Опубликовано в журнале Звезда, номер 7, 2017
Елена Долгопят. Родина.
М.: РИПОЛ классик, 2016
«Скучно, девочки».
Как спустя два-три месяца никто и не вспомнит, что эта фраза — не только цитата из «Двенадцати стульев», но и реминисценция очередного политического высказывания, так и через непродолжительное время после прочтения книги Елены Долгопят будет сложно вспомнить, о чем, собственно, был этот сборник с неброским, но пафосным названием.
«Родина» не эпатирует и не вступает в споры — Елена Долгопят ровно и спокойно рассказывает свои истории. В сборнике есть как более, так и менее удачные тексты, и тех и других примерно поровну. Выдерживается баланс между «реалистическими» описаниями быта и мистикой. Наравне выступают и крупные повести, и мелкие рассказы. Не иначе как благодаря своей умеренности книга смогла войти в короткий список премии «Национальный бестселлер». Хотя говорят, что Елена Долгопят раздражает излишней правильностью — нет, она скорее укачивает, убаюкивает. Потом — заснул, проснулся… а о чем были эти повести и рассказы?
А были они о «маленьком», «среднем» человеке — называй как хочешь. Жизнь у Долгопят всегда поставлена на паузу: здесь не будет ни переезда в другой город, ни приключений в отпуске, ни большой и сумасшедшей любви. «Я веду дневник. Про сегодняшний день тоже напишу. Вечером. Встал в шесть. Так я напишу. Минус пять. Снег. Выпил чаю»; «Это очень скучно для постороннего, а для меня — зашифрованная жизнь. Код известен только мне, никому больше. А может быть, и мне неизвестен. Может быть. По радио сказали, что будет похолодание. Всего не запишешь» — так говорит один из героев Долгопят.
Любое из ряда вон выходящее событие здесь немедленно в этот ряд возвращается. Фантастичность некоторых произведений (а есть тут и про воскресение из мертвых, и про призраков, и про одушевленные машины) теряется, «нормальность» в итоге перевешивает. Долгопят показывает, как будничность нивелирует чудеса и ужасы — они встраиваются в систему и становятся такими же обычными, как и все остальное в жизни. Их засасывает в эту серую дыру.
«Родина» четко раскладывается на три равновеликие части. Первая — в 120 страниц, это две повести и два рассказа с отсылками к Гоголю, Булгакову и фантастической литературе. Во вторую часть попадают рассказы следующих 100 страниц — все они о том, как что-то не случилось. Третья занимает 90 страниц и включает в себя повесть о студенческой любви и рассказы с говорящими названиями «Дом», «Работа», «Отпуск».
Долгопят словно разворачивает перед читателями свиток: сначала его обороты большие, а потом становятся все меньше: мельчают размеры частей, тексты посвящены незначительным происшествиям. Из области мистических, то есть несуществующих, событий она переходит в иллюзорно бессобытийный мир, чтобы покинуть его ради мира, в котором категория события не предусмотрена вообще.
То, как книга составлена, оказывается интереснее собственно самих повестей и рассказов. Даже удачная переделка гоголевской «Шинели», в связи с которой критики, как один, вспомнили о том, откуда вышла вся русская литература, — теряется на фоне остальных текстов. Продать «Родину», наверное, удастся. Может, кто-то научит нас «Родину» и любить.
Как бы не оказалось, что Елена Долгопят совершит маленькую революцию, в которой победит «нормальность» и «будничность». На фоне модных ныне различных отклонений обыкновенность уже выглядит некоторой девиацией.