Опубликовано в журнале Звезда, номер 1, 2019
* * *
Сегодня дождь с утра — и свет не мил,
И небо в дымно-сером облаченье.
Что делает архангел Гавриил,
Какое исполняет порученье?
Надеюсь, он в Уффици в этот час,
Тем более что сыро и прохладно,
И смотрит, отвести не в силах глаз,
На «Благовещение» Леонардо.
Что дождь ему, что мгла ему, что мрак?
Туристскую пережидая стаю,
Не сердится, и если это так,
То я его прекрасно понимаю!
* * *
Поделюсь с тобой на`житым опытом:
Утро жаль начинать с новостей.
Лучше лиственным плеском и шепотом
Загрузить его, блеском лучей.
Даже зимняя мрачность и строгости,
Белогривые вихри и лед
Добродушней и мягче, чем новости.
Не спеши: Интернет подождет.
Новостей не бывает желательных,
Утешительных, им не до нас.
Днем спокойней прочтешь по касательной
Их жестокий и страшный рассказ.
* * *
А может быть, Зевсу, Гермесу, Афине
И всем остальным эта жизнь надоела —
Они и свернули по этой причине
Свое всеохватное, вечное дело,
Как старый ковер, потемневший от пыли,
С чудесным рисунком, волшебным сюжетом,
Свернули и место свое уступили
Другому — и не пожалели об этом.
Другой с той поры надзирает над миром,
К другому в страданье протянуты руки,
И он не с Гомером уже, а с Шекспиром
О счастье и горе, любви и разлуке
Тайком говорил и рассеивал тучи,
Чтоб дать передышку нам в жизненной драме.
Другой! Вы уверены, что не наскучит
Ему это всё, в том числе — и мы с вами?
Мандельштам в Армении
На этом снимке он в Армении,
Заснятый фотоаппаратом,
Среди камней в оцепенении,
И неизвестные с ним рядом.
Какой-то храм полуразрушенный,
Многоступенчатые глыбы.
А люди, кажется, сконфужены
И статуями стать могли бы.
Его лицо, рубаха белая
С подвернутыми рукавами —
Всё это как бы одно целое
С людьми и умными камнями.
Должно быть, сборище случайное,
Тем более что тут же дети.
Но проступает изначальная
Мощь, что до нас была на свете.
Она — загадка этой местности
И ей веками верно служит,
И как хорош в своей безвестности
Поэт, такой, как все, не хуже!
* * *
Про Листа расскажут, что он на концерты
Букеты цветов сам себе присылал.
Но музыка знает, что жалки и смертны
Все люди — и все-таки выше похвал
И шире придирок, и глубже насмешек
В часы концентрации сил и ума.
И жизнь не жалеет трудов и издержек,
Звучал бы рояль и редела бы тьма.
Про Моцарта тоже, что был он ребячлив,
Заносчив, припадками в детстве страдал.
Но музыка всё это переиначит,
И ей безразлично, что ростом он мал.
Звучал бы концерт для гобоя с оркестром,
Для скрипки с оркестром и пел Дон Жуан.
А в душу заглядывать неинтересно,
Как в спальню кому-нибудь или в карман.
* * *
Благополучны дни
Нашими временами
А. Сумароков
С книжной полки упал Сумароков,
Он стоял, прислоненный к другим.
Заглянул я в него ненароком
И увидел, что тронут был им
Мой товарищ, — на то и помета,
Чтобы помнить живую черту:
«Хвалит Бродский»; записано это
Было в семидесятом году.
Вот такой замечательный случай.
Сумароков, конечно, чудак:
Как себя ни томи им, ни мучай,
Полюбить невозможно никак,
Но как будто свиданье друг с другом
Нам сегодня тайком подарил
И провел нас невянущим лугом
Там, где нет ни тоски, ни могил.
Река
Мы вышли к реке, показалось, что были
На ней мы вчера, а не вечность назад.
Вчера точно так же лучи серебрили
Ее и кустарник клубился, лохмат.
И так же над ней те же самые ели
Стояли задумчиво, как напоказ.
И год не прошел с той поры, и метели
Не выли, и в городе не было нас.
Мы вышли к реке, показалось, что те же
Над ней кучевые плывут облака,
И желтый обрыв, разрушенью подвержен,
Не рушился, лишь осыпался слегка.
И та же, казалось, знакомая птица
К нам с разных, кружась, подлетала сторон.
Казалось, река не могла согласиться
С державинской гиблой рекою времен.