Фрагмент книги. Перевод Анастасии Шаболтас
Опубликовано в журнале Звезда, номер 2, 2019
ГЛАВА 1
САМАЯ ИЗВЕСТНАЯ СЛУЖАНКА ШВЕЦИИ
Канун Вальборга[1] 1914 года. Отведя взгляд от окна поезда, Эстер смотрит себе на руки. Коричневые перчатки из хлопка — совсем новые, надетые в первый раз. Из-под тонкой ткани поблескивает золотое кольцо на безымянном пальце. Как же его зовут? Свенсон? Андерсон? Вскоре в голове проясняется. Карлсон. Бернард Карлсон. Ее раздражает дурацкое имя, которое она выбрала, но на кольце уже выгравировано: «Твой Бернард, 24/12.12».
Эстер Нурдстрем снимает перчатки. Переворачивает руки вверх-вниз, дотошно изучает тонкие пальцы и ладони. Перед поездкой она тщательно почистила двигатель своего мотоцикла. Специально, чтобы масло и грязь заполнили поры и линии.
Она надеялась, что следов останется больше. Но руки по-прежнему слишком аккуратные, холеные, как у городской девушки. Вдруг они ее выдадут?
В груди тревога. В голове беспорядок, мысли путаются, а в окно поезда стучит дождь, образуя длинные неровные потеки на грязно-коричневом фоне. Позади остаются Лильехольмсбрун, Эльвше, Худдинге… Рядом на сиденье лежит гора цветов от друзей, которые только что провожали ее на Центральном вокзале Стокгольма. Они махали, смеялись и кричали, пока поезд медленно отходил от перрона, отправляясь на юг.
Сначала все это казалось такой интересной задумкой. Приключением. Когда она рассказала об оригинальных планах на отпуск, редактор газеты «Свенска дагбладет» Стомберг сразу заинтересовался, нюхом бывалого газетчика почуял острый материал.
Эстер — самый смелый репортер в его команде. Она непредсказуема, и читателям это нравится. Репортажи и хроники за подписью Банзай оказываются все более на слуху. В среде журналистов Эстер известна прямотой и дерзостью. Она довольна. Ей приятна такая роль.
РАБОТНИЦА
Привычная к домашнему труду, а также умеющая доить служанка немедленно получит место.
Усадьба Танинге, Нючёпинг, до востребования.
Объявление Антона Хольца о поиске новой служанки в приходе Йогешта Норргорд
(из книги «Писака вместо работницы»).
Совершенно случайно именно по этому объявлению, именно на эту должность и именно на этот поезд в провинцию Сёрмланд села двадцатитрехлетняя Эстер Нурдстрем — совсем не с той уверенностью в себе и предвкушением, как бы ей хотелось. По всей стране полно подобных вакансий, оставалось только выбрать какого-нибудь крестьянина, остро нуждавшегося в работнице. Эстер сама писала статьи о так называемой проблеме работниц, о которой уже не первый год шли споры. Как-то в интервью она процитировала слова одной женщины: «Неудивительно, что девушки в наше время не хотят идти в работницы. Они в той или иной форме становятся рабынями». Она также следила за крупным политическим расследованием эмиграции, инициированным после массовых отъездов из Швеции. С 1851-го по 1910 год в поисках счастья и новой жизни по другую сторону Атлантики страну покинули почти миллион шведов. Многие из них — молодые женщины трудоспособного возраста. Они скорее предпочтут уехать в Америку или пойти работать на фабрику в городе, чем устроятся прислугой в какое-нибудь хозяйство на родине. Помимо прочего, расследование определило, что эмиграция «лишила сельское хозяйство необходимой рабочей силы».
Согласно закону от 1833 года, который регулировал условия работы прислуги, крестьяне-хозяева сами определяли ее рабочие часы и имели на нее такие же права, как на членов семьи. Более того, по закону крестьяне могли применять к работникам телесные наказания вплоть до достижения теми шестнадцатилетнего возраста. Все же нигде, по-видимому, не существовало единого мнения относительно причины катастрофической нехватки работниц. Винили всё: от современной идеи равноправия до социалистического движения. Слишком суровое обращение шведских хозяек с прислугой сравнивали с американскими семьями, где будущих служанок богатых домов принимали с распростертыми объятиями.
Эстер решила сделать то, что до нее не делал ни один шведский репортер. Переодевшись в работницу, она устроится на одну из усадеб и сама разберется в том, почему работницы отказываются от своих мест. Она станет одной из них, чтобы как можно правдивее изобразить их жизнь.
Поезд трогается. Так начинается путешествие, которое превратит Эстер Нурдстрем в самую знаменитую журналистку Швеции и откроет ей дорогу в мир, полный невероятных приключений. С ручкой и блокнотом она примет участие в смещении шведского правительства, проживет шесть месяцев у саамов в Лапландии и проедет на муле по узким пыльным горным тропам из Аргентины в Чили. Она будет бродить по руинам после разрушительного землетрясения в Японии и отправится с другими скитальцами в Америку, где ей придется ездить над тормозными балками мчащегося грузового поезда.
Вместе с феминисткой, писательницей и политической активисткой Элин Вэгнер она будет бороться за право голоса для женщин и примет участие в растянувшейся на несколько лет экспедиции в Сибирь. Одна из первых начнет ездить на мотоцикле и продемонстрирует, что женщины тоже могут управлять быстрыми транспортными средствами и любить их. Серия книжек для девочек авторства Эстер Нурдстрем будет не просто с восторгом встречена широкой публикой — она изменит весь жанр и, несомненно, вдохновит Астрид Линдгрен на создание знаменитых произведений. В довершении всего будущая работница даже станет хозяйкой собственного двора.
Все начинается здесь.
Бульварная книжка, купленная для четырехчасового путешествия, так и лежит в ридикюле нетронутая, когда поезд прибывает в Нючёпинг. Эстер понимает, что это он, когда видит его сидящим на телеге, запряженной соловой кобылой. Крестьянин Антон Хольц крепко жмет руку Эстер на поле у станции и передает ей поводья. Никаких колебаний. Она послушно держит кобылу, пока он ходит за ее большим жестяным сундуком, забитым неношеными хлопчатобумажными платьями, плотными чулками и платками. Дома у нее в гардеробе висят наряды из дорогой ткани и лежат коробки с красивыми шляпами.
В полной тишине они едут в маленькое кафе, где Хольц хочет в знак приветствия торжественно угостить свою новую работницу кофе. Эстер притрагивается к тарелке с сухарями только после третьего приглашения. Выбирает самый маленький, опускает его в кофе и быстро кладет в рот, с облегчением отмечая, что Хольц, кажется, доволен ее манерами.
Недолго думая, она решает, что вторую чашку лучше пить из блюдца. Салфеток нет. Она вытирает рот рукой, прежде чем они закончат, выходит на холодный апрельский воздух и снова садится в телегу. Смеркается. Пока они отдаляются от жилых домов, Эстер размышляет об увеселениях, на которых могла бы сегодня побывать. Песни в Скансене, ликующая толпа студентов, треск праздничных костров, танцы в ресторане «Хассельбакен». Стокгольм вдруг кажется бесконечно далеким.
Простое коричневое пальто — длинное, но слишком тонкое, и от холода руки уже приобрели голубой оттенок. Взгляд блуждает по свежевспаханным глинистым черным полям. Эстер вдыхает ароматный воздух. Пахнет детством.
Танинге, показывает он после очередного поворота на маленький двор между распускающимися березами и фруктовыми деревьями.
— Аа, вот она какая, Танинге, — отвечаю я, понимая, что всё, начинается серьезная работа.
Из очерка «Работница среди работниц»
Дом выкрашен в красный цвет. Белые наличники, полукруглые окна под козырьком и с мелкой расстекловкой на веранде второго этажа, выходящей на долину реки Кила. Дом выглядит гораздо старше хлева, мимо которого они прошли по пути к крыльцу.
На ступенях крепким рукопожатием и добродушной улыбкой встречает Эстер хозяйка Ида. Она открывает дверь в просторную комнату с огромной печью, где в открытом очаге горит огонь. Эстер становится объектом молчаливого наблюдения как минимум шести крестьянских жен, восьми детей, собак, кошек, родни и зашедших в гости знакомых из соседних крестьянских усадеб. Все хотят посмотреть на новую работницу в Йогешта Норргорд. В предместье это самая большая и влиятельная усадьба с пятьюдесятью шестью акрами пашни, двадцатью коровами, четырьмя-пятью лошадями, свиньями, курами, молодым скотом и быком.
Эстер крепко сжимает дешевый ридикюль. Лицо и шея пылают румянцем, сердце опять колотится. Худоба уж точно не идет в плюс новоприбывшей работнице. С виду все ее телосложение не производит впечатления силы. Длинная и тонкая шея. Запястья — тонкие, как и волосы русого цвета, пряди которых она то и дело отодвигает в сторону. Светло-голубые глаза сияют над веснушками.
Дети пыхтят и толкаются. Не снимая ни пальто, ни плохо сидящую шляпу, Эстер выпивает еще одну чашку кофе и отвечает на вежливые вопросы о поездке.
Позже в своей первой статье она напишет, что комната, в которой они сейчас сидят, уже убрана к ночи. Что на грубых досках лежат разноцветные тканые половики. К Эстер подходит один из псов, и она гладит его шерсть, радуясь возможности занять руки.
У второй работницы в доме, Сигрид, густые, темно-русые, забранные в пучок на затылке волосы и голубые глаза. Натруженные, мускулистые руки. После короткого представления друг другу работницам пора мыть чашки. Эстер опускает руки в теплую воду и принимается за работу. На маленькой кухне темно. На черных от жира перекладинах под потолком висят кольца кровяной колбасы и ржаного хлеба.
Первое утро начинается с выговора — Эстер достала к завтраку для работников ложки. Сигрид качает головой и обзывает ее тупицей, раз та не знает, что` накрывают на стол утром в будний день. Ложки не полагаются.
Работницы только несколько минут назад слезли с узкой раздвижной кушетки, на которой спят вдвоем, а Сигрид уже успела не только указать Эстер на ошибку, но и поставить кофейник, застелить и собрать, накрыв крышкой, деревянную кушетку к моменту, когда на лестнице загромыхали четыре пары сапог. Работники спускаются с чердака. На часах почти пять утра первого мая — первый настоящий рабочий день Эстер в усадьбе.
Остаток недели ей велено заниматься уборкой кушетки, пока Сигрид варит кофе. Только обслужив работников, они могут налить и себе.
…кухню наполняет хлюпанье и причмокивание. Все пьют из блюдец и ставят на стол чашки, от которых на вощеной скатерти остаются светло-коричневые круги. Особого насыщения не чувствуется — две чашки пустого кофе, и, обманув голод, я завязываю на голове платок и иду вслед за Анной[1] на дойку. Воздух холодный и обжигающий, а над продолговатой долиной, закрытой полосой тумана за завесой влаги, воет сильный ледяной ветер. Мы бежим к хлеву вниз по длинному холму, стульчики для доения дребезжат и позвякивают, а по ногам бьют краями тяжелые бидоны.
[1] Описывая жизнь на крестьянском дворе, Эстер дает работнице Сигрид псевдоним Анна.
Из очерка «Работница среди работниц»
Нужно подоить двадцать коров. Эстер тяжело вздыхает. Ей казалось, что она так хорошо подготовилась к роли. Продумала, как будет разговаривать, вести себя, какие задачи будет выполнять. Вот она сидит на стульчике перед огромной коровой, и каждое ее движение должно казаться естественным. Обмануть можно людей, но не коров. Эстер хорошо это понимает. Коровы чувствительны к незнакомым рукам и могут не только не дать молока, но даже разозлиться и лягнуть, если дело пойдет совсем плохо.
Вычищенные до блеска животные нетерпеливо топчутся у себя в стойлах на вымытом цементном полу. В отдалении на табурете сидит Сигрид и напевает польку в такт движениям рук. Эстер берется за вымя. Заметив, что на самом деле она помнит, как добыть из него струи теплого молока, она с облегчением вздыхает. Резкий запах навоза, тишина и тепло в хлеву приносят неожиданное успокоение.
Два часа спустя руки становятся окаменевшими и опухшими. Ладони болят, на пальцах видны зачатки мозолей. Работницы идут дальше, в свинарник. Время кормить свиней и кур. Размешивать густую массу из картофеля, отрубей и молотого зерна тяжело. Живот сводит от голода. Эстер с Сигрид смогут позавтракать чуть позже, когда трапезу завершат работники. Никогда еще селедка, картофель и жесткий ржаной хлеб с маргарином не были такими вкусными. Запивают они все «сливками» — снятым молоком.Эстер пьет из треснутой чашки.
Заходит Ида и широко улыбается. Садится за большой раздвижной стол и наливает себе кофе. На руках она держит своего самого младшего ребенка — девочку всего восьми месяцев от роду. Пока младенцу достается тюря из смешанных с кофе, разжеванных сухарей, новую работницу засыпают вопросами, «туго ли доились» коровы и завтракает ли она и дома картошкой с селедкой. Эстер бормочет в ответ, старается говорить и изъясняться так, как в ее представлении делают это работницы.
На сегодня это первая ложь, но далеко не последняя, потому что Ида продолжает задавать вопросы. О распределении обязанностей на крестьянском дворе, где по словам Эстер, она выросла, о том, бывала ли она в Стокгольме и доводилось ли ей ездить на настоящей машине.
Дома, в Стокгольме, у Эстер есть собственный мотоцикл, и она в любое время может одолжить папин большой автомобиль — кабриолет «Де Дион-Бутон». Папин шофер в ливрее возит их куда пожелаешь, но и Эстер любит сидеть за рулем и маневрировать по улицам среди лошадиных пролеток. Она всегда сама чинит испорченные камеры в проколотых шинах и без колебаний открывает капот, пытаясь разобраться, из-за чего внезапно заглох двигатель.
Сказать по правде, сначала обычно не очень понятно, что делать с мотором, но пассажиров это впечатляет, а когда спустя какое-то время дергаешь за рычаг и мотор снова начинает грохотать, то смущенно, но с умным видом, улыбаешься и бормочешь себе под нос: «А, так я и думала, вот в чем дело».
Из статьи «Машины в моей жизни», опубликовано
в газете «Веку-Шурнален»
Эстер всегда притягивает взгляды, когда сидит на мотоцикле, где ей комфортнее всего. Чересчур высокая скорость уже стала причиной множества штрафов: помимо прочего, Эстер останавливали и штрафовали за «опасное вождение».
Женщина на мотоцикле — уникальное явление. Возможно, Эстер — вообще первая в стране. По крайней мере так считают многие ее друзья, когда много позже в интервью и мемуарах описывают, какой фурор вызвала ее покупка темно-зеленого «Роял Энфилда». Модель выпустили под громким слоганом «Made like a gun, goes like a bullet».*
Такими мотоциклами пользуются российские чиновники, британские военные и суфражистки. Активистки борьбы за избирательное право крепят плакаты с лозунгами на боковые прицепы, которые можно купить дополнительно, и разъезжают по улицам Лондона. Но в Швеции мотоцикл все еще элитное транспортное средство или спортивный агрегат для узкого круга людей, чаще всего молодых, обеспеченных мужчин.
Эстер всегда ездит в кожаном шлеме, мотоциклетных штанах, кожаных перчатках и добротном черном плаще с ремнем и широкими лацканами у воротника. Черные сапоги доходят до колена и имеют регулируемые ремни, которые затягиваются на тонких икрах Эстер. Талия у нее тоже тонкая, но плащ она никогда не затягивает. Ремень застегнут свободно. Если на улице очень холодно, она переодевается в светло-коричневое пальто с белым искусственным мехом и шапкой из такого же материала.
У супругов Хольц пятеро детей. Вся семья спит в одной из пяти комнат дома — в жилой части. Трое детей и две собаки на большой кровати, Ида с Антоном на отдельной кушетке. «Пусть Господь всегда хранит ваш очаг и добрый быт» — гласит висящая над ней декоративная вышивка. Эстер замечает, что вешалка для полотенца тоже украшена вышивкой, но красивое полотенце на крючке совсем новое. Никому в семье — даже самому крестьянину — нельзя им пользоваться.
Эстер в раздумье, как бы умыться и почистить зубы с утра. Другие жильцы, кажется, не заботятся о гигиене тела и рта. Пока никто не видит, она проскальзывает за дверь и идет вниз по ухабистой дорожке к хлеву, где стоит колонка. Тяжелые деревянные башмаки вязнут в грязи, острые камешки попадают внутрь и моментально застревают под ступнями. Эстер торопливо умывается ледяной водой. Она замирает, когда слышит, как Сигрид спрашивает: «Ты что ненормальная или просто „вся из себя“, раз моешься в обычный четверг?» Эстер не успевает придумать ответ, как Сигрид уже юркает обратно в дом. Уф, урок усвоен. Никаких умываний до выходных.
К девяти часам они успевают накормить завтраком детей и четверых постояльцев-лесорубов. Все комнаты, кроме светелки — семейной гордости, где стоят небесного цвета диван с высокой спинкой, письменный стол и нарядный ореховый комод с зеркалом наверху, — тщательно подметаются и моются.
Эстер предстоит испытание ткацким станком. Нужно закончить новую простыню. Эстер с опаской нажимает на скрипящие педали. У нее за спиной на диване лежит хозяин в жилете из овчины и в носках без обуви и читает «Веку-Шурнален». Через пару лет Эстер станет одним из самых значительных журналистов этой газеты, известным по всей стране и прославленным репортером, который ездит по миру и присылает репортажи домой, в Швецию. Но сейчас она сидит за станком на крестьянском дворе в глуши Сёрмланда, жмет на педали, ткет в полную силу, насколько выдерживают руки, и благодарит высшие силы за скромные знания ткачества, которыми обладает.
Вскоре за стуком станка Эстер слышит храп хозяина. Она чувствует, как устала сама, и грезит о том, как хорошо было бы поспать. Скоро она узнает, что Антону Хольцу нравится проводить время на диване и он часто, как и сегодня, там лежит. Еще одно его любимое занятие, по ее наблюдениям, — пить кофе с водкой.
Обед подают в полдень. Свинина и картофель разложены на огромных блюдах. Хозяйка Ида всю еду готовит сама и с удовольствием наблюдает, как четверо работников и две работницы опустошают блюда. Она готовит просто, но не жалеет порций.
Сигрид задорно хихикает с работниками, которые то и дело щиплют ее за руку или ногу. Эстер замечает и то, что происходит под столом.
Пообедав, работники уходят поспать на часок. У работниц дела продолжаются. Нужно накормить лесорубов, потом детей, вымыть посуду и снова подмести в доме. Еще накормить кур, сепарировать и отмерить молоко для потенциальных покупателей, дать корм поросятам и набрать бесконечное, как кажется на первый взгляд, количество медных ведер воды и принести к большой бочке около дома. По подсчетам Эстер, получается минимум пятнадцать ходок с тяжелым коромыслом на шее.
Дров нужно не меньше. Их тоже нужно принести, как и картофель, который работницы выкапывают на поле на приличном расстоянии от усадьбы. Раз в четыре дня они пекут хлеб и делают сухари, как сообщает находящаяся вечно в движении Сигрид. Ида молчит, но смотрит на Эстер с недовольством, когда та останавливается, чтобы перевести дух.
Послеобеденный кофе должен быть готов к половине четвертого. Аромат отрезаемых Эстер толстых ломтей пшеничного хлеба кружит голову. Хлеб не только вкусный, но и знаменует долгожданный и заслуженный отдых. Хлеба тоже можно брать сколько хочешь. Крепкий кофе льют через край, пока он не заполнит блюдце. В большой миске на столе налиты густые сливки.
У Эстер болит все тело. Она вместе с другим служилым людом ест и пьет с благоговением. Пахнет сырой одеждой и запревшими сапогами.
С новыми силами работницы принимаются за вечернюю дойку. Сейчас уже немного легче вызволять молоко из тугого вымени. Они молча и усердно работают, пока не приходит время ужина за раздвижным столом. Эстер снова такая же голодная.
К девяти часам усталость становится парализующей. Боль в ногах почти невыносима, большие мозоли жгут ступни. От коромысла ломит плечи. Горят ладони. Эстер мгновенно засыпает.
Громко скрипит при малейшем движении узкая кушетка, которую в комнате прислуги делят Сигрид с Эстер. Но молодые женщины спят крепко и беспробудно. На следующее утро они просыпаются в море перин, ватных одеял и овчин. Никаких тебе пододеяльников и наволочек, которыми служанки всегда застилают кровать Эстер дома в Стокгольме.
Только сейчас она замечает паразитов. Черные точки на простыне и большие вши, ползающие по всей кушетке. Но на это не нужно обращать внимания, сообщает Сигрид, у которой, оказывается, и волосы набиты насекомыми. «Вошь в белье — это ладно, и на голове, бывает, бегают. Но черт бы побрал блох. Их и не словить, и непонятно, откуда они взялись-то».
Она уже на ногах и хозяйничает с распущенными по плечам, взъерошенными волосами. Комнатка обставлена просто. Комод с зеркалом наверху, стул, помятый жестяной умывальник с коричневым зернистым мылом в придачу. На окне висит штора с пестрым узором из бежевого, красного и разных оттенков голубого.
На комод, на самое видное место, Эстер выставила фотографию Бернарда — своего подставного жениха. На самом деле этот мужчина — старый друг детства, а его снимок, помещенный в изысканную рамку, призван демонстрировать нежные чувства. Дерзкая акция быстро приводит к успеху: Сигрид под глубоким впечатлением.
Эстер смотрит себе на руки. Прошло меньше тридцати часов с момента, как она с беспокойством разглядывала их в поезде. Теперь они деформировались, распухли и покрылись зудящими ранками, которые так и не пройдут до конца ее службы в усадьбе. Она снова повязывает платок и надевает передник. В хлеву ждут коровы.
Он сует ей ногу в грязном башмаке с болтающимися шнурками и нетерпеливо приказывает завязать. Внутри закипает гнев, но Эстер стискивает зубы, опускается на колено и молча завязывает башмак мальчика.
Дети Хольца испытывают ее терпение. Вообще-то, детей она обожает и дома все время играет с двумя отпрысками брата Фритьефа — шестилетним Кьелем и малышкой Анной-Марией, которой всего два года. Младшим детям крестьянина Антона и Иды часто разрешают за столом сидеть у Эстер на коленях, а она радуется их лепетанию и даже не злится, когда они больно щиплют ее за щеки. Но четверо старших избалованны и несносны. Они задираются, кричат, командуют, дерутся, пинаются и царапаются. По крайней мере так их позже изобразит Эстер в обеих своих статьях и бестселлере о днях, проведенных в роли работницы. Расскажет, что, едва проснувшись утром, они кричат работницам, чтобы те подали кофе на подносе прямо в кровать. Желательно с чем-нибудь вкусным. А если заказ не исполняется достаточно быстро, они нетерпеливо затягивают хором: «Ко-о-офе-ко-офе-ко-офе!»
Поднос — это важно, одних кружек и блюдец недостаточно. Бывает, что Эстер или Сигрид второпях забудутся и детская рука, высунувшись из-под одеяла, толкнет работницу, так что горячий напиток выльется на кровать. Это значит, что дел для работниц прибавится, а гора грязной детской одежды и пеленок, которые нужно стирать два раза в неделю, вырастет. Простыню у себя на кушетке Сигрид и Эстер обычно меняют только по большим праздникам.
После расспросов Иды о семье и разоблачения у колонки Эстер держится в тени и в основном занимается освоением ежедневных обязанностей. Она старательно подражала Сигрид во всем — от диалекта до способа по субботам намыливать лицо и не смывать, чтобы оно блестело как можно сильнее.
Но вместе с тем Эстер стремится подмечать и наблюдать за всем, что происходит и обсуждается на дворе, не задавая слишком прямых вопросов, которые не положены прислуге. Она старается запоминать практически все, что видит и слышит, от самых обыкновенных бытовых вещей до различий в обращении с работницами и работниками. Она сама себе фотокамера, фиксирующая действительность. А реальность такова, что в деревне Сермланда никто и не догадывается, что погостить к ним приехала одна из самых отважных журналисток — Банзай. Для них эта подпись пока ничего не значит. Разговоры за столом в Йогешта Норргорд не касаются мировых или шведских новостей. В доме не тратятся на газеты, не считая отдельных номеров «Веку-Шурнален» или розыгрышей какой-нибудь крупной лотереи. Участвуют в ней все: работники, жильцы и супруги Хольц. Даже Сигрид ставит небольшую сумму. Она мечтает о велосипеде.
Когда во время прогулки Сигрид рассказывает, что за последние полгода истратила из зарплаты всего десять крон, чтобы поскорее его купить, Эстер решает воспользоваться случаем спросить, сколько она зарабатывает. Сигрид отвечает, что сто восемьдесят крон в год, и, пока она продолжает делиться планами о покупке в этом году летнего плаща и шляпы, Эстер мысленно уже ведет подсчеты. Она приходит в ужас, когда понимает, что это пятнадцать крон в месяц. Рабочий день у них длится минимум шестнадцать часов, и свободных остается лишь пара часов в неделю.
В Стокгольме Эстер много раз обсуждала их с коллегами-журналистками зарплату. Их немного, около дюжины, и зарабатывают они примерно вполовину меньше, чем мужчины в редакции. Недовольство зреет уже много лет, но они по крайней мере получают около ста пятидесяти крон в месяц. С сочувствием и вместе с тем переполненная восхищением Эстер наблюдает за Сигрид.
Первые недели, состоящие из длинных, тяжелых, настолько похожих друг на друга дней, что их едва можно различить, проходят быстро. По воскресеньям, между уборкой после обеда и подготовкой к вечернему кофе, работницам положены два свободных часа. Тогда они рука об руку идут вниз к реке, особенно уставшие после субботних танцев — главного события недели. Эстер сразу полюбились энергичные танцы в деревне, которые не заканчиваются, пока не онемеют ноги. Ей нравится ощущать телесную изможденность, не покидающую ее с момента прибытия в усадьбу. Усталость не оставляет места для тревоги, неприкаянности и навязчивых мыслей. Жизнь здесь труднее, чем воображала Эстер, до того как оставила комфортную жизнь в Стокгольме, но в награду она получила чувство простоты и незамысловатости существования.
У воды Эстер и Сигрид обычно устраиваются на коленях перед стиральными досками, но в это майское воскресенье работницы просто падают на траву и смотрят на плывущие в небе облака. Над головой палящее весеннее солнце, Эстер играет на губной гармошке, а Сигрид танцует в такт. В руке она держит вышивку, которую никак не может закончить, хотя достает ее каждый вечер, когда они зажигают лампу у себя в комнатке.
Бывает, я ложусь спать раньше, чем она рухнет на кушетку, тогда, проснувшись посреди ночи, я вижу, что она сидит за столом, положив голову на руки, лампа горит и коптит, а салфетка для подноса давно не занимает ее мысли. Я лежу и смотрю на круглый затылок с густыми, непослушными волосами, как криво и неудобно на покрасневшие, загорелые руки опирается голова, и меня переполняет нежность, такое сильное сочувствие, что на мгновение кажется, я готова на все, чтобы подарить этой смертельно уставшей, сильной, трудолюбивой девушке один день абсолютного покоя и отдыха, хотя бы одно утро долгого и приятного сна.
Из очерка «Работница среди работниц»
Идея избирательного права для женщин оказывается для Сигрид новой и совершенно невообразимой. Она смеется, когда Эстер заводит речь об этом, говорит, что та «так и королем может задумать стать».
Эстер не успокаивается и совершает еще одну попытку объяснить, на этот раз подчеркивая несправедливость того, что положение работников намного лучше, чем работниц, и к тому же они больше зарабатывают. Тут Сигрид замолкает и задумывается. Несколько минут спустя она не просто в ярости, но и новоиспеченная сторонница избирательного права для женщин. Они привлекают на свою сторону Иду, внушив и для нее совершенно новую мысль об избирательном праве. Антон и работники насмехаются над ними за то, что те верят в такую абсурдную идею. Слыша их смех, Эстер размышляет о том, что для жителей Йогешта внешнего мира как будто бы не существует. Она сама почти о нем забыла и начала воображать, что ее жизнь и дальше будет состоять из утренней дойки, ужина и вечерней дойки, за исключением танцев по субботам и небольшого отдыха в воскресенье.
Чтобы сохранить связь со своей обычной жизнью, подставная работница временами пробирается к телефону и тайком звонит домой. Думая, что ее никто не видит и не слышит, она рассказывает о своих перипетиях и приключениях, о людях и животных. Она не замечает, что Вернер, который тоже работает в усадьбе, тихонько следует за ней и подслушивает. Он высказывает ей свое недоумение, и Эстер всеми силами убеждает его не выдавать ее. Он молчит. Но вскоре она осознает, что это может помешать осуществлению плана по увольнению в конце месяца, чтобы вернуться к обычной жизни и привычной работе. Вдобавок лишним напоминанием становится однажды появившийся на поляне перед хлевом автомобиль, который усиливает тоску Эстер по дому. Она как раз выходит из свинарника с пустыми кадками на коромысле, и ее подзывают в кружок работников и детей, с восхищением наблюдающих за автомобилем. Желая произвести впечатление, старший работник рассказывает, что машина может разогнаться до десяти километров в час. Он показывает кнопку запуска под стеклом. Сигрид, которая тоже вышла на двор, пугается и кричит ему, умоляя не нажимать.
Эстер не сдержалась и рассмеялась от мысли о несущемся автомобиле с уже не настолько самоуверенным работником за рулем, и ей тут же предложили завести двигатель за вознаграждение в сто крон в случае удачи. Она туже завязывает платок под подбородком, чувствует на себе насмешливые взгляды.
Я подхожу к рычагу, наклоняюсь, чтобы ухватиться за него, но отпускаю для проверки, включен ли механизм зажигания, поворачиваю его в нужную сторону и собираюсь дернуть за рычаг, но выпрямляюсь и спокойно говорю, пока внутри все клокочет:
— Ну, оставь-ка лучше свою сотню себе, Эрик. А то ведь нельзя ожидать, что простая работница будет знать, как запускать такие агрегаты.
После чего я подбираю свои кадки и тороплюсь прочь от искушения, пока смех преследует меня до самых сеней. Но там, оказавшись в полном одиночестве, я благодарю высшие силы, которые низвергли моего дьявола тщеславия и вовремя остановили меня. Но, господи, как же трудно было удержаться, видя их ухмыляющиеся лица.
Из очерка «Работница среди работниц»
Эстер пишет сестре письмо с подробной инструкцией. Она должна позвонить в усадьбу, где единственный телефон находится в светелке, спросить работницу Эстер и сообщить ей тяжелую новость о смерти их тети. Смерть оказывается внезапной, и теперь их матери очень трудно следить за их усадьбой без помощи Эстер. Все это выдумано от начала и до конца и достаточно драматично, чтобы освободить Эстер от временного поста работницы.
Разговор оказывается испытанием. К несчастью, он приходится на время, когда у Антона и Иды гостят соседи и все сидят в светелке, выпив приличное количество кофе с водкой. Царит радостная атмосфера. Сестра не может не воспользоваться случаем подшутить над Эстер. Та с трудом демонстрирует, как опечалена разговором. Она порывисто охает и горестно восклицает перед Антоном и гостями, а те замолкают и пристально смотрят на нее. Позже она напишет, что чуть было не расхохоталась в этот момент.
Через три дня вещи собраны. Пора прощаться с Йогешта Норргорд. Антон спит в комнате работников и что-то бормочет, неловко сжимая протянутую руку Эстер. С Сигрид она прощается в последнюю очередь. Это оказывается труднее, чем Эстер ожидала. Сдавленным голосом она говорит, что, если невнимательно сложила вещи и что-то оставила, Сигрид может забрать это себе. В комнате прислуги на вешалке Сигрид висят несколько самых лучших блуз Эстер. Маленькая брошь, на которую, как заметила Эстер, с завистью поглядывала ее новая приятельница, спрятана в укромном уголке, но так, чтобы ее можно было найти.
Сигрид дарит Эстер свою фотографию, сделанную в самой красивой части дома, где она стоит с прямой спиной, расчесанными волосами, в блузке и темной юбке. «На память. Эстер Нурдстрем от Сигрид Нильссон». Обе не догадываются, что уже через пару месяцев снова друг о друге услышат. Но тогда Эстер придется отвечать перед задетой, обозленной и разочарованной Сигрид.
На глаза наворачиваются слезы, когда она покидает усадьбу и отправляется в Стокгольм на свое рабочее место в редакции. Сомнения уже начали одолевать ее.
Фатима Бреммер (род. в 1977 г.) — журналист и писатель. В 2011 г. вышла ее дебютная книга о жизни шведских женщин в 1910—1930-х гг. В 2017 г. получила премию им. Августа Стриндберга за документальный роман «Чертово солнышко: Биография Эстер Бленды Нурдстрем». Перевод выполнен по: F.?Bremmer. Ett jävla solsken: En biografi om Ester Blenda Nordström. Forum, 2018.
1. Традиционный шведский праздник Вальпургиевой ночи, посвященный приходу весны. Отмечается 1 мая.
* Мощный как ружье, быстрый как пуля (англ.).