Содержание Журнальный зал

ДАРЬЯ ОБЛИНОВА

Дмитрий Филиппов. На этом свете

Опубликовано в журнале Звезда, номер 2, 2018

 

 

Дмитрий Филиппов. На этом свете. СПб.: Геликон Плюс, 2017

Книга «На этом свете» не создавалась как единый цикл, все рассказы и повести уже публиковались в литературных журналах, поэтому это не «новый альбом», а скорее «сборник хитов» Филиппова. Произведения успели пожить самостоятельной жизнью, когда нужно сразу же бить в цель, когда нет времени на привыкание к авторскому стилю, как это бывает в романе или сборнике. Поэтому и теперь после каждого финала хочется отложить чтение, поразмышлять, не окунаясь сразу же в новую историю.

Простая баба в послевоенной деревне, омоновец на митинге белоленточников, мальчишки на берегу Японского моря, заключенный на Соловках, приехавшие на концерт Мэрлина Мэнсона хиппари, организованная группа попрошаек в петербургском метро… Яркие персонажи разбросаны во времени и пространстве. Тем не менее все рассказы можно разделить на две категории: мемуарные и придуманные, сотворенные. В первых присутствует особый лирический герой, тождественный автору: носит его имя, говорит от первого лица. Это зарисовки отдельного момента жизни; крутых сюжетных поворотов нет — Филиппов намеренно отказывается от них, чтобы не вносить ничего лишнего, чужеродного в ситуацию, произошедшую в действительности. Во второй группе рассказов четко очерчен хронотоп, продумана композиция. Объединяющим началом становится какой-либо художественный образ (томительное ожидание звонка президента, год Лошади по Восточному календарю или яблоко, знакомый с детства вкус которого смог привести в себя припадочного). Он собирает каждое произведение изнутри, дает ему основу, стержень, который, как копье, вонзается в мысли читателя.

В «Габо» по принципу рассказа в рассказе соединяются эти две стратегии. Но именно потому, на мой взгляд, рассказ и становится самым слабым, искусственным. В остальных текстах Филиппов будто бы пытается быть похожим то на Тургенева, то на Толстого, то на Шукшина — складывается впечатление, что читаешь классику. Да, это все очень знакомо, но Филиппову и не нужно привносить новшества, выдумывать миры, свой язык, играть с прыжками во времени, прелесть его прозы именно в этом узнавании.

Довольно часто в книге все решает судьба: сводит людей, убивает, спасает. Автор верит в предопределенность, в то, что не пристрелят того, кому суждено утонуть. Но разгадать задуманное роком невозможно: «Жили ведь, как люди, всё делали правильно, любили ребенка, землю, почитали родителей, были верны друг другу, не лгали, не предавали». А потом мужа этой героини арестовывают, увозят на Соловки, там приговаривают к расстрелу после побега нескольких заключенных — «чтоб другим неповадно было». Справедливости не существует, только судьба. Пожалуй, не может по-другому рассуждать человек, познавший войну: автор служил в Чечне. Армия и война, с точки зрения Филиппова, — нечто противоестественное, ломающее самую сущность личности. Даже в таких мелочах, как запрет на хранение в тумбочках военнослужащих посторонних вещей — никаких фотографий, писем, сувениров, книг, все это сжигается или выбрасывается, — виден насильственный отказ от памяти, от всего, что делает человека человеком.

Другая тема, волнующая Филиппова, — рождение ребенка. Удивительно, как всеведущему автору удается передать состояние женского желания, беременности, родов — так верно, что не отличить от женской прозы (например, Марины Степновой, выросшей в семье врачей). Хотя эти два сюжета — войны и рождения — никогда не пересекаются в одном произведении, на фоне всего сборника их можно противопоставить. Рождение нового человека в противовес разрушающей военной службе отменяет грехи, очищает, придает святость. В повести «Билет в Катманду» происходит подмена понятий. Для возлюбленной героя Катманду — рай на земле, место, способное защитить от грязи и пошлости. Когда она предает молодого человека, тот вдруг решает, что его собственным Катманду, очищающим, помогающим пережить измену, может стать война, — но разочаровывается.

Есть у Филиппова один образ судьбы, не упомянутый выше: круг, по которому каждый из нас неторопливо шествует. Герой хочет из него вырваться, показать, что он не марионетка в чьих-то руках, в чьем-то прописанном сценарии. Но жизненный опыт приводит к выводу: «Истинное величие — пройти этот круг полностью, не споткнувшись, а на месте стыка конца и начала оставить зарубку: „я здесь был“». Сегодня первую скрипку в литературе играет роман: за него дают премии, его ругают или хвалят критики, за ним идут в книжные магазины. Что ж, может быть, именно Филиппову удастся оставить свою зарубку на поле малого жанра.

Дарья Облинова

Следующий материал

Борис Кутенков. «решето тишина решено»

    Борис Кутенков. «решето тишина решено». М.: ЛитГОСТ, 2018 Борис Кутенков напоминает многорукого бога Шиву. Он, кажется, присутствует везде. Критик, обозреватель, редактор, культуртрегер. Откуда у Кутенкова в череде «полетов...