Опубликовано в журнале Звезда, номер 9, 2019
* * *
Я из России эмигрировал тогда
в Москву: выгуливал собаку
два раза в день по часу с лишним, ел
и отсыпался, медленно курил
на лоджии, подглядывая в окна
домов соседних, словно Ходасевич
какой-то желчный: съемные квартиры
и комнаты, и спальные углы.
Подслушивал сухую перебранку
таджиков-дворников на чуждом и немом
наречии. Полуторанедельная
небритость на лице: «Ни Боже мой,
ни в хлам напиться». Больше в Третьем Риме
заняться было нечем. Да и Рим,
сказать по правде, не казался Третьим,
сказать по правде, не казался Римом:
ни славы, ни величия, ни дыма
былого — ни намека: словно он
бараки Холина — и вялою волной
второго русского обдало авангарда;
какой-нибудь Красноармейский
район покинутого города, в огне
истории задолго до рожденья
сгоревшего.
Но выкидыш случился —
и вот я здесь! И прозой говорю.
По русской классике показываю фильмы,
веду факультатив в ИКИ
по четвергам, верлибры Москвошвея
по пятницам мурыжу — и теперь
мое же имя под моими же
ногами плавит лианозовское пламя.
И человеком с филином в руке
себе кажусь я. Темное молчанье
СВАО. Череповецкая — еще
бывают странные сближения! — 12,
квартира 8. Индекса не помню.
* * *
Неделю только дым и нефтеперегонка,
кофейный суррогат, и вывернет вот-вот.
Но где-то за стеной прикрикнет на ребенка
«заботливая» мать: «А ну закрой свой рот!»
Нет истины иной, чем кровь и сукровица.
Чем больше серебра, тем судорожней царь.
— Ну, здравствуй! — говорит продажная столица,
такая же, как я, законченная тварь.
И губы на мази, и брови чуть раскосы.
— Давай валяй: вали! — чтоб жалости ни-ни.
А то, что из горла`, а то, что папиросы,
не «Данхилл» там какой, — так это извини.
СЕНТИМЕНТАЛЬНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
Краковский ворон в ребро да расходный дом.
Небо голубоглазо, аки Давид из сказки.
Что ввечеру посеем — с утра пожнем:
кости Кощея, волосы Златовласки,
шкуру лягушки — если бы да кабы!
Кривоколенный щурится воровато.
Передернешь затвор глупой своей губы,
наперевес возьмешь фамилию автомата,
двинешь Мясницкой, ниже любых живых,
выше мертвых, скорчишь рожу Сбербанку —
и остолбенеешь перед, словно удар под дых,
Экспедицией Тайной с выходом на Лубянку.
* * *
То лирику возьму, а то опять закрою —
не то чтобы с ленцой — и книгу и глаза —
а как-то кое-как. И всё вокруг порою
да около хожу, немного даже за —
слоняюсь день-деньской. И обо мне не надо
заботиться и проч.: я прожил, как с куста.
Смотрю себе в окно, валандаю расклады,
туда-сюда верчу свои почти полста.
То трень скажу, то брень, то перебью зевотой,
то в рифму полосну, то выпью алкоголь —
про логику вещей, про осень с позолотой,
про этот самый куст, постриженный под ноль.