Опубликовано в журнале Звезда, номер 11, 2017
Лора Белоиван. Южнорусское Овчарово.
М.: Лайвбук, 2017
Иногда кажется, что сюжеты современных рассказов, как и сказочные сюжеты в прежнее время, бродят на огромные расстояния, не ведая преград. Не покидает ощущение, что я где-то это уже читал. Но — странное дело — каждый раз это нисколько не раздражает, каждый раз интересно. Неукоснительно уникальны характер места и тон авторского слова.
У Лоры Белоиван нрав Южнорусского Овчарово, поселка на Дальнем Востоке, сложный: «В наших краях очень часто кружит и морочит. Никто не знает почему: в общем и целом место вполне благополучное, не проклятое, тысячу раз проверяли». Но это не новость. Новость в том, что на любой вопрос — заблудился ли художник Соник на кладбище, отрезало ли деревню от электричества, закричали ли петухи во всех дворах по-английски — никто не может найти ответ сам. Героя в каждой маленькой или большой беде спасают, и никто не Мюнхгаузен. Есть негласная уверенность, что помощник из соседей или высших сил случится всегда, достаточно только не бояться просить помощи, быть благодарным и не задавать глупых вопросов — «две бочки с огурцами у тебя, почему?».
Другой сквозной мотив, не менее навязчивый в своей правдоподобности, — о принятии неожиданных даров, какими бы странными они ни казались на первый взгляд. Кажется, мудрые жители Овчарова, которые никого не осуждают и ничего не требуют, могли бы иронично продолжить афоризм Булгакова: сами предложат, сами все дадут, а если будет не то, все ж не отказывайся, мало ли как. Например, перестала девка вешаться — так и что, что мужским голосом заговорила? Не бойся подвоха, только сам его накличешь, не дерзи судьбе, не бросай в беде.
При этой апологии со-существования мир деревни для Белоиван абсолютно замкнут на самого себя. Вселенная Южнорусского Овчарово не имеет привычки бесконечно расширяться и навсегда остается микрокосмом. Коммуникация с внешним, другим миром условно существует: приезжают городские, ездят во Владивосток овчаровцы, даже и в Китай и Японию по необходимости, но это ничего не меняет. Каждый человек принадлежит только одному из миров, и граница между ними хоть и бывает проницаемой, но никогда не становится размытой. Об этом — в рассказе «Сгущенка», открывающем сборник. Дед Костик находит новый источник энергии на замену электричеству, отчасти случайно, отчасти благодаря собственным размышлениям о природе ночной тьмы, — но все пути передачи этого открытия в большой мир оказываются тупиками, отчасти же случайно («…альтернативный овчаровский энергетик разнервничался и нажрался накануне приезда телевизионщиков»), отчасти по прихоти самого героя («Мы приходили к деду Костику трижды, но один раз дед сказал нам, что у нас неподходящее ведро, а еще дважды — что сгущенку всю разобрали <…> не нам одним он отказал в сгущенке»).
Транслировать вовне знание, полученное внутри системы, онтологически невозможно. Можно лишь пересказать ход событий — и кто знает, возможно, для кого-то другого это станет волшебным толчком для совпадения нужных случайностей и размышлений.
Лора Белоиван не трудилась скрыть, что все описанное — чистая правда, и пусть не смущают нас ловко переиначенные топонимы (Тавричанка стала Южнорусским Овчарово, а Десятый Вал Пятым Балом) и замена личных имен методично безличным «мы». Не останутся незамеченными честные маячки действительности (однозначно совпадающая с реальной описанная карта местности, а в доме героев — приют для тюленьих сирот, какой был создан Белоиван и ее мужем под Владивостоком). Конечно, что-то выглядит чересчур неправдоподобным: например, кто из нас встречал русалок или подбирал на дороге голосующих мертвецов? Но ведь и полярный день мало из нас кто видел, а попробуй поспорь об этом с мурманчанами. В конце концов, им, местным, лучше знать.