Опубликовано в журнале Звезда, номер 8, 2018
* * *
Мел стереть сухою тряпкой —
так узбеки чистят снег, —
написать
куриной лапкой
дочь отец собрал в охапку
(кто кого собрал?)
и шапку
натянуть,
не видеть век.
Видеть зарево,
пустую
неприкаянную жизнь:
всю такую красоту, и
Камергерский, и Тверскую
улицу дороговизн.
Ощутить витрины рабство,
ты — отверженный Гаврош.
Лучше снежное убранство.
Мама, родина, пространство,
снег на кончиках галош
и, растаяв, на паркете
в коридоре.
Услыхать
штурмовать далеко море
посылает нас
и горя
испугаться перестать.
* * *
На синем белая царапина –
там летчик точкой пролетел,
а летчик должен обязательно
следить за тучей нужных стрел.
И, незнакомый с небылицами,
приборной верен он доске.
Он в толстом шлеме с рукавицами
и любит кофе на песке.
Он потому иглой вонзается
и шьет небесную лазурь,
что в детстве стать хотел прозаиком,
но отчим в детстве выбил дурь.
И вот один по небу синему
(или по черному зимой)
ведет штурвалом ровно линию
(все линии ведут домой).
А рисовать кружки и палочки
(квадраты, схолии, зрачки)
умеют девочки и мальчики —
неслыханные дурачки.
В широких шляпах и с тетрадями,
похожие на облака,
смеются мальчики над дядями
и плачут девочки в рукав.
Но самолет садится заданно
на остывающий бетон.
И к вечеру запахнет ладаном
свежеподстриженный газон.