Бессонница

 

Распахнуто окно, и дышит сад простором,

но бьется мотылек в неоновый ночник,

в котором ни тепла, ни жалости, в котором

в дрожании полей холодный свет возник.

 

Нечаянных тревог и радостей смятенье,

мерцающих надежд обетованный край,

он скоро догорит, облыжных снов сплетенье.

Ну ладно, догорит. Скорее догорай.

 

Что однодневке ночь? — ни радости, ни горя.

Пусть не стекло — свечи короткий треск, и вот

хитина быстрый сор сметаю на ковер я

и убредаю спать, не опасаясь квот

 

на ночи и на дни, ненужные, как эти

ночные мотыльки, забывшие про лог

за садом, про простор, никчемные, как дети,

которым все равно — пролог иль эпилог.

 

Порою темен день, порою ночи белы.

Мне страшно засыпать, но все-таки пора.

И только лишь во сне раздвинуты пределы:

и новых чувств испуг, и тайных сил игра.

 

И ясно: ничего другого не случится

уж больше наяву, помимо жалких драм.

Скорей в окно впорхни, напуганная птица.

Вослед за ней, душа, лети к иным мирам.

 

 

 

Куклы

 

Глядит фигура восковая

в глаза толпящихся людей.

Глядит, себя не узнавая.

Их лица суше и скупей.

 

А в ней тепло живого воска:

лишь обогрей — растает вся.

Народ толпится у киоска,

билеты в клювиках неся.

 

Не думая и не тоскуя,

она стоит среди толпы,

не понимая плоть живую:

ну что ей сморщенные лбы.

 

Но только кажется порою,

что лишь она меж нас жива,

одушевленная другою

стезей, чем скучные слова.

 

Ей умереть — растечься воском

душисто-теплым и опять

быть как-то слепленной подростком,

который время пустит вспять.