Опубликовано в журнале Звезда, номер 8, 2018
* * *
На глиняной дороге вафельной,
Где в ямах ржавая вода
У кочек в земляничных капельках
Стоять останусь навсегда —
Лишь бы не обрывалась музыка:
Собаки, пилы, голоса,
Лишь бы автобус с желтым кузовом
Опаздывал на полчаса,
Горел, накрытый красной скатертью,
Сквозь елки праздничный закат,
И Лёнька на упреки матери,
Бездельник, мямлил невпопад,
Лишь бы на кошку бабка шикала,
Сосед буянил, загуляв,
И, прах взметая, местный жиголо
Летел на ржавых «жигулях»,
И день, почти лишенный горечи,
Мерцал среди пустых полей,
Как стопка водки с хлебной корочкой
Под фотографией твоей.
* * *
В нежилые деревья остывшие,
Где, как черные хлопья, кружат
Три вороны сварливые — тише вы —
Самозваные сторожа, —
Возвращаются листья, как дачники,
Зажигают на ясене свет,
И лежит пожелтевшими пачками
Довоенных газет
Снег, забытый в канаве, за банями,
Под заборами. Нищий уют —
В кронах праздничных: пляшут, как пьяные,
Ветки, плачут, «Землянку» поют.
* * *
Я бы ехала на поезде
Ночь за ночью, день за днем —
Не найти печальней повести,
Чем деревни за окном,
Чем кафешка придорожная,
В луже — радужный бензин,
Мужики с кривыми рожами
По дороге в магазин,
Кладбище с крестами-звездами,
Непогашенный костер, —
Будто бы листочки розданы
Детям — набросал и стер.
Свалка, рощица ольховая,
Монументик Ильичу,
Бревна сваленные, — охаю
Да бессвязно бормочу.
Тополь, водокачка с аистом,
Сорванная дверь с петель.
Сердце ноет: расплывается —
Будто плачешь — акварель.
* * *
Всадник на камне, Сенат, Синод,
Кровель сырая жесть,
А у Тебя-то — всего семь нот,
Ну и, конечно, крест.
А у меня-то во фляжке — спирт,
Лавочка под кустом,
А у меня на подушке спит —
Я и не помню кто.
Ребер колеблющийся пюпитр,
Влажных волос листва.
Господи, только б еще любить,
Только б не остывать.
* * *
Ночь окутала облачным коконом
Махаоновы крылья свои.
Ничего-то не знаем — ни сколько нам
Дней осталось, ни сколько любви,
И когда этот вечер — с пропойцами
На углу — будто шелк от ножа,
Разойдется — и с треском раскроются
Крылья смерти над нами, дрожа.
* * *
Мы — пылинки в горячем луче
Той любви, что на нас поглядела.
Луч горит на щеке, на плече,
На одежде — и что нам за дело
До земли, что осталась в тени
И пугает нас лязгом железным:
Луч горит, мы видны, мы одни,
А погаснет — и сразу исчезнем.
В МЕТРО
Мельканье дырявых коленей,
Тележек, узбекская речь.
Вот женщина полувоенный
Зачем-то напялила френч.
Рюкзак с обезьянкою, стрижка
У парня, как жизнь, коротка,
И девушка мертвую книжку
Сжимает в цветных коготках.
Качнутся, прижатые туго,
И вдруг — воробьями с куста
Сорвутся — и больше друг друга
Не встретят. Нигде. Никогда.
* * *
В Европе холодно, в Италии темно…
О. Мандельштам
В Европе учат жить, в России умирать.
В прозрачных городках, игрушках средиземных —
И молоко дождя, и солнца мармелад
Дрожит на языке, поблескивает в звеньях
Улыбчивых домов и улочек кривых,
В чешуйках жалюзи, — вот тут-то жить и жить бы:
Базар, маслины, сыр — но ты же не привык, —
Как старый холостяк сбегает от женитьбы,
И ты бежишь назад — к пластинкам на костях,
К сортиру во дворе, в прокуренную но`ру,
И к хлебу черному, и к ссоре при гостях,
И — до сведенных скул — ночному разговору
О войнах мировых, путях добра и зла,
О Марксе и Христе, китайцах и евреях,
И водка кончилась, и крыша протекла,
И сушится пальто на ржавой батарее.
Но крыша подождет — а что сказал Марат,
Когда к нему пришла та, нежная, понять бы.
В Европе учат жить, в России умирать,
А то, что не умрет, — то доживет до свадьбы.