Опубликовано в журнале Звезда, номер 10, 2018
Ars amandi[1]
I. LYRICAL BALLADS[2]
С подлинным верно
любви ускользающий лик
как незамерший крик
как слова неясный звук
как сердца неслышный стук
как крови бесшумный ток
как смысл непонятных строк
как в ухе тончайший звон
как растаявший сон
как птицы упавшей тень
как позавтрашний день
как тяжесть бессонных век
как прошлогодний снег
Жалобы турка
Наверное, вы удивитесь
и будете правы. Увы!
Глядите: седеющий витязь
опять не сносил головы.
Ему показалось не странным:
он любит, он будет любим
— мы это читали: за раны,
а он — за сочувствие к ним.
Странней, что остались не розы,
не тающий в сумерках дом,
а строчек кремнистая проза
и в горле прижившийся ком.
И снова на мертвом экране
прокручена лента назад:
над озером в алом тумане
встает зачарованный сад;
наплывом — из круга второго
сметенные вихрем с небес,
две тени, бредущие снова
под теплым дождем через лес.
Но жалки любовные пени,
ему ли унять их невмочь,
одною ногой на ступени,
ведущей в безгласную ночь?
__________
Эта встреча печальней невстречи:
те же льются безмолвные речи,
тот же пенится нежный вздор,
так же светится милый взор.
Но какой-то легчайший сдвиг
— все изменится в оный миг.
И родные замкнет уста
та кромешная пустота,
та последняя простота.
Все равно, январь ли, июль:
на дворе абсолютный нуль.
И снежинками звездный прах
на ледвяных ляжет устах.
И вселенский остудит хлад
не безгрешный Адамов сад,
а мятежного сердца ад.
Bal masqué[3]
Предательства ползучий холодок,
измены попаляющая искра —
по когтю — льва, по птичке — коготок,
увязший в кривде праведного иска
к Приапу, к бесу, к Бахусу, к Лилит,
к сатиру с нимфой… И куда как новы
ужимки перед россыпью улик
стареющего горе-Казановы.
Pro Musica[4]
Ho con me l’inferno mio[5]
В леденящей пустыне разлуки
к лире тянутся скорбные руки.
Над пустыней безбрежной утраты
звуки лиры раздались трикраты.
Репетиция подлинной смерти:
«— …torn’a l’ombre…»[6] — звучит Монтеверди.
Репетиция вечных разлук:
«— Ombra cara…»[7] — божественный Глюк.
Златотканой пустыней столикой
наш Орфей за своей Эвридикой
возвращается в мысленный ад
и не ищет дороги назад.
Post scriptum
Переправляя боль в стихи,
сводя отчаянье к хи-хи,
случайно опознаешь что-то
ты в том, кто призван был на пир,
а соскользнул в сторонний мир,
едва взглянув вполоборота.
Не разбирая что и кто,
вода течет сквозь решето,
в текучем мире нет оглядки.
И ты, пройдя сквозь семь зеркал,
себя в последнем не узнал:
с Орфеем Лот играет в прятки.
P. P. S.
Ночного солнца гаснет свет,
и темно-жгучий этот бред
сошел на нет. — Сошел на нет?
Суда на нет, известно, нет,
да нет — на «нет» сошелся свет.
Сошел — на «нет» или на «да»?
На «да» подавно нет суда.
Спокойной ночи, господа,
нам оказалось не сюда.
Adieu. До Страшного суда.
P. P. P. S.
Лазурь и злато
легчайший бриз
нес, гость крылатый,
в наш парадиз.
Но это лето
и та любовь
уплыли в Лету
как «Дым» и «Новь».
Эпилог
…j’ai eu mon plus grand amour pour une femme
qui ne me plaisait pas, qui n’était pas mon genre!
Proust[8]
Сантиментальный рецидив
— как зимний сон плакучих ив
из старого романса в паре,
поди, с распутицей; как дом
без окон, как открытка from
и with — весталке в лупанаре.
Смешались боль, измены и
вся атрибутика любви —
зола перегоревшей страсти,
а там, под толщей шелухи,
спят позабытые стихи
о том, что «не было бы счастья…».
II. МУЗЫ ГИМЕНЕЯ
Любовь, любовь… а рифма — кровь,
стрела амура — нет, не в бровь,
стрела амура метит в глаз:
стрела амура — это раз.
А два — охапки мокрых роз,
и соловей, и ливень слез,
девическое «никогда!»,
что, впрочем, значит «да, да, да!».
И три: горячка, бред и боль,
на раны сыплемая соль.
Потом — молчание в ответ
и: «— Женка, это чей штиблет?»
На рождение сына
Какого шипучего асти
за этот негаданный дар?
за слово неловкое «счастье»,
за шепот отеческих лар,
за хлопоты фей домовитых,
за спорую поступь волхвов,
за тот неразвернутый список
еще неозвученных слов.
La conversion d’un classique[9]
1. Шекспир. Полн. собр. соч.
К Офелии приревновав Отелло,
сердитая Дездемона со зла
его лозою ивовой — за дело! —
секла и пела, пела и секла.
2. Из Овидия
Sic ego nec sine te nec tecum vivere possum.
Ovid.[10]
Nec sine te nec tecum vivere possum:
Мэкси не те, не те, кум — выверь, опоссум!
3. «Не трогай моих чертежей!»
Диада с дриадой — триада;
триада с дриадой — три ада.
__________
Годами ткавшаяся ткань
Раздралась всуе — дрянь и рвань
осталась от бесценной ткани.
А был — запечатленный сад,
цветы и птицы, и закат
— такой, как где-нибудь в Иране…
Раздралось дивное шитье,
и не твое, и не мое,
и где уто`к, а где основа?
Иосиф говорил: «Не рань»,
а дети: «Дождик, перестань»,
а жрец швецу не скажет слова.
Taedium Vitae[11]
Бывает так: ни до чего —
ни до того, ни до сего,
и Божий мир свело до мути
из ста оттенков черноты
без красоты, без лепоты
— энгармонизм безгласных tutti
без смысла, замысла и сути.
Но бог деталей всемогущ:
блуждающий в потемках луч
захочет — высветит из плена
твои запястье, взгляд, кольцо,
твое бессмертное лицо,
сонату си-бемоль Шопена,
— все в жертву памяти нетленной.
1. Искусство любви (лат.).
2. Лирические баллады (англ.).
3. Бал-маскарад (фр.).
4. О музыке (лат.).
5. Ад мой со мной
6. «…вернись к теням…»
7. «Милая тень…»
8. …сходил с ума от любви к женщине, которая мне не нравилась, которая была не в моем вкусе! (Пруст).
9. Обращение классика (фр.).
10. Жить я с тобой не могу и не могу без тебя (Овидий).
11. Меланхолия (лат.).