Опубликовано в журнале Звезда, номер 6, 2018
ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ
Нет, не часто, но так, иногда,
всё мне кажется, будто я залит
этим светом, слепящим глаза,
этой памятью вечной. А память
не соврет, если совесть чиста:
не насаживал бабочек на кол!
Что ты скажешь в ответ? — ни черта
ты не скажешь, Набоков! Я плакал
не от прозы твоей, что читал
по ночам, а от бабочек этих
растревоженных: ты — убивал
и засушивал, значит — в ответе!
В этот саван, хитон и хитин
обернись, как живым одеялом.
Засыпай: ты сегодня один —
и, укрывшись, подумай: о малом
души помнят — и только о нем!
Обернется бессмертием вскоре
опаленное этим огнем
этих бабочек светлое горе.
* * *
Вот стрекозы большие взгляды,
а крылья — тоньше папирос:
ни верить ни во что не надо,
ни думать ни о чем — всерьез.
На этой стороне сидим мы.
Горсть вишен — не в моей руке.
И доплывут до середины
не все купальщики в реке.
Какой-то день неосторожный:
закат над городом горяч,
сосредоточенней и строже
подбрасывают люди мяч,
стрижи мелькают боевые,
и пиво пьют отпускники.
И даже, словно на чужие,
посмотришь на свои стихи.
ПОСЛЕ АВГУСТА
Смещается невидимая ось,
теряется судьба ориентира,
и отступать метафорам пришлось.
Стоит пустая, в общем-то, квартира:
собака, кот, бессонница, огни
какого-то далекого завода
видны в окне. Мы все-таки одни,
когда приходят осень и свобода —
и это «раз»! И некая внутри
задумчивость и оторопь всплывает —
и это «два»! Что будет, если «три»
произнести, никто уже не знает.
МАТЬ-И-МАЧЕХА
Вот стол и стул — награда за труды,
а рядом для земной воды посуда.
Как много было этой вот воды
и мало — неминуемого чуда.
Так часто повторялось «русский Бог»,
что Родина — как выжженная Припять.
А я любил — любил тебя, как мог,
за право жить и даже — ненавидеть;
за нищету, за жимолость, за жом,
за женщину, снимающую платье,
за то, что в подреберие — ножом,
и за дорог ненастное распятье;
за право этот воздух целовать
в растяжках милосердных и мгновенных.
За то, что ты умеешь убивать —
и воскрешать невинно убиенных.