Опубликовано в журнале Звезда, номер 2, 2017
На чистом листе бумаги можно писать самые новые, самые красивые иероглифы.
Мао Цзедун
5 ноября 2016 года, выступая на встрече с молодыми историками, президент Путин заявил, что революция 1917 года требует «глубокой объективной профессиональной оценки», что «это то, что мы обязаны знать».
Нужно сказать, однако, что далеко не все государственные мужи прежних времен придерживались подобной точки зрения — будто бы мы обязаны знать о революциях. Скорее наоборот, они старались забыть о неприятных событиях. Наполеон, придя к власти, приказал «забыть о революции»; было запрещено печатать что-либо на эту тему. Еще более радикально поступил китайский император Канси: он приказал собрать все имевшиеся книги и переписать их, исключив то, что ему не нравилось. Десять тысяч ученых-«шэньши» занимались этим трудом многие годы, они писали красивые новые иероглифы — и в итоге появилась новая китайская история.
В России рубежа XXI века про революцию помнили, но старались ее забыть. Юбилей революции 1905 года прошел незаметно, хотя в некоторых музеях демонтировались посвященные этим событиям выставки. Стремление к забвению проявилось и в том, что историю почти перестали преподавать; курс был урезан, а предмет «история» не был включен в число обязательных в ЕГЭ. То, что получилось в итоге, можно видеть на примере опроса, проведенного недавно новосибирскими журналистами.[1] Вот, что отвечали бывшие студенты на вопрос о революции 1917 года.
Даша, 22 года: «О, я слышала про такое. Это же та самая? Ну, когда интеллигенция выступала против…»
Алена, 24 года: «Седьмое ноября? Нет, ничего не припоминаю…»
Рома, 25 лет: «У меня как-то с революцией не задалось с рождения. Да и вообще, почему ты спрашиваешь? Пристыдить меня хочешь?»
И так далее.
Странная, однако, складывается ситуация. Молодежь не знает — и не желает знать — о революции, а президент настаивает: «Мы обязаны знать». Видимо, забвение — это пройденный этап, и теперь люди должны кое-что знать о революции. Но не то, что знали раньше; это уже стерто из памяти, и на чистом листе незамутненного сознания теперь можно нарисовать новые, самые красивые иероглифы.
Как должны выглядеть эти красивые новые иероглифы?
Ответ можно найти в «Российской газете»: два года подряд она публикует к 7 ноября, по сути, одинаковые материалы, о содержании которых говорит один из подзаголовков: «Февраль 1917-го: необязательная трагедия».[2] Далее следует расшифровка этого иероглифа: «общий уровень жизни населения неуклонно повышался <…> революция стала результатом… разнузданной, тщательно продуманной антиправительственной и антиромановской пропаганды <…> никакой объективной неизбежности и неотвратимости русской революции 1917 года не существовало».[3]
Материалы, регулярно публикуемые «Российской газетой», принадлежат известному историку, профессору Санкт-Петербургского университета Б. Н. Миронову. Уже достаточно давно Миронов выступает persona grata другого официозного издания, журнала «Родина»; на деньги Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям он издает «грандиозные» (по отзыву «Российской газеты») монографии, которые тотчас переводятся на иностранные языки.
Миронов не скрывает, что эти огромные тома имеют целью создание «нового мифа». «И я убежден, — говорит Миронов, — нужно создавать позитивные мифы о России, как это делается в наиболее процветающих в настоящий момент странах — США, Японии и Европейском союзе».[4] Историк, правда, оговаривается, что «миф — это не выдумка <…> это часть реальности, интерпретированная определенным образом». Но хорошо известно, что слово «интерпретатор» иногда означает «фокусник». «Когда я читал статью Б. Н. Миронова, — писал академик Б. В. Ананьич, — меня не покидала мысль, что это розыгрыш читателя, демонстрация искусства искаженного изображения прошлого с помощью ошеломляющего обилия цифрового материала и отсылок на англоязычные издания…»[5]
Я думаю, читателю будет интересно посмотреть на эту «демонстрацию искусства искаженного изображения прошлого».
Итак, розыгрыш № 1, «общий уровень жизни населения неуклонно повышался».
В одной из «грандиозных» монографий Миронов построил хлебофуражный баланс, подсчитал, сколько хлеба употреблялось на душу крестьянского населения, и сделал вывод, то «индекс удовлетворения хлебом» в 1909—1913 годах составлял 147 %. Получалось, что крестьяне потребляли хлеба на 47 % больше нормы![6] «Цифрового материала» в этом случае было относительно немного, поэтому «фокус» был сразу же раскрыт критиками: оказалось, что Миронов произвольно увеличил сбор хлеба на 10 % и приуменьшил расходы на фураж в 7 раз (!).[7] Миронов некоторое время утверждал, что в его расчетах все правильно, но когда число критиков превысило допустимые размеры, неожиданно для них объявил эти расчеты «опечаткой». Однако исправление «опечаток» не помогло делу, так как принятая Мироновым новая норма фуража противоречила данным источников так же, как и старая, — и это было сразу же замечено специалистами. В итоге Миронов исключил эти расчеты из своей новой книги[8], заявив, что «мы располагаем фактическими (выделено Мироновым. — С. Н.) данными о производстве и расходовании зерновых»[9], — а раз так, то никакие расчеты не нужны.
Что представляют собой эти внезапно обнаруженные Мироновым «фактические данные»? Это данные нескольких бюджетных обследований, проведенных 1886—1917 годах. Методику этих обследований критиковали многие историки: обследования проводились только в урожайные годы, не касались бедных хозяйств и путали расходы в пищу и на фураж. Кроме того, незначительное число обследованных хозяйств исключало возможность распространения результатов обследования на всю население уезда или губернии[10]. Тем не менее, Миронов использовал эти заведомо сомнительные данные и, подсчитав общую калорийность потребляемых продуктов, получил, что она составляла 2952 ккал в сутки, а в переводе на взрослого мужчину (который потребляет больше, чем средняя «душа») — 4133 ккал.[11] «Таким образом, — заключает Миронов в своей новой книге, — в количественном отношении питание крестьянства в начале ХХ в. можно считать достаточным».[12]
Б. Н. Миронов очень сдержанно оценивает свой сенсационный результат. Между тем из его вычислений следует, что по суточной калорийности среднедушевое потребление сельского населения в России (2952 ккал) был выше, чем в то время во Франции и в Дании[13], выше, чем в США в 1961 году (2880 ккал), и выше, чем в современной российской деревне (2800 ккал). Оказывается, что взрослый крестьянин потреблял калорий намного больше (4133), чем рабочий в Чикаго (3623 ккал) и французский солдат (3400 ккал).[14] Поскольку рабочие знаменитых чикагских скотобоен питались, что называется, «от пуза», то потреблявшие на 500 ккал больше русские мужики, очевидно, страдали от переедания.
Получается, что перед революцией русские крестьяне страдали не от голода, как считали марксисты, а от переедания. «Мой взгляд на русскую историю обесценивает труды оппонентов, посвятивших этому десятилетия жизни… — торжествует Миронов. — Их можно понять, им можно посочувствовать. Человек всю жизнь обосновывал марксистскую концепцию, получал научные степени и звания, и вдруг появляется некто Миронов, опровергающий все на корню».[15]
Действительно, обнаружение переедания российского крестьянства нанесло тяжелый удар марксизму. Но все-таки надо заметить, что Миронов не был первым, кто поднял эту тему. Первыми были западные советологи-«ревизионисты». До 70-х годов прошлого века западные историки видели причину революции в ухудшении положения народных масс, и прежде всего, крестьянства. Но в 1967 году один из апостолов холодной войны Джордж Кеннан (по образованию историк-русист) призвал к ревизии устоявшихся взглядов, он призвал западных историков показать достижения царского самодержавия, успехи российской экономики и случайный характер революции.[16] В 1974 году был основан так называемый «Институт Кеннана» (Kennan Institute for Advanced Russian Studies), который организовал работы в соответствующем направлении. Гранты «Института Кеннана» получали многие историки, старавшиеся в своих работах показать, что уровень потребления народных масс увеличивался. В 1992 году грант «Института Кеннана» получил и Б. Н. Миронов, который, в свою очередь, стал продвигать эти идеи[17].
Далее случилось то, что можно назвать «розыгрышем № 2», обнаружение «увеличения роста новобранцев».
Одним из методов западных историков является антропометрия — анализ изменений в потреблении на основе данных о росте и весе людей в различные периоды. Принято считать, что увеличение среднего роста свидетельствует об увеличении потребления. Миронов попытался использовать этот подход на российских материалах, и полученные им результаты были столь сенсационны, что журнал «Slavic Review» посвятил их публикации и обсуждению специальный номер.[18]
Для изучения антропометрической динамики Миронов использовал данные о росте новобранцев, призванных на военную службу в 1874—1913 годах. Эти данные послужили основой для расчетов, которые, как казалось, свидетельствовали о том, что средний рост новобранцев в указанный период значительно увеличился, произошел «прорыв в уровне биостатуса». Расчеты Миронова произвели столь сильное впечатление на западную историческую общественность, что послужили основой для вывода о повышении уровня жизни в России, категорически сформулированного во втором томе «Кембриджской истории России».[19] В глазах Запада Миронов стал выдающимся российским историком, и на обсуждение его книг в Россию во множестве приезжали именитые западные историки.
Б. Н. Миронов продолжил свои антропометрические исследования и в 2010 году подытожил их в 1000-страничной монографии «Благосостояние населения и революции в имперской России». Издание книги было осуществлено при правительственной поддержке на средства Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям; затем книга была издана на английском и китайском языках, а через год появилось роскошное второе издание, удостоенное за полиграфические достоинства премии «лучшая книга года».
Книга вызвала большой интерес международной исторической общественности — прежде всего в связи с присутствием в обсуждаемых проблемах очевидного политического аспекта. Известный специалист по исторической антропометрии Иорг Батен резюмировал: «Борис Миронов написал выдающуюся книгу… Основной тезис Миронова заключается в отсутствии системного кризиса, который сопровождался бы снижением уровня жизни в конце XIX века (накануне русской революции), что этот период был довольно успешным периодом развития империи. Этот вопрос занимает центральное место в историографии, и он имеет решающее влияние на сегодняшнюю политическую дискуссию: был ли кризис Российской империи обусловлен ее самодержавным строем, или же причиной был также низкий уровень жизни?»[20]
Однако в среде российских историков книга вызвала неоднозначную реакцию. При ее обсуждении на «круглом столе» в журнале «Российская история» западные историки энергично поддержали Миронова, но среди российских историков не было единого мнения. Несогласие с выводами Миронова выражали многие специалисты, в том числе В. П. Булдаков, В. В. Бабашкин, Н. А. Иванова, М. Д. Карпачев, О. Н. Катионов, А. А. Куренышев, И. С. Кузнецов, Т. Г. Леонтьева, И. В. Михайлов, А. В. Островский, Г. И. Ханин, П. П. Щербинин.[21] Миронов очень своеобразно ответил на эту критику: он опубликовал новую книгу, заголовки которой говорят сами за себя: «В. П. Булдаков: „Дикие крики озлобленья“», «Т. Г. Леонтьева: „Муж и жена — одна сатана“», «Пришел, увидел, насмешил» (это об А. В. Островском), «„В огороде — бузина, а в Киеве — дядька“ (ответ М. Эллману)» и т. д.[22] Оппоненты официозного историка должны были почувствовать, каково вмешиваться в вопрос, «имеющий решающее влияние на сегодняшнюю политическую дискуссию».
Однако, выражая свое несогласие с выводами Миронова, оппоненты в большинстве случаев говорили о видимом противоречии его антропометрических данных со сложившимися представлениями о низком уровне жизни в Российской империи. Не будучи специалистами по исторической антропометрии, российские историки не могли вникнуть в детали антропометрических расчетов Миронова.
Но в последнее время удалось разобраться в механизме этих расчетов; в них обнаружилась подтасовка, связанная с тем, что Миронов не учел изменение формы регистрации роста рекрутов в воинских присутствиях. В отчетах воинских присутствий указывалось число рекрутов в ростовых группах, например, в третьей группе «2 аршина 3 вершка» — столько-то человек, в четвертой группе «2 аршина 4 вершка» — столько-то. Миронов считал, что при записи в группу измеренный рост округляли до ближайшего целого числа вершков, таким образом, средний рост в группе «2 аршина 3 вершка» соответствовал ее названию. Однако в 1890 году форма отчета изменилась, и третья группа стала называться «до 2 аршина 3 вершков включительно», четвертая — «до 2 аршина 4 вершков включительно» и т. д. При этом средний рост в группах понизился на полвершка, но Миронов проигнорировал это обстоятельство, поэтому его расчеты давали неверный результат. Более точные подсчеты показали, что в действительности рост рекрутов не увеличивался, а уменьшался.[23]
Изменение формы отчетов присутствий по воинской повинности отражено в сотнях архивных дел[24], из которых, как указывает Б. Н. Миронов, он извлекал суммарные данные о количестве рекрутов в той или иной ростовой группе. Миронов ссылается на все эти дела, и, разумеется, факт смены формы отчетности не мог остаться для него неизвестен. Очевидно, это был «розыгрыш» читателя в расчете на то, что никто не будет копаться в архивах и проверять тысячи приводимых Мироновым цифр.
После обнаружения этого розыгрыша антропометрические данные исчезли из работ Миронова — в его трехтомной новой работе, посвященной все той же теме, «успешности» Российской империи, ничего не говорится о поразительном «прорыве в уровне биостатуса».
В итоге из существенных свидетельств повышения уровня жизни в новой книге Миронова остался только тезис о «достаточном питании» — то есть о переедании русского крестьянства. Но может ли переедание быть причиной революции? Оказывается, может — в том случае, если потребление увеличивается слишком быстро. В России, объясняет Миронов, «общество испытало так называемую травму социальных изменений, или аномию успеха» (выделено Мироновым. — С. Н.).[25] Эта «аномия успеха» и была, по Миронову, причиной революции. Но все-таки не единственной причиной. Другой причиной была упоминавшаяся выше «разнузданная, тщательно продуманная антиправительственная пропаганда».
«Утверждение „виртуальных фактов“ и создание искусственной „действительности“ стало частью русской общественной жизни в начале ХХ в., а PR — ее неотъемлемым элементом… — утверждает Миронов. — Успех, сопутствовавший практически всем PR-компаниям, продемонстрировал их колоссальные возможности в борьбе за власть. Либерально-радикальная общественность выиграла информационную войну у правительства и благодаря этому подготовила почву для захвата власти, что так же успешно осуществила…»[26]
Как утверждает Миронов, информационная война началась еще в конце XIX века, и важнейшую роль в ней играло создание «виртуальной реальности» в образе нищей русской деревни. «Парадигмы кризиса и обнищания занимали важное место в этой агитации и пропаганде против монархии», — подчеркивает Миронов.[27] «Тезис о систематическом понижении жизни крестьян <…> получил поддержку у большинства авторитетных исследователей, в их числе были И. И. Игнатович, А. А. Кауфман, П. И. Лященко, М. Н. Покровский, Н. А. Рожков, А. Финн-Енотаевский и другие <…> и постепенно стал постулатом в научной литературе и публицистике, что отразила энциклопедия Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона».[28]
Таким образом, в научной литературе, в энциклопедии Брокгауза и Ефрона и в общественном мнении полностью господствовала виртуальная реальность. И не только «общественность», но и народ находился в плену виртуальной реальности. «Как это ни парадоксально, — пишет Б. Н. Миронов, — крестьяне и рабочие, по-видимому, слабо или вовсе не ощущали позитивных сдвигов, тем более что их „защитники“ постоянно убеждали, что „положение крестьян и рабочих ухудшилось“».[29]
А что же правительство? Ведь оно должно было изо всех сил опровергать навязываемую его врагами виртуальную реальность?
Да, конечно, бывали случаи, когда министры выступали с опровержениями. Вот, например, министр земледелия А. С. Ермолов в открытой печати оспаривает сообщения о самоубийствах голодающих, об убийствах или продаже ими своих детей во время голода 1906 года, — но тут же почему-то оговаривается: «Скажу, однако, что все эти опровержения <…> приводятся мною не для того, чтобы доказать отсутствие в посещенных мною губерниях нужды и народного бедствия — несомненно, что нужда была…»[30]
И вот что удивительно: в закрытой переписке высшие чины не опровергают «виртуальную реальность», а подтверждают навязанный врагами тезис о нужде и бедствиях народа. Министр финансов Н. Х. Бунге пишет в докладной записке: «Когда население возросло, отведенная земля оказалась недостаточной для прокормления крестьян и для доставки им средств в уплате налогов и выкупных платежей. Когда же к этому присоединились неурожаи… тогда положение крестьян в целых уездах и даже губерниях стало бедственным…»[31]
Министр финансов В. Н. Коковцов во всеподданнейшем докладе просто констатирует: «Оскудение центра России стало несомненным фактом, и, постепенно распространяясь, оно захватывает все больший и больший район».[32]
Министр внутренних дел Д. С. Сипягин в докладе Николаю II отмечал, что «неурожай 1901 г. <…> засвидетельствовал общее понижение уровня хозяйственной зажиточности крестьянского населения».[33]
Директор Департамента полиции А. А. Лопухин в докладе о волнениях 1902—1903 годов писал: «Голодные, не евшие в течение нескольких лет хлеба без примеси соломы или древесной коры и давно не знавшие мясной пищи мужики шли грабить чужое добро с сознанием своей правоты, основанном на безвыходности положения и на том, что помощи им ждать не от кого».[34]
Саратовский губернатор П. А. Столыпин писал в отчете Николаю II об этих волнениях: «Все крестьянские беспорядки, агитация среди крестьян и самовольные захваты возможны только на почве земельного неустройства и крайнего обеднения сельского люда. Грубое насилие наблюдается там, где крестьянин не может выбиться из нищеты».[35]
Впрочем, сановники говорили о «нищете» и «крайнем обеднении» иной раз и открыто. Тот же Столыпин, став премьер-министром, так отвечал на речи марксистов о бедственном положении деревни: «Я охотно соглашусь <…> с нарисованной ими картиной оскудения земледельческой России. Встревоженное этим правительство уже начало принимать ряд мер для поднятия земледельческого класса…»[36]
Наибольший интерес представляют высказывания С. Ю. Витте. Будучи министром финансов, он проводил политику форсирования хлебного экспорта и, естественно, отвергал обвинения в том, что этот экспорт является «голодным». «Торговый баланс улучшается, — говорил он. — Если обратиться к статистике, то она говорит, что это явление происходит от недоедания русского населения. А я думаю, что население имеет больше хлеба, чем показывается по статистическим сведениям. Статистика делает наших крестьян голодными».[37] Казалось бы, мы видим полное совпадение взглядов министра финансов с позицией Миронова: официальная статистика занижает урожаи! Но за закрытыми дверями (на Совещании министров под председательством царя 17 марта 1899 года) С. Ю. Витте говорил нечто совсем иное: «Если сравнить потребление у нас и в Европе, то средний размер его на душу населения составляет четвертую или пятую часть того, что в других странах считается необходимым для обычного существования».[38] В 1902 году С. Ю. Витте стал председателем «Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности» и поручил своему ближайшему помощнику Н. Н. Кутлеру собрать и проверить всю необходимую статистику. В итоге было составлено три огромных тома «Материалов…».[39] Теперь С. Ю. Витте уже не сомневался в статистике и писал, что «весь этот материал представляет собою богатые данные для всех исследований и даже для всяких научных исследований». И далее: «Затем из материалов этого сельскохозяйственного совещания всякий исследователь увидит, что в умах всех деятелей провинции того времени, т. е. 1903—1904 гг., бродила мысль о необходимости для предотвращения бедствий революции сделать некоторые реформы <…>. Все революции происходят от того, что правительства во время не удовлетворяют назревшие народные потребности».[40] В препроводительной записке к журналам Совещания Витте сообщал царю, что сложившийся порядок держится только на долготерпении крестьянства и оно слишком долго подвергается перенапряжению.[41] На последнем заседании Совещания Витте сказал: «Я не хотел бы быть пророком, но боюсь, что в близком будущем <…>, быть может, в этом самом зале, придется обсуждать вопрос о дополнительном наделении крестьян землей».[42] И действительно, не прошло и года, как, став премьер-министром, Витте поручил Н. Н. Кутлеру разработать законопроект о «дополнительном наделении крестьян землей».
Как известно, Николай II воспрепятствовал принятию этого законопроекта. Однако из этого не следует, что император знал правду о крестьянском переедании. В рескрипте о назначении П. Л. Барка на должность министра финансов царь писал, в частности, о том, что во время поездки по России он видел «печальную картину народной немощи, семейной нищеты и заброшенности хозяйств» — то есть наблюдал все ту же виртуальную реальность.[43]
Итак, если следовать логике Миронова, то из приведенных выше высказываний получается, что не только вся русская «общественность», не только народ, но и правительство, и сам царь находились в плену виртуальной реальности, были совершенно оболванены либеральной пропагандой и жили в каком-то зазеркалье.
И революция 1917 года тоже происходила в виртуальной реальности. По Миронову, хлеба было более чем достаточно. «В Петрограде накануне февральских событий хлеба выдавалось в день на человека полтора фунта (615 г.), рабочим — 2 фунта (820 г.)», — пишет Миронов.[44] А либеральные газеты создавали виртуальную реальность, они писали, что ничего не «выдавалось», что для того, чтобы купить хлеб, нужно было стоять в очереди ночами. «Продовольственный кризис в Петрограде обострился, — писала газета „Речь“ 11 февраля. — Многих необходимых продуктов или вовсе нет, или есть в недостаточном количестве. У кого нет запаса пшеничной муки, тот и за любые деньги приобрести ее не может. У мелочных лавок и у булочных тысячи обывателей стоят в хвостах, несмотря на трескучие морозы, в надежде купить булку или черный хлеб…» И власти верили в эту виртуальную реальность; полиция в своих донесениях подтверждала этот «черный пиар». «Почти всем полицейским чинам приходится ежедневно слышать жалобы, что не ели хлеба по два-три дня и более, поэтому легко можно ожидать крупных уличных беспорядков, — рапортовал один из приставов Выборгской части. — Острота положения достигла таких размеров, что некоторые, дождавшись покупки фунтов двух хлеба, крестятся и плачут от радости»[45]. «Если население еще не устраивает „голодные бунты“, — докладывал начальник петроградской охранки генерал Глобачев, — то это еще не означает, что оно их не устроит в самом ближайшем будущем: озлобление растет, и конца его росту не видать <…>. А что подобного рода стихийные выступления народных масс явятся первым и последним этапом на пути к началу бессмысленных и беспощадных эксцессов самой ужасной для всех — анархической революции — сомневаться не приходится».[46]
Нет, утверждает Миронов, хлеба было достаточно и для революции не было предпосылок. Но имела место создававшая виртуальную реальность «разнузданная, тщательно продуманная антиправительственная пропаганда, на уровне нынешнего „черного пиара“». «Для революции не было предпосылок в 1917 году — нет и сегодня».[47]
«Предпосылок для революции нет и сегодня». Вот в чем кроется секрет этого зазеркалья. В конце концов Миронов выходит из сконструированной им «виртуальной реальности» в наш сегодняшний мир — и становится понятно, для чего все это публикуется на страницах «Российской газеты». «Да, — говорит Миронов, — сейчас несистемная оппозиция имеет больше возможностей воздействовать на свою целевую аудиторию. Больше, чем в 1917 году, и возможностей для внешнего информационного влияния на Россию».[48] Миронов проводит аналогию между 1917-м и 2017 годами и указывает на опасность: вот, посмотрите, к чему приводит «пропаганда на уровне нынешнего „черного пиара“». И этот посыл предназначается молодежи, которая ничего не знает о революции. Вот, «это то, что мы обязаны знать».
И неважно, что в действительности не «черный пиар», а нехватка хлеба вызвала восстание в Петрограде. Неважно, что не было никакой «виртуальной реальности», а была просто реальность, не было никакой «парадигмы обнищания», а было просто обнищание. «Большинство авторитетных исследователей», в том числе Игнатович, Кауфман, Лященко, Покровский, Рожков, Финн-Енотаевский «и другие» писали чистую правду, которую и отразила энциклопедия Брокгауза и Ефрона. Генерал Глабачев тоже писал чистую правду про голодный бунт. И если вдуматься, к сегодняшней реальности это не имеет никакого отношения; сегодня никто не плачет от радости, дождавшись покупки двух фунтов хлеба. Революция 1917 года — это история другого мира, другой, бесконечно далекой от нас эпохи. И никакие аналогии тут невозможны.
Но для Б. Н. важен тот новый красивый иероглиф, который он рисует. «Это то, что мы обязаны знать»?
1 И была революция: что студенты помнят об октябре 1917?// Новая Сибирь, 6. 12. 2016. https://newsib.net/obshchestvo/i-byla-revolyuciya-chto-studenty-pomnyat-ob-oktyabre-1917.html.
2. Революционный сдержите шаг!//Российская газета. 07.11.2015.
3. Там же.
4. Там же.
5. Ананьич Б. В. Заметки по поводу статьи Б. Н. Миронова «Кто платил за индустриализацию: экономическая политика С. Ю. Витте и благосостояние населения в 1890—1905 гг. по антропометрическим данным» // Экономическая история: Ежегодник. 2002. С. 613.
6. Миронов Б. Н. Благосостояние населения и революции в имперской России: XVIII — начало ХХ века. М., 2010. С. 293.
7. Островский А. В. О модернизации России в книге Б. Н. Миронова // Вопросы истории. 2010. № 10. С. 120—140;
8. Миронов Б. Н. Российская империя: от традиции к модерну. В ? т. Т. 3. СПб., 2015.
9. Миронов Б. Н. Страсти по революции. М., 2013. С. 256.
10 См. например: Кореневская Н. Н. Бюджетные обследования крестьянских хозяйств в дореволюционной России. М., 1954; Robinson G. T. Rural Russia Under the Old Regime. N. Y.—L., 1967; Давыдов М. А. Очерки аграрной истории России в конце XIX — начале ХХ вв. М., 2003.
11. Миронов Б. Н. Благосостояние населения и революции в имперской России: XVIII — начало ХХ века. М., 2012. С. 370.
12. Миронов Б. Н. Российская империя: от традиции к модерну. Т. 3. С. 299.
13. Клепиков С. А. Питание русского крестьянства. Ч. I. Нормы потребления главнейших пищевых продуктов. М., 1920. С. 25.
14. Guyot Y. The bread and meat of the world // Publications of the American Statistical Association. 1904. Vol. 9. Issue 67—68. P. 75—119. Р. 82, 106.
15. Революционный сдержите шаг! // Российская газета. 07. 11. 2015.
16. Тюкавкин В. Г. Великорусское крестьянство и столыпинская аграрная реформа. М., 2001. С. 26.
17. Архив исследовательских проектов Института Кеннана — https://www.wilsoncenter.org/person/boris-n-mironov.
18. Mironov B. N. New Approaches to Old Problems: The Well-Being of the Population of Russia from 1821 to 1910 as Measured by Physical Stature // Slavic Review. 1999. Vol. 58. № 1. Р. 1—26.
19. The Cambridge history of Russia. Vol. II. / Ed. D. Lieven. Cambridge, 2006. Р. 391.
20. Baten J. The Standard of Living and Revolutions in Russia, 1700—1917, published by EH.Net (January 2013). — http://eh.net/?s=Baten+Mironov.
21. Россия в истории: от измерения к пониманию: новая книга Б. Н. Миронова в откликах и размышлениях его коллег // Российская история. 2011. № 1. С. 145—204.
22. Миронов Б. Н. Страсти по революции. М., 2013. С. 5—6.
23. Nefedov S., Ellman M. The developmentof living standards in Russia before the First World War: An examination of the anthropometric data // Revolutionary Russia. 2016. Vol. 29. N 2. P. 149—168.
24. РГИА. Ф. 1292. Оп. 4. Д. 676—754 (1889 г.), 770—844 (1890 г.), 859—925 (1891 г.), 950—1028 (1892 гг.).
25. Миронов Б. Н. Российская империя: от традиции к модерну. Т. 3. С. 690.
26. Миронов Б. Н. Системный кризис в России в царствование Николая II — факт или артефакт? // Император Николай II и его время. Екатеринбург, 2008.С. 40—41.
27. Там же.
28. Миронов Б. Н. Благосостояние населения и революции в имперской России: XVIII — начало ХХ века. М., 2012. С. 28.
29. Миронов Б. Н. Униженные и оскорбленные. «Кризис самодержавия» — миф, придуманный большевиками // Родина. 2006. № 1. С. 17.
30. Ермолов А. С. Наши неурожаи и продовольственный вопрос. В 2 т. Т. 1. СПб., 1909.
С. 414—417.
31. Бунге Н. Х. Записка Н. Х. Бунге Александру II «О финансовом положении России» // Исторический архив. 1960. № 2. С. 133.
32. Коковцов В. Н. Всеподданнейший доклад В. Н. Коковцова 19 ноября 1904 г. // Русские финансы и европейская биржа в 1904—1906 гг. М.—Л., 1926. С. 138.
33. Шидловский С. И. (сост.). Земельное обложение. СПб., 1904. С. 1—2.
34. Корелин А. П., Тютюкин С. В. (ред.). Первая революция в России. Взгляд через столетия. М., 2005. С. 81.
35. Кабытов П. С. Русское крестьянство в начале XX века. Куйбышев, 1990. С. 52.
36. Столыпин П. А. Полное собрание речей в Государственной думе и Государственном совете. М., 1991. С. 208.
37. Симонова М. С. Кризис аграрной политики царизма накануне первой российской революции. М., 1987. С. 98.
38. Ерофеев Н. Д. Уровень жизни населения России в конце XIX — начале ХХ в. Вестник Московского университета. 2003. Сер. 8. История. № 1. С. 55.
39. Материалы Высочайше утвержденной 16 ноября 1901 года Комиссии по исследованию вопроса о движении с 1861 г. по 1900 г. благосостояния сельского населения среднеземледельческих губерний сравнительно с другими местностями Европейской России. В 3 ч. СПб., 1903.
40. Витте С. Ю. Воспоминания. В 3 т. Т. 2. М., 1960. С. 538.
41. Милов Л. В. (ред.). История России. ХХ — начало XXI века. М., 2008. С. 92.
42. Корелин А. П., Тютюкин С. В. Указ. соч. С. 52.
43. Джунковский Д. Ф. Воспоминания. В 2 т. Т. 2. М., 1997. С. 282—283.
44. Миронов Б. «По сравнениб с 1913…» // Российская газета. 7. 11. 2016.
45. РГИА. Ф. 1282. Оп. 1. Д. 741. Л. 114.
46. Глобачев К. И. Правда о русской революции. М., 2009. С. 403.
47. Революционный сдержите шаг // Российская газета. 7. 11. 2015.
48. Там же.