Публикация Людмилы Турандиной. Сопроводительный текст и примечания Андрея Арьева
Опубликовано в журнале Звезда, номер 4, 2019
В ноябрьском и декабрьском номерах «Звезды» за 2017 год была опубликована работа Людмилы Александровны Турандиной «Время надежд, энтузиазма, лжи и лицемерия». Импульс к ее написанию был самый простой и самый естественный: «…узнать, не принимал ли мой отец участия в гонениях на безвинных людей, когда он в 1939 году был членом партийного комитета завода им. Марти (ныне Адмиралтейские верфи). Я не стою и мизинца своего отца, который, имея броню военного завода, ушел добровольцем на фронт и погиб под Ленинградом в районе Лигово. Но мне нужно было узнать правду, какой бы горькой она ни оказалась».
Для Людмилы Александровны правда, касающаяся ее отца, горькой не оказалась. Чего не скажешь об общем сюжете ее исследования. Несколько лет тщательного изучения архивных документов о деятельности ленинградской низовой номенклатуры с 1922 года по начало 1990-х привели автора к выводу: кроме как заботами о поддержании колебаний линии ЦК ВКП(б) и соответствия ей, райкомы всерьез ничем озабочены не были и ничем иным не руководствовались. В том числе Октябрьский райком Ленинграда, в зону которого входил завод им. Марти. Его деятельность исследовалась автором с особенной тщательностью. Но и материалы, относящиеся к другим районам, оказались по своему содержанию и смыслу аутентичными. А между тем именно от райкомовской номенклатуры зависела судьба любого отдельно взятого гражданина, имеющего несчастье пребывать на подвластной ей территории. Ценность исследования Л. А. Турандиной обусловлена еще и тем, что никакими воспоминаниями, тем паче слухами, она не руководствовалось. Только факты, только заархивированные документы, приведенные во множестве на каждой странице.
В конце исследования Л. А. Турандина процитировала с купюрами письмо генсеку К. У. Черненко о «нездоровой» ситуации в Институте русской литературы (Пушкинский Дом), сильно беспокоившей некоторых его сотрудников.
Тревожит подписавших это и последующие письма ученых точь-в-точь то же самое, что беспокоило партийных работников: как совпасть с «генеральной линией» партии, как выполнить посылаемые с номенклатурного высока идеологические установки. Их «сакральность», а не научные доводы служат для подписавших письмо главенствующим критерием в оценке работы своих коллег. Понять их можно. Но очень уж ярки уроки, чтобы мимо них пройти. Кроме этого письма в архиве оказались и другие материалы, прямо относящиеся к заинтересовавшей нас теме. Мы решили опубликовать их с реальными комментариями и купюрами фрагментов, носящих тавтологический характер. Их стиль и лексика — тоже своего рода «памятник эпохи». Все печатаемые здесь документы приводятся по ксерокопиям из Центрального государственного архива историко-политических документов Санкт-Петербурга (ЦГАИПД: Ф. 4. Оп. 72. Д. 26. Л. 1—149).
Принятые сокращения: ИРЛИ — Институт русской литературы (Пушкинский Дом); ТОДРЛ — Труды Отдела древнерусской литературы ИРЛИ; ЛГУ — Ленинградский государственный университет им. А. А. Жданова; ИМЛИ — Институт мировой литературы АН СССР; асп. — аспирантура; д. ф. н. — доктор филологических наук; к. ф. н. — кандидат филологический наук; д. д. — докторская диссертация; дис. — диссертация; к. д. — кандидатская диссертация; лит-ра — литература; проф. — профессор; ин-т — институт; ун-т — университет; фак-т — факультет; фил. — филологический; член-корр. — член-корреспондент.
1
ГЕНЕРАЛЬНОМУ СЕКРЕТАРЮ ЦК КПСС
тов. ЧЕРНЕНКО К. У.[1]
Глубокоуважаемый Константин Устинович!
Нам, сотрудникам Института русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР, стало известно, что Отделение литературы и языка АН СССР, уже долгое время безуспешно решающее вопрос о кандидатуре директора Пушкинского Дома, подготавливает утверждение в этой должности академика Д. С. Лихачева — человека с обостренным самомнением, тщеславием и самолюбием, который весьма широко рекламирует свой патриотизм, но зачастую занимает идеологически неправильные позиции.
Напомним в этой связи лишь некоторые факты.
Ленинградскому Обкому КПСС, в частности его бывшему первому секретарю, члену Политбюро ЦК КПСС, секретарю ЦК КПСС Г. В. Романову хорошо известны тесные контакты Д. С. Лихачева с Солженицыным, который при написании своей антисоветской книги «Архипелаг Гулаг» широко пользовался, по его же свидетельству, дневниковыми записями Лихачева 1929—1934 годов, когда тот отбывал наказание на Беломорканале за участие в антипартийном меньшевистском кружке «Космическая академия».[2] Контакты Лихачева с Солженицыным продолжались и после его отъезда за границу. Столь же показательны связи Лихачева с другим известным антисоветчиком — академиком Сахаровым. И когда представители нашей прессы обратились к нему с просьбой дать на страницах печати принципиальную оценку клеветническим нападкам Сахарова на советскую действительность, Лихачев отказался сделать это, став единственным членом Академии наук СССР, уклонившимся от осуждения деятельности Сахарова. Не случайно поэтому еще в 1973 г. Ленинградский Обком КПСС принял решение не рекомендовать Лихачева для поездки в капиталистические страны, откуда он ежегодно получает различные приглашения. Ему не была разрешена даже поездка в Югославию на VIII Международный съезд славистов в 1978 г., делегатом и одним из ведущих докладчиков которого он являлся.
Крайне избирательны и собственно научные связи Лихачева с зарубежными специалистами, встречаясь с которыми во время заграничных командировок, он всячески рекламирует себя либералом (в свое время, например, читая лекцию в Англии, даже заявил, под бурную овацию присутствующих, что он вообще принципиальный противник смертной казни[3]) и не упускает случая любым образом, вплоть до самых неприглядных выдумок, способствовать популяризации своего имени: будучи, скажем, в Болгарии (г. Варна), он жалуется представителю ЮНЕСКО, что в СССР его «притесняют». В декабре 1975 года он широко распространил версию о нападении на него наемных бандитов[4], которую тут же подхватили зарубежные радиоволны: вскоре, в самом начале 1976 г., «Голос Америки» известил своих слушателей об обращении академика Лихачева в ЮНЕСКО по поводу якобы имеющего место преследования его и бездеятельности советской милиции.
Используя советскую и зарубежную трибуну, Лихачев активно прославляет структуралистские «достижения» Ю. М. Лотмана, пытаясь при этом (например, в журнале «Литературна история» — София, 1978, № 2) вообще соединить структурализм с марксизмом. Явно подыгрывая буржуазным советологам, он «смело» выступает на симпозиуме МАПРЯЛ в Софии (1975) с докладом, в котором демонстративно ставит образ жулика и проходимца Остапа Бендера из романа Ильфа и Петрова «12 стульев» рядом с положительными героями русской классики. Еще раньше, на VI Международном съезде славистов в Праге (1968), стремясь обрести симпатии антисоветски настроенной части чешской интеллигенции, он под овации присутствующих энергично поддержал прозвучавшую незадолго до его выступления на съезде мысль о том, как хорошо, что Каин убил Авеля: на прозрачном языке реальной обстановки той поры, когда по всей стране под руководством партии развертывалась острая борьба с пробравшимися к руководству многими творческими союзами, научными и культурными центрами<,> сиониствующими ревизионистами и контрреволюционерами, это означало оказать моральную поддержку тем, кто встал на путь борьбы с партией коммунистов.
Д. С. Лихачев постоянно поддерживает тесные контакты с приезжающими в СССР подозрительными «специалистами», добивается публикации их статей в «Трудах» возглавляемого им сектора древнерусской литературы Пушкинского Дома. Таковы, скажем, его связи со стажером Бостонского университета Робертом Ричардсоном[5] (как затем выяснилось, американским разведчиком) и с канадским аспирантом Ричардом Попом,[6] который наряду с правительственной стипендией отнюдь не за учебные успехи получал и щедрое пособие из так называемого Русского центра. Лихачев печатает в «Трудах» своего сектора Хипсли (США)[7], Бешенковского (США)[8], Клайна (ФРГ)[9] и др. Он долгое время находился в близких отношениях с «профессором» Гарвардского университета Э. Кинненом[10]: устроил ему лекцию в Пушкинском Доме о старообрядчестве, рекомендовал в печать его антинаучную статью «Курбский и Грозный», а узнав о том, что Киннен — майор ЦРУ США, срочно организовал ее «опровержение». Характерно и то, что он становится редактором книги Бешенковского из того же Гарвардского университета «Библиотека Ломоносова» (как известно, библиотека Ломоносова находится в Хельсинки и достигнуто соглашение о передаче ее Библиотеке АН СССР; несмотря на это, Бешенковский требовал получения книг, что вызвало возмущение сотрудников БАН СССР).[11] Наконец, совсем недавно, в 1982—1983 гг., Лихачев настойчиво добивался, чтобы для другого американца, Д. Брещинского[12], было микрофильмировано около 15 тысяч листов хранящихся в Пушкинском Доме неопубликованных документов о старообрядчестве, являющемся предметом острой идеологической борьбы и постоянно привлекающем внимание заокеанских антисоветчиков.
Американцы настолько благодарны Лихачеву, что избрали его своим академиком (он, правда, так и не смог добиться разрешения на поездку в США для получения почетного диплома). И, видимо, не случайно «Голос Америки» в своих передачах нередко сопрягает имена Лихачева и Сахарова — единственных, кстати, академиков, не получивших правительственных наград в связи с широко отмечавшимся 250-летием Академии наук СССР.
Создавая видимость борьбы с зарубежными советологами, Лихачев в действительности подчас даже просто заимствует их некоторые идеи, например, у «отца немецкого славяноведения» Д. Чижевского.[13] По примеру своего наставника широко пропагандируют в своих работах «исследования» этого отпетого антисоветчика и ученики Лихачева (см., например, книгу А. М. Панченко «Русская стихотворная культура XVII века», Л., 1973).[14] Труды самого Лихачева, во многих отношениях компилятивные и даже спекулятивные, нуждаются в серьезной критике. Но Лихачев создал такую атмосферу в области изучения древнерусской литературы, которая исключает всякую критику и полемику. Его работы с удовольствием печатают буржуазные, антимарксистские издания («Амстердамские сборники» и др.).
Столь же показательна последовательно осуществляемая Лихачевым кадровая политика, далеко не ограниченная рамками Пушкинского Дома, поскольку Лихачев является руководителем многих общественных комиссий, редакций, научных обществ и советов (главный редактор академического издания «Литературные памятники», председатель Пушкинской комиссии АН СССР, главный редактор ежегодника «Памятники культуры. Новые открытия» и др.).
Многие годы ближайшим, можно сказать, помощником Лихачева и ведущим сотрудником возглавляемого им сектора древнерусской литературы Пушкинского Дома являлся Я. С. Лурье[15] — весьма посредственный исследователь, отличавшийся, однако, незаурядной активностью до тех пор, пока вдруг не выяснилось, что его личный секретарь, некто Рогинский[16], в свободное от своей официальной «службы» у Лурье время по фальшивым отношениям получал в различных архивах страны доступ к неизданным документам, тайно копировал их и переправлял для публикации за рубежом, где печатал также и откровенные подделки (например, фальшивое письмо Дана к В. И. Ленину[17]), за что в конце концов и был осужден народным судом к тюремному заключению. Это заставило Лихачева отправить едва достигшего 60-летия Лурье на пенсию, однако, сделав такой «патриотический» шаг, он и по сей день продолжает почтительно принимать своего бывшего сотрудника, по мере возможности привлекая его к работе сектора.
Лихачев не только пригрел, но и выдвинул в ряды «крупных специалистов» И. П. Смирнова, который, защитив кандидатскую диссертацию, не смог по своим идейным и профессиональным качествам сработаться ни в одном из секторов Пушкинского Дома и должен был быть уволен из Института. Создавая типично структуралистские работы, абсолютно безыдейные и апологетические по отношению к современным буржуазным концепциям (по указанию Обкома КПСС они подчас даже изымались из уже отпечатанных сборников) <,> Смирнов после того, как с ним по идеологическим причинам отказались работать зав. секторами В. А. Ковалев[18] и А. С. Бушмин[19], именно в лице Лихачева обрел влиятельного покровителя: Лихачев взял под защиту его работы, принял Смирнова в свой сектор, хотя тот никогда не занимался древнерусской литературой, добился, вопреки мнению многих членов Ученого Совета, утверждения к печати его книги, которая и вышла в свет под редакцией Лихачева в отделе восточной литературы (к которому она не имела никакого отношения) издательства «Наука» в Москве, а затем приложил немало усилий для организации защиты в ИМЛИ АН СССР наскоро написанной Смирновым докторской диссертации. Но тот не стал дожидаться уже назначенного срока защиты, выехав за границу, где сразу же получил место «профессора» католического института в Мюнхене (ФРГ).[20]
Благодаря усилиям Лихачева одним из ведущих сотрудников его сектора стал Г. М. Прохоров[21] — ближайший друг антисоветчика Вагина[22] (ныне ведущего за рубежом активную антисоветскую деятельность); Лихачев взял его под защиту даже тогда, когда сам Прохоров был уличен в перевозе из-за границы запрещенной литературы. Он активно пробивает в члены<->корреспонденты АН СССР других своих учеников — Л. А. Дмитриева[23], А. М. Панченко и О. В. Творогова[24], людей откровенно аполитичных.
Лихачев был не только официальным оппонентом на защите докторской диссертации Сермана[25], но и деятельным покровителем этого лжеученого вплоть до самой эмиграции Сермана в Израиль, где сионистские молодчики сразу же доверили ему обучать студентов столичного университета. Столь же показательно и то, что Лихачев неоднократно выдвигал в члены-корреспонденты АН СССР Макогоненко, который совместно с неким французом издал во Франции запрещенные произведения Баркова, неизвестно каким образом раздобыв их копии из закрытых фондов Пушкинского Дома.[26] Он, далее, энергично рекомендовал Ученому Совету Пушкинского Дома утвердить к печати книгу Альтшуллера (ныне эмигранта) «Беседы любителей русского слова»[27], а как руководитель серии «Литературные памятники» дал добро на издание подготовленного тем же Альтшуллером двухтомного собрания сочинений Кюхельбекера: расчет был на получение крупного гонорара <,> и, как только деньги были выплачены, Альтшуллер сразу выехал за границу. О других аналогичных случаях, вероятно, многое могли бы рассказать архивы редакции этой серии.
С другой стороны, именно благодаря прежде всего явно и скрыто чинимым Лихачевым различным препятствиям в Пушкинском Доме в течение уже нескольких лет не удается организовать должным образом работу по реализации решения Президиума АН СССР о подготовке к печати Свода русского фольклора, в целесообразности осуществления которого под влиянием Лихачева серьезно сомневается и руководитель Отделения литературы и языка АН СССР акад<емик> М. Б. Храпченко, что вообще делает судьбу этого издания крайне проблематичной.
В свое время Лихачев активно поддержал ленинградского поэта В. Соснору[28], занявшегося поэтическим переложением библейских псалмов, и написал восторженное предисловие к его сборнику стихов «Всадники», в котором искажались героические страницы отечественной истории, а то и просто оглуплялись немеркнущие образы дошедшего до нас из глубины веков «Слова о полку Игореве». Несколько умерив свой восторг после того, как выдающийся советский поэт, лауреат Ленинской премии, Герой Социалистического Труда Александр Прокофьев в статье «Берегите родники поэзии» («Литературная Россия», 1970, 10 июля) решительно осудил стихи Сосноры и панегирическое предисловие к ним Лихачева, которое попросту дезориентировало читателей, Лихачев совсем недавно («Литературная газета», 1984, № 4) вновь и даже еще энергичнее, чем прежде, стал восхвалять сборник «Всадники» за то, что его автор смело «разрушает привычные красивости» о древнерусской действительности. Очевидно, та же любовь к «разрушению привычных красивостей» побудила Лихачева стать главным консультантом только что созданного в Ленинграде фильма «Небывальщина»[29], не выдерживающего никакой научной и эстетической критики, поражающего своей безвкусицей и проникнутого откровенным русофобством: путем намеренно искаженного препарирования русского фольклора Россия представлена в нем как скопище дураков.
Ныне Лихачев, благодаря зарубежным и отечественным почитателям и пропагандистам его персоны, уже прочно ощущает себя верховным арбитром и вершителем судеб самых разных областей науки и культуры в целом. Поэтому он легко берется писать на любую тему и о любом писателе (Пушкин, Л. Толстой, Достоевский, Гоголь, Лесков, Блок, Ахматова, Пастернак и т. д.). Обращаясь к самым разным вопросам, вплоть до садово-паркового искусства, он, видимо, даже не понимает, что зачастую выдает лишь жалкие, подчас просто малограмотные опусы, какими являются, скажем, его откровения о Пастернаке, или образе Остапа Бендера, о философии и науке, о новой нравственности и т. п. Но это его личное дело. Беда в том, что наряду с этим он давно уже последовательно осуществляет и весьма жесткий контроль за развитием доступных ему областей научной, культурной и общественной жизни, нередко оказывая решающее воздействие на формирование различных научных и творческих коллективов и во многом предопределяя затем прямо или косвенно основные направления и характер их деятельности.
Особенно наглядно проявляется это в Пушкинском Доме, который является единственным в стране столь крупным научным центром по изучению истории русской литературы с древнейших времен до наших дней: ни один вопрос, в сущности, не может быть решен здесь до тех пор, пока он не будет одобрен Лихачевым, смело выступающим подчас даже против директивных указаний вышестоящих инстанций. Достаточно сказать, что угодных ему В. Н. Баскакова[30] и С. А. Фомичева[31], зам. директора и ученого секретаря Института, он энергично отстаивал на этих постах в течение двух лет после того, как партийные органы рекомендовали Президиуму АН СССР освободить их от занимаемых должностей за допущенные ими серьезные идеологический ошибки. Вынужденный, благодаря последовательной и твердой позиции в этом вопросе Ленинградского Обкома КПСС, в конце-концов смириться с таким решением, Лихачев теперь с еще большей энергией возводит скомпрометировавших себя сотрудников в ранг докторов наук: став редактором наспех скомпонованной из разнородных статей книги Фомичева о Пушкине, он добился, вопреки мнению руководства сектора, в котором работает Фомичев, утверждения ее рукописи в качестве докторской диссертации и успешно преодолел все другие препятствия на пути организации этой защиты в Институте мировой литературы АН СССР в Москве, где она вскоре уже должна состояться.
Распространив свое влияние на все подразделения Пушкинского Дома, Лихачев целиком подчинил своей воле деятельность как бывшего директора Института А. С. Бушмина, так и временно исполняющего после его кончины обязанности директора А. Н. Иезуитова.[32] Партбюро, например, возглавляемое проф. П. С. Выходцевым[33], в течение двух лет с трудом сдерживало натиск Лихачева в подборе кадров для разных секторов.
Люди типа Лихачева, достигающие своей цели, умеют представить себя благородными рыцарями правды, патриотизма и гуманистами. При этом многие как бы забывают (или просто не знают), какими путями они шли к намеченной цели и что представляют собой на самом деле. В этой связи можно было бы напомнить, как еще в конце 40-х — начале 50-х гг. Лихачев, чтобы стать заведующим сектором, а затем и академиком, постепенно «освобождался» от опасных для него соперников — таких крупных ученых, как И. П. Еремин[34] и М. О. Скрипиль[35], как решительно расправлялся он с теми молодыми исследователями, которые явно «подавали надежды», но не желали подыгрывать ему (Моисеева[36], Казакова[37], Азбелев[38], Бегунов[39], Дубенцов[40]), как и после изгнания их из своего сектора, он продолжал годами преследовать их, не допускал в большую науку, задерживал их монографии и докторские диссертации, стремясь скомпрометировать их и организуя на них отрицательные отзывы. Достаточно назвать имя Г. Н. Моисеевой, вынужденной в свое время покинуть сектор древнерусской литературы и в известной мере переспециализироваться на XVIII век, — человека твердых политических убеждений. Очень талантливый ученый, она вскоре после этого написала высоко оцененную научной общественностью монографию «Ломоносов и древнерусская литература» — выдающийся труд, который и защитила в качестве докторской диссертации. В последние годы ею сделано открытие мирового значения в связи со «Словом о полку Игореве», привлекшее большое внимание научной общественности во всем мире (см. ее монографию «Спасо-Ярославский хронограф и „Слово о полку Игореве“. К истории сборника А. И. Мусина-Пушкина со „Словом“», Л., 1976). Но даже и после этого Лихачев через своих верных помощников О. В. Творогова, Л. А. Дмитриева и А. М. Панченко делал все возможное, чтобы помешать продвижению в печать новой монографии Г. Н. Моисеевой «Древнерусская литература и общественно-научная мысль XVIII века».
Благодаря усилиям Лихачева уже более десяти лет лежит без движения рукопись плановой монографии С. Н. Азбелева «Древнерусская литература и фольклор», высоко в свое время оцененная академиками Л. В. Черепниным и Б. А. Рыбаковым, профессорами В. Я. Проппом[41] и А. П. Евгеньевой[42](предполагалась ее защита в качестве докторской диссертации). Теперь Азбелев подготовил докторскую диссертацию на другую тему, не связанную с тематикой древнерусской литературы, где безраздельно господствует Лихачев. Также на многие годы задержал Лихачев и защиту Ю. К. Бегуновым докторской диссертации о выдающемся болгарском просветителе Средневековья Козьме Пресвитере: книга Бегунова о нем вышла в Болгарии еще в 1973 г. и сразу получила высокую оценку в мировом прогрессивном литературоведении, однако только через десять лет, и то лишь в той же Болгарии автору, наконец, удалось успешно защитить по этой теме докторскую диссертацию.
Социально-нравственный облик Д. С. Лихачева всячески пытаются очистить от реального содержания, да и сам он делает вид, будто не было ни эмиграции его внучки в Израиль, ни суда над мужем родной дочери за валютные махинации и спекуляцию порнографической продукцией[43] (стремясь спасти так скомпрометировавшего его зятя от заслуженного наказания, Лихачев не постеснялся обратиться за содействием и поддержкой к ряду видных академиков и даже к самому Президенту АН СССР A. П. Александрову), ни многого другого. Время, однако, может приоткрыть и иные неприглядные стороны облика этого карьериста от науки.
В самое последнее время, особенно после отъезда из Ленинграда Г. В. Романова, который хорошо представлял подлинную сущность Лихачева и во многом сдерживал его отрицателъное воздействие на идеологическую жизнь научных и творческих коллективов города, заметно возросла активность Лихачева, стремящегося в еще большей мере повсеместно усилить свое влияние. Достаточно характерна в этом смысле неприглядная история с организацией им целой кампании по смещению с должности главного редактора выпускаемой в Ленинграде «Библиотеки поэта» выдающегося ученого, лауреата Ленинской премии, доктора филологических наук Ф. Я. Приймы.[44] Успешно осуществленная по тщательно разработанному сценарию Лихачева, она завершилась назначением на эту ответственную должность не написавшего даже ни одной статьи о поэзии, но угодного Лихачеву сотрудника Пушкинского Дома Ю. А. Андреева[45], две подготовленные во время его работы в Институте плановые книги которого содержали столь серьезные идеологические ошибки, что так и не смогли дойти до читателя, а самому ему не так давно, в январе 1978 г., райком партии объявил строгий выговор за грубые нарушения планово-финансовой дисциплины, «неуважение к товарищам по труду и неэтичное поведение в вопросах оплаты публикуемых работ». Являясь, так сказать, «специалистом» лишь главным образом по громким эффектным заглавиям и пустопорожним концепциям, не раз подвергавшимся основательной критике в печати (см., например, статью Ю. Богданова в журнале «Вопросы литературы», 1984, № I), он давно уже пользуется симпатией и поддержкой Лихачева, который отнюдь не считает, что возглавив «Библиотеку поэта», Андреев достиг предела своих карьеристских возможностей, и, по имеющимся сведениям, вполне допускает, что при определенных обстоятельствах тот может оказаться и одним из наиболее реальных кандидатов на еще более ответственный пост руководителя самого Пушкинского Дома. Во всяком случае, фигура Андреева теперь уже стала вдруг возникать и в качестве возможного директора Института.
К сожалению, Отделение литературы и языка АН СССР в течение уже целого года не может найти путей решения вопроса о директоре Пушкинского Дома. Будучи полностью солидарен в этом отношении с Лихачевым, руководитель Отделения акад<емик> М. Б. Храпченко упорно предлагает на эту должность либо самого Лихачева, либо только угодных ему лиц. Сначала это был исполняющий сейчас обязанности директора А. Н. Иезуитов, затем, когда в полной мере обнаружилась его неспособность возглавить Институт, стали возникать по выбору Лихачева и другие кандидатуры — столь же надуманные и несостоятельные, как упомянутый выше Андреев. Мало чем отличается от него, скажем, другой такой кандидат — сотрудник возглавляемого Лихачевым сектора О. В. Творогов, не обладающий необходимой широтой научного кругозора (является очень узким специалистом по древнерусской житийной литературе), согласовывающий с Лихачевым любой свой шаг и поступок (такое предварительное «согласование» потребовалось ему в свое время даже для решения вопроса о вступлении в партию) и совсем недавно, в 1980 г. допустивший ряд серьезных идеологических ошибок, за что райком партии объявил ему строгий выговор.
При этом все другие кандидатуры, выдвигаемые партийными органами, закулисно и бездоказательно компрометируются Лихачевым под различными надуманными предлогами и решительно отвергаются затем Отделением литературы и языка АН СССР. Такому остракизму были подвергнуты, в частности, выдвигавшиеся в разное время из числа явно неугодных Лихачеву сотрудников Института кандидатуры авторитетных ученых-коммунистов, которые уже многие годы являются последовательными борцами за народные и партийные основы советской литературы, авторы многих крупных научных трудов, получивших широкое признание среди ученых нашей страны и стран социалистического содружества (являвшийся до недавнего времени секретарем партбюро Института проф. П. С. Выходцев, член бюро Василеостровского райкома партии доктор филологических наук Н. А. Грознова[46] и др.). В сущности, та же участь в этих условиях постигла даже кандидатуру ответственного работника аппарата ЦК КПСС К. М. Долгова[47], которая была с удовлетворением воспринята коллективом Пушкинского Дома.
Вероятно, мало надеясь на успешное «прохождение» своей кандидатуры на пост директора Института, поскольку ему все-таки уже 78 лет, Лихачев потому и развивает теперь такую бурную деятельность как по всемерной компроментации <так!> предлагаемых партийными органами кандидатур, так и по выдвижению своих собственных кандидатов. Однако общесоюзное и международное значение Института русской литературы (Пушкинского Дома) АН СССР столь огромно, что невозможно допустить безоглядное хозяйничанье в нем людей типа Д. С. Лихачева и, тем более, решать по их прихотям вопрос о руководстве подобными учреждениями.
5. 3. 1984 Сотрудники Института
1. Генеральным секретарем ЦК КПСС К. У. Черненко (1911—1985) стал 13 февраля 1984. Вскоре смертельно заболел и скончался. Лично отвечать на письмо он не стал бы в любом случае. Как водилось в подобных ситуациях, оно было спущено по партийным каналам обратно в Ленинград, и его копия осела в Василеостровском райкоме, к которому был приписан ИРЛИ.
2. Лихачев был арестован и заключен в Соловецкий лагерь за участие в религиозном, разумеется, ни к какому «меньшевизму» отношения не имеющем, кружке «Братство св. Серафима», присоединенном ОГПУ к сфабрикованному «делу Космической академии».
3. Видимо, для наших гуманитариев выступать против смертной казни — предел «ревизионизма».
4.Нападение на академика было — в декабре 1975, сразу после его отказа поставить свою фамилию под письмом, осуждающим А. Д. Сахарова. И это факт. Но вот бандит (в единственном лице) почему-то оказался не из тех уголовников, что алчут золота и кошельков.
5. Роберт Ричардсон (Robert E. Richardson) — славист, переводчик Достоевского, Толстого и др.; д. д. (1969, Гарвардский ун-т), заслуженный проф. (emeritus) Бостонского ун-та.
6. Ричард Поп (Richard Pope) — канадский славист из Йоркского ун-та (Торонто), в ТОДРЛ напечатана его статья «Древнейший отрывок Послания Симеона к Поликарпу» (1969. Т. 24), писал также о Достоевском и др., позднее увлекся орнитологией.
7. Хипсли (Anthony Hippisley; род. в 1938) — англичанин (не американец), специалист по Симеону Полоцкому, в ТОДРЛ (1974. Т. 29) напечатана статья: Хипписли А. «Carmen echicum у Симеона Полоцкого»; заслуженный проф. (emeritus) ун-та Сент-Эндрюс в Шотландии.
8. Евгений Бениаминович Бешенковский (род. в 1940) — в ТОДРЛ не печатался, специалист по XVIII в., писал о Ломоносове, Федоре Эмине и др. Ученик А. А. Зимина (а не Лихачева) в Московском историко-архивном ин-те, сотрудник Отдела рукописей ГБЛ им. В. И. Ленина, в 1977 эмигрировал, в 1984 заведовал библиотекой в Harriman Institute Колумбийского ун-та (Нью-Йорк), с 1988 работал библиографом в Batler Library там же.
9. Иоахим Клейн (Joachim Klein; род. в 1944) — немецкий славист, в 1973—1974 стажировался в ИРЛИ (научные руководители Д. С. Лихачев и Н. С. Демкова); см. его исследование «„Слово о полку Игореве“ и апокалиптическая литература» (ТОДРЛ. 1976. Т. 31); автор работ по русскому XVIII в.; в 1984 состоял приват-доцентом на кафедре славистики западно-берлинского Freie Universität, изредка бывая в СССР. Позже (до 2016) преподавал в Лейденском ун-те, заслуженный проф. (emeritus).
10. Эдвард Кинан (Edward L. Keenan; 1935—2015) — американский историк, славист, проф. Гарвардского ун-та, автор гипотезы о переписке Ивана Грозного с князем Курбским как апокрифа. Интересно, каким образом наши ученые мужи и дамы установили, что Кинан — сотрудник ЦРУ да еще и «майор», если в этом ведомстве вообще такой чин существует?
11. Под заглавием «Библиотека Ломоносова» известна книга Г. М. Коровина (М.; Л. 1961). Е. Б. Бешенковским, в соавторстве с Е. С. Кулябко, издана «Судьба библиотеки и архива М. В. Ломоносова» (Л., 1975). Почему естественное желание получить книги в библиотеке по интересующему исследователя вопросу должно вызвать «возмущение сотрудников БАН СССР», совершенная загадка, точнее — абсурд.
12. Дмитрий Несторович Брещинский (род. в 1938) — американский славист (Вест-Лафайет, Индиана), в ТОДРЛ (1977. Т. 33; 1983. Т. 37) напечатаны его работы о «Житии Корнилия Выговского». В конце 1990-х — начале 2000-х печатал в России, в том числе в «Звезде», переводы из Лорена Айзли (Loren Eiseley). Участник Первых Лихачевских чтений (ИРЛИ, 2000).
13. Дмитрий Иванович Чижевский (1894—1977) — славист, историк церкви и древнерусской лит-ры, с 1921 жил в Германии (в 1949—1956 преподавал в Гарвардском ун-те).
14. Александр Михайлович Панченко (1937—2002) — филолог, в 1954, студентом, по предложению Д.. С. Лихачева, занялся древнерусской лит-рой и культурой, окончил параллельно ЛГУ и Карлов ун-т в Праге, в 1958—1961 асп., с 1962 сотрудник Сектора древнерусской лит-ры ИРЛИ; к. д. (1964), д. д. (1972), с 1978 — зав. Группой по изучению русской лит-ры XVIII в., с 1988 зав. Отделом новой русской лит-ры ИРЛИ. С 1991 — академик РАН. Участник Первых Лихачевских чтений (ИРЛИ, 2000).
15. Яков Соломонович Лурье (1921—1996) — историк, филолог, к. д. (1942), д. д. (1962), сотрудник Сектора древнерусской лит-ры ИРЛИ с 1957 по 1982. Именно Лурье подробно и убедительно опроверг гипотезу Э. Кинана об апокрифическом характере переписки Грозного с Курбским (см.: Лурье Я. С. Переписка Ивана Грозного с Курбским в общественной мысли древней Руси // Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. Л., 1979).
16. Арсений Борисович Рогинский (1946—2017) — историк, библиограф, преподаватель, в 1975—1981 один из инициаторов и редакторов издававшихся за рубежом сб. «Память» (1978—1982). В 1979 уволен по указанию КГБ из школы, где преподавал историю, в 1981 арестован и осужден на 4 года по липовому с юридической точки зрения обвинению; в 1992 полностью реабилитирован. В 1988—1989 участвовал в создании «Мемориала», став позже председателем Международного правления этого общества.
17. Откуда «сотрудники института» обладали подобными сведениями, остаемся в недоумении. Никаких публикаций подлинных или мнимых писем Ф. И. Дана (поскольку у авторов письма фигурирует единственный Дан, они наверняка не знают толком, о ком могла бы идти речь) А. Б. Рогинский ни под собственной фамилией, ни под псевдонимом не делал. «Сотрудники института» и тут «совравши».
18. Валентин Архипович Ковалев (1911—1999) — литературовед, к. ф. н. (1936), д. ф. н. (1951); в 1939 и с 1950 сотрудник ИРЛИ, с 1952 по 1984 зав. Сектором советской лит-ры, с 1986 по 1991 — сотрудник-консультант.
19. Александр Сергеевич Бушмин (1910—1983) — филолог, к. ф. н. (1948), в 1950—1951 ученый секретарь, с 1951 зам. директора, в 1955—1965 и 1977—1983 директор ИРЛИ, зав. Сектором теоретических исследований, д. ф. н. (1959), академик АН СССР (1979).
20. Игорь Павлович. Смирнов (род. в 1941) — филолог, философ, культуролог, с 1963 — в асп. ИРЛИ, к. д. (1966). В 1979 защищать готовую д. д. не стал, вскоре из ИРЛИ уволившись. Через Ученый совет ИРЛИ его книга не проходила; в 1981 эмигрировал, работал до 2006 в должности проф. в ун-те г. Констанц (ФРГ), к «католическому ин-ту» отношения не имеющего. Участник Первых Лихачевских чтений (ИРЛИ, 2000).
21. Гелиан (Георгий) Михайлович Прохоров (1936—2017) — историк, медиевист, в 1965 поступил в асп. ИРЛИ, сотрудник Сектора древнерусской лит-ры; к. ф. н. (1968), д. ф. н. (1977).
22. Евгений Александрович Вагин (1938—2009) — филолог, с 1964 состоял в асп. ИРЛИ, в 1967 арестован как один из основателей (1964) и участников Социал-христианского Всесоюзного Союза «Освобождения народа» (ВСХСОН), получил 8 лет, освободился в 1975, в 1976 эмигрировал, жил в Италии, работал в Русской редакции Ватиканского радио и др.
23. Лев Александрович Дмитриев (1921—1993) — филолог, археограф; в 1950—1953 асп., с 1953 сотрудник Сектора древнерусской лит-ры; к. ф. л. (1953), д. ф. н. (1974), член-корр. АН СССР (1984), член-кор. РАН (1991).
24. Олег Викторович Творогов (1928—2015) — филолог, к. ф. н. (1962), с 1961 сотрудник Отдела древнерусской лит-ры ИРЛИ, д. ф. н (1973); в 1988—1996 зам. директора ИРЛИ. Участник Первых Лихачевских чтений (ИРЛИ, 2000).
25. Илья Захарович Серман (1913—2010) — филолог, в 1949 осужден на 25 лет за «антисоветскую пропаганду», в 1954 амнистирован, в 1961 реабилитирован, с 1956 — в ИРЛИ; д. ф. н. (1969), один из ведущих специалистов по XVIII в. В 1975 уволен по причине отъезда дочери в Израиль, в 1976 эмигрировал, стал проф. Иерусалимского ун-та. Участник Первых Лихачевских чтений (ИРЛИ, 2000).
26. Георгий Пантелеймонович Макогоненко (1912—1986) — филолог, историк русской лит-ры XVIII—XIX в., с 1946 по 1983 преподавал на фил. фак-те ЛГУ, с 1965 по 1982 зав. кафедрой истории русской лит-ры; к. ф. н. (1946), д. ф. н. (1955). Что касается «запрещенных произведений» Ивана Баркова, то именно в журнале ИРЛИ «Русская лит-ра» Г. П. Макогоненко опубликовал о них статью «Враг парнасских уз» (1964, № 4). Инвективы по поводу «раздобывания копий» — сетование лицемерное. Независимо от статуса исследователя, прятать русскую литературу двухвековой давности в «закрытые фонды» — это значит выступать в роли собаки на сене XVIII века. Молодой французский славист и переводчик Режис Гейро (Regis Gayraud; род. в 1959) — специалист по русскому авангарду, проф. в ун-те им. Блеза Паскаля (Клермон-Ферран, Франция) опубликовал переводы из Баркова в парижском журнале «Красная комната» («La Chambre rouge». 1984. № 3).
27. Марк Григорьевич Альтшуллер (род. в 1929) — филолог, к. д. защитил в ЛГУ, автор исследований по русской литературе конца XVIII — начала XIX в., в 1978 эмигрировал. В ТОДРЛ (1971.
Т. 26) опубликовано его исследование «Предтечи славянофильства в русской литературе (Общество „Беседа любителей русского слова»“)», по завершении вышедшее книгой под тем же заглавием в США (Ardis, 1984).
28. Виктор Александрович Соснора (род. в 1936) — поэт, прозаик, живет в С.-Петербурге.
29. «Небывальщина» — муз. комедия («Ленфильм», 1983), реж. и сцен. Сергей Овчаров. Премии: «Дебют» (Свердловск, 1985), международный кинофестиваль (Португалия, 1985).
30. Владимир Николаевич Баскаков (1930—1995) — филолог, с 1956 сотрудник ИРЛИ, к. ф. н. (1968), с 1973 зам. директора по научной работе, с 1982 — сотрудник Сектора новой русской лит-ры.
31. Сергей Александрович Фомичев (род. в 1937) — филолог, окончил асп. ИРЛИ (1969), к. ф. н. (1970), д. ф. н. (1985), в 1974—1980 ученый секретарь ИРЛИ, в 1980—2004 ученый секретарь Пушкинской комиссии РАН, в 1986—2000 зав. Отделом пушкиноведения ИРЛИ. Участник Первых Лихачевских чтений (ИРЛИ, 2000).
32. Андрей Николаевич Иезуитов (род. в 1931) — литературовед, окончил фил. фак-т и асп. ЛГУ, с 1959 сотрудник ИРЛИ, к. д. (1960), д. д. (1970), с 1969 в Секторе теоретических исследований, в 1981—1987 зав. сектором, с 1983 по 1987 — директор ИРЛИ, с 1987 — сотрудник Отдела новой русской лит-ры. В ИРЛИ до 1996.
33. Петр Сазонтович Выходцев (1923—1994) — литературовед, с 1949 асп., с 1953 сотрудник ИРЛИ, к. ф. н. (1953), д. ф. н. (1963), с 1962 по 1972 зав. кафедрой советской лит-ры на фил. фак-те ЛГУ, с 1974 по 1986 снова в ИРЛИ, в Секторе народно-поэтического творчества.
34. Игорь Петрович Еремин (1904—1963) — филолог, с 1934 асп. ИРЛИ, к. д. (1934), д. д. (1937), сотрудник Отдела древнерусской лит-ры. В то же время с 1951 по 1963 зав. кафедрой истории русской лит-ры на фил. фак-те ЛГУ (в 1958—1960 декан).
35. Михаил Осипович Скрипиль (1892—1957) — филолог, с 1938 в ИРЛИ, к. д. (1935), д. д. (1945), сотрудник Сектора древнерусской лит-ры, с 1954 зав. Сектором народного творчества.
36. Галина Николаевна Моисеева (1922—1993) — литературовед, с 1953 сотрудник Отдела древнерусской лит-ры, с 1960 — Сектора новой русской лит-ры, Группы по изучению русской лит-ры XVIII в., д. ф. н. (1971).
37. Наталия Александровна Казакова (1915—1984) — историк, работала в Секторе древнерусской лит-ры ИРЛИ и параллельно в ЛГУ, с 1960 — в ЛО Ин-та истории АН СССР.
38. Для поклепа любые фамилии пригодны. Рядом с публикуемым письмом в бумагах Василеостровского райкома отложилась пушкинодомская характеристика С. Н. Азбелева, к которой Лихачев никакого отношения не имеет. Пунктом 1 стоит: «Беспартийный и по форме, и по существу». Следующие параграфы столь же лапидарны, хотя и не столь выразительны: 2. «Не имеет никакого опыта руководящей работы». 3. «Не пользуется авторитетом у коллектива Сектора». И. т. д. Сергей Николаевич Азбелев (1926—2017) — историк, фольклорист, специалист в области русских древностей, в ИРЛИ с 1955, к. ф. н. (1958), д. ф. н. (1984).
39. Юрий Константинович Бегунов (1932—2014) — историк, славист, в 1958 окончил асп. ИРЛИ,
к. ф. н., дисерт. о памятниках русской лит-ры XIII в., работал в ИРЛИ до 1996; д. д. «Козьма Пресвитер в славянских литературах» защищена в Болгарии (1983), в 1990-е известен работами по «конспирологии».
40. Борис Иванович Дубенцов (1921—1985)— асп. ИРЛИ, сотрудник Сектора древнерусской лит-ры до 1961; к. д. (1955); занимался тверским летописанием, в ТОДРЛ опубликованы работы: «К вопросу о так называемом „Летописце княжения Тферского“» (Т. 13, 1957), «„Повесть о Плаве»“ и „Летописец княжения Тверского“» (Т. 14. 1958).
41. Владимир Яковлевич Пропп (1895—1970) — филолог-фольклорист, с 1932 преподавал в ЛГУ, к. д. (1938), д. д. (1939), по совместительству служил в ИРЛИ в 1945—1949 и 1955—1958.
42. Анастасия Петровна Евгеньева (1899—1985) — лингвист, основатель лингвофольклористики, работала в Ин-те языкознания, ЛГУ и др., д. ф. н., 1951.
43. Речь идет о Сергее Сергеевиче Зилитинкевиче (род. в 1936), известном геофизике, метеорологе, океанографе, д. д. (1968), проф., создателе Ленинградского отдела Института океанологии, арестованного в 1979 по сфабрикованному уголовному делу и получившему 5 лет лишения свободы, о чем рассказано в его документальной повести «Эй, профессор!» («Звезда», 1994, № 1), о его жене Людмиле Дмитриевне и их дочери Вере Сергеевне Зилитинкевич-Тольц (род. в 1959), вынужденной эмигрировать (1982) вместе с высланным из СССР мужем Владимиром Тольцем в Мюнхен, затем уехавшей в Англию и ставшей проф. в Манчестерском ун-те.
44. Федор Яковлевич Прийма (1909—1993) — литературовед, историк русской и украинской лит-ры, к. д. (1941), д. д. (1961), с 1951 в ИРЛИ, работал в Отделе новой русской лит-ры, в 1978—1986 зав. отделом; с 1965 по 1978 зам. директора, в 1975—1977 исполнял обязанности директора .
45. Юрий Андреевич Андреев (1930—2009) — литературовед, критик, публицист, по окончании ЛГУ, асп. (1953—1956), сотрудник (1956—1984) ИРЛИ; к. ф. н. (1958), д. ф. н. (1973); в 1984—1991 — гл. ред. «Библиотеки поэта».
46. Наталья Александровна Грознова (1933—1999) — окончила фил. фак-т ЛГУ в 1958, тогда же принята в ИРЛИ (Сектор библиографии), с 1961 в Отделе советской лит-ры; к. ф. н. (1971), д. ф. н. (1982), с 1984 — зав. Сектором советской лит-ры.
47. Константин Михайлович Долгов (род. в 1931) — окончил философский фак-т МГУ (1959), к. д. (1963), д. д. (1973), преподавал в Институте общественных наук при ЦК КПСС, заведовал сектором Отдела культуры ЦК КПСС и т. п.
Готовилось это письмо загодя, в надежде на содействие перебравшегося в Москву Г. В. Романова, Первого секретаря Ленинградского обкома КПСС, в июле 1983 ставшего секретарем ЦК КПСС, и увенчано числом «символическим»: 5 марта — очередная годовщина смерти Сталина. Чтó этот «символизм» должен был означать — не совсем ясно. Но идеологическая суггестивность в датировке, несомненно, наличествовала. Болванка письма — без обозначения адресата и с оруэлловской датой «1984» — также сохранилась. В ней последний секретарский пост Г. В. Романова не обозначен, вставлен в окончательный вариант. Видимо, отправители рассчитывали и на большее, но трон достался другому персонажу. В начальной версии инсинуации звучали энергичнее: так вместо «зачастую занимает идеологически неправильные позиции», стояло более определенное: «занимает идеологически неправильные позиции». И т. п. Некоторые характеристики сотрудников ИРЛИ, если лыко могло быть поставлено Д. С. Лихачеву в строку, расширялись. Например: Лихачев «активно пробивает в члены-корреспонденты АН СССР <…> А. М. Панченко, человека откровенно аполитичного (когда после его доклада в группе XIII в. „Духовное отцовство и барокко в русской литературе“ (?)* Г. Н. Моисеева спросила: „А как же быть с ленинской теорией двух культур?“, он ответил: „Это устарело“». Были и пикантные сведения: скажем, о канадском аспиранте Ричарде Попе в скобках было добавлено: «Его жена Катя тоже весьма подозрительная личность», а мысль о благодетельном смысле убийства Авеля Каином приписана П. Н. Беркову; о Кинане сказано, что тот «в конце концов <…> был пойман в Одесском порту как шпион»… Замечателен и финал заготовки: «Время, однако, может приоткрыть еще многие и многие стороны неприглядного облика этого карьериста от науки». И дальше, с отступа: «Ждать, может оказаться, совсем недолго придется». «Совсем недолго» ждать всей этой компании пришлось одного — собственного краха вместе со всеми их райкомами и обкомами.
Письмо не подписано — факт, переводящий его в жанр анонимного доноса. Поэтому у нас нет намерения устанавливать, кто какую из «сотрудников института» внес лепту в это сочинение. В нем с очевидностью демонстрируется другое — «коллективное бессознательное» определенных слоев общества в определенный исторический момент. В данном случае — замаскированная под заботу о чистоте партийных риз утробная зависть плебеев к независимой личности, превзошедшей в научных достижениях всех их вкупе. До желанного ими самими поста Д. С. Лихачев, само собой, допущен не был. Очень уж «сотрудники института» этого опасались и против этого интриговали. Даром что академик на престол не претендовал: место директора ИРЛИ не пустовало. Занимал этот пост с 1983 по 1987 А. Н. Иезуитов, представленный авторами вполне угодным Лихачеву лицом (на самом деле это было далеко не так). Потому наступила и его очередь. Когда нет таланта и внятных достижений на избранном поприще, хочется одного — власти.
________________________________
* Знак вопроса законный. Но не трудно было бы и сообразить, что в тексте описка: XIII в. Им, к примеру, занимался Ю. К. Бегунов, но, разумеется, в эту эпоху никакого барокко не существовало и нужно читать «XVIII в.»
2
В партийное бюро
Института русской литературы
(Пушкинский Дом) АН СССР
зав. сектором советской литературы,
д. ф. н., коммуниста Н. А. Грозновой
(п/билет PI3284503)
Копия — 1 секретарю Василеостровского РК КПСС
В. В. Фролову
ЗАЯВЛЕНИЕ
Считаю необходимым привлечь внимание партийного бюро к случаю вызывающего администрирования со стороны директора Института А. Н. Иезуитова в отношении сектора советской литературы и меня лично как заведующего сектором.
29 марта с. г. появился приказ директора о переводе доктора филологических наук, ст<аршего> научного сотрудника, коммуниста П. С. Выходцева из сектора устного народного творчества в сектор советской литературы.
Этот поспешный перевод не обоснован с производственной точки зрения, он подготовлен в нарушение этики советского учреждения, в противоречии с партийной этикой, и потому я заявляю партийному бюро свое несогласие с решением директора.
Считаю своим долгом поставить партийное бюро в известность о том, что перевод в сектор советской литературы П. С. Выходцева как руководителя обширного коллективного труда «Русская литература ХХ в. и фольклор» ставит под угрозу выполнение государственного плана по этому объекту, так как, не имея профессиональной подготовки по фольклору, сотрудники сектора советской литературы не могут взять на себя научную ответственность за результаты этого исследования.
Вызывает возражение сам волевой прием формирования научно-производственного плана сектора советской литературы. Тема «Русская литература XX в. и фольклор» включается в план помимо мнения коллектива сектора, что противоречит закону «О трудовых коллективах и повышении их роли в управлении предприятиями, учреждениями, организациями» (ст. 78 Закона). Все это не только не способствует укреплению научно-производственной работы в секторе, но <,> наоборот, затрудняет ее.
Ставлю партийное бюро в известность и о том, что сектор не имеет в своих планах таких научно-исследовательских тем, в которых было бы необходимо участие П. С. Выходцева.
Нарушение этики советского учреждения, партийной этики вижу в том, что дирекция сочла возможным в приказном порядке осуществить перевод П. С. Выходцева в сектор советской литературы, не проведя со мной необходимых предварительных официальных согласований, не посчитавшись с моим мнением относительно готовящегося приказа, которое я высказала на партийном собрании 27 марта с. г. Рассмотрение вопроса на партийном бюро было также проведено в мое отсутствие как заведующего сектором, в отсутствие П. С. Выходцева, А. А. Горелова[1] — заведующего сектором устного народного творчества.
Как коммунист я считаю также, что беспрецедентный произвол со стороны дирекции при попустительстве партийного бюро в отношении научной судьбы видного ученого, ветерана Великой Отечественной войны, кавалера Орденов Славы и многих других наград, участника Сталинградской битвы, заслуживает специального разговора о партийной ответственности лиц, допустивших грубейшую бестактность, бесчеловечность в адрес этого коммуниста, тем более допустивших это в дни, когда вся страна готовится в праздник 40-летия Победы чествовать ветеранов Великой Отечественной войны.
29/III-85 г.
Зав. сектором советской литературы
член бюро Василеостровского РК КПСС
Н. Грознова
1. Александр Александрович Горелов (1931—2016) — литературовед, поэт, окончил фил. фак-т и асп. ЛГУ, с 1959 по 1964 сотрудник Отдела народно-поэтического тв-ва ИРЛИ, с 1971 зав. Отделом, гл. редактор «Свода русского фольклора», над которым работал с конца 1950-х; д. д. (1988).
3
Секретарю Василеостровского райкома КПСС г. Ленинграда
В. В. Фролову
От заведующего сектором новой русской литературы
Пушкинского Дома<,> доктора филологич. наук<,>лауреата
Ленинской премии<,> заслуженного деятеля науки РСФСР
Приймы Фëдора Яковлевича
Многоуважаемый Валентин Васильевич!
Жестокая необходимость заставила меня обратиться к Вам с настоящим письмом, — чувство большой тревоги, вызванной состоянием дел в Пушкинском Доме. С чувством горечи я долгое время наблюдал, как попираются в нашем Институте элементарные нормы демократизма, но терпение мое наконец иссякло, и вчера я, набравшись решимости, вручил директору Института доктору ф. н. А. Н. Иезуитову докладную записку, в которой выразил свое несогласие с объявленным им выговором ученому секретарю сектора новой русской литературы, которым я заведую, — Ю. К. Бегунову. Это второйвыговор, полученный Бегуновым за какие-то три недели. И если первый выговор имел под собой некоторые формальные основания, то второй построен буквально на песке, что и обосновано мною в названной выше докладной записке. Но и второй выговор не удовлетворил администрацию Института; сейчас подготовлен материал для третьего выговора Бегунову, по крайней мере об этом было уже объявлено на заседании дирекции от 1 апреля с. г. Можно подумать, что перед нами неисправимый разгильдяй и бездельник, каковым и пытается дирекция Института представить Бегунова в глазах научной общественности. Между тем Бегунов, которому угрожает сейчас увольнение, — беспримерный труженик, ученый c заслугами и именем, самоотверженно разрабатывающий важные проблемы древнерусской литературы и русско-болгарских связей, хотя и страдающий (как и всякий сотрудник) индивидуально присущими ему мелкими недостатками. Главная же причина обрушившихся на Бегунова несчастий, по моему твердому убеждению, состоит в том, что он иногда публично выражал свое несогласие с администрацией. Примерно по той же причине не пользуется симпатией дирекции и кандидат ф. н. Н. С. Генералова.[1] Хотя последняя прошла на секторе переаттестацию в декабре прошлого года, дирекция и до сих пор не поставила вопрос о переаттестации ее на Ученом совете. Совершенно беспочвенными и весьма прозрачными были неоднократные намеки А. Н. Иезуитова на полную непригодность для Пушкинского Дома также и кандидата ф. н. В. Е. Ветловской.[2] Одним словом, отношение директора к «молодым» страдает тенденциозной избирательностью, хотя «омоложение» Института и возведено А. Н. Иезуитовым в ранг государственной политики.
Вопиющую беспринципность обнаружил директор Пушкинского Дома также и по отношению к доктору ф. н. В. В. Тимофеевой.[3] Я не знаю, найдется ли в Институте хоть один человек, который не осудил бы тех методов дискредитации заслуженного сотрудника, которые применял по отношению к Тимофеевой директор, выступая при этом под плохо завуалированными одеждами ее благодетеля. На вчерашнем заседании дирекции А. Н. Иезуитов огласил приказ о перемещении из сектора фольклора в сектор советской литературы доктора ф. н. П. С. Выходцева, вопреки желанию последнего и мнению заведующих секторами советской литературы и народно-поэтического творчества. Нам же, приглашенным на заседание<,> А. Н. Иезуитов объяснял, что делает он это с тем, чтобы создать для П. С. Выходцева наиболее благоприятные условия для работы и в интересах сектора советской литературы. Но нужно обладать абсолютным бездушием и, позволю себе произнести это, бесчеловечностью, чтобы к 40-летию Победы преподнести такой «подарок» кавалеру двух орденов Славы и многих других правительственных наград.
Я не перечисляю других лиц и случаев, в которых за последний год блистательно проявилось административное рвение А. Н. Иезуитова, всегда выступающего под флагом супер-современной и «изящной» фразеологии. Но ни в одной из бесчисленных речей А. Н. Иезуитова мы не <так!> разу не услышали того беспокойства, которое прозвучало набатом в статье Г. Молоткова и Л. Орлова, опубликованной в № 3 журнала «Звезда» за этот год, в которой подняты острейшие проблемы современной идеологической борьбы.[4] И дело не только в том, что в статье этой назван Пушкинский Дом, но каждая ее страница прямо перекликается и с прошлым, и с настоящим, и с будущим Пушкинского Дома.
Отчаянный волюнтаризм, отсутствие элементарной гласности, все задуманные администрацией Института реформы никак не согласуются с духом названной выше статьи. К сожалению, этими нездоровыми тенденциями охвачены сейчас почти все звенья организационной структуры Института. Секретарь партийного бюро Пушкинского Дома Ю. В. Стенник[5] во всем раболепно следует за А. Н. Иезуитовым. Приведу один только пример, затрагивающий близкую мне сферу деятельности сектора новой русской литературы. 27 марта с. г. на партийном собрании, как мне стало известно, обсуждался важный вопрос о ходе работы над коллективным трудом «Проблема народности в русской литературе XVIII—XIX вв.». Докладчиком по этому вопросу выступал Ю. В. Стенник, который заимствовал свои данные из третьих рук, и поэтому был крайне необъективен в оценке обсуждаемого труда. Обратился ли он хотя бы с одним вопросом ко мне, руководителю этой научной работы? Нет, не обратился. Впоследствии Стенник объяснял мне свой «промах» тем, что в Институте он меня нигде не мог найти. Но это абсолютная неправда. С утра до вечера я находился в Институте в понедельник, вторник, среду, когда состоялось упомянутое собрание. Но свой умозрительный доклад Стенник произнес, несмотря на это, безаппеляционным <так!> тоном.
Игнорирование моего мнения в научно-организационных вопросах работы сектора наглядно проявилось хотя бы в таком факте. Осенью прошлого года по сектору новой русской литературы было принято четыре аспиранта. Абсолютно не советуясь со мною, дирекция выделила для них руководителей. Только на заседании сектора я узнал, что два аспиранта закреплены за Л. М. Лотман[6], другие два — за В. А. Тунимановым.[7] В практике работы Института такого еще никогда не было, поскольку назначение руководителей аспирантам всегда производилось nри участии заведующего сектором.
Подобным же способом была пополнена новыми кадрами Пушкинская группа и группа взаимосвязей литературы. Констатируя лишь факты, я не говорю уже о тех отрицательных последствиях, которыми сопровождаются такие методы работы.
При создавшемся положении я естественно не могу рассчитывать на помощь, которую призвана оказывать дирекция в деле подготовки достойного преемника заведующему сектором, — всесторонне эрудированного и методологически зрелого.
Мне представляется, что стиль руководства нынешней дирекции Института внушает очень серьезные опасения за судьбы Пушкинского Дома и отечественного литературоведения.
Заведующий сектором новой русской
литературы доктор филологических наук
2. 04. 85.
Ф. Прийма
1. Имеется в виду Наталья Петровна Генералова (род. в 1951) — литературовед, в 1973 окончила фил. фак-т ЛГУ, с 1975 в асп. ИРЛИ, с 1978 в Секторе теоретических исследований, с 1980 — в Отделе новой русской лит-ры (группа по изданию ПСС И. С. Тургенева); к. ф. н. (1980), д. ф. н. (2001).
2. Валентина Евгеньевна Ветловская (род. в 1940) — литературовед, специалист по Достоевскому, с 1970 сотрудник ИРЛИ, к. д. (1970), д. д. (1996).
3. Вера Васильевна Тимофеева (1915—2003) — литературовед, с 1947 асп. Академии общественных наук при ЦК ВКП(б), к. д. 1950, тогда же принята в Сектор советской лит-ры ИРЛИ, д. д. — 1964; в 1960—1965 зам. директора, в 1967—1987 гл. редактор журнала «Русская литература».
4. Авторы «документального очерка» «Тихие диверсанты» («Звезда». 1985, № 3) Георгий Семенович Молотков (Семенов; 1922—1988), журналист и публицист — с 1963 по 1987 регулярный автор журнала: последняя его публикация — «Контрабандисты», 1987. № 4. О Леониде Германовиче Орлове никаких сведений в редакции нет; Орловы с такими именами-отчествами в журнале не печатались ни до, ни после этой публикации; полагаем, что это псевдоним, характерный для определенных служб. Зато в «Тихих диверсантах» все имена настоящие — у кого проводились в Ленинграде обыски, кто у кого брал «антисоветскую» литературу…
5. Юрий Владимирович Стенник (1935—2005) — литературовед, окончил фил. фак-т ЛГУ (1959), в ИРЛИ с 1961, основная проблематика — культура XVIII в., работал также в Секторах фольклора (1969—1971), теоретических исследований (1971—1976), Новой русской лит-ры (1976—2001); к. ф. н. (1969), д. ф. н. (1985).
6.> Лидия Михайловна Лотман (1917—2001) — филолог, исследователь русской лит-ры XIX в., в ИРЛИ с 1939, к. д. (1946), д. д. (1972).
7. Владимир Артемович Туниманов (1937—2006) — литературовед, к. д. (1966), д. д. (1982), с 1968 — сотрудник ИРЛИ, группа Ф. М. Достоевского (1968—1986), зам. директора (1985—1987), зав. группой И. А. Гончарова (1987—2000), с 2003 зав. Отделом новой русской лит-ры; вице-президент Международного и президент Российского общества Ф. М. Достоевского.
Ситуация накалилась, и Василеостровский райком, одним из секретарей которого была Н. А. Грознова, назначает проверку ИРЛИ.
4
СПРАВКА
О результатах проверки ИРЛИ (Пушкинский Дом) АН СССР
по заявлениям от сотрудников в Василеостровский райком КПСС
<…> Поводом для проверки ИРЛИ послужили заявления коммунистов — сотрудников института, сигнализирующих о нездоровой атмосфере в коллективе, а также информация для РК КПСС о проведении 15 мая с. г. в ИРЛИ научной конференции, посвященной 80-летию Шолохова. На данной конференции выступал с научным сообщением югославский эмигрант Йоле Станишич[1], который упомянул имя Джиласа[2] — бывшего редактора газеты «Борба», а ныне ревизиониста и антисоветчика. В момент сообщения само упоминание связано было с публикацией в «Борбе» положительного отзыва (1942 год) о творчестве М. А. Шолохова, как историко-научный факт, без каких-либо оттенков идеологического характера. Последующий «разбор» итогов конференции дирекцией и партийным бюро ИРЛИ привел к остро конфликтной ситуации, приведшей к обоюдным оскорблениям директора т. А. И. Иезуитова и Й. Станишича в недопустимой для производственно-трудовых отношений форме, с одной стороны, и столкновению т. Иезуитова и зав. сектором советской литературы т. Н. А. Грозновой — с другой.
Сам факт «разбора» итогов конференции спустя три недели с момента ее проведения примечателен уже тем, что собственно серьезного научного анализа шолоховской конференции не было, а все внимание было уделено на данное упоминание Й. Станишичем имени названного ревизиониста Джиласа.
В результате проверки комиссией указанного факта, <…> выяснилась явно неприглядная попытка т. А. Н. Иезуитова заведомо идеологически очернить т. Й. Станишича, а тем более назвать его «хулиганом» <…>. Неправильную позицию в оценке этого факта занял секретарь партбюро института (Ю. В. Стенник), который больше способствовал «раздуванию» конфликта, чем его «погашению», т. Ю. В. Стенник также субъективно оценил ситуацию «выяснения отношений» по конференции между директором ИРЛИ т. А. Н. Иезуитовым и зав. сектором т. Н. А. Грозновой, которое проходило в недопустимой для обеих сторон форме. Что касается личности коммуниста Й. Станишича, то по общему мнению сотрудников института, знающих его много лет, он проявил себя принципиальным ученым, стоящим на позициях марксизма-ленинизма. Случаев проявления «ревизионизма» или «эксистенциализма» <так!> (со слов т. Ю. В. Стенника на беседе в отделе пропаганды РК КПСС 28. VI. 85 г., который почему-то считает И. Станишича «эксистенциалистом» <так!> и «сталинистом») в практике научной и творческой деятельности, как считают сотрудники ИРЛИ, не проявлялось.
Комиссия считает, что в отношении к Й. Станишичу, нужно проявлять особый такт, если учесть его сложную биографию и положение эмигранта в нашей стране. К сожалению, как показывают факты, этого нельзя сказать ни в адрес дирекции, ни в адрес секретаря партбюро, которые своими действиями вольно или невольно способствуют обострению теоретической и идеологической ситуации вокруг личности югославского коммуниста.
В процессе работы комиссии вокруг «дела» Й. Станишича и выявившихся неприязненных отношений директора к сектору советской литературы (и лично к т. Н. А. Грозновой) и зав. сектором к т. А. Н. Иезуитову были вскрыты факты нездорового морально-производственного климата в коллективе института, который особенно ухудшился в последние два года. По общему мнению заявлявших в комиссию сотрудников ИРЛИ (устно — 25 чел., с которыми беседовали члены комиссии, а также письменно), представлявших все сектора и отделы института, обстановка в коллективе сейчас такова, что грозит всей научно-исследовательской работе и дальнейшему существованию данного научного учреждения АН СССР. <…>
В данной ситуации сложные отношения, присущие такому коллективу научных работников, не только не регулируются, но и извращаются действиями администрации в лице директора и партийного бюро, которое, по свидетельству проверяющего В. Е. Горбунова[3] (справка прилагается) «…не превратилось в орган подлинного политического руководства, не проявляет партийной принципиальности в решении вопросов повышения качества научной работы, в проведении кадровой политики в институте». <…>
Анализ материалов ИРЛИ (приказы дирекции, протоколы заседаний партбюро и ученого совета) показывают, что в ряде случаев т. А. Н. Иезуитов действительно был не «на высоте» как директор-руководитель большого творческого коллектива ученых «Пушкинского дома».
Так, например, упомянутый случай разбора «дела» И. Станишича и недопустимая форма обращения с руководителем сектора советской литературы Н. А Грозновой (заставил ее писать объяснение только в присутствии, не выходя из кабинета!), привели к очередной «кризисной» (как считают многие!) ситуации; перевод П. С. Выходцева из сектора фольклора в сектор советской литературы был не оправдан ни с научных, ни с производственных отношений (заявление Н. А. Грозновой и докладная директору от 29. III. 85 г.). Тем более, он был сделан в приказном порядке, без согласия самого П. С. Выходцева. Далее, ситуация, сложившаяся в секторе фольклора (изменение директором принципа подготовки свода былин с территориального на сюжетный) привела не только к срыву плана работы сектора, но и к резкому обострению личных отношений директора и зав. сектором т. А. А. Горелова, оценки которого директором по словам сотрудников ИРЛИ, граничат с бранью и вульгарными терминами. Сюда же можно отнести явное преобладание личных мотивов над производственными в отношении Ю. К. Бегунова <…>
Институт сложился давно, имея на своем «вооружении» таких специалистов как: В. А. Ковалев, Ф. Я. Прийма, Д. С. Лихачев, К. И. Ровда[4], В. В. Тимофеева, К. Н. Григорьян[5], А. А. Горелов, Ю. К. <?>, П. С. Выходцев, Н. А. Грознова, А. И. Хватов.[6] Эти люди, проработав в ИРЛИ 25—30 лет, составили славу института и советского литературоведения.
Почему же А. Н. Иезуитов весь огонь своего администрирования и личной неприязни (по свидетельству почти всех, заявлявших в комиссию) направляет именно на этих всемирно известных ученых? Если это личная неприязнь, то в интересах дела руководитель ИРЛИ, как коммунист, должен подавлять в себе это субъективное отношение. Если же за этим стоят идеологические и теоретические моменты, то тем более необъяснима эта неприязнь со стороны т. Иезуитова, который прекрасно знает о большом вкладе каждого из названных ученых в теорию литературоведения, которые стоят на четких идеологических и мировоззренческих позициях.
Комиссия не располагает материалами, характеризующими истинную «подноготную» идеологического значения по каждому сотруднику, включая директора, да это и не входило в содержание ее работы. Но тем не менее, вызывает именно тревогу тот факт, что директор практически, неугодными для такого учреждения методами администрирования и «третирования» лиц, объявил «войну» целым коллективам, которые сложились в течение десятилетий. Какие это коллективы?
Это прежде всего — сектор советской литературы (руководитель Н. А. Грознова), сектор фольклора (руководитель А. А. Горелов), редколлегия журнала «Русская литература» (гл. редактор В. В. Тимофеева), группа XVIII век; пушкинская группа; некрасовская группа; рукописный отдел; литературный музей; (рук. Хватов А. И.), фонограммархив (зав. Коргузалов В. В.[7]).
Факты неприязни и гонений директора на эти коллективы и их руководителей выявились в ходе устных бесед представителей этих отделов и письменных заявлений.
Комиссия не готова сделать вывод об идеологической подоплеке указанных фактов, но она считает необходимым поставить этот вопрос при дальнейшем обсуждении итогов работы комиссии и партийных организаций В/О района и города.<…>
Комиссия считает, что в случае распада сложившихся научных коллективов, о которых речь шла выше и которые находятся под постоянным «огнем» заадминистрирования директора, благодаря беспринципной позиции секретаря партбюро т. Ю. В. Стенника наша наука многое потеряет из того, что достигнуто за последнее десятилетия.
Опасения на этот счет настойчиво высказывали старейшие работники ИРЛИ:
Ф. Н. Прийма, А. И. Хватов, В. А. Ковалев, К. И. Ровда, В. В. Тимофеева, К. Н. Григорьян, П. С. Выходцев, Н. А. Грознова, Л. А. Дмитриев и другие сотрудники секторов.
Указанные товарищи, авторитет которых является бесспорным, с тревогой заявляли о будущей «смене», на которую опирается т. А. Н. Иезуитов. Это: С. Н. Азбелев, В. А. Туниманов, Н. Т. Евдокимов[]8, В. М. Акимов[]9, Л. И. Емельянов[]10, потенциальные возможности которых ставятся под большое сомнение.
Выявленные комиссией факты ненормальной, граничащей с развалом, обстановки а ИРЛИ, позволяют сделать следующие выводы:
1. В настоящее время нездоровая обстановка в коллективе, методы руководства и деятельность партбюро требуют радикального вмешательства вышестоящих партийных органов с целью коренной перестройки организации работы ИРЛИ, усиления руководства, оздоровления морально-производственного климата и деятельности партийного бюро.
2. Факты грубого нарушения директором и секретарем партбюро элементарных норм этики руководителя, методов руководства, недопустимых для управления научным учреждением <,> подтвердились в ходе проверки.
Подтвердились также факты «шельмования» югославского коммуниста И. Станишича и оскорбления его директором, как и факты недопустимого грубого обращения его с руководителем сектора советской литературы т. Н. А. Грозновой.
3. Отсутствие демократизма в руководстве и партийной этики среди коммунистов (резкие, грубые выпады в адрес друг друга) свидетельствуют об отсутствии политической и этической культуры как у администрации, так и у представителей «противоборствующих» сторон.
4. Комиссия считает крайне необходимым укомплектование штатного расписания дирекции, ибо на сегодняшний день т. А. Н. Иезуитов работает без заместителей (исключая зама по общим вопросам).
Документы, поступившие в комиссию и справки членов комиссии прилагаются.
Председатель комиссии:
Зав. кафедрой марксизма-ленинизма института им. И. Е. Репина, внештатный инструктор Ленинградского обкома КПСС — Б. Ф. Рябов
Члены комиссии:
Доктор филологических наук, профессор, директор Лен. отделения института языкознания АН СССР — А. И. Домашнев
Доктор юридических наук, профессор Ленгосуниверситета им. А. А. Жданова — Б. В. Орехов
Председатель парткомиссии при парткоме ЛВИМУ им. адм. С. О. Макарова — В. Е. Горбунов
10 июля 1985 года.
1. Йоле Станишич (серб. Јоле Станишић; 1929—2017) — сербский поэт, критик, публицист, в 1949—1951 находился в заключении «за покушение на Тито»), в 1959 бежал в Румынию, в 1961 — в СССР; окончил фак-т журналистики ЛГУ, работал в Отделе взаимосвязей ИРЛИ.
2. Милован Джилас (серб. Милован Ђилас; 1911—1995) — югославский политический деятель, коммунист, с середины 1940-х в оппозиции и к югославской, и к советской компартиям; его книга «Новый класс» (1957) — о партийной номенклатуре, правящей в коммунистических странах, считалась в СССР одной из самых крамольных.
3. См. подпись к этой «Справке».
4. Кирилл Иосифович Ровда (1901—1994) — филолог, историк английской лит-ры, сотрудник ИРЛИ (1935—1936 и 1959—1979), в 1937—1944 репрессирован (ссылка), работал в Отделе взаимосвязей русской и зарубежных лит-р; к. д. (1935), д. д. (1971).
5. Камсар Нерсесович Григорьян (1911—2004) — литературовед, в 1939—1942 и 1946—1991 сотрудник ИРЛИ, 1966—1970 зам. директора, 1980—1986 зав. Рукописным отделом, 1986—1991 сотрудник Отдела новой русской лит-ры; к. д. (1939), д. д. (1953).
6. Алексей Иванович Хватов (1924—1996) — с 1946 учился в ЛГУ на историческом, с 1948 на фил. фак-тах. С 1956 по 1986 сотрудник ИРЛИ, с 1966 заведующий Литературным музеем Пушкинского дома.
7. Всеволод Владимирович Коргузалов (1920—1999) — музыковед, фольклорист, в 1953 окончил теоретико-композиторский фак-т Ленинградской консерватории, с 1955 — в ИРЛИ: с 1967 ученый хранитель, с 1977 зав. фонограмархивом при Отделе фольклора.
8. Николай Тимофеевич Евдокимов (род. в 1932) — сотрудник ИРЛИ с 1967 по 1997, в 1984 зам. секретаря партбюро по орг. работе.
9. Владимир Михайлович Акимов (род. в 1930) — литературовед, окончил фил. фак-т Среднеазиатского ун-та (Ташкент), с 1953 асп. ЛГУ, к. д. (1957), д. д. (1982), проф. (1985); с 1962 по 2012 преподаватель Библиотечного ин-та им. Н. К. Крупской (с 1999 СПб. ун-т культуры и искусств).
10. Леонард Иванович Емельянов (1929—1996) — литературовед, окончил фил. фак-т ЛГУ, с 1953 асп., с 1956 сотрудник Сектора фольклора, с 1986 по 1993 — Сектора теории лит-ры ИРЛИ; в 1968—1973 зам. гл. редактора «Звезды».
Требование радикального вмешательства вышестоящих партийных органов незамеченным не осталось. Вскоре была организована еще одна комиссия «по проверке Института русской литературы (Пушкинский Дом) Академии наук СССР» в таком составе:
Т. В. Захарова, секретарь Ленинского райкома КПССС, председатель комиссии. Члены комиссии: Г. Е. Кочаров, зав отделом Физико-технического ин-та им. А. Ф. Иоффе; В. А. Говырин, директор Ин-та физиологии им. И. П. Павлова; Л. Ф. Ершов, зав кафедрой советской лит-ры ЛГУ; В. П. Нерознак, ученый секретарь Отделения лит-ры и языка АН СССР; П. А. Николаев, зав. кафедрой МГУ, член-кор. АН СССР; С. В. Никольский, зав. отделом Ин-та славяноведения и балканистики; Н. Н. Скатов, зав кафедрой русской лит-ры ЛГПИ им. А. И. Герцена.
Работа новой комиссии сопровождалась очередным взрывом активности — видимо из числа все тех же «сотрудников института».
5
ТЕЛЕГРАММА
Ленинград, Смольный. Секретарю Обкома Ю. Ф. Соловьеву.[1]
Глубокоуважаемый Юрий Филиппович, очень встревожены ходом работы комиссии Обкома по проверке Пушкинского Дома. Установленный срок ее работы заканчивается, входившие в нее представители Бюро Отделения литературы и языка АН СССР ограничились тенденциозной информацией директора и игнорировали мнение коллектива, а председатель комиссии не появилась в Институте и не находит возможности встретиться с его сотрудниками. Серьезность положения, вызванная систематическим нарушением директором элементарных этических и партийных норм, а также его дезинформацией вышестоящих инстанций, требуют тщательного анализа положения дел и учета мнения коллектива Института. Базанов[2], Бритиков[3],Ветловская, Выходцев, Горелов, Грознова, Кондратьев[4], Мельгунов[5], Прийма, Ровда, Степанова[]6, Тимофеева, Хватов.
2. Х. 85.
1. Юрий Филиппович Соловьев (1925—2011) — инженер, строитель метрополитена, с 1973 на партийных должностях, в 1985—1989 Первый секретарь Ленинградского обкома КПСС.
2. Владимир Васильевич Базанов (1946—1990) — литературовед, окончил фил. фак-т ЛГУ (1969), асп. ИРЛИ (1972), к. д. (1975), сотрудник Сектора советской лит-ры (1975—1980 и 1986—1990), Рукописного отдела (1980—1986) ИРЛИ.
3. Анатолий Федорович Бритиков (1926—1996) — литературовед, окончил фил. фак-т ОГУ им. Мечникова (1951), с 1953 по 1986 сотрудник ИРЛИ; к. д. (1958), с начала 1970-х занимался преимущественно жанрами фантастической лит-ры.
4. Михаил Дмитриевич Кондратьев (род. в 1929) — литературовед, окончил фил. фак-т ЛГУ в 1952, в ИРЛИ с 1957, с 1963 по 2004 отв. секретарь журнала «Русская литература».
5. Борис Владимирович Мельгунов (1939—2006) — литературовед, окончил фил. фак-т ЛГУ (1971), с 1975 сотрудник ИРЛИ, к. ф. н. (1980), д. ф. н. (1992), основная сфера деятельности издание Полн. собр. соч. Н. А. Некрасова.
6. Галина Васильева Степанова (1918—1999) — литературовед, окончила фил. фак-т ЛГУ в 1941, сотрудник ИРЛИ с 1949 по 1986, основная сфера деятельности — источниковедение, библиография, с 1969 в Тургеневской группе, с 1970 в Группе Достоевского.
6
|
В Комиссию Ленинградского ОК КПСС по проверке работы Института русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР |
Считаю необходимым поставить членов Комиссии в известность о том, что в «Справке о работе Института русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР», подготовленной для Комиссии директором Института А. Н. Иезуитовым, содержатся искаженные сведения.
По просьбе членов комиссии я как заведующий сектором советской литературы неоднократно давала объяснения фактам, изложенным в «Справке» относительно деятельности отдельных сотрудников сектора и сектора в целом. В результате беру на себя ответственность утверждать, что составленный тенденциозно, предвзято, этот документ по существу своему не является характеристикой реального состояния дел в Институте, он не дает объективной оценки ни тем достижениям, которые имеет наш научный коллектив, ни тем трудностям, которые он переживает, ни тем недостаткам, которые предстоит преодолевать. Создается впечатление, что «Справка» составлена с единственной целью — с одной стороны скомпрометировать нескольких ученых, коммунистов (В. А. Ковалев, В. В. Тимофеева, П. С. Выходцев, Н. А. Грознова, отчасти А. Горелов) и работу одного из подразделений в целом — сектора советской литературы (где работает большинство из названных товарищей), а с другой — выдать амбициозные, неумеренные притязания директора за истинно будто бы обновляющее его влияние на весь научно-производственный процесс в Институте.
Но ни то, ни другое не соответствует действительности. <…>
Накопив огромный опыт по изучению истории русской советской литературы, теории социалистического реализма, сектор впервые в нашем литературоведении предпринял и успешно осуществил попытку создания фундаментального исследования «Истории русской советской поэзии» (в 2-х тт.; 60 авт. л.) (1983—1984); именно в 80-е годы появились и такие значительные работы сектора, как «Русский советский роман. Философские аспекты» (20 авт. л., совм. с ГДР; 1980); «Творческие взгляды советских писателей» (20 авт. л., 1981); «Творчество Мариэтты Шагинян» (14 авт. л,, 1980); «Проблематика и поэтика творчества К. А. Федина» (совм. с СГУ, 198I); «Леонид Леонов и современность» (1981); «Краткий очерк истории русской советской литературы» (25 а. л., 1984); «Структура литературного произведения» (совм. с ГДР, ЧССР, СPР; 14 авт. л., 1984) и др. Именно в последнее десятилетие в работе сектора появилось новое стабильное направление — целенаправленная помощь вузу и школе в преподавании советской литературы. <…> За эти годы написан ииздается миллионными тиражами учебник для школы «Русская советская литература» (под ред. В. Ковалева); изданы пособия для учителей «Русская советская литература 60—70-х гг.», «Счастье борца. О романе Н. Островского „Как закалялась сталь“»; «Леонид Леонов. Жизнь и творчество»; «Методическое руководство к учебнику „Русская советская литература“» <…>
Развивая лучшее в накопленном опыте, коллектив авторов в настоящее время стремится обогатить характер научно-исследовательской работы. С этой целью в ближайшие годы планируется впервые в нашем литературоведении приступить и созданию «Очерков по истории советской критики», приступить к планомерной публикации архивных материалов «Из творческого наследия советских писателей», впервые начать систематическое изучение истории советской публицистики и мн. др.
Все эти моменты в работе сектора получили поддержку в Бюро ОЛЯ, где я как зав. сектором выступала 29 января 1965 г. с докладом «Об итогах и перспективах работы сектора советской литературы». <…>
22 мая с. г. на Пленуме Головного Совета по филологии при Минвузе СССР (г. Калининград) был заслушан и обсужден мой доклад «О состоянии изучения советской литературы в Пушкинском Доме», где также была дана высокая оценка деятельности сектора советской литературы, который признан одним из важнейших центров изучения литературы социалистического реализма.
При всем этом каждый, естественно, может задаться вопросом: может у А. Иезуитова как директора есть свое аргументированное мнение, расходящееся с мнением Бюро ОЛЯ и Головного Совета по филологии? Но мы никаких существенных критических замечаний со стороны директора в адрес сектора (которые надо было бы принять к сведению) до настоящей «Справки» не слышали. Наоборот, в Протоколах совместных заседаний сектора и дирекции по годовым отчетам имеются только положительные оценки, исходящие лично от А. Н. Иезуитова: 24 декабря I980 года — «Сектор работал хорошо. Принципиальное завоевание — создание „Истории русской советской поэзии“. Школьный учебник, конечно, тоже важное дело. Участие сотрудников в конференциях с лучшей стороны характеризует работу сектора»; 23 декабря 1981 года — «Сектор работал активно, целеустремленно. Созданы оригинальные труды»; 21 декабря 1983 года — от дирекции выступал В. К. Петухов[1] — «Работа сектора проходила успешно»; 19 декабря 1984 года — «В минувшем году сектор работал плодотворно и активно в различных направлениях. На годовом отчете в Бюро ОЛЯ отмечена „История русской советской поэзии“ как фундаментальный труд, основанный на использовании новых материалов по истории советской поэзии. Могу сказать, что „Структурой литературного произведения“ заинтересовался журнал „Сов. общ. науки за рубежом“. Дирекция получила письмо из Горького, отметившее активное участие сотрудников Института в семинаре-совещании зав. филологическими кафедрами, в том числе Н. А. Грозновой. Коллегия Министерства просвещения СССР поддержала представление учебника по русской советской литературе на Госпремию СССР». И даже еще при полугодовом отчете нынешнего года А. Н. Иезуитов на заседании сектора заявил (19 июня 1985 г.): «Сектор работал в 1 полугодии и напряженно, и плодотворно, и оперативно». Каким же заявлениям директора верить?!
Всячески стремясь опорочить сектор советской литературы, А. Н. Иезуитов тенденциозно подбирает факты и недобросовестно их интерпретирует. На стр. 8 приведены примеры не завершенных в срок работ, которые будто бы поставляет только сектор советской литературы. Между тем названные авторы не срывали издательских планов. Директор скрывает тот факт, что книги, особенно фундаментального плана, проходят, как правило, издательский путь длиною не менее, чем 2—2,5 года. За счет этого главным образов и образуется некоторый разрыв между сроками завершения авторской работы — и публикацией книги. Поэтому вслед за названными в «Справке» трудами можно поставить чуть ли не все коллективные и индивидуальные монографии, с точно такими же сроками выпуска в свет. Вызывает возмущение также то, что директор не назвал здесь авторов, по вине которых действительно срывались не раз издательские планы (но эти сотрудники пользуются покровительством A. Н. Иезуитова в настоящее время): например — «Летопись жизни и творчества Тургенева», «Русская литература и развитие советских национальных литератур», «Петербург пушкинского времени», «История русской литературы» в 4-х тт. и др.
Требует принципиально важных уточнений и оценка состояния работы над коллективным трудом «Современная советская проза».
Несмотря на то, что от директора Института неоднократно вплоть до самых последних дней исходило настоятельное предложение скорректировать план, отложить сдачу этого труда в издательство на 1987 г., я как зав. сектором не раз заявляла на партбюро, партийных собраниях, что надо приложить все усилия и завершить работу над «Современной советской прозой» в установленные Бюро ОЛЯ сроки. Но, вместо помощи, со стороны администрация института стали создаваться серьезные помехи в осуществлении этой работы. Так, один из основных авторов, председатель профкома Института доктор филологич. наук В. В. Бузник[2] (автор главы «Проза 1975—1980 гг.») в течение последних полутора лет сосредоточилась на подготовке индивидуальной монографии по проблемам гуманизма (без согласования с руководством сектора расширила объем сданной в издательство монографии на 4 авт. л. и т. д.) — в ущерб коллективной работе сектора.
Под большой угрозой находится и глава, посвященная одному из важнейших жанров современной прозы — о новеллистике 1970—1980-х годов (автор Н. А. Биличенко[3]). Автор главы в течение двух лет работала над темой, но когда для Н. А. Биличенко подошло время отчитаться о результатах исследования, директор института A. Н. Иезуитов, не поставив даже в известность сектор и меня как его руководителя о готовящемся решении, без сколько-нибудь убедительных мотивов в ущерб производственным планам сектора приказом от 24 июля с. г. перевел Н. А. Биличенко в Рукописный отдел. Этот произвол в отношении кадрового состава сектора (Н. А. Биличенко являлась также и ученым секретарем сектора) крайне осложнил и организационную, и производственную деятельность подразделения, особенно работу над коллективным трудом «Современная советская проза» <…>.
Рассчитывая на то, что «Справка» не станет широкоизвестной в Институте, А. Н. Иезуитов поставил своей целью подорвать у членов Комиссии доверие к ряду сотрудников сектора советской литературы (кроме Ковалева, Тимофеевой, Грозновой из сектора советской литературы, также Выходцева из сектора фольклора); с этой целью он последовательно дискредитирует их в «Справке» заведомо ложными обвинениями.
Критику, направленную в адрес этих лиц, можно квалифицировать только как стремление A. Н. Иезуитова опорочить известных ученых, безупречно преданных партийным принципам в науке. Под сомнение поставлены и их научный авторитет, и идеологическая (даже политическая) благонадежность. При этом директор не стесняется прибегать к очевидному подлогу.
На 6—7 стр. «Справки» с помощью недобросовестно вырванных из контекста цитат недвусмысленно излагаются выступления на Ученом совете Тимофеевой, Ковалева, будто бы выступивших против изучения многонациональной советской литературы и против работы «Октябрь и Литература». На самом деле (члены Ученого совета хорошо помнят) в тех выступлениях речь шла о том, что к темам «многонациональная советская литература» и «Октябрь и литература» надо подойти со всей мерой идеологической ответственности, наделить эти исследования научной новизной, не допустить того, чтобы за броскими названиями оказались спрятаны поверхностные или малоквалифицированные работы. Отсюда и напоминание Тимофеевой об отсутствия в Институте высококвалифицированных кадров по национальным литературам, и выдвигавшееся Ковалевым требование не сводить тему «Октябрь и литература» только к публицистической ее интерпретации, а искать новые историко-литературные аспекты.
Тa же картина вырисовывается и в сюжете, связанном с включением директором в план — без предварительного обсуждения в секторах — в качестве общеобязательной коллективной монографии «Труд в русской литературе». Дело в том, что директор оказался не в состоянии ни на Ученом совете, ни на методологическом семинаре дать сколько-нибудь удовлетворительное научное обоснование темы. Поэтому членами Ученого совета оспаривалась не тема сама по себе, а ее малосодержательное толкование. И только благодаря острой дискуссии, которую и должен был бы приветствовать, а не шельмовать директор, в конце концов начали несколько проясняться научные очертания темы.
Бесчестным выглядит заявление (с. 11), что «определенная группа лиц (П. Выходцев, Н. Грознова, В. Ковалев, В. Тимофеева) пытается дезорганизовать работу Ученого совета…» Если бы директор был принципиален, он должен был бы благодарить этих ученых за большую работу в Совете. В последние два года Ученый совет Пушкинского Дома потерял авторитет (заседания проходят в пустом зале, формально, научные вопросы не обсуждаются и т. п.), и только благодаря таким сотрудникам, как Тимофеева, Ковалев, Прийма, Муратова[4], которые буквально борются за престиж Ученого совета, этот орган еще продолжает свое существование.
Умаляя истинные заслуги других ученых, А. Н. Иезуитов не стесняется приписывать себе ведущую роль в определении тех научных направлений, ни инициатором, ни руководителем которых тем не менее он не является. Так, на стр. 2 указано как новое, возникшее будто бы лишь при А. Н. Иезуитове, направление по изучению «Современной русской советской литературы» и первым в этой серии назван труд — кстати сказать, внесенный в план директором без обсуждения — «Герой и конфликт» (1984 — I987). Но такое направление выдвинуто не нынешним директором, оно существует в работе сектора советской литературы на протяжении уже более двух десятилетий. К настоящему времени изданы в этой серии такие книги, как «Проблема характера в современной советской литературе» (1962), «Время. Пафос. Стиль. Художественные течения в современной советской литературе» (1965), «Современная русская советская повесть» (1975), «Русский советский роман. Философские аспекты» (1980) и др.
Ограждая себя от критики, А. Н. Иезуитов искажает освещение вопроса о кадровых изменениях, происшедших в последнее время в секторе советской литературы<,> и собственную вину за неправильные решения перекладывает на других (см. мои «Докладные записки» в дирекцию от 29/III с. г., 10/VI с. г.,
31/VII с. г.). Так, скрывая от комиссии неблаговидные мотивы, по которым им 24 июля с. г. был издан необоснованный приказ о переводе ученого секретаря сектора Н. Биличенко в Рукописный отдел, директор в «Справке» выдвинул в мой адрес клеветническое обвинение в явном «преследовании» будто бы с моей стороны Н. Биличенко. Впервые сейчас узнаю об этой версии директора. Я еще 31 июля с. г. обратилась и к А. Н. Иезуитову, и в партийное бюро с просьбой разобраться в сложившейся ситуации (в присутствии всех сотрудников сектора), но до сих пор не только не получила ответа, но, наоборот, становлюсь объектом новых инсинуаций директора.
Умалчивает А. Н. Иезуитов и о тех своих действиях в отношении кадрового состава сектора советской литературы, когда в марте месяце с. г. он вопреки всем этическим нормам советского учреждения! — без какого бы то ни было согласования со всеми заинтересованными сторонами (сектор советской литературы, сектор фольклора) насильственно пытался перевести профессора П. С. Выходцева в сектор советской литературы, «волевым» порядком при этом меняя научно-производственный план на ближайшие годы для сектора советской литературы (см. об этом мою «Докладную записку» и «Заявление» в партбюро от 29 марта с. г.). Хотя после вмешательства партийных органов приказ не возымел силы, но он в то же время до сих пор и не отменен директором.
Особенно изощренно А. Н. Иезуитов стремится опорочить в «Справке» меня как зав. сектором советской литературы, как члена бюро Василеостровского РК КПСС. С этой целью он сознательно подтасовывает факты или искаженно их интерпретирует (вопрос о написании академической «Истории русской советской литературы», трактовка моих выступлений на партийных собраниях, на заседаниях сектора и Ученого совета и т. д.). Не считаю возможным отвечать сейчас на подобные ложные обвинения. Но прошу Комиссию все же разобраться в существе этого вопроса (о преследовании мною сотрудников сектора, о нарушении с моей стороны «норм научного (?) и бытового (?) поведения» и т. п.).
2/X — 1985 г.
|
Зав. сектором советской литературы, доктор филологических наук Н. Грознова |
1. Виталий Корнилович Петухов (1931—2016) — литературовед, асп. ИРЛИ (1955—1958), сотрудник с 1960 по 2003, к. ф. н. (1975), в 1984—1996 ученый секретарь ИРЛИ, с 1996 в Отделе новой русской лит-ры.
2. Виктория Владимировна Бузник (1923—2005) — литературовед, окончила Грозненский педагогический ин-т, в ИРЛИ с 1954 по 1996, к. ф. н. (1952), д. ф. н. (1974), сотрудник Сектора советской лит-ры ИРЛИ.
3. Надежда Алексеевна Биличенко (род. в 1946) — ученый секретарь Сектора советской лит-ры ИРЛИ с 1982 по 1985, к. ф. н. (1983), в 1985—1987 в Секторе теоретических исследований. По поводу нее есть специальная «Докладная записка» Н. А. Грозновой А. Н. Иезуитову от 31. VII. 1985 (с копией Первому секретарю Василеостровского райкома), здесь опущенная. В ней заявительница возмущается переводом Биличенко из ее сектора в сильных выражениях: «Не могу квалифицировать Ваши действия в данном случае как действия непорядочные…» Оценивается решение директора как «злонамеренный акт», и база под него подводится основательная: «Ваши действия такого рода противоречат всем требованиям, которые предъявляет сегодня ЦК КПСС к ведению производственной деятельности на любом предприятии».
4. Ксения Дмитриевна Муратова (1904—1998) — текстолог, библиограф, в 1934—1940 работала в библиотеке Пушкинского Дома, в 1940—1941 и 1948—1993 — в ИРЛИ; к. д. (1947), д. д. (1957); под ее ред. вышли 2 тт. Библиографического указателя «История русской лит-ры» XIX в. (1962) и начала XX в. (1963); с 1970 по 1978 зав. Рукописным отделом.
7
Глубокоуважаемый Владислав Иванович![1]
Хорошо знаю, что обо мне во всех вышестоящих административных и партийных инстанциях определенной группой лиц усиленно распространяется версия, будто я стремлюсь занять место директора Пушкинского Дома, от этого будто и все сложности в нашем институте. Такая «концепция» внушена, как понимаю, и Вам.
Не считаю нужным в данном случае ни искать себе защиты, ни оправдываться. Жаль только одного, что заслонившись сейчас от людской кары, от партийного взыскания подобными «заслонами», А. Иезуитов и те, кто рядом с ним, тянут Институт русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР к тяжким последствиям.
Не буду говорить о моральном состоянии нашего коллектива. Хочу предупредить Вас о том, что через год-два мы потерпим большой урон в научном престиже, в выполнении производственных планов. В Институте сейчас совершается девальвация научного процесса во многих отношениях.
Предлагаемые директором новые — как он их называет, «приоритетные» — темы исследований не имеют научных перспектив, не обеспечены кадрами. Сегодня у нас усиленно насаждаются работы с громкими названиями. И только. Ведь и 35-томное собрание сочинений Пушкина, о котором директор так щедро дает интервью, — это же очевидная хлестаковщина. Все ведущие ученые, во главе с председателем Пушкинской комиссии акад. Лихачевым, знают, что эта затея скоро провалится. Но сейчас это звучит громко, — и А. Иезуитов «стрижет купоны» как руководитель. И так во всем. Результаты научных исследований также рассматриваются в Институте вне объективных критериев.
Жаль, что присланная ОК КПСС комиссия не захотела вникнуть в существо дела. Ни председатель, ни заместитель председателя комиссии так и не сочли нужным встретиться с сотрудниками института. Нарушены и другие элементарные этические правила в этом плане. Зная Вас лично, не могу поверить, чтобы такие санкции комиссии дал ОК КПСС.
Поэтому я и решила познакомить Вас с тем обращением, которое направила в комиссию, рассчитывая на Ваше личное внимание к положению в нашем Институте.
7 октября 1985 года
Зав. сектором советской литературы
Института русской литературы (Пушкинский Дом)
АН СССР, доктор филол. наук,
Член Бюро Василеостровского РК КПСС Н. Грознова
К сожалению, я не имела возможности познакомить с моим обращением в комиссию чл.-корр. АН СССР П. А. Николаева[2], и таким образом, московская часть комиссии ОК КПСС имеет одностороннюю информацию о положении дел в Пушкинском Доме.
1. Владислав Иванович Коржов (1932—2011) — с 1978 по 1986 зав. отделом пропаганды и агитации Ленинградского обкома партии.
2. Петр Алексеевич Николаев (1924—2007) — литературовед, окончил фил. фак-т и асп. МГУ; зав. кафедрой теории лит-ры (1977—1996), член-кор. АН СССР (1984); член комиссии по проверке ИРЛИ.
8
Первому Секретарю Ленинградского Обкома КПСС Ю. Ф. Соловьеву.
Копия: АКАДЕМИКУ-СЕКРЕТАРЮ ОЛЯ АН СССР АКАДЕМИКУ М. Б. ХРАПЧЕНКО,
Секретарю Василеостровского РК КПСС В. В. Фролову.
Глубокоуважаемый Юрий Филиппович!
8 августа 1965 г. я написал Вам откровенное и тревожное письмо о тяжелом положении в Институте русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР. Сложившиеся после этого обстоятельства и новые факты беззакония, нарушения элементарных демократических и этических норм нашего общежития понуждают меня снова обратиться к Вам.
Сразу же хочу сказать, что вопрос этот настолько серьезен, что я не считаю возможным искать какие бы то ни было «дипломатические» слова и умалчивать о фактах, касающихся людей, причастных к нему, независимо от званий и должностей.
В связи с работой Комиссии по проверке положения дел в Институте, coзданной по Вашему распоряжению, прошу обратить внимание на следующие факты.
Присланная из Москвы в помощь комиссии группа ученых в составе трех человек под руководством П. А. Николаева приехала с фактически готовым решением — во что бы то ни стало «спасти» директора от критики, поэтому по всем интересующим вопросам она ограничилась информацией самого А. Н. Иезуитова. И только за несколько часов до отъезда в Москву этих товарищей по настойчивой просьбе ряда сотрудников (в том числе и моей) они вынуждены были поговорить с некоторыми из них. И хотя они узнали много «неожиданного» и «непредвиденного» (это слова Ученого Секретаря ОЛЯ АН СССР В. П. Нерознака[1], сказанные мне), их решение по-видимому осталось неизменным в стремлении хоть как-то оправдать Иезуитова и оставить его на посту директора. Во всяком случае таково было мое впечатление от разговора с В. П. Нерознаком.
Никто из состава большой и авторитетной комиссии, кроме проф. Н. Н. Скатова[2] и проф. Л. Ф. Ершова[3], не нашел нужным встретиться с сотрудниками Института. Председатель комиссии Т. В. Захарова[4] даже не появлялась в его стенах. По настойчивой просьбе многих коммунистов Т. В. Захарова дала согласие на такую встречу 4. I0. 85 на 11-30. Но когда люди собрались,, после долгого ожидания они узнали, что она, по ее же словам, сказанным по телефону, была в Обкоме КПСС и «не имеет возможности» встретиться с сотрудниками ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра.
Зав. отделом науки Обкома КПСС тов. Булатов[5], как известно, с самого начала не занял принципиальной партийной позиции по отношению к деятельности Иезуитова. Двумя месяцами ранее он отказал в приеме старейшим коммунистам Института, пришедшим к нему для беседы, заявив, что ему достаточно тех сведений, которые он получает от директора Института и секретаря партийного бюро т. Стенника Ю. В.
Кто бы и как бы ни пытался игнорировать вопиющие факты в деятельности А. Н. Иeзуитова и «закрыть вопрос» волевым решением, сделать это не удастся хотя бы потому, что в настоящее время он приобрел слишком большой резонанс, затронул жизнь и самосознание членов всего коллектива Института, за исключением нескольких человек, приближенных к директору. Если бы комиссия захотела, она убедилась бы в этом. Достаточно ознакомиться с протоколам партийных собраний, заседаний Ученого Совета и других собраний, чтобы увидеть, насколько серьезно обстоит дело, и насколько невероятной представляется возможность для Иезуитова свернуть с намеченного им пути.
Организованная директором травля югославского коммуниста, известного ученого и поэта Й. Станишича свидетельствует о полной идеологической слепоте Иезуитова и граничит с политической провокацией, которая может иметь непредсказуемые последствия международного характера. К такому жесткому выводу я прихожу, видя, что эта травля продолжается и ужесточается с каждым днем.
Становится непонятным, во имя чего некоторые ответственные товарищи, игнорируя реальные факты и мнение большого коллектива, стремятся во что бы то ни стало удержать Иезуитова «у власти». Распространяемые им же легенды о том, что в Институте идет борьба чуть ли не реакционных сил, «групповщиков», людей «отставших», якобы неспособных идти «в ногу со временем», противостоящих «революционным преобразованиям» в науке директора Института, призваны ложью прикрыть истинное положение вещей. А истинное положение вещей заставляет меня задать вопрос: «Почему под обстрелом дирекции, состоящей из одного человека, оказались в первую очередь люди, известные как в нашей стране, так и за рубежом как непримиримые бойцы идеологического фронта, на протяжении всей своей жизни последовательно отстаивающие партийные позиции в науке о литературе, люди, занесенные нашими идеологическими противниками в черные списки?» Я не могу ответить на этот вопрос, но перечисление директором Института в одном ряду имен В. А. Ковалева, В. В. Тимофеевой, П. С. Выходцева, Н. А. Грозновой, П. Я. Приймы в качестве «групповщиков», строящих заговоры против дирекции, заставляет меня поставить этот вопрос, который мне представляется более важным, чем даже те беззастенчивые средства, к которым прибегает Иезуитов в своем стремлении опорочить неугодных ему и, вероятно, не только ему, людей.
Я буду говорить пока только о себе. Работа моя в Институте началась после досрочного окончания аспирантуры, в 1953 году, она фактически не прерывалась и в тот период, когда я заведывал кафедрой советской литературы в ЛГУ. За все это время не было ни одного случая недовыполнения мною научного плана хотя бы на поллиста. Напротив, каждый год отмечалось систематическое перевыполнение плана на 2—3, а то и более авторских листа. Убедиться в этом можно, взяв в руки, например, мой Отчет о работе за пятилетие при переаттестации в октябре 1984 года, в котором названы 18 выполненных плановых научных заданий общим объемом 42 печ. листа, 15 научных докладов на институтских, общесоюзных и международных научных конференциях, организация и редактирование, ряда фундаментальных коллективных трудов, руководство научными фольклорными экспедициями в условиях Крайнего Севера, чтение специальных курсов в ряде университетов, рецензирование многих научных трудов, оппонирование диссертаций, научное руководство работой ряда аспирантов и т. п. И все это при средней плановой нагрузке старшего научного сотрудника 30—35 печ. листов за пятилетие. Но и в этом случае Иезуитовым были предприняты попытки «проверить» меня на Ученом Совете.
Как мне стало известно из бесед с членами комиссии, Иезуитов попытался нарисовать мой облик как ученого, систематически нарушающего государственную дисциплину, злонамеренно фальсифицирующего свою работу и т. п. В документе, представленном в комиссию, он пишет: «Выходцев сорвал все плановые сроки и значительно превысил объем работы „Русская литература и фольклор начала XX века“. Вместо 1980 (кн.1) и 1982 (кн. 2) он представил труд лишь в октябре 1984 года».
На самом же деле труд был представлен полностью в 1981 году, обсужден и утвержден на заседании Сектора народно-поэтического творчества 12 декабря 1981 г. (см. Протокол заседания), получил две положительные рецензии специалистов.С тех пор прошло почти пять лет, хотя первейшей обязанностью дирекции является своевременное продвижение трудов в печать. Когда в октябре 1984 г. я взял рукопись и вручил лично Иезуитову, сказав о необходимости утверждения ее к печати на Ученом Совете, она снова пролежала год в шкафу Иезуитова без движения и только после моего письменного опротестования рукопись, вопреки обычным правилам, была послана Иезуитовым на вторичное обсуждение в Сектор новой литературы. Разумеется, никаких серьезных аргументов и объяснений им приведено не было, этот отработанный Иезуитовым прием создания искусственных преград на пути к печати плановых трудов неугодных ему сотрудников (я мог бы привести ряд других примеров) выглядит особенно красноречивым на фоне той демагогии о государственной дисциплине и государственных планах, которой пронизано каждое его выступление.
Кстати замечу, что под прикрытием этой же демагогии Иезуитов ни разу не называл ни одного из сотрудников, действительно годами не выполняющих планов, как раз тех, которые сейчас вошли в ближайшее окружение директора.
На упрек Иезуитова в превышении объема рукописи, выдаваемого им также за нарушение государственной дисциплины, я неоднократно отвечал, что это явление нередкое в нашей практике, когда открываются (может быть<,> даже неожиданно для ученого) новые проблемы на казалось бы известном материале и показывал, что в данном случае речь идет о совершенно новом толковании вопроса о связи пролетарской литературы с традиционной народной художественной культурой и что поэтому глава «Роль фольклора в становлении литературы социалистического реализма» значительно превысила запланированный объем. Обычно Ученый Совет относится к таким случаям, естественно, положительно. Но Иезуитова меньше всего интересуют проблемы науки, ему важнее найти «зацепки». <…>
Иезуитов продолжает: «Выходцев должен по плану закончить в 1986 г. труд „Советская литература и фольклор (30-е годы)“, но в действительности даже не приступил к нему». Могу сказать, что, несмотря на все препятствия, чинимые Иезуитовым в работе над этим трудом, работа не только над ним, но и над следующими томами была напряженной и результативной и, вопреки его голословному утверждению, продолжается мною и другими авторами. Я мог бы представить комиссии ряд глав и разделов, написанных для этих томов.
Наконец, последнее. Иезуитов взял на себя непосильную роль оценщика научного потенциала неугодных ему ученых, имеющих, как он выразился, «в прошлом определенные научные заслуги, но в настоящее время утративших и все более теряющих свой научно-творческий потенциал и не желающих и уже неспособных преодолеть в себе административную непримиримость (т. е. принципиальность — П.В.)»<,> и предлагает отправить их на пенсию или в консультанты. Но эта очередная демагогическая фальшивка, во-первых, легко опровергается фактами, подтверждающими исключительно плодотворную творческую активность этих ученых именно в последние 5—10 лет, а, во-вторых, призвана закомуфлировать реальное положение дел, говорящих о том, что именно — Иезуитов принимает на работу и поощряет творчески бесперспективных людей. Это тоже доказать нетрудно.
Страдая болезнью властолюбия, амбициозной административности, несовместимой с интересами науки, он пытается строить свой авторитет и престиж на лжи и запугиваниях, делая это и тайно и явно. Приведу один пример «заботливого» отношения к молодым кадрам нынешнего директора Пушкинского Дома, хотя речь пойдет о моей дочери — мл. науч. сотруднике Сектора новой русской литературы Н. П. Генераловой.[6]
В справке Иезуитов пишет: «Однако встречаются еще случаи недостаточной объективности. Так, при избрании Ученым Советом ИРЛИ 20.05.85 на новый срок работы в должности м. н. с. к. ф. н. Н. П. Генераловой выяснилось, что ею были включены в список работ, выполненных за отчетный период, две работы из списка трудов, относящихся к предшествующему периоду работы и, как выяснилось, ею оказалось опубликовано всего около 2-х печ. листов. Тем не менее результаты голосования оказались положительными: 12 — за, 9 — против, 1 — недействителен».
Сообщение это поразительно по своему цинизму и неизвестно на кого pacсчитанной лжи. А суть дела была такова. Три или четыре года назад Н. П. Генералова, будучи еще в Секторе теоретических исследований, где ею под руководством академика А. С. Бушмина была написана и защищена кандидатская диссертация, осмелилась несколько раз не согласиться с мнением заведующего сектором Иезуитовым (см. протоколы заседаний Сектора). В ответ после нескольких предупреждений Иезуитов начал активную травлю молодого сотрудника. Приемы его «воспитания» были столь красноречивы, что тогдашний директор Института А. С. Бушмин перевел Н. П. Генералову в группу по изданию Сочинений и Писем И. С. Тургенева в Секторе новой русской литературы. К тому же, это было вызвано и производственной необходимостью. Это, однако, не остановило Иезуитова в распространении различных небылиц о молодом сотруднике. Достаточно сказать, что директор позволил себе несколько раз заявлять, что Н. П. Генералова «не знает французского языка» (это говорилось о человеке, окончившем романское отделение ЛГУ и владеющего несколькими иностранными языками) и т. д. Наконец, из приведенных выше слов самого Иезуитова о необъективности голосования на Ученом Совете становится ясно, что он поставил своей целью любыми средствами избавиться от сотрудника.
А средства оказались весьма характерными.
На Ученом Совете зав. Сектором д. ф. н. Ф. Я. Прийма доложил о работе Генераловой за три года, высоко оценил (ссылаясь на мнение специалистов) ее работу по подготовке большого количества (около 20 печ. листов) французских текстов Тургенева, большинство которых впервые печатаются и впервые были прочитаны Генераловой, причем был отмечено, что Генералова отнеслась к этой работе добросовестно и самоотверженно. Им был зачитан и список научных трудов Генераловой, где фигурировали две статьи, как было особо подчеркнуто выступавшим, вышедшие из печати за отчетный период, но выполненные за предыдущее трехлетие. Сделав вид, что он не расслышал этого замечания, Иезуитов стал сознательно вводить в заблуждение Ученый Совет, заявляя, что эти статьи включены в список научных трудов дважды, хотя ему прекрасно было известно, что в одном случае они отмечены как «подготовленные к печати», а в другом как «вышедшие в свет». Заведующий Сектором Ф. Я. Прийма был вынужден дважды подчеркнуть, что именно с этого он и начал свое выступление.
Следующим аргументом Иезуитова был тезис о том, что Генералова не пишет статей. Эта сознательная ложь усугублялась еще и тем, что большая проблемная статья Генераловой (около 2-х авт. листов), написанная по планам Сектора теории за искомое трехлетие, более двух лет пролежала без движения и обсуждения в Секторе, хотя и значилась в отчетах как выполненная, Но если первый и второй аргументы Иезуитова были просто сознательным искажением фактов, ибо ему не могло быть не известно, что все сотрудники включают в списки работ не только написанные, но и вышедшие в свет за отчетный период труды (и это понятно, ведь работа может так и не выйти из печати), то следующий аргумент звучал поистине поразительно в стенах Пушкинского Дома. Иезуитов заявил, что текстологическая и комментаторская работа (которой как раз и пришлось заниматься Генераловой в основном последние два года) не может считаться научной, что наука — это писание «чистых листов». Это заявление удивило и возмутило многих. Впрочем, оно не помешало Иезуитову в интервью ленинградскому радио (3 июня) утверждать, что именно текстологическая и комментаторская работа делает издание классиков подлинно научным (речь, правда, шла об издании Пушкина).
Следует также отметить, что в своем позорном выступлении на заседании Ученого Совета Иезуитов говорил по существу диаметрально противоположное тому, что сказано о Н. П. Генераловой в ее характеристике, подписанной самим Иезуитовым 12 декабря 1984 года. В этой характеристике в высшей степени положительно оценена работа Генераловой и нет ни одного критического замечания в адрес последней.
Разумеется, ни выступление зав. Сектором новой русской литературы, ни выступление заведующей группой по изданию Сочинений и Писем Тургенева Н. С. Никитиной[7], высоко оценивших работу Генераловой, не смогли, да и не могли переубедить А. Н. Иезуитова, добивавшегося всеми возможными средствами позорного голосования. Об этом говорят почти все сотрудники Института. Но и этого ему оказалось мало: надо еще «вдогонку» оболгать сотрудника, который понес и без того огромный моральный урон по причине беспрецедентных по своей безнравственности действий директора. Какие же уроки могут извлекать молодые ученые из подобных ситуаций?
Я прошу извинения за столь пространное письмо, но у меня нет иного пути показать всю неприглядность поведения Иезуитова как директора. Вред, наносимый такими руководителями, огромен, они позорят звание коммуниста и не достойны носить его.
Положение дел в Институте таково, что даже оставив в стороне идеологическую подоплеку действий Иезуитова, все, что он допустил по отношению к коллективу, делает невозможным какое бы то ни было «примирение». За такие поступки коммунист должен нести ответственность. Попытки сгладить углы и «разрядить» атмосферу лжи н клеветы, которой опутан Институт, могут только осложнить обстановку. Я говорю это как коммунист и полностью несу ответственность за свои слова.
С искренним уважением
7. 10. 85.
|
Член КПСС с 1949 года, доктор филологических наук, проф. П. С. Выходцев. Прошу извинить за технические несовершенства письма П. Выходцев |
1. Владимир Петрович Нерознак (1939—2015) — лингвист, в 1963 окончил фил. фак-т ЛГУ, с 1966 по 1985 в Институте языкознания (д. д., 1978), в 1985—1987 ученый секретарь, затем по 1993 зам. академика-секретаря Отделения лит-ры и языка АН СССР; член комиссии по проверке ИРЛИ.
2. Николай Николаевич Скатов (род. в 1931) — литературовед, в 1953—1956 асп. Московского педагогического ин-та (к. д. 1960), в 1956—1962 преподавал в Костромском педагогическом ин-те, затем до 1987 — в ЛГПИ им. А. Герцена (д. д., 1971), где стал зав. кафедрой русской лит-ры. С 1987 по 2005 директор ИРЛИ, с 1997 член-кор. РАН; член комиссии по проверке ИРЛИ.
3. Леонид Федорович Ершов (1924—1988) — литературовед, в 1949 окончил ЛГУ, асп. ИРЛИ, где был научным сотрудником до 1974, с 1974 по 1988 зав. кафедрой советской лит-ры в ЛГУ, проф., д. ф. н.; член комиссии по проверке ИРЛИ.
4. Татьяна Васильевна Захарова — секретарь Ленинского райкома КПСС, председатель комиссии по проверке ИРЛИ.
5. Владимир Павлович Булатов (род. в 1937) — окончил Ленинградский кораблестроительный ин-т, в 1982—1985 зав. отд. науки и учебных заведений обкома КПСС, с 1986 — директор Ин-та проблем машиноведения РАН.
6. См. примеч. 1 к письму 3.
7. Нина Серафимовна. Никитина (1932—2016) — литературовед, окончила асп. ИРЛИ (1961), к. д. (1977), сотрудник Отдела новой русской лит-ры по 2004, в 1978—2000 зав. Тургеневской группой.
9
СПРАВКА
комиссии обкома о работе Института русской литературы
(Пушкинский Дом)
Комиссия обкома КПСС работала с 25 сентября по 17 октября 1985 года. В результате анализа документов (протоколы Ученого Совета института, протоколы партсобраний и партбюро, Постановления Бюро Отделения литературы и языка (ОЛЯ) АН СССР, планы научно-исследовательской работы института, отзывы и рецензии на труды сотрудников и т. д.), бесед с руководством института и его сотрудниками, рассмотрения их заявлений в комиссию установлено следующее.
Институт русской литературы (Пушкинский Дом) (ИРЛИ) АН СССР — основной научно-исследовательский центр в СССР по изучению русской литературы от времени ее возникновения до современности. Общепризнана в нашей стране его уникальность как выдающегося культурного и научного учреждения, в котором ведутся исследования по важнейшим проблемам истории и теории русской литературы и русского поэтического народного творчества, а также как единственного в своем роде хранилища сокровищ литературно-художественных произведений. Институт выступает активным пропагандистом отечественного литературного наследия. <…>
В целом планирование и осуществление запланированных работ с 1963 года по настоящее время отвечает требованиям науки. Сократилось число случаев продления сроков работы и корректировок в плане.
Большая часть публикаций сотрудников Института за 1980—1982 гг. и 1964—1985 гг. получила высокую оценку в печати. Ряд трудов удостоен премий: Государственной премии СССР (д. ф. н. Г. М. Фридлендер[1]) и академических премий (акад. А. С. Бушмин, акад. Д. С. Лихачев).
Ряд трудов выполняется в сотрудничестве с другими научными и культурными учреждениями, например, «История всемирной литературы», «История русской драматургии», «Академическое собрание сочинений и писем А. Блока» (совместно с ИМЛИ); «История русской литературы» в 4-х томах (совместно с ЛГУ и ЛГПИ). <…>
В области изучения русского народно-поэтического творчества и его истории планируется подготовка «Русского былинного эпоса», «Русская литература и фольклор» и т. д.
В плане идеологического обеспечения программы «Интенсификация-90» планируется фундаментальное исследование «Труд и литература» (подготовка развернутого проспекта — 1986 год), в котором будет раскрываться своеобразие труда как духовно-практической деятельности, а также идейно-нравственный смысл труда в разных условиях и на различных этапах литературно-художественного развития.
Вместе с тем, в этой работе института имелись и еще имеются определенные недостатки. <…>
При обсуждении на Бюро ОЛЯ АН СССР 13. 12. 83 отчета Института о важнейших результатах НИР в 1983 году было обращено внимание института на необходимость существенного улучшения деятельности сектора советской литературы (рук. т. Грознова Н. А.), упорядочения работы по созданию Свода русского фольклора (рук. т. Горелов А. А.), усовершенствования подготовки томов полного собрания сочинений А. Блока.
На некоторые опубликованные или находящиеся в издательствах работы сотрудников Института, по мнению Главного Ученого секретаря Отделения ОЛЯ АН СССР т. Нерознака В. П., чл.-корр. АН СССР т. Николаева П. А. и д. наук Никольского С. В. — членов комиссии, имеются принципиальные критические отзывы, в том числе в «Литературной газете», в журнале «Наш современник», в газете «Правда», в журнале «Вопросы литературы» (по работам авторов: В. В. Бузник, В. А. Ковалев, В. В. Тимофеева, А. Н. <так!> Грознова, П. С. Выходцев).
Имеет место несвоевременное выполнение плановых заданий рядом сотрудников Института из различных групп и секторов.
Слабо налажена связь с Союзом советских писателей. <…>
Работа с кадрами
Всего работающих в ИРЛИ — 186 человек, в т. ч. научных сотрудников — 101. По секторам: сектор советской литературы (т. Грознова Н. А) — 10 человек (5 докторов наук); сектор новой русской литературы (т. Прийма Ф. Я.) — 67 человек (10 докторов наук); в т. ч. группа Достоевского (т. Фридлендер Г. Н.) — 10 человек (2 доктора наук), Некрасовская группа — 5 человек, группа взаимосвязи русской литературы с зарубежными (т. Данилевский Р. Ю.[2]) — 7 человек (2 доктора наук), сектор древнерусской литературы (т. Лихачев Д. С.) — 13 человек (6 докторов наук), сектор теоретических исследований (т. Иезуитов А. Н.) — 6 человек (3 доктора наук), сектор русского народно-поэтического творчества (т. Горелов А. А.) — 13 человек (2 доктора наук).
До 1983 года сотрудниками ИРЛИ защищено 3 докторских диссертации, после 1983 года — 7, с 1983 года защищено 10 кандидатских диссертаций. <…>
Резерв на замещение руководящих должностей составляется дирекцией совместно с партбюро. Осуществляется практическая проверка резерва.
В установленном порядке проводятся конкурсы на замещение вакантных должностей.
Выдвижение на должность ст. науч. сотр. проходит сначала в группах или в секторах, затем на расширенной дирекции, характеристики утверждаются на партбюро.
Вместе с тем, в работе дирекции и партбюро с кадрами имеются существенные недостатки. В течение нескольких лет в институте нет заместителя директора по науке. Не обеспечивается необходимая гласность и коллегиальность при решении вопросов о переводе сотрудников из одного подразделения в другое (например, перемещение т. Выходцева П. С. и перевод т. Биличенко Н. А. в 1985 году). Премирование сотрудников осуществляется без рассмотрения на Ученом Совете института.
Из 9 руководителей подразделений — 6 пенсионного возраста (67 %). Для сравнения, — в среднем по ЛНЦ АН СССР — 28 %.
Следует отметить, что в 1986 году АН СССР, институту предстоит решить вопрос о переизбрании в руководящей должности (или непереизбрании в соответствии с действующими в АН СССР нормами) т. Тимофеевой В. В., Приймы Ф. Я., Хватова А. И. Резерв на эти должности готовится.
В последние годы в институте создалась атмосфера, мешающая нормальной производственной деятельности. Наблюдается разобщенность коллектива, перерастающая в открытые конфликты. Источником этих конфликтов является необъективная оценка деятельности и авторитета директора в научном плане со стороны ряда сотрудников и руководителей некоторых подразделений — с одной стороны. С другой стороны — несогласие директора с некоторыми их работами и нежелание их критиковать на Ученом Совете из-за отсутствия необходимой самокритики у этих сотрудников. Это состояние ярко проявилось при активизации усилий директора для решения затянувшейся еще при бывшем руководстве института проблемы создания «Свода фольклора» <…>, при формировании новых актуальных направлений исследований, рекомендованных Отделением АН СССР, требуемых в свете решений июньского (1983 г.) Пленума ЦК КПСС и в соответствии с постановлениями Ленинградского обкома КПСС. Это проявляется, в частности, при обсуждении вопросов на Ученом Совете, при осуществлении в общем обоснованных кадровых перестановок среди подразделений, но не всегда в должной мере проработанных и согласованных. При проведении этой работы, встречая порою критику, а иногда и противодействие со стороны некоторых руководителей секторов и старейших сотрудников института, директор, утвержденный АН СССР лишь в марте 1985 г., проявляет недостаточную опытность, гибкость, последовательность в действиях, порою избегает использовать традиционные для академического института формы решения вопросов. При этом имеет место излишнее администрирование, недостаточная гласность. Здесь сказываются и определенные черты характера директора (недостаточная выдержанность, излишняя категоричность в суждениях), проявление которых усугубляется при отсутствии заместителя по науке и необходимости в связи с этим практически все проблемы института решать ему самому.
Следует отметить, что некоторые ведущие сотрудники института — члены партии, не оказывают директору необходимую поддержку и помощь, своими действиями затрудняют разрешение порою естественных противоречий. Вместо конструктивного обсуждения предложений директора на партийном собрании называют их «мертворожденными» (по поводу работы «Труд и литература»), выступают на Ученом Совете против рекомендованных Отделением АН СССР направлений работ (например: «Октябрь и литература»), необоснованными обвинениями в адрес директора уводят Ученый Совет, партсобрание от утвержденной актуальной повестки дня (24. 06. 85, 25. 09. 85), осуждают стиль руководства директора на заседании сектора (12. 06. 85 сектор советской литературы), инициируя тем самым неприязнь к нему со стороны подчиненных сотрудников. Это, в свою очередь, вызывает порою неправильно избранные, хотя в правовом отношении всегда законные действия директора.
Партийное бюро института в целом, проводя значительную организаторскую работу по руководству всеми направлениями деятельности парторганизации и института, не дает в своих постановлениях принципиальной оценки морально-психологическому климату в коллективе, стилю работы директора, других коммунистов. Партийные собрания в последние месяцы проходят неорганизованно, сумбурно, в выступлениях некоторых сотрудников звучат недоказанные обвинения, даже оскорбления в адрес директора. Вместе с тем, в постановлениях, принимаемых единогласно, нет логического завершения, неприглядных с точки зрения партийной и этики вообще выступлений.[3]
Районный комитет партии, пользуясь, в основном, односторонней информацией о положении дел в институте, в этой ситуации не оказал необходимой помощи новому директору, секретарю партбюро (в том числе и в вопросе о зам. директора по науке, являющегося номенклатурой РК КПСС). Проявил излишнюю поспешность, намечая рассмотрение на бюро РК КПСС письма сотрудника института Й. Станишича (не являющегося гражданином СССР), чем в значительной степени способствовал обострению сложившегося положения.
Комиссия РК КПСС по подготовке этого вопроса на бюро не разобралась в ситуации. В процессе своей работы члены комиссии не беседовали с директором ИРЛИ. В результате, впервые встретившись с руководством института лишь 10. 10. 85 (уже в ходе работы комиссии обкома КПСС) они смогли убедиться в неправильности ряда ее собственных заключений.
Предложения комиссии обкома КПСС:
1. Райкому КПСС, используя материалы настоящей справки, срочно, до отчетно-выборного партсобрания ИРЛИ, рассмотреть на бюро РК КПСС вопрос о работе администрации и партбюро института, укрепить руководство партийной организацией. Указать на допущенные неправильные действия члена бюро РK КПСС, зав. сектором советской литературы т. Грозновой Н. А. (необоснованные обвинения в адрес директора, обсуждение его действий в своем секторе и т. д.).
2. Руководству ИРЛИ, ЛНЦ АН СССР в кратчайший срок решить вопрос о зам. директоре института по науке.
3. Директору института изменить стиль своей работы (больше выдержанности, гласности и коллегиальности в решениях, переместить основной акцент в работе на тщательно подготовленные заседания Ученого Совета). Подготовить развернутую программу работ на ХII пятилетку и доложить ее партсобранию, Ученому Совету. Пересмотреть состав Ученого Совета, согласовать его с партбюро и утвердить в АН СССР, пересмотреть состав редколлегии журнала «Русская литература», обеспечить в ней представительство от различных направлений работы ИРЛИ, согласовать с обкомом КПСС, утвердить в АН СССР.
4. Просить Отделение ОЛЯ АН СССР провести комплексную проверку ИРЛИ
в конце 1985 года, более четко регламентировать взаимодействие журнала «Русская литература» и дирекции института.
5. Поручить Ленинградскому научному центру АН СССР начать подготовку к проверке ИРЛИ Отделением АН СССР. Оказать помощь дирекции института в подготовке и проведении переаттестации научных сотрудников ИРЛИ на новых условиях, провести разъяснительную работу с членами коллектива института в связи с намечающимся решением вопроса о переизбрании в руководящей должности ряда сотрудников пенсионного возраста.
6. Дирекции и партбюро ИРЛИ разработать подробный план мероприятий по устранению отмеченных в настоящей справке недостатков.
Председатель комиссии Т. В. Захарова
17 октября 1985 г.
Со справкой ознакомлены:
Директор Института русской литературы АН СССР А. Н. Иезуитов
Секретарь партбюро Ю. В. Стенник
17 октября 1985 г.
1. Георгий Михайлович Фридлендер (1915—1995) — филолог, с 1955 в ИРЛИ, инициатор создания и руководитель группы Достоевского и издания его Полн. собр. соч.; академик АН СССР (1990; РАН, 1991).
2. Ростислав Юрьевич Данилевский (род. в 1933) — филолог, сотрудник ИРЛИ с 1958, к. ф. н. (1966), д. ф. н. (1984).
3. Смысл этой фразы загадочен.
Эта Справка на 13 машинописных страницах — образцовая партийная тягомотина времен «развитого социализма». Характерно, что с ней были официально «ознакомлены» директор и парторг ИРЛИ, а не «сотрудники института». Итог разбирательства показателен: главный объект критики А. Н. Иезуитов никак не дезавуирован перед лицом «общественности», хотя явно и сам был хорош. Ибо он был настоящая, не районного масштаба, «номенклатура», против которой бунтовать не положено. Тем более — партийным. Таких, как А. Н. Иезуитов, снимают «сверху», а не «снизу». С директорского поста он ушел степенно и лишь через два года, оставаясь в Отделе новой русской литературы ИРЛИ до 1996. В отличие от «сотрудников института» и его директора, одряхлела номенклатура, погрязла в ухищрениях. Да и надоели ей все и всë.