Публикация, перевод с немецкого и примечания Константина Азадовского
Опубликовано в журнале Звезда, номер 9, 2016
Кламар (Сена),
улица Кондорсе, 101,
22 ноября 1932
Дорогая госпожа Нанни! Да, дела мои (наши) шли и идут очень плохо, муж болен, дети исхудали (дочь совсем истощена и бескровна: с весны и до поздней осени мы голодали, как в Москве) — и т. д., — я очень далека от всякого круга (имею в виду круг людей), значит, и от литературных кругов, что поглощены здесь политикой больше, чем литературой, то есть больше кричат и ненавидят, чем молчат (пишут) и любят, — все места заняты, я билась над чужими переводами, хочу сказать: если кто-то сделал плохо, мне приходилось переделывать, то есть все переписывать наново: за неделю такой работы — примерно 100 франков, часто меньше. И т. д. — не хочу докучать Вам этими — в конечном итоге мелкими — заботами. Итак: ищу работу, нигде не могу ее найти — и тут начинается история.
Распахивается дверь, и моя приятельница (и покровительница)[1] с сияющим лицом: Есть работа и радость! — В ее протянутой руке книга: Карл Зибер — «Рене Рильке (Юность Райнера Мария Рильке)».
Открываю: детские фотографии: очень мило! Первая — на втором году жизни — вылитая моя дочь[2], я знала это и раньше, однажды я написала Рильке: У нее твои глаза[3], — а здесь, в двухлетнем возрасте, — то же лицо.
Потом — читаю. И уже с самого начала: предисловие, нет, до того, еще раньше, едва я вникла в это «Рене», — он ведь никогда не был «Рене», хотя и был так назван[4], он всегда был Райнер — словом, мое первое чувство: ложь!
«Причина, по которой я написал эту маленькую книгу, — опровергнуть легенды, бытующие вокруг юности Рильке…»[5]
И мой ответ:
Dors! Ce n’est pas toujours la légende qui ment:
Un rêve est moins trompeur, parfois, qu’un document, —
Dors! Tu fus ce jeune homme et ce fils quoiqu’on dise…<
и далее:
Qu’un vain paperassier cherche, gratte et s’informe!
Même quand il a tort le poète a raison…<[6]
______
Дорогая госпожа Нанни, что Вы думаете об этой книге?7
Мягкий приговор: мелко, вымучено, ненужно. Суровый (означает здесь «справедливый») приговор: преступление против духа. —
Написано тем, кто оправдывает самого себя — себя, то есть семью (семейный институт), себя, то есть общество, себя, то есть множество.
Они все говорят: я — и: я
И думают про кого-нибудь…[8]
К чему такая книга? Доказать, что Р<ильке> крестьянского происхождения?[9] А зачем? Разве крестьянин на самом деле больше или меньше, чем дворянин? И что общего между крестьянством и поэтическим творчеством? Творчеством Рильке? (Разве этот Зибер вышел из пролетариев? Нет, иначе бы предки Рильке оказались рабочими!) Похож ли Рильке на своих крестьянских предков? (Да и что такое «крестьянин» — в 1300 году?)
Далее. Фотография отца и фотография матери. Может ли такой ребенок, как Р<ильке>, быть счастлив с такими родителями, даже если они любят его? (может ли такая мать — любить?) С отцом, который — но Вы ведь знаете эту книгу, я думаю сейчас про историю со шляпой[10], — и с матерью, которая, согласно даже автору книги, была насквозь фальшивой, то есть ее вообще не было.[11]
Глупый он, этот зять: либо дай Райнеру других родителей, или же, если ты описываешь их достоверно, признай, что никто другой, а не только Райнер, не мог быть счастлив с такими родителями. Холодность (отец) и фальшь (мать).
Далее: Р<ильке>-ребенок. «Такой же, как другие».[12] Это кто говорит? Зять. Откуда он это взял? Из спертого воздуха своего собственного состояния в качестве зятя и своего филистерства. Всё в Р<ильке>, да и сам Р<ильке>, противоречит счастливому детству. Рильке не мог быть счастливым ребенком — даже и в раю, не говоря уже — в таком окружении, с такими родителями. Рильке мог столь же мало быть счастливым ребенком, как и «счастливым» человеком.
Боль — это истинное слово,
Боль — великое слово,
Боль — милосердное слово
(св. Кунигунда).[13]
Счастье и величие несовместимы. Он туп, этот зять.
Публикация, перевод и примечания Константина Азадовского
Полный текст читайте в бумажной версии журнала
1. Кто именно имеется в виду, достоверно не установлено. Возможно, Е. А. Извольская (1896—1975).
2. Имеется в виду фотография между с. 64 и 65.
3. Цветаева писала об этом Рильке 14 июня 1926?г.: «У тебя прозрачные глаза, лазурно-прозрачные, как у Ариадны…» (Небесная арка. С. 92).
4 Летом 1897г. Рильке сменил — под влиянием Лу Андреас-Саломе — имя Рене на более «звучное» Райнер.
5. Этой фразой открывается книга К. Зибера.
6. Стихи Э. Ростана, чья драма «Орленок» (1900) завершается двумя сонетами, обращенными к тени герцога Рейхштадтского, сына Наполеона Бонапарта, и месту его первого захоронения (крипта капуцинов в Вене — фамильная усыпальница Габсбургов). Увлеченная в юности Наполеоном, Цветаева перевела «Орленка» на русский язык (перевод считается утраченным) и, возможно, оба сонета, отсутствующие в русском переводе Т. Л. Щепкиной-Куперник. См.: Нива Ж. Миф об Орленке (По материалам женевских архивов, связанных с Мариной Цветаевой) // Звезда. 1992. № 10. С. 139—143; Стрельникова Н. Д. Марина Цветаева и Эдмон Ростан // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 9. Филология. Востоковедение. Журналистика. 2009. № 3. С. 109—115.
7. Что именно думала Н. Вундерли-Фолькарт о книге К. Зибера и ответила ли она на этот вопрос Цветаевой, — неизвестно. Однако еще до появления книги в письме к Гуди Нёльке (1874—1947), приятельнице Рильке в 1920?е гг., от 13 октября 1932?г. Нанни Вундерли высказывала определенные сомнения: «…Выходит книга о его <Рильке> детстве, написанная д-ром Зибером, мужем Рут. Я настроена скептически, сама не знаю почему. Это в высшей степени ответственная книга, ведь каждый поверит тому, что он прочитает. Но все ли, что он прочитает, заслуживает доверия? В его детстве было так много тяжелого, ужасного, так много уродливого и лживого, как говорил сам Рильке <…> …Детство — это его самая глубокая и — сколь часто! — открытая рана. Сможет ли эта книга о его детстве передать все то, что было им пережито? Он ведь сам хотел ее написать, так он говорил мне, — но, конечно, он не мог этого сделать там, все это еще оставалось для него слишком болезненным, и ему каждый раз приходилось отказываться от этого замысла. Как часто я жалела о том, что не знала его, когда он был маленьким! Как бы я могла его защитить! А там, мы ни о чем не должны сожалеть, ведь именно эта невыразимая тяжесть сделала из него того, кем он стал. И мне хотелось бы сколь можно доходчиво объяснить каждому, какой он обладал невероятной силой и что он был мужественнее, когда это требовалось, решительнее и бесстрашнее — словно тот, кто для этого создан! Это я видела, и как часто! Самое нежное в нем проистекало из самого сильного, и Бог был его союзником» (Письмо от 13 октября 1932?г. // Отдел рукописей Немецкого литературного архива, Марбах, Германия).
8. Неточно приведенные Цветаевой две заключительные строки стихотворения Рильке «Menschen bei Nacht» («Люди ночью», 1899), вошедшее в первое издании «Книги образов» (1902). В русском переводе И. Клеймана: «И они говорят: Я и Я, / Полагая: Кого-нибудь» (http://www.stihi.ru/avtor/joklmn&book=5).
9. В первом разделе своей книги К. Зибер приводит убедительные свидетельства в пользу происхождения Р.-М. Рильке (по отцовской линии) от «старинного, чисто немецкого крестьянского рода» (Sieber. S. 11). Сложность проблемы заключается в том, что члены семьи Рильке (как и сам поэт, проявлявший особый интерес к своей родословной) предпочитали видеть себя потомками древнего дворянского рода, происходящего либо из Каринтии, либо из Саксонии, где как раз находились поместья Линда, Грёнитц и Лангенау, упомянутые в «Песне о любви и смерти корнета Кристофа Рильке» (1899). «В духу семейной традиции, — подытоживает Зибер, — Рильке всегда считал себя потомком корнета Кристофа Рильке, и для нас не имеет значения, признает ли ученый-генеалог эту преемственность или нет; потому что для самого Рильке важнее всех доказательств было внутреннее родство его крови (innere Zustimmung seines Blutes), тяготевшей к саксонским и каринтийским предкам…» (Ibid. S. 19).
10. «История со шляпой», которую К. Зибер cчитает «чрезвычайно показательной» для отношений между отцом и сыном (Sieber. S. 42), восходит к автобиографическому фрагменту «Эвальд Траги», опубликованному после смерти поэта: отец с сыном отправляются на прогулку, но, поскольку шляпа у сына оказалась запыленной, отец переходит на другую сторону улицы и делает вид, что они не знакомы; лишь вернувшись обратно, оба встречаются у входной двери и вместе поднимаются по лестнице.
11. Это суждение Цветаевой не справедливо. Описывая мать Рильке, Зибер нигде не употребляет слова «фальшивая» (falsch), но характеризует ее как «нереальную» (unwirklich). София (Фия) Рильке была, по его мнению, волевой женщиной, желавшей казаться иной, чем она была на самом деле. «Она вела свою странную внешнюю жизнь, но жила, усилием воли, своей внутренней жизнью» (Sieber. S. 46). Рильке, как полагает Зибер, унаследовал от матери именно «волю»: то, что было у его матери «волей к видимости», обернулась у него «волей к действительности», волей к творчеству (Ibid. S. 53). Сам Рильке относился к своей матери, скорее, критически, о чем свидетельствуют его письма к Л. Андреас-Саломе от 15 апреля 1904?г. и жене Кларе Рильке от 2 ноября 1907?г. (оба фрагмента приводятся в книге К. Зибера).
12. Sieber. S. 90—91. Рассказывая о пребывании Рильке в военном училище, Зибер говорит о Рильке как о «маленьком, озабоченном своим здоровьем и своей жизнью, нежном мальчике, который с такой невероятной охотой хотел бы быть заодно со всеми, радоваться, заниматься гимнастикой, уметь плавать и ездить верхом, как другие». О том, что Рильке-ребенок был «таким же, как другие», в книге Зибера не говорится, скорее напротив: подчеркивается, что Рильке и в детстве отличался от других детей.
13. Св. Кунигунда (ок. 980—1033?) — германская королева, дочь графа Зигфрида Люксембургского, жена императора Генриха?II (их брак, по легенде, отличался непорочностью). Отличалась умом, склонностью к наукам и искусству, умением вести государственные дела; творила добро, помогала бедным. После смерти супруга (1024) занималась государственными делами. Позднее стала монахиней и провела остаток жизни в основанном ею монастыре Кауфунген. Канонизирована в 1200?г. Цитируемые Цветаевой слова встречаются в одной из ее черновых тетрадей 1923—1924?гг. (см.: Цветаева М. Неизданное. Сводные тетради / Подг. текста, предисл. и примеч. Е. Б. Коркиной и И. Д. Шевеленко. М., 1997. С. 285). Те же слова (с незначительными изменениями) Цветаева приводит в письме к Рильке от 14 июня 1926?г. (см.: Небесная арка. С. 93). В действительности эти слова принадлежат не самой Кунигунде. Согласно одной из легенд, связанных с ее именем, она услышала их однажды незадолго до смерти в ответ на свое восклицание «Больно, о как мне больно!» (см.: Deutsches Nonnenleben. Das Leben der Schwestern zu Toss <…> und der Nonnen von Engelthal Buchlein <…> Eingeleitet und ubertragen von Margarete Weinhandl. Munchen, 1921. S. 281—282).