Уличный театр Иосифа Бродского
Опубликовано в журнале Звезда, номер 9, 2019
Солнце — в зените,
а я… извините.
АКТ I
Пролог
Почтенная публика! Всем привет!
Кто вы, разницы в целом нет.
Вы в порядке, сдается мне.
Самое время начать сейчас
наше шоу! — пойдет рассказ
обо всем, что касалось вас.
Век — лет восемьдесят с лишком —
суетился, что твой мальчишка.
Боюсь, ему скоро крышка.
Людям, технике… что ж… пора.
Быстрее всего настает «вчера».
Анонсирует здесь игра
«гроссбух имен героев»,
где каждый чего-то стоит,
не обойтись без коих.
Любого изъять блаженно —
издержки грядут мгновенно —
от формы ушей до генов.
Вы лишь следствие тех имен.
Они — отдаляющийся горизонт —
просто История! Ибо он —
ключ от ваших тоски, тревог.
Вы — начисленное, как налог,
или случившееся (не дай бог).
Здесь ждут битвы! альковы! власть
тех, кто топят друг друга всласть!
Свадьбы, разводы, страсть!
Братцы, занавес! Между тем
пусть увидите не Эдем,
прослезитесь: напомним всем
цены, что были. Малость —
бойни (не грипп) — вызывали жалость.
Сам горизонт, как обвисший парус,
где ветерка не осталось.
1900-й. Не бывает тише.
О вас в этом мире никто не слышал.
Нули — как яйца, хоть вас там нет,
многое жаждет прийти на свет.
В Китае боксеры побили белых.
Чехов в России строчит умело.
Флория Тоска — на авансцене.
Сны Фрейд Зигмунд толкует в Вене.
Импрессионисты, как и Роден, —
в силе. Буры британцев в плен
берут, а может — наоборот.
Мак-Кинли переизбирается в этот год.
Стоят четыре империи, три демократии — тоже.
Прочий мир наг, бос и с немытою рожей
(образно и буквально) спит на соломе.
«Умберто» в Малой Италии — на подъеме.
В большой же — Умберто Первый получает пулю.
Не все, что пишут на стенах, читается. Ницше умер.
Символ перезагрузки. Заключается он
в том, чтоб, родившись, Луи Армстронг
лишил «Бог умер» ведущей роли
своим игривым «приветом Долли».
Человек же года — иной породы —
инженер по имени Джон.
Послушаем, как, изобретший что-то,
об этом расскажет он.
Джон Мозес Браунинг
Гляну на календарь и сразу увижу
конец (пока — веку, но твой — все ближе).
Себя мгновенно предъявят нервы,
как по дому соседка-стерва.
На` сто умноженные, они
скажут, что жизнь — химера.
И вот в мастерской убиваю дни
идеями «револьвера».
1901-й — россыпь простых моментов.
Стейк на косточке — десять центов.
Уходит Виктория. Отметив это,
Австралия чеканит ее на монетах,
вступает в Содружество. Весь в работе,
Гоген рисует свой праздник плоти.
В Китае боксеров стреножат. Много
сделано Планком в науке (Бога
нет еще в тезисах о радиации).
Умер Верди. Но, гордость нации,
миссис Дисней порадует мир:
родился Уолтер, его кумир, —
он оживит экраны! Вне оных — ходкий
дебют британской подводной лодки.
Вот кекуок и А. Стриндберг плюс
опус Фрейда, без них мир пуст.
Правда, был и ненужный выстрел —
смерть Мак-Кинли от рук анархиста.
Имя года — синьор Маркони
(итальянец, проживает в Риме);
оно, пророчески, в рифму к «SONY» —
есть нечто общее между ними.
Гульельмо Маркони
В католических странах нá небе облака —
признаки херувимов, след их перемещенья.
Каждый тут ежедневно получает издалека
множество бессловесных, но отчетливых сообщений.
Нагроможденье слов имеет свой скучный смысл:
речи, потом насилие, вот и готова власть.
Длинные, как спагетти, фразы взмывают ввысь.
Вот почему я сделал беспроводную связь.
1902-й провоцирует на слезу —
миролюбивый год. Препарируют железу,
открыты гормоны. Какая прыть! —
однажды открытое не закрыть.
Бурской войны итоги — десять тысяч трупов.
Добрые европейцы торгуют туземцам глупым
железнодорожные цепи наилучшего сорта!
В персидской капусте аист находит сверток
(«Хомейни» — на бирке). Сербы, хорваты, греки
режут друг дружке горла, как и в прошедшем веке.
Моне рисует мосты (его не волнуют хорваты).
В это же время все населенье Штатов
(семьдесят шесть миллионов половозрелых)
предпочитает секс. Отметим же между делом:
с тех миллионов мы совсем неплохой процент!
Плюс к «итого» Тед Рузвельт, избранный президент.
Человеком года стал Конан Дойл, сэр Артур,
писатель-романист. Темы его подарков
нам — частный сыск и пузатый док,
да иногда накрашенный дог.
Сэр Артур Конан Дойл
Представь же худшее: глупый мир
столь же скучен, как твоя совесть,
схватишь «люгер» — швейцарский сыр
сделать из мозга… Бери-ка повесть
о легендарной «Собаке Б.»,
прими лекарство не из-под палки!
Дабы мечты подлечить в себе,
время убить не жалко.
1903-й. Самое время в оба
пошпионить за будущим. Небо старой Европы
хмурится. Всюду дым новых заводов Круппа,
в Эссене торчат эрегированные трубы.
(От заурядной вони — путь до чувства вины.)
В Лондоне тоже смог, в коем едва видны
схватки в дыму табачном, — под лампой тусклой
большевики гвоздят меньшевиков по-русски.
Далее — о славянах. Сербия. Король с королевой
не пе´режили свиданья с публикою из левых.
Гоген, Писарро, Уистлер уже не с нами.
В аренду Канал придется сдавать Панаме.
Машут своим красоткам галдящие на пароме,
отваливая в Нигерию, бравые томми.
Корона жаждет колоний! Что нынче значит:
карта вашей страны зависима от удачи —
друг или враг она (время уж таково).
Рождается мой отец, а также Ивлин Во.
В лауреатах года с гордостью назовем
сразу двоих: се братья, что, как крылья, вдвоем
(головы их, по паре рук и, конечно, ног)
нас поднимают в воздух. Так один бы не смог.
Братья Райт: Орвилл и Уилбур
Для всем известной фамилии Райт
в английском — простецкая рифма «flight»,
что объясняет, хоть и частично,
аэроплана природу птичью.
В небесах — никого, за исключеньем ветра.
С высоты города выглядят как газета.
Горы внизу — чтоб рекам удобней виться.
Там, где бомбил ты, — не приземлиться.
1904-й. Оживление у прилавков.
На ружейных полках вспыхивают затравки.
Японцы скалятся, чуя, что в силе
оттяпать изрядный кусок России.
Полицейским в Милане дает толпа
на прочность пробовать местные черепа.
Тут же — дебют безопасной бритвы.
Белых леди гонят гуртами к хитрым
работорговцам. Очередную «гору»
изображает Сезанн. Из сора и вздора —
вся большая история: как ни странно,
во Франции косточки Ватикану
перемывают в любой таверне.
Радиоактивность весьма примерно
описана Резерфордом («частица» — часть
сил, что срифмуют со словом «власть»).
За`лит в первый «роллс-ройс» бензин.
Умер Чехов, пришел Грэм Грин.
Баланчин обновляет сцену.
Здесь мисс Дитрих (хоть, несомненно,
грех о возрасте знать галерке).
Первый вопль метро в Нью-Йорке.
Человеком года назначается готтентот
(живет в Юго-Западной Африке, его так звать).
Негра учат немецкому столь активно, что тот,
не преуспев, пытается бунтовать.
Готтентот
Немец — белый излишне, точно
это заметно днем, еще больше ночью.
Если вы договариваетесь пристроить свой товар с
местным, не называйте черного парня Schwarz.
«Шварц» звучит оскорбительно, явно хуже, чем «блэк».
Поменяйте словарь, потом приходите к
нему. А пока, стрела, найди-ка у Ганса печень!
Больно заносчив Ганс — от этого так и лечат.
1905-й. Япония — в новостях.
Кажется, век над нами восходит, как ее стяг.
Срок жизни русских дредноутов падает до нуля.
Так оформляет Япония свои сообщенья для
urbi et orbi о нежеланье роль
играть на задворках карты. В Петербурге — голь.
Пустые ее желудки решительно гонят на
улицы. (Жаль, вернуться возможность не всем дана:
любят длинные улицы каза`ки.) В семье продавца
надежных «зингеров» — дочка! — к радости отца.
Это случилось в Латвии. Надо признать,
тогда еще неизвестно, что она моя мать.
В Испании, о сказанном не ведая ничего,
Пика`ссо рисует мальчика, изображая того
с трубкой и в голубом. Оттенками не сходясь,
блондины (норвежцы, шведы) разрывают связь.
Норвегия независима! (Однако нет
резона предполагать, что «именно ты — брюнет».)
Далее — о вещах, звучащих престранно, кстати:
«E, — объявил Эйнштейн, — равняется MC в квадрате»;
фовисты (такие бестии! — не подходите ближе)
Матисса А. с поводка отвязывают в Париже.
Вместе с «Веселой вдовой» Легара
город шампанское пьет на пару!
В Трансваале туземцы упрямо
конституцию кличут «ямой».
Грета Гарбо` — «звезда, которая не говорит
спасибо», — зажглась. А с нею — неоновый алфавит.
Полистаем заметки малость:
ни Уэллс Г., ни Стриндберг Август,
ни Уайльд О., ни Швейцер… Ясно —
имя года скрывает маска!
Камуфляж
Я — то, что мужчины на поле боя
носят, выясняя между собою,
кто уцелеет. Зовут «камуфляжем». Вроде
любой во мне — поближе к Природе.
На зеленое смотрят проще:
вот зачем нам болота, рощи!
Стиль французский, и вся планета
с дней Творения носит это.
1906-й пополам со скукой.
Фрейд и «его предмет», пересекаясь буквой[1],
ставят себя на книжную полку.
Сразу ясно: это надолго.
Европейцы терпят друг друга,
но лишь в Африке. Кайзер грубо
лжет на вопросы о росте флота.
Япошки, может и для кого-то
внезапно, сеть железных дорог
национализируют. (Вопрос меж строк:
знал ли кто о них?) Ааронову жезлу
Симплонский тоннель подражает честно.
Встречный взор на себе лови
всех курильщиков vis-à-vis.
Мир меняется постепенно,
на заводах ночную смену
осуждая для женщин. Но,
словно в каком-то дурном кино
в чехарду заигравшись, быстро
скачут в России премьер-министры;
как в хрустальном шаре, они
видят: заканчиваются их дни.
Правительство Франции говорит «пардон»
Дрейфусу — капитану, чье дело в том,
что сидел, ожидая обвинения десять лет.
У тюрьмы с евреем пока еще сходства нет,
только в будущем застенок с евреем — братья.
Американец-рейнджер чуть придушил в объятьях
красотку Кубу (будет долгий роман).
Родился Сэм Беккет, умер Поль Сезанн.
Человеком года стал господин фон Пирке.
Жалящий, как пчела, он задает вопрос
(как Гамлетов попугай в историческом далеке):
«ТуБеркулез иль не ТуБеркулез?»
Доктор Клеменс фон Пирке
Звать «аллергией» то, что у вас —
«сыпь». Вы такие: стоит лишь раз
вам покраснеть — сразу значит, что где-то
около — смерть. Как тут вылечишь это?
Принцип, скрытый в игольном уколе, —
победа в битве при минимальной боли.
Со щек обрывается цвет алых роз
и проверяется на туберкулез.
Что до 1907-го — он не здесь и не там.
Рождение Одена неравным другим годам
делает этот, явившись великим знаком.
Павлов всего себя посвятил собакам.
Его бородатый сосед Менделеев,
на элементы разъяв скорее
мир, внезапно впадает в кому.
Первое шоу кубистов. А Оклахома
становится штатом. Юнион Джеком
машут в Новой Зеландии. Молва о неком
Люмьере. Картинки его поскачут,
как раньше не было! Это значит:
наши дети и мы должны ему все подряд.
Понтифик на вещи имеет унылый взгляд,
словно он модернист или ревнивец Яго!
Наколотив «Детройту» (4—0), «Чикаго»,
алчущий славы, стал в чемпионате первым.
Кайзер и русский царь (заметим: ничуть не нервно) —
в Свинемюнде за дружеской чашкой чая,
что ничего не означает.
(Возможно ли объяснить: зачем все это?)
Карл Гагенбек открыл свой зоопарк без клеток:
львы гуляют свободно, довольны водой моржи,
доказывая — и животные привыкают ко лжи.
Вы не поверите, но Человеком года
будет один юнец воровской породы.
Это Иосиф Сталин. Двадцать восьмой не прожит,
но История здесь, и ждать он уже не может.
Иосиф Джугашвили, иначе Сталин
Я рос без отца, в нищете, в грязи.
Сейчас граблю банки, всегда в связи
с нуждами партии. В счет детских мук
раз мне досталось четыреста штук.
Крупнее акции не донесла молва
в русской истории от самого Рождества.
Пусть называют алчным, то не моя вина.
Чем больше нулей за цифрой, тем милее она.
1908-й: скучен и ровен,
хотя неожиданно много крови
(землетрясенье на итальянском юге).
Мир искусства изобразит потуги —
полтораста тысяч, погибших во сне,
подменить на палаццо кисти Моне.
Мол, Флеминга и Айседоры хватит
компенсировать данный «кратер».
Мировая серия: вновь наверху — «Чикаго».
Босния с Герцеговиной — под австрийским флагом,
чтоб натянутые бесцеремонно вожжи
тот эрцгерцогом оплатил чуть позже.
Авторучка везде при деле.
Где-то в Голландии сжижен гелий,
что обещает подъем стране
над уровнем моря, внутри и вне.
Всё устремляется к вертикали!
Король и кронпринц подстрелены в Португалии
(горизонталь, вне сомненья). Слышно
первую T-модель, она только вышла
с завода в Дирборне, чтоб тишина кварталов
новость «G теперь с М» по голосу узнавала.
Вновь поступают свежие вести:
Эдвард Английский куда-то вместе
с русским царем покатил на яхте.
Немцы всё видят, понять их сложно,
снять их реакцию невозможно.
Штаты выбрали Билли Тафта.
Человеком года сегодня будет
немец Эрлих, что жизнь посвятил охоте
на бактерий (он иммунолог). Люди
всем обязаны его работе.
Пауль Эрлих
Мир — общежитие. Конечно, причина в этом,
что от сифилиса иммунитета нету.
Теперь мне каждый должен «спасибо»:
стали свободней вы, и появился выбор.
Я создал свой сальварсан. О да, я сделал его!
Он лечит жен и детей, однако прежде всего
он вылечит вас, друзья, и ваших любовниц бойких.
Вспомните обо мне там, где ложитесь в койку!
1909-й — рысь по безупречной прямой.
«Три жизни» Гертруды Стайн. Кажется ей самой,
с выходом этой книги она на славу
даже «мужчины года» приобретает право.
Далее — в слове «мрак» отмечаем функцию
символизировать политику в Турции:
каждому там полагается младший брат
и поединок за султанат.
В Иране Мухаммеду Али говорит Ахмед-
шах: «Я командую шоу!» Шаху двенадцать лет.
В Париже Дягилев Серж — кумир театральных лож,
откуда на русский балет льется золотой дождь.
В фокусе внимания — Гондурас:
обычные вопли «Боже, помилуй нас!»,
крестьяне лупят друг дружку — это война.
Фрейд пересекает Атлантику и времена,
дабы Котам и Алисам чудной нашей страны
дать толкованье того, что им нашептали сны.
Далее… Дэвид Гриффит из «Моушн Пикчерз»
пробуждает мечты при помощи Мэри Пикфорд.
Британцы за нефтью персидской вскачь
рванули, преследуя «Royal Dutch».
Фонд Рокфеллеров основан, чтобы
подкармливать гениев. Отдав сугробам
надежды и мусор из бакелита
(век пластика здесь уже), стал знаменитым
доблестный бородач, капитан Роберт Пири.
Он — на Северном полюсе! Каждый в мире
знает теперь: к портрету его страны —
«звезд и полос» — добавилось девственной белизны.
О, каждый из этих дней! Что ни минута,
как в мыслях — новая версия Абсолюта!
Человеком года объявляется парикмахер.
Персонаж из Лондона, безымянный мастер,
в тон британскому гимну и плачущему небосводу
изобрел перманент, сразу вошедший в моду.
Лондонский парикмахер
Хоть солнце в империи не заходит,
конец ее ждет при любой погоде.
Бури истории не для счастья:
все разваливается на части.
Властвуй, Англия, над морями!
Волны вьются над кораблями:
цвет каштановый, темный, красный
даже в бурю смотрится классно.
1910-й, отмечая конец декады,
определенно такой, как надо.
Демократией пахнет довольно явно,
что порой не так и забавно.
Ни в чем не повинного премьер-министра
линчуют в Египте. Мятеж неистов
и у албанских народных масс,
в чем виновен правящий класс.
В Португалии сбросили короля
(мол, якшался с Британией), очевидно, для
того, чтобы стать республикой. Между прочим,
и у британцев Бог королей не очень
сохраняет… Ушел Эдуард Седьмой,
но никто не плачет. Очередной —
Пятый! — Джордж на троне. Толстой ушел.
«Виннету» К. Мая расходится хорошо.
Стравинский с Дягилевым в Париже
«Жар-птицу» в свет выпускают. Слышит
тот: будто бунт — гром, крики.
Аргентинское танго вступает: миг — и
мир трясется куда сильнее,
чем боясь кометы Галлея.
Есть и новости из Конгресса,
тот в законе пропишет веско:
мол, нельзя за границу даму
брать с намереньем… (Цель же прямо
не называет.) Восходом солнца
над Кореей грезят японцы.
Архитектор — Человек года,
и зовут его Фрэнк Ллойд Райт.
Сколько лет как его работы
подтверждают: они all right!
Фрэнк Ллойд Райт
Нет ни дверей и ни стен в Природе.
Бродить без помех нам больше подходит.
Строишь себе жилье? Тебе говорю я: «Ну же,
сделай его внутри таким же, как всё снаружи!
Правит горизонталь! Многоэтажных свечек
миру не нужно, шаг сделай ему навстречу.
Взяв кирпич со стеклом, учитывай мой совет —
и на паркете космос станет как на траве».
1911-й отмечен чертой баланса,
хоть и неровен. Да, есть нюансы.
В Гамбурге вертит штурвал страны
кайзер Вильгельм, требуя от иных
пока лишь фарватер, потом — известно:
попросит и с остального места.
Тут бы француз заключил: c’est tout!
Гитлеру двадцать два. Карабкаясь в высоту,
светило его разгорается. Да и в Китае жарко:
там упраздненье кос, набирает яркость
солнце новой республики. Оно на сцену,
словно настал рассвет, вывело Сунь Ятсена,
Есть президент! Но как, мне скажите, триста
двадцать пять млн жертв парламентаризма
смогут кого-то выбрать? Кажется, это выше
моих представлений о мире. Смотрю, как дышит
в затылок друг другу их масса в огромном зале.
За каждым — свой миллион, смотрит его глазами.
Сколько есть меньшинство, десять процентов даже?
Все равно что песок пересчитать на пляже.
Для сей демократии отсутствует лексика.
Те же широты: переезжаем в Мексику.
Конец гражданской войне. И, святой не в меру,
президентом избран Франсиско Мадеро.
Итальянцы турок держат за грубиянов,
туркам «привет» их военные аэропланы
везут первый раз в истории. Мону Лизу
сперли из Лувра. Определенно из-за
этого жандармерия ловит мсье Гийома.
(Аполлинер — из Рима; в Париже, однако дома
и пишет по-французски.) В Дуино впервые
приехал элегик Рильке, Райнер Мария.
В Лондоне суфражистки на боевом посту —
тычут в Уайтхолл зонтиками и верещат: «Ату!»
Человеком года объявлен норвежский парень,
из тех, что слов главнее «здоровья» не признаю`т.
Норвежцы рождаются в поло с высокими воротниками
и открывают полюс, если идут на юг.
Руаль Амундсен
Меня зовут Амундсен. Я не могу без льда.
Мир, моя устрица, в панцире, господа, —
Арктики и Антарктики. В этих краях зловещ
климат, и ваши жизни — отсутствующая вещь.
Там, где столбик термометра падает ниже нуля,
глаза голубее льда, сердце твердеет для
того, чтоб из всех вопросов (сомненья разбить, как лед!)
остались хвосты тех лаек, что тянут ваш груз вперед.
1912-й. Капитан Роберт Скотт
достигает Южного полюса, однако тот
уже со следами Амундсена. Щурясь на горизонт,
Скотт шлет семье «прости», и замерзает он.
Лед у нас не закончился. Над водой тишина.
«Титаник» встречает айсберг, при этом на
предельной скорости. Тонет. И вот уже
колокол Ллойда бьет: тысяча пятьсот жертв,
если не больше. Лед забываем резко.
В Румынии (там родился Эжен Ионеско),
в Турции, у балканских соседей — каждый
чувствует наверняка приступ острейшей жажды
схватиться за саблю. Но, чуть поразмыслив, это
откладывает на «потом». Все еще мир. А где-то
в Лондоне — кинотеатров пять сотен. Отныне мир
впервые перед вопросом: кто посидит с детьми?
В Штатах, чтоб сделать меньше, нежели обещал,
избирается Вудро Вильсон. Тут сообща
Нью-Мексико с Аризоной, монетку бросив,
входят в Союз. А его мы спросим:
«Ферм у тебя до черта, заводов и рудников,
и за всем этим жалких сто тысяч штыков?»
Пять млн у русских, у немцев — четыре,
плюс у французов столько же, да мало ли еще в мире
тех, у кого солдат хватит набить окопы.
Где осторожность? Лишь кажется — до Европы
не близко. Увы! Увы, Атлантики так немного.
Еще 1912-й и, значит, слава богу,
нет обстоятельств, чтоб модный сюжет заставили
разыгрывать полушария — про Каина и Авеля.
Наш лауреат — неясного происхожденья.
Он — безымянный, точно придворный шут, —
останется таковым за порчу падения,
ибо использовал парашют.
Капитан Альберт Берри
Парашют из дому берите, никак не зонт.
Если снизу свинцовый дождь и угрожает он
аэроплану, а летчик раздумает умирать;
план есть прибрать Голландию или сперва заслать
шпиона, — без парашюта всё теперь не с руки.
Товар популярней, чем новые башмаки!
Как голубь, спускаясь с неба, будет собой
напоминать, что свыше — не только любовь.
1913-й. Истончал, как волос,
мир на Балканах. В переговорах голос
каждый вроде разумен, но в результате
турки и все славяне режут друг друга — кстати,
с чувством, как будто «завтра» вовсе не будет. Штаты
уверены: оно есть, а значит, случатся траты.
Поэтому-то федеральный вводят они налог.
Если и существует американский бог —
это конвейер! (Форд свой новый порядок
запустил в Мичигане.) Некоторый упадок
капитализма. Никому из марксистов даже
в голову б не пришло, как их мечта однажды
станет дорогой в ад. Левой отдавши фразе
должное, Калифорния Никсона слышит в фазе
первого крика. Но звук огромного роста
в мире явился вдруг: книги Роберта Фроста
«A Boy’s Will» и «North of Boston»
вышли в Англии. Не всё в них просто
для восторженных толп. Знаю, что вы видали
их, к примеру, на Гранд Централе.
Там всегда суета и толкутся люди,
как массовка, нанятая в Голливуде.
Пруста стило добраться до Свана хочет.
Гейгер Ганс патентует счетчик.
С «Весной священной» проблемы нет:
в Париже Стравинский дает балет.
Впрочем, ничем не рискует тот,
хоть народ танцует фокстрот.
Швейцер лечит проказу, снуют подлодки,
но… застежка-молния в горячих сводках!
Украсит прелюдию дивный факт:
губы и пальцы действуют в такт!
Лауреат — я боюсь — Нильс Бор.
Он оттуда же, как все датчане.
Но построил то, что до сих пор
не понятно, что означает.
Нильс Бор
Атом — милашка, на вид — ерунда.
Но — расщепи его! — это
повод для партии будет тогда —
в кости со всею планетой.
Модель микромира, на зависть иным,
я разгадал извне:
внутри она словно чувство вины,
снаружи — рельеф на Луне.
1914
Девять-один-четыре… О девять-один-четыре!
Таким бы годам не случаться в мире,
этот в крови настолько, что все мокро`.
В Париже в издателя «Фигаро»
жена министра финансов стреляет страстно
за публикацию писем частных
этой леди (в чей адрес? — нам
не все ли равно). Основной из драм
года предстал конец пацифиста
Жана Жореса, социалиста
всех времен. Он с задором юным
на парламентскую трибуну
шел, взывал: «Горячиться хватит!»
Но его застрелил фанатик
за обедом в кафе. О, эти
одиночные!.. Солнце светит,
дым от выстрелов издалека
собирается в облака.
Стиль тех первых убийств едва ли
не напомнит о пасторали.
Дублин. Там от ирландской клизмы
настрадаются за отчизну
англичане. Канал в Панаме
открывается перед нами.
На открытом же сердце Догги
операцию начал доктор.
И вот, чтоб все эти вещи смогли навсегда исчезнуть,
эрцгерцог едет в Сараево, пока что совсем не ведая,
что где-то в толпе небритый, с застенчивостью бесполезной
юнец с револьвером, а значит, что… Продолжение следует.
1986
1. Речь о букве «F» в словах «Freud» и «fuck». — Прим. перев.