Опубликовано в журнале Звезда, номер 3, 2017
* * *
И дал Господь мне слезы наконец,
Чтоб я могла как следует оплакать
Небывшего крошащуюся мякоть
И бывшего стремительный свинец:
Все то, чем я жила, но — не жила,
Чего и вовсе не было, но — было,
Все то, что переплавила, сожгла,
И легким пеплом по ветру пустила.
* * *
Не вписаться. Чертополох в меже
Тянется вверх, горизонталь калеча.
Не вписаться. Крылья на вираже,
Словно горб, выламывающий плечи.
Не вписаться — с этим клеймом на лбу,
С этим — на сером фоне — тузом бубновым.
Не вписаться… Темную ворожбу
Ветер уже написал на листе кленовом.
Не вписаться — поздно, поздно небось
Притворяться, что до всего есть дело…
Не вписаться — время проходит сквозь
Тень мою, истончившуюся до предела.
Не вписаться… Плещется тихий свет,
Ночь колышет звездное коромысло.
Не вписаться. Да и, в общем-то, смысла
В этих попытках уже никакого нет.
* * *
…так ведь меня могут спутать с теми, кто пишет о розах и бабочках…
Высказывание в Сети
Да, я буду писать о бабочках и цветах
Всем смертям и войнам назло — обязательно буду,
Потому что мне не пройти через боль и страх,
Если не пронесу их в себе повсюду.
Да, я буду писать о них, потому что они — хрупки,
Потому что их мужество много больше, чем наше…
Легкие крылышки, тонкие лепестки —
Целый мир, что мудрее людей и старше.
Буду писать, потому что без нас без всех
Жизнь обойдется, а вот без них — едва ли.
Попросту треснут, расколются как орех
Планы, амбиции, прочие трали-вали.
Потому, что когда не станет «своих» и «чужих»
И сквозь горький стыд и недоуменье
Мы возвратимся, то снова увидим их.
И разглядим вечность внутри мгновенья.
* * *
Но Иисус, склонишись низко, писал перстом на земле…
Иоан. 8: 5
Ничего не осталось. Лишь — камни, камни,
Розоватые, помнящие всё и всех,
Глубоко вздыхающие под ногами,
Да еще — рассыпчатый детский смех,
Да еще — оливы и маки, маки,
Мимолетные, словно сама весна…
А Учитель, склонившись, всё чертит знаки —
Те, никем не прочитанные, письмена.
Две фотографии
Две фотографии передо мной:
ЦПКО, дворцовые ступени,
Июньский день в мерцанье светотени,
Плывущий над камнями влажный зной.
На первой — вместе я и мама с папой,
И лев катает шар чугунной лапой,
Блестя отполированной спиной.
А на другой — всё то же: и стена,
И лестница, и стриженая кроха,
И платьице воздушное в горохах,
И львиной гривы черная волна.
Всё те же декорации, всё — то же:
И день, и час, и даже ракурс — схожий,
И только я — уже совсем одна.
И на ступенях тополиный пух
Подобен пеплу. А на заднем плане,
Слегка размытый, словно бы в тумане,
Дворец покинутый пустынно-глух.
Лишь девочка да черный лев чугунный…
Как будто кто-то прикоснулся к струнам
И пробует мелодию на слух.
* * *
Бредут в ночи, дорог не разбирая,
Кружа`т, своих не ведая путей,
Слепые миражи земного рая —
Больших идей и маленьких затей,
Сквозь вечный марш уценки и усушки,
Где лай собак страшней, чем волчий вой,
Где пролетарий над гнездом кукушки
Похмельною качает головой.
Сквозь песню, где баян доносит тихо,
Кому — неважно…
Колкий звездный жмых,
Любимый город, дремлющее лихо,
Мерцающая речь глухонемых,
Насущный хлеб, чуть влажный на изломе,
Обломки кирпичей, осколки слов —
Смешалось всё, как, в чьем не помню, доме,
В сияющей бездомности миров,
Рождений и смертей, летящих мимо,
В беззвучном вопле обреченных «я»…
И легкость бытия невыносима,
И неподъемен груз небытия.
Штампы
Что поделать нам всё же
К славе Господа вящей
С неумытою рожей
И душою болящей,
С этой пьянкой-гулянкой,
С этой кровью-любовью
Да судьбою-обманкой,
Да свечой в изголовье.
С этой песней несложной
О лихом атамане,
С горькой пылью дорожной
Да дырою в кармане,
С этим ножичком вострым
Да с конем в чистом поле,
С балаганчиком пестрым,
С бесприютностью воли,
С воровскою повадкой
Да со щучьим веленьем,
Да с конфеткой-помадкой,
Да с дурным умиленьем,
С этой темною ночкой,
С этим темным перроном
И с последнею строчкой,
И с последним патроном,
С резким посвистом ветра,
С резким посвистом птицы —
Всем, что примут два метра
Неродящей землицы.