бы он ни пожелал сделать, что пристало порядочному человеку, то он умел сделать лучше всякого другого; к тому же был он очень богат, а как умел почтить всякого, кто, по его мнению, был того достоин, того и не выразить словами. Но мессеру Бетто никогда не удавалось залучить его, и он со своими товарищами полагал, что происходило это оттого, что Гвидо, нередко отдаваясь своим мыслям, сильно чуждался людей. А так как он держался отчасти учения эпикурейцев, говорили в простом народе, что его размышления состояли лишь в искании, возможно ли открыть, что Бога нет» (перевод А. Н. Веселовского).
В новелле события развиваются недалеко от баптистерия Сан-Джованни, одной из самых старых построек во Флоренции. Знаменитого собора Санта-Мария дель Фьоре и колокольни Джотто тогда еще не было. Собор начнут строить в 1296 году (а освятят в 1436-м). На его месте располагались небольшой собор Санта-Репарата, несколько зданий и кладбище, на которое Гвидо Кавальканти забрел на своем пути к баптистерию и где происходило дальнейшее действие новеллы. Бетто со своими приятелями окружили Гвидо, решив его подразнить. Они говорят: «Гвидо, ты отказываешься быть в нашем обществе; но скажи, когда ты откроешь, что Бога нет, то что же из этого будет?»
«На это Гвидо, видя себя окруженным, тотчас же сказал: „Господа, вы можете говорить мне у себя дома все, что вам угодно“ и, опершись рукою на одну из тех гробниц — а они были высокие, — будучи очень легким, он сделал прыжок, перекинулся на другую сторону и, освободясь от них, удалился» (перевод А. Н. Веселовского).
Одна ветвь философских рассуждений следует выводу, приведенному в конце новеллы: те, кто не умеют размышлять, — мертвецы, и потому кладбище — им дом родной. Вторая, менее заметная веточка: Гвидо выскочил из царства мертвых в пику Данте, о чем ниже.
В молодости Данте посвятил свою книгу «Новая жизнь» Гвидо Кавальканти, которого на тот момент считал своим лучшим другом. Так следует из текста 30-й главы.[9] Однако известно, что позднее, уже перед самой смертью Кавальканти, Данте голосовал за его изгнание из Флоренции. Разошлись они раньше, по какой причине — неясно.
Гвидо был старше Данте приблизительно на пять-десять лет. В юности они обменивались поэтическими посланиями, как это было принято в образованных кругах того времени. Сохранилось несколько стихотворений Кавальканти и Данте, посвященных друг другу, среди них последнее послание Кавальканти к Данте.[10]
Тебя не раз я в мыслях посещал,
И низость чувств я видел, удивленный.
Мне больно — где твой разум просвещенный?
Иль добродетели ты утерял?
Докучных лиц ты ранее встречал
Презреньем. Обо мне, к Амору склонный,
Сердечно говорил. Твой стих влюбленный
Не я ли, принимая, привечал.
Смотрю на жизнь твою — и вот не смею
Сказать, что речь твоя ласкает слух.
Мой взор тебя уже не потревожит.
Прочти сонет, и он тебе поможет,
И пусть расстанется докучный дух
С униженной тобой душой твоею.
Мы не знаем, в чем именно Кавальканти упрекал Данте.
Среди многочисленных персонажей дантовской «Божественной комедии» Гвидо Кавальканти упоминается только мельком. Возможно, именно о нем и о Гвидо Гвиницелли идет речь в XI песне «Чистилища»:
За Гвидо новый Гвидо высшей чести
Достигнул в слове…
(Перевод М. Л. Лозинского)
Прямо на Гвидо Кавальканти есть указание только один раз, а именно в Х песне «Ада». В ней Данте (герой «Божественной комедии») встречает отца Гвидо Кавальканти — Кавальканте деи Кавальканти и тестя Гвидо — Фаринату. Между прочим, они так и не помирились. У Данте в аду старший Кавальканти и Фарината игнорируют друг друга. Данте поместил их в ад за то, что они были гордецами и эпикурейцами. Кого на тот момент считали эпикурейцами, сейчас трудно сказать. У Боккаччо в его незаконченных комментариях к «Божественной комедии» есть характеристика Эпикура, схожая с характеристикой, приведенной Данте, и типичная для тех лет[11]: «Некоторые взгляды Эпикура были порочны и отвратительны: он отрицал вечность души и считал, что она умирает с телом, как это происходит у бессловесных животных» (Боккаччо. Комментарии к Х песне «Ада»).
При встрече Кавальканте деи Кавальканти спрашивает Данте, почему с ним нет Гвидо, его сына. Данте говорит:
«Я не своею волей в царстве теней, —
Ответил я, — и здесь мой вождь стоит;
А Гвидо ваш не чтил его творений». (61—63)
То есть ушел от ответа.
Так как литературоведы вынуждены выбирать правдоподобный вариант толкования, то отсутствие Гвидо Кавальканти в «Божественной комедии» чаще всего объясняют, ссылаясь на этот эпизод: Гвидо якобы отрицательно относился к Вергилию, и потому, видимо, им не стоило встречаться. Но соответствующий итальянский текст гораздо более туманен. В последнем научном оксфордском издании «Божественной комедии»[12] в комментариях сказано, что данные три строчки — одно из знаменитых непонятных мест поэмы, по поводу которого историками пролиты галлоны чернил. Похоже, Данте умышленно затемнил смысл своего ответа. Вот один из вариантов дословного перевода. Он приблизительный, так как возможны разночтения, объяснения которых могут увести нас довольно далеко.
«Я пришел не один.
Тот, кто ожидает меня там,
Ведет меня к тому, кого ваш Гвидо презирал».
Специалист по Данте Джон Фрекчеро (John Freccero) интерпретировал эти строки как нежелание Гвидо учиться у Христа. Повторю, что это не единственная трактовка.[13]
В конце IX и в X песне «Ада» Данте и Вергилий идут по краю кладбища, а грешники Кавальканте деи Кавальканти и Фарината разговаривают с ними, появляясь из своих саркофагов. Будучи знатными флорентинцами, они были похоронены во Флоренции рядом с собором Санта-Репарата. Именно с этого кладбища Гвидо Кавальканти и убежал в новелле Боккаччо и тем самым как бы избежал участи еретиков.
У Боккаччо есть поэма «Argomenti», к сожалению не переведенная на русский язык.[14] Ее можно назвать кратким содержанием «Божественной комедии» Данте. Она, так же как и «Божественная комедия», написана терцинами и состоит из трех частей, начинающихся и заканчивающихся соответствующими строчками «Ада», «Чистилища» и «Рая» поэмы Данте. Например, первая часть начинается: «Nel mezzo del cammin di nostra vita» («Земную жизнь пройдя до половины») и заканчивается: «E quindi uscimmo a rivede le stelle» («И здесь мы вышли вновь узреть светила») (перевод М. Л. Лозинского).
В поэме «Argomenti» кратко изложено содержание каждой песни «Божественной комедии» Данте. В своих стихах в соответствующем месте Боккаччо не говорит ни про Кавальканте деи Кавальканти, ни про Гвидо Кавальканти, но упоминает Фаринату. В остальных главах имена грешников Боккаччо приводит. Боккаччо оставил читателю возможность сформировать собственное мнение о Гвидо Кавальканти. Что касается Фаринаты, в 1283 году францисканский инквизитор Флоренции проклял его и его жену, объявив их еретиками, и, возможно, Боккаччо ничего не оставалось делать, как оставить его в аду.
У Петрарки, друга Боккаччо, есть рассказ, практически такой же, как новелла Боккаччо, герой которого не Гвидо Кавальканти, а Дино дель Гарбо.[15] Кто из них был первым или оба воспользовались каким-то анекдотом — неизвестно. Кроме того, что Гвидо Кавальканти был прекрасным поэтом, лучшим логиком и увлекался философией, информация о нем в «Декамероне» нулевая.
Дино дель Гарбо был знаменитым флорентинским врачом и знатоком натурфилософии. Он комментировал Авиценну, Галена, Гиппократа. Все его трактаты посвящены медицине, кроме одного, а именно комментариев к поэме Гвидо Кавальканти «Донна меня просит».
«Божественную комедию» Данте отделяет от стихов Кавальканти не менее четверти века. Возможно, поэтов разобщила гражданская война во Флоренции. 15 июня 1300 года Данте был избран одним из семи приоров города. Коллегия семи приоров была правительством Флоренции. 24 июня 1300 года Данте проголосовал за изгнание Кавальканти. В августе того же года Гвидо заболел малярией. Это произошло то ли в изгнании, то ли по пути во Флоренцию, куда он намеревался вернуться (тайно или получив разрешение — непонятно). Кавальканти умер 29 августа 1300 года.
Через год Данте был отправлен послом в Рим, к папе Бонифацию VIII. За время его отсутствия во Флоренции произошел очередной переворот, и Данте оказался в списке очередных предателей. В декабре 1301 года он тайно вернулся во Флоренцию и через несколько дней навсегда покинул родной город.
В сентябре 1313 года Данте уединился в горном монастыре бенедиктинцев Фонте Авеллана, где написал первую часть «Божественной комедии». К тому времени Гвидо Кавальканти давно скончался. Но в апреле 1300 года, когда Данте, герой «Божественной комедии», совершает свое путешествие в ад, он был еще жив, и поэтому Данте мог не выбирать, в ад или рай поместить своего бывшего лучшего друга.
2
Ни одно из дошедших до нашего времени пятидесяти двух стихотворений Кавальканти не имеет даты создания.[16] Сам Кавальканти их никогда не публиковал. Они существуют в разных манускриптах, созданных уже после смерти поэта. Канцоны и баллады Кавальканти предназначались для пения, поэтому большое значение имеют не только рифмы, но и ритмика.
Чтобы разобраться хотя бы в некоторых темах стихов Кавальканти, придется полностью разрушить их прекрасную форму, удалить всю музыку и обратиться к подстрочникам, оставляя нетронутыми ключевые слова.
Например, баллада «In un boschetto trova’ pasturella» («В роще я встретил пастушку»), навеянная старофранцузскими и провансальскими балладами о встрече странствующего рыцаря с красивой селянкой, разрабатывает древний сюжет прославления простой жизни на лоне природы:
В роще я встретил пастушку
В роще я встретил пастушку,
красивее, чем звезда.
У нее были белокурые кудри, глаза, полные любви,
и румяное личико;
тоненькой веточкой она направляла своих ягнят,
ее босые ножки промокли от росы;
она радостно напевала, как если бы была влюблена.
Очарованный, я тут же приветствовал ее
и нежно спросил, есть ли у нее кто-нибудь,
она ответила, что она в лесу совсем одна,
но, когда поют птицы, ей хочется любить.
И когда она так сказала,
в лесу запели птицы,
а я подумал, что пастушка об этом и говорит.
Я попросил ее только поцеловать
и обнять меня, если она не против.
Она взяла меня за руку
и сказала, что отдает мне свое сердце;
она повела меня в прохладную тень листвы,
там я видел цветы всех оттенков;
я испытал столько радости и сладости,
что, казалось, повстречал бога любви.
Еще одно стихотворение «Era in penser d’amor» («Я думал о любви»):
Я думал о любви
Я думал о любви, когда повстречал
Двух девушек.
Одна из них пела: «В нас дождь
играет любовью».
Их вид был таким приятным и любезным,
что я сказал: «Ах, девушки,
у вас ключи от всего возвышенного и благородного,
не думайте обо мне плохо.
Я ранен, мое сердце убито,
после того как я побывал в Тулузе».
Они наклонились ко мне,
чтобы разглядеть рану в моем сердце,
и заметили в ней
духа любви, рожденного из слез.
Видя меня удрученного,
одна, смеясь, сказала:
«Смотри, как сильно покорил его
дух любви!»
Другая, сострадательная, полная милосердия,
ее облик создал сам дух любви, промолвила:
«Рана в твоем сердце
нанесена взглядом такой сокрушительной силы,
что в ней осталось сияние,
на которое невозможно смотреть.
Скажи мне, можешь ли ты вспомнить,
чьи это были глаза?»
Вопрос испугал меня,
но я преодолел страх и ответил:
«Я помню, что в Тулузе
донна, тоненькая, стройная,
дух любви назвал ее Мандетта,
подошла ко мне и насмерть
поразила меня своим взором».
Та, которая первоначально смеялась,
стала утешать меня:
«Донна, которая ранила твое сердце,
посмотрела на тебя так пристально,
что появился дух любви.
Если тебе тяжелы страданья, посоветуйся с ним».
Лети в Тулузу, моя маленькая баллада,
войди в la Dorata
и вежливо попросись
к одной прекрасной донне,
а если она примет тебя,
скажи ей тихонько:
«Меня послали за милосердием».
Надо отметить, что в XII и XIII веках чувственное влечение было одной из важнейших тем, обсуждаемых как в светских, так и церковных кругах. Как и почему это произошло — до конца не ясно. Тем не менее факт остается: не только светские поэтические сочинения, но и множество средневековых церковных и мистических текстов использовали образы куртуазной любви и сексуального влечения. Авторы церковных трактатов старались убедить читателей, чтобы они дисциплиной и медитацией заменили греховные желания любовью к Богу, считавшейся наивысшей формой любви. При этом выясняется, что наиболее успешными не только в смысле популярности, но и по воздействию были те произведения, которые использовали эротическую терминологию. Из теологических трактатов, посвященных «любовной» тематике, можно упомянуть «Комментарии к Песни песней» Бернарда Клервосского («Sermones Super Cantica Canticorum»), «Вениамин младший» («Benjamin minor») Ришара Сен-Викторского, «Замок любви» Роберта Гроссетеста («Le Château d’amour»), «Книга о любящем и возлюбленном» Рамона Льюля («Libre d’amic e amat»). В качестве примера, хотя и существенно более позднего по времени, можно привести письма святой Терезы.
В XIII веке основные интеллектуальные силы пребывали в монастырях, а потому когда среди схоластов предпринимались попытки объяснения любовного влечения к женщине или мужчине, то они исходили из старых схем обсуждения греховности. Любые спонтанные мысли и чувства диагностировались как болезни души, при этом болезни особенно вредные, так как они препятствовали познанию божественного. Обсуждалось, например, какие из чувств и мыслей были простительным грехом, которые можно искупить покаянием, а какие смертным грехом. В Средние века все спонтанные эмоции были под подозрением. Часто их связывали с дьявольским искушением. Человек в такие минуты не принадлежит себе и отклоняется от Бога. Отсюда боязнь невольно согрешить и страх наказания в аду. Самым выдающимся произведением, одна из главных тем которого — достижение любви к Богу через любовь к женщине, является, естественно, «Божественная комедия» Данте.
Если усилия теологов и Данте были направлены на прояснение связи земной любви с божественной, то Гвидо Кавальканти предпринял попытку объяснения любви с философской точки зрения. Его знаменитая канцона «Донна меня просит» произвела на современников сильнейшее впечатление, особенно в философских кругах.[17] Канцону комментировали не только поэты, но теологи и философы, например Марсилио Фичино и Пико делла Мирандола. Чаще всего ее вспоминали, когда речь шла о платоновском трактате «Пир».
Несмотря на то что в философских кругах канцону обсуждали и продолжают обсуждать, уже в начале XV века ее считали темной и непонятной. До сих пор канцона Кавальканти «Донна меня просит» — один из наиболее часто комментируемых текстов итальянской литературы, но все еще нет уверенности, что он истолкован правильно. К тому же возникает подозрение, что двусмысленности, исчезающие при переводе, были у Кавальканти преднамеренными.
Попытка связать образ дамы в канцоне с аллегорической фигурой Философии из чрезвычайно популярного трактата Боэция «Утешение философией» или с Природой у Брунетто Латини в «Маленькой сокровищнице» не удается: у Кавальканти спрашивает дама и объясняет автор, а не наоборот, как у Боэция и Латини. Один из вариантов объяснения: канцона «Донна меня просит» является ответом на сонет флорентинского поэта Гвидо Орланди (ок.1265—1333/1338), сочиненный по просьбе некоей неизвестной нам дамы.[18]
Текст канцоны труден. Почти каждое слово требует длинного комментария. Смысл некоторых предложений непонятен и вызывает множество разночтений. Мы можем только поразмышлять, оставаясь в границах разумных предположений, на что похожи отдельные высказывания. Постараемся быть краткими, так как целью является не доказательство философских положений, а прояснение смысла некоторых строк канцоны.
«Донна меня просит» — это поэтическое обсуждение любовного влечения и его воздействия на человека. В канцоне спрятаны еретические идеи арабских философов о бессмертии ума и иные неверные с христианской точки зрения представления о функциях души, но это не мешало ее популярности.
Основная тема канцоны — как возникает любовное влечение и как оно воздействует на человека. Гвидо Кавальканти трактует его появление по аналогии с аристотелевским описанием возникновения у людей разных мыслей.
Спусковым механизмом влечения является привлекательность женщины. Появившийся дух любви «просветляет» темноту, пришедшую с Марса. Для появления духа любви Кавальканти употребляет слово «diaffan» («Теофания») — «внезапное озарение, явление из сферы высшего порядка». Это же слово в религиозной литературе употребляют говоря о Богоявлении. Кавальканти заканчивает канцону утверждением, что любви надо покориться, несмотря на возможные неприятности, тем самым противореча трактовкам любовного влечения различными авторами. Большинство средневековых комментаторов были уверены, что с эмоциями такого рода надо бороться и отвергать их. Недаром Данте поместил Франческу да Римини и ее возлюбленного в ад.
Итак, первый источник — Аристотель. Отец отцов, как его некоторые называют. Можно предположить, что Кавальканти знал трактат Аристотеля «О душе» и две его короткие работы «О чувственном восприятии» и «О памяти», так как они входили в программу обучения в Болонском университете и их латинские переводы были хорошо известны. Одна из проблем, которую Аристотель попытался решить в указанных работах, это то, как происходит переход из состояния, когда человек не думает, в состояние, когда он начинает над чем-то размышлять.[19]
Аристотель утверждает, что ум является частью души. Далее он пользуется дихотомией, введенной им в его «Физике»: материя и действие. Существует два типа ума: потенциальный ум и активный ум. Потенциальный ум, по Аристотелю, может становиться чем угодно. Активный ум Аристотель понимал как действие. Предполагалось, что в потенциальном уме в латентном состоянии содержатся все существующие понятия. Активный ум пробуждает спящие мысли. Процесс возникновения нового знания Аристотель описывал как один из видов движения и считал, что мыслящий ум приводится в движение тем, что он пытается понять.
Второй набор идей, бродивших во времена Кавальканти, — это учение неоплатоников о структуре Вселенной, изложенное в работах Дионисия Ареопагита, Эриугены, «Книге о причинах» и других философских трудах. В свою очередь, в них использовались идеи, сформулированные еще греческим философом Парменидом (который их изложил в стихотворном виде) и развитые Платоном и позднее Плотином. По их учению, центром мироздания является Единое, Благо или Бог — это все одно и то же, названное разными словами. Единое принадлежит высшей сфере и есть источник всего. Высшая сфера принципиально отличается от всего того, что человек может воспринимать чувствами или разумом, как, например, землю, растения, самого себя и т. д. Одно из основных положений неоплатонических учений: существовать означает возможность быть воспринятым разумом. К Единому (Богу) понятие существования неприменимо. У неоплатоников это вывод, а не начальное утверждение. Аргументацию не привожу, но она существует. Не стоит думать, что из этого утверждения следует, что Бога нет. Из этого следует Молчание разума. Возможно, замечание Бетто и его приятелей в новелле Боккаччо как-то связано с этим утверждением.
Арабские философы Аверроэс и Авиценна включили положения Аристотеля о потенциальном и активном уме в свою космологическую схему Вселенной, имеющую общие черты с воззрениями неоплатоников на строение космоса. В центре мироздания у них, как и у неоплатоников, расположено Единое. Оно источник последовательных эманаций. Первой эманацией является всемирный ум. Материальный мир, то есть Земля, а вокруг нее планеты — одна из промежуточных эманаций.
По представлениям арабских ученых, всемирный ум является источником всего материального и всего мыслимого. Всемирный ум воздействует на потенциальный ум человека. Аверроэс и его последователи определяли потенциальный ум как бессмертную субстанцию, существующую вне человеческого тела и которую человек берет взаймы на время жизни. Эта субстанция одна на всех людей. Положения исламских теологов противоречат христианской доктрине и не имеют ничего общего с католическими догмами.
Так как разум человека воспринимает форму или идею, поставляемую высшей сферой (всемирным умом), то должно существовать связующее звено разума человека с высшим разумом. Связующей субстанцией здешнего мира с миром высшим (с Богом, Единым, Благом) является свет.
«При освещении предмета светом появляются цвета невидимые в темноте». Это описание Аристотеля действия света и сравнение его с действием активного ума приводится практически во всех средневековых трактатах, посвященных функциям души человека. Оно и послужило начальным толчком для размышлений над природой света.
У Гвидо Кавальканти в стихах часто упоминается воздействие света на душу человека, а также человеческого взгляда, который по тогдашним понятиям излучает свет. В балладе «Я думал о любви» поэт испугался взгляда девушки, зародившего дух любви в его сердце, и просит милосердия.
Так как то, что воспринимается чувствами, принадлежит материальному миру, то должно существовать связующее звено чувств человека с потенциальным умом (разумом человека), то есть орган или место, куда поступает информация от разных чувств и откуда извлекаются «формы», которые исследуются потенциальным умом и затем откладываются в памяти. Такую связь осуществляют внутренние чувства. В Средние века полагали, что душа руководит телом, и все чувства назывались силами души.
Предполагалось, что существуют не только пять внешних чувств (зрение, слух, обоняние, осязание и распознавание вкуса), но и несколько внутренних. Чаще всего сюда относили следующие пять: обобщающее чувство, воображение, фантазия, оценка и память. Можно сказать, что ум и тело человека говорят на разных языках, а внутренние чувства работают переводчиками. Под воздействием фантазии и воображения у человека с помощью обобщающего чувства формировался образ, который после обработки разумом хранился в памяти, с одной стороны, как воспоминание о прошлом (приятное или неприятное), с другой стороны, как предвкушение встречи в будущем. Не всегда, но часто считалось, что внутренние чувства (или часть из них) расположены в сердце.
Можно еще обсуждать медицинские идеи: как устроен мозг, на какие части делится душа и т. д. Но мне это не кажется важным. Главное — свет соединяет всемирный ум с душой и умом человека. Озарения, прилив творческой энергии, пророчества и т. д. происходят в этот момент. Сам свет считался невидимым, но он делал видимыми различные, в том числе и материальные, предметы.
Воздействие духа любви, по Кавальканти, аналогично воздействию света.
Дух любви питается из источника совершенства чувственного, а не рационального. Сфера его деятельности — память. Его чувственное происхождение может стать источником неприятностей. Под его влиянием человек перестает адекватно воспринимать действительность и может даже умереть. Всем известно, что влюбленный теряет самоконтроль, а его душа удаляется от гармоничного состояния. Интеллект не контролирует любовное влечение. Тем не менее где-то внутри женской привлекательности есть отблеск идеального совершенства, к пониманию которого можно приблизиться. Слово «форма» у Кавальканти несет бо́льшую философскую нагрузку, чем просто внешний вид, — она сродни платоновской идее, в данном случае идее совершенства, которая исследуется умом. «Forma dat esse rei» — латинское изречение, употреблявшееся в разных контекстах, — «форма дает вещи бытие», то есть ее можно постигнуть разумом, по учению неоплатоников. В потенциальный ум попадает нематериальная форма. Она не может нанести вред организму, так как потенциальный ум направлен «не на получение наслаждения, а на созерцание».
Канцона разделена на пять строф с четырнадцатью по-разному рифмованными строками, в каждой строке по одиннадцать слогов. На слух она очень музыкальна. К сожалению, сложный рисунок ритма канцоны полностью утрачивается при буквальном переводе. Отметим, что amore по-итальянски мужского рода, и это слово в данном тексте лучше переводить как «дух любви». Amore вторгается в местоположение внутренних чувств человека. Он источник движения, меняющего душу человека. Эту метаморфозу, по словам Кавальканти, обозначают глаголом «любить».
Насколько серьезен Кавальканти? Обычно философские трактаты писали на латыни, а канцона сочинена на разговорном итальянском языке, как и «Tesoretto» Брунетто Латини. Что для Кавальканти важнее — одиннадцать слогов в строчке или глубина толкования? Прекрасно владея поэтическим инструментарием, он свободно играет философскими понятиями своего времени. Специально ли выбран заумный лексикон, непонятный «простому читателю» и, видимо, понятный избранным? Неясности остаются…
А если Кавальканти пошутил?
Очевидно, что трактовка Кавальканти отличается от дантовской теории любви, ведущей к познанию Бога. Честно говоря, стихотворение Кавальканти похоже на пособие по изложению строения и функций души. Строки канцоны состоят из коротких утверждений, более длинными они стали в результате перевода на русский язык и желания точнее передать вложенный в них смысл.
В Средние века утверждение «Любовь движет миром» понимали буквально, при этом в слово «любовь» вкладывали разные значения. В канцоне речь идет о чувственной любви. Она связывает человека с высшими силами, что на тот момент было совершенно новой интерпретацией, потому что чувственную любовь считали недугом, с которым надо бороться.
У Кавальканти дух любви неподвижен, но фатально притягателен, что перекликается с идеями Аристотеля, который объявлял причиной движения небесных тел любовь к вечному двигателю. Аристотель учил[20], что любое движение происходит либо от толчка, либо от центра притяжения, как в данном случае. Сам центр — «спокойная точка вращения мира».[21]
Хотя канцона «Донна меня просит» долго обсуждалась в философских кругах, из поэзии философская составляющая исчезла довольно быстро. Позднее громада «Божественной комедии» Данте затмила поэтические творения Кавальканти, а чувственную любовь чаще всего трактовали либо как болезнь, порождающую разные виды меланхолии, либо нечто плохое, заслуживающее осуждения. Во времена Ренессанса ситуация изменилась, но Кавальканти уже не воспринимался самостоятельно. О нем было принято говорить как о предшественнике великого Данте. До XX века о его поэзии практически не упоминали. Американский поэт и переводчик Эзра Паунд назвал такое положение «шестисотлетним изгнанием Кавальканти», и в ХХ веке поэзия Кавальканти вернулась во многом благодаря Паунду: он выполнил переводы всех его стихотворений и написал о нем несколько эссе.
1. Де Санктис. История итальянской литературы. Т. 1. М., 1963. С. 61.
2. Компаньи Д. Хроника событий, случившихся в его время / Пер. М. А. Юсима. М., 2015. С. 90—91.
3. Де Санктис. История итальянской литературы. С. 61.
4. Latini В. Il Tesoretto (The Little Treasure). Ed. and tr. Julia Bolton Holloway. Vol. 2. Series A.
5. Andersen-Wyman Kathleen. Andreas Capellanus on Love? NY., 2007.
6. Kristeller Paul Oskar. A Philosophical Treatise from Bologna Dedicated to Guido Cavalcanti: Magister Jacobus de Pistorio and his «Questio de felicitate», Medioevo e Rinascimento. Vol. 1. Firenze, 1955, Р. 427—463.
7. Саккетти Ф. Новеллы. М., 1962.
8. Боккаччо Дж. Декамерон. М., 2012. С. 362—363.
9. См. примечания И. Н. Голенищева-Кутузова в: Алигьери Д. Малые произведения. М., 1968. С. 486.
10. Голенищев-Кутузов И. Трудись, огонь! Пиза; Москва, 2008. С. 39.
11. Howard Lloyd. Virgil’s Discourse on Love in Purgatorio XVIII and Guido Cavalcanti. Quaderni D’Italianistica. Vol. 6. № 2. 1985.
12. The Divine Comedy of Dante Aligheri. Vol. 1 Inferno. Ed. and tr. R. M. Durling, Oxford University Press. 1996. Р. 166.
13. Freccero John. Ironia e mimesi: Il disdegno di Guido. In Dante e la Bibbia: Atti del Convegno Internazionale promosso da «Bibbia». Firenze, settembre, 1986.
14. Tutte le opere di Giovanni Boccaccio. Ed. Vittore Branca. Vol. 5. Pt. 1 (Milan, 1992), 145—92. Итальянский текст поэмы Боккаччо есть на сайте: http://www.classicitaliani.it/boccaccio/poesia/boccaccio_dante.htm (дата обращения: сентябрь 2019 г.).
15. Petrarca Francesco. Rerum memorandarum libri 2.60 (О достопамятных событиях). Biblioteca Italiana, 2004.
16. Итальянские тексты были взяты из сборника: The Selected Poetry of Guido Cavalcanti: A Critical English Edition by Simon West, Troubador Publishing Ltd, 2009. Переводы на русский язык автора статьи.
17. Поэтический перевод канцоны Кавальканти есть в книге: О любви и красотах женщин. Трактаты о любви эпохи Возрождения / Пер. М. А. Юсима. М., 1992.
18. Текст сонета Орланди в книге: Cicciaporci Rime di Guido Cavalcanti. Firenze, 1813. Р. 126.
19. Аристотель. О душе // Соч. в 4 т. Т. 1. М., 1976. 3.5.
20. Там же. 3.10.
21. Это определение из великолепного перевода А. Я. Сергеева «Четырех квартетов» Томаса Элиота.