Опубликовано в журнале Звезда, номер 5, 2019
Элен Мари Вайсман. Что осталось после нее. СПб.: Аркадия, 2018
В наше время странно слышать мнение, что книги, основанные на интриге и постоянно подогреваемом интересе к судьбе героя, считаются литературой массовой, «низкой». Мол, автор — не литературный гений, а делец, всего лишь дергающий за нужные ниточки эмоций. Но и детектив, и женский роман, и подростковая литература давно начали выходить за свои границы. Книга Элен Мари Вайсман, с одной стороны, содержит характерные черты этих жанров, а с другой — доказывает, что жанровая принадлежность — не приговор.
Сюжет развивается в двух временных пластах. Один начинается в 1930-е: джаз, перья, бусы, легкие платья… Восемнадцатилетнюю Клару из этого веселья вырывает родной отец, он разлучает ее с возлюбленным и упекает в психиатрическую лечебницу «Уиллард». Нет, Клара не тронулась умом, она всего лишь отказалась выходить замуж за ваыгодного для отца кандидата. Вторая героиня — семнадцатилетняя Изабелла, оказавшаяся в 1995 году в очередной приемной семье. Иззи осталась сиротой, когда ее мать однажды ночью ни с того ни с сего застрелила мужа и отправилась в тюрьму. Естественно, в школах, которые приходится менять из-за переездов, девочка становится изгоем, как только кто-нибудь узнает о том, что она — дочь убийцы.
В истории Иззи сразу же проявляются элементы подросткового романа: сложные отношения с родителями (она не хочет понять мотивы матери); травля в школе (крайне жестокая и по всем фронтам); самоидентификация (вдруг мать передала ей ген сумасшествия?!); первая влюбленность (конечно же, к самому популярному мальчику в классе). Несмотря на то, что главные героини почти ровесницы, линия Клары с подростковым жанром никак не соотносится. Скорее, если не учитывать глубину конфликта, здесь перед нами приключенческий роман: удастся ли осуществить побег? Либо женский роман: вынужденная разлука с возлюбленным и стремление снова быть вместе.
Изабелла выступает и в роли детектива, помогая приемной семье с социальным проектом. Этот проект посвящен изучению чемоданов, сданных людьми, ставшими пациентами «Уилларда». Больше эти вещи никогда никому не пригодились… Кстати, в одном из интервью Вайсман рассказывает, что подобное исследование (да, «Уиллард» существовал на самом деле) и вдохновило написать роман. Тут же кроется и разгадка смысла названия: что можно узнать о людях по вещам, которые остались после них. Иззи находит чемодан Клары, читает дневник и постепенно, вместе с читателем, узнает о ее жизни все больше. Но это не пассивное любопытство, а настоящее расследование, призванное войти в историю Клары и перевернуть ее. Еще один жанр, косвенно затронутый в главах, датированных 1995-м, — мистический триллер, тоже, кстати, довольно далекий от представлений о «настоящей» литературе. До триллера дорастает школьный буллинг[1] в тот момент, когда одноклассники забираются в заброшенную больницу.
Выходит, что Элен Мари Вайсман удалось создать достойную современную прозу из обрывков разных жанров, в основном призванных вызвать у читателя чувство тревожного ожидания. Оно достигает пика в главной теме, вокруг которой складывается весь сюжет, — истории с насильственным содержанием Клары в лечебнице. Мурашки по коже от того, как лечили больных в начале XX века: любой, даже самый здоровый человек сойдет с ума от постоянных инсулиновых ком, ванн со льдом, одиночных камер с кандалами и уколов психотропных веществ. Сможет ли конкретная цель уберечь от безумия Клару — одна из интриг романа. В этих эпизодах воздействие текста ощущается в наивысшей степени: становится почти физически больно от несправедливости происходящего. Оказывается, почти до середины XX века в США было обычным делом упечь в психбольницу неверную жену или выразившую недовольство домработницу, любого, кто однажды открыто выразил гнев, или «трудного» подростка, оставшегося без родителей. Выбор темы — большой успех Вайсман: ей удалось удивить современного читателя, родившегося с уверенностью в незыблемости прав человека. То, что ему приходится узнать, — неожиданно и ново, оно вводит в ступор и приковывает к тексту внимание, сходное с болезненным интересом толпы, которая собирается вокруг места какого-нибудь происшествия.
Дарья Облинова
1. Травля (жарг. англ.); травля школьника его одноклассниками. Совершено непонятно, почему нельзя было обойтись русским словом? В царской России, в СССР этого не было? Сейчас этого нет в России? Ред.