Стихи
Опубликовано в журнале Звезда, номер 7, 2017
Варнавинское водохранилище
* * *
Над плененной водой, над затопленным лесом —
свет из облачных окон.
В нашу лодку влетают, качаясь на лесах,
красноперка да окунь.
Вспыхнет рыбка у дна, что казачье колечко,
своенравно и мило…
Здесь, в хранилище вод, потерявшейся речкой
слеплен берег из ила.
А на нем нарастает рогоз год за годом,
камышиные метлы…
Никнут к светло-зеркальным оливковым водам
серебристые ветлы.
Малоросские ветлы на нашем затоне,
чьи так гневны верхушки…
И в ближайшей от нас рыхло-дымчатой кроне
страстный хохот кукушки…
И за ярусом ярус рогозовый пояс
гнется, иссиня-зелен, —
что` за бархатный, плотный, коричневый колос
ввысь со стебля нацелен!
Полированной костью белеют коряги —
их волна обглодала,
что ужей в Магеллановой странной отваге
не заботит нимало…
И стрекозы грохочут — роскошны повадки! —
бирюзовой слюдою…
Нежно-мелкая ряска на темной подкладке
завладела водою.
Сей парчовый лоскут изумрудно-лимонный,
цвета йода с исподу,
скоро, скоро покроет коростой зловонной
всю зацветшую воду…
Забери, забери то, чем нынче богата, —
всё на память с собою:
я уверена, что наше время чревато
и сумой и тюрьмою.
О, не вспомнить бы вдруг в дальних бедственных узах,
как тянусь за кувшинкой
и лягушечку ту — в темно-пестрых рейтузах,
с огуречною спинкой.
Раз за разом опять и затон и протоку
вспомнишь с ясностью жуткой,
и лягушечку ту, что на солнце глубоко
дышит белою грудкой…
Щегольской трясогузки на иле следочки…
а не вспомнить, хоть тресни,
в той ревущей машине из радиоточки
идиотские песни…
Но войдешь в медальон над несчастной кубанской
влагой в солнечных блеснах —
в этой легонькой летней фуражке афганской —
ты, сидящий на веслах.
* * *
«…и танкеры, — сказал, — их абрисы стрекоз…» —
«дозорщик-император»[1] Леша! Жду подарка,
Украйна: пусть мигнет с твоих рыбацких кос,
из бархатной ночи Алешина цигарка!..
…Как будто к нам летит век-дирижабль, век
спортивных пирамид лезгин и черемисов
(нам по двенадцать лет, слепящий Крым, Артек,
и весело глядеть в каркасы кипарисов!)…
Дай в парке обниму линяющий платан —
о, с набережной звук нейдет в укромны скверы,
где крашен серебром скуластый истукан,
как памятник чужой, инопланетной эры…
Не то чтобы любовь, спартанец, мой дружок,
не то чтоб скудный быт — но минус-быт в скворешне!..
Зовущего подряд всех кошек: «Пирожок!» —
сияйте предо мной, вы, черные черешни!
И что с того, что ты горюч? И я горюч!..
Подайте нам коньяк, на крайний случ. — араку!
«Любитесь: мова, ты, и ты, велик-могуч!» —
вот что́ буровим мы в ночи: маньяк — маньяку.
Пусть сваркою грозы (когда теперь, бог весть?!)
зашит воздушный вход и в речки сыплют гроши —
в оливковом окне летят то там, то здесь
гурзуфские шмели ярчайших глаз Алеши.
* * *
Дети поселка, жующие «вар» —
в чанах на дамбе ужасный гудрон…
Хлад нестерпимый и страшный загар —
в сопках, в тайге наших детских времен.
Было: мой угольный тяжкий угар,
обморок, несколько вялый испуг, —
но как сиял грандиознейший пар —
им паровоз обдавал виадук!
Было: Когиз, и сельпо, и Улаг,
чайная, пчелосовхоз, леспромхоз;
беглых из зон, свор голодных собак
я не боялась, страшилась лишь гроз —
что Катерина из драмы «Гроза»…
…Ах, переезды с казенных квартир
с мамой-учительшей… всё чудеса,
эхо, побелка… о нет, рыбий жир!
В радужных стеклах — рассеянный свет,
холод собачий, и зеков ведут.
Не расшатать ни один шпингалет
рам — не любили проветривать тут…
…Что мне теперь униженья, весь бред?
…То, о чем думаешь, — не за горой.
…Пол свежевымыт, бликует, сырой,
и на фрамуге тугой шпингалет.
* * *
…Она наконец представилась: «Натали!» —
наверное, врет: как хочешь, так понимай…
Он — прочь пиджачишко свой серо-голу́бый (да, в нем замели!) —
морской пехотинец, Сайгон за ним, Индокитай.
…Мгновенно уносят сюрприз, мой вселенский приз! —
учитель устало подымет лицо: «Ну-ка выйди вон!» —
сидишь на уроке, думаешь: «Учпедгиз»,
не знаешь, какой красавчик Ален Делон.
* * *
Художнику Михаилу Рытяеву
Было у меня одно
— Да стучи, не слышат, что ли! —
на Москве на всей окно —
лесенка на антресоли.
Неприкаян, окаян,
встань, хозяин, сядь с гостями.
Керамический стакан
с разномастными кистями.
Тут Гоген, Ван Гог царят,
передвижников — ругают;
неповернуты, стоят
три холста, благоухают.
Вся исписана стена;
полка книжек с маркой «Ардис»;
выпил красного вина —
сделался стоокий Аргус.
О, в Тамани ли баркас,
в «Ореанде» ли веранда…
Коктебель, Кара-Бугаз,
синь да охра Самарканда…
Вот с забралом из волос
конских — пыльный накомарник;
в вазе на полу — рогоз,
зонт борщевика, татарник.
Сколько меди здесь цветет!
И еще не скоро утро!
Сладок ваш гречишный мед,
пчелы Сепия и Умбра.
Папки с ватманом круша,
достается раскладуха.
Непомерная душа —
то подросток, то старуха.
Перстенек не потеряй
на лоскутном покрывале.
Будь благословенен, рай, —
с хмеля магией, печали…
Ночью светится эмаль.
Чей, с тулупа, храп гигантский?
Приглядись — свисает шаль? —
невод тихоокеанский!
Высунься в окно — свежо! —
из прокуренного мира.
Господи, как хорошо
пахнет тополем, как сыро!
Бодрствует хозяин. Ты
нежно в кухне с ним чаюешь
и, в районе бороды,
на прощание целуешь.