Опубликовано в журнале Звезда, номер 1, 2017
Лора Олсон, Светлана Адоньева. Традиция, трансгрессия, компромисс: миры русской деревенской женщины.
М: Новое литературное обозрение, 2016
Не понятно, как говорить о научных книгах: тем, кто и сам там был, не нужно ничего рассказывать, тем, кому неинтересно, интересно не станет; можно заставить людей читать научпоп, апеллируя к малым усилиям и большой отдаче, но убедить их, что нет ничего дьявольского в слове «трансгрессия», не получается. Тем не менее есть книги, которые должны быть упомянуты, — и их совсем несложно прочитать, стоит только поставить себя перед фактом, что ты непременно сможешь осилить больше, чем двадцать страниц введения.
Книга, написанная Адоньевой в соавторстве с американским славистом Лорой Олсон, собирает воедино многое, высказанное Светланой Борисовной в других работах, однако ясно, что взгляд извне «остранил» привычные нам вещи и сделал исследование глубже.
Главная ценность научного метода авторов в его человечности: то, от чего терпеливо отучают студентов и от чего так рефлекторно загорается душа у них же, читающих модные книжки издательства «Ad Marginem», публикующего переводы важных работ по гуманитарным наукам второй половины XX века. Эта человечность, кажется, стала некоторой новостью и для самих авторов: не единожды означенное противопоставление этой работы вошедшему в привычку формализму ненавязчиво, но твердо. Точкой отсчета исследования становится не желание описать и замкнуть какую-нибудь систему, а желание ответить на неловкие вопросы, приходящие в голову каждому, кто вплотную сталкивается с чужим ему сообществом: что я чувствую здесь и почему я так чувствую? Это ни в коем случае не превращает науку в эссеистику, но задает тон.
Второе, что начинает гладить душу уже на первых страницах, но в сознаваемый принцип превращается ближе к середине книги, — это здравомыслие. Ужасно хочется сказать, будь это уместно, что это очень феминистская книжка, — но, конечно, не потому, что она про женщин (это очевидно), а потому, что в ней сведена к минимуму любая предварительная интерпретация, оценка заранее, пред-рассудок. В ситуации, когда статистической нормой является дискурс «все плохо», а исключением — «всё к лучшему», нет ничего интереснее, чем работа с тем, что на самом деле есть. Этого всегда недостаточно, а здесь в избытке.
Например, мысль о том, что традиция (о которой мы обывательски всегда говорим в ностальгическом тоне, со скорбью по безвременно ушедшему лучшему), конечно, не умирает. Потому что традиция это не форма, а содержание, не текст, а его функция, и именно в этой глубоко укорененной необходимости функциональных отношений с окружающим миром выражается дух народа. Нет смысла причитать о том, что уходят жанры, — на их место приходят новые, нет смысла горевать о том, что перестают исполняться ритуалы, — значит, эти ситуации перестали быть опасными и важными, но наверняка будут другие, и тогда найдутся другие способы переживания.
Или о том, что исторически привычный нам образ деревенской женщины — угнетенной жертвы, не обладающей собственной волей и проживающей навязанную ей жизнь, — не имеет отношения ни к реальности прошлого, ни к действительности настоящего. На деле в женских руках сосредоточена немалая власть — но никогда это не бросится в глаза, поскольку подконтрольная женщинам сфера жизни приватна и по определению должна быть скрыта от чужих.
Или, наконец, о том, что произошло в России в начале XX века: что съела за первые десятилетия советская власть, и как это изменило всё. Эта не самая очевидная, но, как представляется, крайне важная часть исследования дает повод говорить: «Прочитайте эту книгу, в ней же всё написано». Всё, что не объясняют в школе на уроках истории и что можно панически чувствовать, читая раннего Пильняка, — как удалось так быстро всё разрушить и почему не удалось прочно построить всё наново.