От германского кайзера до Иосифа Бродского
Опубликовано в журнале Звезда, номер 5, 2016
В июле 1929 года в Москве появился американский журналист — Джордж Сильвестр Вирек. Желая рассказать американской публике о затеянном в России «Великом эксперименте», он искал возможности встретиться с большевистскими лидерами. Еще готовясь к поездке, Вирек сообщал Ольге Каменевой (жене Л. Б. Каменева и сестре Л. Д. Троцкого), возглавлявшей тогда Всесоюзное общество культурной связи с заграницей (ВОКС), о своем намерении «написать серию благожелательных статей о положении в России и взять интервью у некоторых вождей Новой России». Журналист подчеркивал, что «жаждет» встретиться со Сталиным, а кроме того — выразить уважение вдове Ленина.
Однако к западным журналистам в Москве всегда относились настороженно: встретиться со Сталиным, как и с другими «вождями» (например, М. И. Калининым), Виреку не удалось. Не допустили его и к Надежде Константиновне. Зато его принял Л. М. Карахан, в то время заместитель Г. В. Чичерина, наркома по иностранным делам, поделившийся с Виреком своими соображениями о том, как много общего у советских людей с американцами. Журналиста удостоил личным общением и Б. М. Волин, заведующий Отделом печати того же ведомства (с 1931 года — начальник Главлита). Более внимательно отнеслись к гостю из США в Институте Маркса и Энгельса (вскоре разгромленном). Не удивительно: отец журналиста, немецкий социалист Луи Фирек был близко знаком с обоими основоположниками и состоял с ними в переписке. По этой веской причине академик Д. Б. Рязанов, директор института и знаток европейского социализма, распорядился показать американскому посетителю письма его отца к Энгельсу.
Проведя две недели в Москве, Джордж Сильвестр вернулся на родину. 30 ноября 1929 года влиятельный американский двухнедельник «The Saturday Evening Post» публикует итог его путешествия — очерк под названием «Россия засекает время». Впечатления журналиста оказались в целом не слишком светлыми. «Большевизм не эффективен, — утверждал Вирек. — Несмотря на величие планов и энергию вождей, он не способен даже накормить собственный народ. <…> Некоторые несчастья — следствие войны и революции. Некоторые вызваны характером русского народа. Но главная проблема — упрямство правительства, которое позволяет России разрушаться ради доказательства экономической теории, расходящейся с опытом человечества. <..> Только покинув Россию, снова обретаешь чувство перспективы и понимаешь подлинный характер трагического фарса под названием „коммунизм“, поставленного несколькими людьми в Кремле».
Американец, как видно, оказался весьма проницателен. Впрочем, высказывания такого рода могли обойтись ему дорого: леволиберальная прослойка американской (как и западноевропейской) интеллигенции была в то время захвачена прокоммунистическими настроениями. Однако Вирек неколебимо стоял на своем: и в 1930-е годы, и позднее он всегда рассматривал коммунизм как «зло».
* * *
Приведенные выше сведения я почерпнул из книги о Дж. С. Виреке, написанной российским историком и политологом В. Э. Молодяковым, профессором Института японской культуры Университета Такусёку (Токио).[1]
Биографический жанр всегда увлекателен. Жизнеописание выдающейся личности вводит читателя в круг незнакомых ему имен, сведений и событий, открывает неведомые горизонты. Такой terra incognita была и остается для большинства из нас общественно-политическая жизнь США первой половины ХХ века. Не удивительно: этого мы «не проходили» ни в школе, ни в университете. Память хранит лишь имена нескольких американских президентов (двух Рузвельтов, Вудро Вильсона, Эйзенхауэра) да запоздалое участие Соединенных Штатов в обеих мировых войнах. О том, что Америка 1920-х и 1930-х годов представляла собой пестрый и до предела насыщенный политический и социокультурный континуум, мы имеем довольно смутное представление.
Однако именно в этом историческом пространстве разворачивалась драматическая история Джорджа Сильвестра, которую в течение десяти лет изучал и по крупицам восстанавливал наш соотечественник в Стране Восходящего Солнца. И не только историю одной-единственной жизни — историю поколения, к которому принадлежал Вирек.
Герой повествования не был по рождению американцем. Он родился в Германии, в Мюнхене, в «Сильвестров вечер» 31 декабря (отсюда — его второе имя). Его отец Луи Фирек (таково немецкое звучание этой фамилии) был внебрачным сыном Вильгельма, будущего короля Пруссии и первого кайзера Германской империи. Социалистом же он стал в конце 1870-х годов под влиянием своего наставника Евгения Дюринга, с которым — это мы как раз «проходили» — яростно полемизировал Энгельс.
Итак, в жилах Джорджа Сильвестра текла кровь Гогенцоллернов. Однако мать его, Лаура, кузина Луи и также урожденная Фирек, появилась на свет в Сан-Франциско. Свадьба Лауры и Луи состоялась в Лондоне в 1881 году; шафером при женихе был Фридрих Энгельс.
Первые тринадцать лет своей жизни Джордж Сильвестр провел в Германии, откуда его отец, потерпевший неудачу на политическом поприще, отправляется в Новый Свет. В конце 1897 года семья воссоединяется в Нью-Йорке — в этом городе Вирек проведет большую часть своей жизни. Переезд в Америку, превративший Георга Сильвестра Фирека в Джорджа Сильвестра Вирека, урожденного немца — в «германо-американца», многое определит в его будущей жизни, до предела насыщенной событиями.
Родным языком Джорджа Вирека был, конечно, немецкий; английским ему пришлось овладевать уже в Нью-Йорке, где в течение нескольких лет он посещал среднюю школу, а в 1902 году поступил в городской колледж. В эту юную пору у него пробуждается тяга к изящной словесности. Свои первые литературные произведения, прежде всего — стихи, Вирек пишет по-немецки. Его литературным дебютом станет книжечка со скромным названием «Стихотворения», изданная в 1904 году в Нью-Йорке (в нее вошло 16 стихотворений). А через два года выходит — на этой раз в Штутгарте — вторая книга его стихов, озаглавленная «Ниневия и другие стихотворения» (Ниневия — древняя столица ассирийского царства). Под тем же названием в Нью-Йорке появится годом позже первая книга его английских стихов, выдержавшая со временем три издания (многое в ней переведено с немецкого, хотя это и не всегда указано).
Итак, Вирек начинает свой жизненный путь как поэт. Захваченный настроениями европейского fin de siècle, Вирек превозносит и воспевает «грех»; его стихи эгоцентричны, пропитаны эротизмом, аморализмом, «сатанизмом» и прочими «ядами декадентства». Его литературные кумиры — Бодлер, Суинберн, Оскар Уайльд. Такая поэзия воспринималась в Америке начала ХХ века как новаторская, и потому не удивительно, что юный поэт был замечен и воспринят как восходящая звезда американской словесности. Авторитетные критики отмечали в его стихах изящество, владение ритмом, музыкальность. Газетные отклики изобиловали восторженными оценками («настоящий талант», «проявления гениальности»). На Вирека обратили внимание и маститые немецкие писатели Людвиг Фульда и Герман Зудерман.
Писать стихи Вирек будет, хотя и с перерывами, до конца жизни, но уже исключительно по-английски. Его новые сборники по-прежнему будоражат читательское воображение. Книга «Свеча и пламя» (1912) — своими гетеросексуальными мотивами; «Песни Армагеддона» (1916) — вызывающе прогерманскими заголовками.
К началу Первой мировой войны Вирек был уже достаточно известен, причем не только как поэт — одновременно со стихами он пробовал свои силы в драматургии и прозе. Его роман «Дом вампира» (1907) — повествование о вампире, поглощающем чужие идеи, — до сих пор издается и переиздается, причем не только в англоязычных странах. В 2013 году он появился и в русском переводе.[2]
Однако в памяти американцев Вирек до сих пор остается не столько писателем, сколько журналистом, публицистом, интервьюером, издателем. И что самое главное — преданным сыном и патриотом Германии. Дело в том, что начиная с 1914 года, когда разразившаяся Первая мировая война «выманила» Вирека с литературного Парнаса, и вплоть до середины 1950-х годов Джордж Сильвестр последовательно занимал вполне определенную политическую позицию, а именно — прогерманскую. Всегда ощущавший себя не американцем, а германо-американцем, Вирек стремился сохранить верность стране своего рождения. Антигерманская тенденция, преобладавшая в те годы в американской печати, побуждает Вирека создать в 1914 году собственный печатный орган — журнал «Fatherland» («Отечество»), который в течение нескольких лет ведет откровенную прогерманскую пропаганду, выступая на стороне тех, кто пытался удержать Штаты от участия в войне. Усилия Вирека и его единомышленников оказались — на фоне пацифистской политики Вудро Вильсона — далеко не безуспешными: Америка вступила в войну (на стороне Антанты) лишь в апреле 1917 года. Имя Вирека-журналиста становится в эти годы широко известным, прежде всего — среди американцев немецкого происхождения. Однако на страницах официальной печати оно подвергается нещадным нападкам. Вирека клеймят, называют предателем, отступником, немецким агентом; его изгоняют даже из Американского поэтического общества, созданного при его ближайшем участии. Впрочем, репутация защитника Германии, весьма затруднявшая его деятельность в стране, где он жил, благоприятствует ему в стране, где он родился. Это станет очевидным в 1920-е и 1930-е годы.
Период между двумя мировыми войнами — наиболее яркий в журналистской деятельности Вирека. Разъезжая по Европе, возвращаясь в Нью-Йорк и вновь отправляясь в Старый Свет, он встречается с известными политиками, писателями, учеными и, как правило, берет у них интервью. Умение Вирека вести разговор с самыми разными людьми неизменно приносило свои плоды. Среди тех, с кем встречался Вирек и кого ему удалось «разговорить», — бельгийская королева Елизавета, Жорж Клемансо, кронпринц Вильгельм, Пауль фон Гинденбург, Зигмунд Фрейд, Альберт Эйнштейн, Бернард Шоу, Герхард Гауптман, Артур Шницлер, Томас Манн, Анри Барбюс, Генри Форд (единственный в этом ряду американец). И многие другие. (Значительная часть этих интервью собрана в книге, озаглавленной «Блики великих» (1930).)
Особо следует упомянуть многолетнее общение Вирека с Вильгельмом II, последним кайзером Германской империи и королем Пруссии, в замке Дорн (Нидерланды), где изгнанный в 1918 году монарх проводил свои последние годы. В 1922—1928 годах Вирек регулярно сообщал американцам о жизни Вильгельма и его семьи, приводил его суждения и оценки недавних событий, опубликовав в общей сложности более двух десятков интервью. Вирек, кроме того, записал и издал мемуары Гермины, второй жены кайзера. В результате перед читателем предстал Вильгельм, какого мало кто знал, — человечный, образованный, привлекательный… Вирек продолжал общаться с кайзером до начала Второй мировой войны, а в 1937 году посвятил ему содержательную и оригинальную книгу «Кайзер под судом».
И еще одно интервью, о котором нельзя не вспомнить. Вирек был первым американским журналистом, с которым встретился и беседовал Гитлер. Это было весной 1923 года. Опубликованное в том же году под заголовком «Гитлер, немецкая взрывчатка» в журнале «American Monthly», это интервью и поныне оценивается историками как важное историческое свидетельство.
О неудавшейся попытке Вирека взять интервью у советских вождей говорилось выше.
Приход Гитлера к власти в январе 1933 года роковым образом определил дальнейшую судьбу Вирека: он становится пропагандистом нацистской «национальной революции» в США, «пиарщиком рейха», как характеризует его В. Э. Молодяков. Выступая в мае 1934 года на митинге «Друзей новой Германии» (созданной в США пронацистской организации), Вирек говорил: «…у Германии не было иной альтернативы, кроме как Гитлер — или хаос. Гитлер спас не только Германию, но и всю Европу от большевистского потопа. Гитлер освободил Германию от пут Версаля и объединил немецкий народ впервые за его долгую историю. Германия обрела национальное единство последней из великих держав».
Убежденный в том, что Гитлер выражает волю немецкого народа, Вирек в течение 1930-х годов принимает участие в разного рода пропагандистских проектах, направленных на то, чтобы оправдать в глазах американцев нацистский режим. Он консультирует авторов Третьего рейха, способствует распространению их книг в США, представительствует от лица германских информационных агентств. И, конечно, выступает в печати с публикациями, раскрывающими «смысл» того, что происходит в Германии. Не удивительно, что Джордж Сильвестр попадает в поле зрения Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, созданной в США в 1934 году и призванной бороться как с коммунистической, так и с нацистской угрозой. Виреку приходится давать показания на слушаниях в Конгрессе. Ситуация усугубляется в 1938 году, когда Конгресс США принимает «Акт об иностранных агентах». На Вирека ложится клеймо платного нацистского пропагандиста.
Следует, однако, сказать, что, поддерживая национал-социализм, Вирек решительно отвергал его важнейший аспект — антисемитизм. Преследование евреев в Германии его беспокоило, и он не раз заявлял об этом. «Долг цивилизованного мира — прийти на помощь евреям», — писал он в 1938 году. Красноречиво и другое его заявление, относящееся к апрелю 1940 года: «Я никогда не скрывал восхищения созидательными успехами национал-социализма и динамическим гением Адольфа Гитлера, но я столь же четко заявлял об отказе принять антисемитскую доктрину национал-социализма». Впрочем, «восхищение» Вирека явно преобладало над иными чувствами. Его не смутило даже то обстоятельство, что нацисты запретили книгу «Мои первые 2000 лет. Автобиография Вечного Жида», написанную самим Виреком совместно с прозаиком и драматургом Полом Элдриджем; изданная в Нью-Йорке в 1928 году, эта книга одновременно появилась и в Германии (в переводе Густава Майринка).
Пропагандистские материалы из Третьего рейха продолжали поступать и распространяться в США — при активном содействии Вирека — и после 1939 года. Зарегистрированный как «иностранный агент», Вирек продолжал работать на Германию. Всеми силами и способами он старался убедить американский политический истеблишмент в необходимости сохранять нейтралитет и не вмешиваться в ход европейских событий. Зная, что он находится под неусыпным вниманием американских властей, Вирек пытается не давать повода для привлечения его к уголовной ответственности. Но — безуспешно. В 1941 году его арестовывают и предъявляют ему ряд обвинений, суть которых сводилась к нарушению закона об «иностранных агентах». Вирек пытается защищаться, но атмосфера военного психоза, охватившего Штаты, не способствует объективному разбирательству. А вступление США во Вторую мировую войну (декабрь 1941 года) окончательно решило участь Вирека. В марте 1942 года присяжные признают его виновным, судья определит ему меру наказания (от восьми месяцев до двух лет), и в возрасте 57 лет Джордж Сильвестр отправляется в тюрьму. С этого момента начинается его судебно-тюремная эпопея. Ровно через год Верховный суд отменит приговор и признает Вирека невиновным; но в том же месяце ему предъявят новое обвинение (сотрудничество с Министерством иностранных дел Германии и др.), и по этому «делу» Вирек получит пять лет, проведенные им в тюрьмах Атланты и Вашингтона. Он окончательно освободится в мае 1947 года.
Последние пятнадцать лет своей жизни, Вирек проведет скорее уединенно (если сравнивать с его кипучей деятельностью в 1910—1930-е годы), сторонясь какой бы то ни было «политики». Зато он возвращается к литературе — пишет романы о тюремной жизни, выдвигая на первый план гомосексуальную тему: «Ничто человеческое» (1949) и «Превращая людей в скотов» (1952). Последний его роман, первоначально озаглавленный «Глория» (1952), получит позже известность под названием «Обнаженная в зеркале» (русский перевод — 2015).[3] Кроме того, как и в юности, Вирек погружается в стихотворчество. В 1955 году выходит его небольшая поэма «Банкрот», повествующая о том, как после атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки Иисус приходит в суд и просит признать его банкротом. Наконец, в 1958 году появляется небольшой «изборник», озаглавленный «Вставайте, мои песни!» — итог и прощание. Начав свой литературный путь со стихов, он завершил его также стихами.
После 1959 года Джордж Сильвестр окончательно замолкает и, одолеваемый старческими недугами, перебирается к своему сыну Питеру (1916—2006) в городок Холиок (штат Массачусетс). Здесь он и умирает в марте 1962 года — забытым и, казалось бы, без надежды на «воскресение».
* * *
Поздней осенью 1966-го или зимой 1966—1967 годов (более точной даты не помню) мне позвонил Бродский и попросил встретить и привезти к нему «одного американского поэта», приехавшего на несколько дней в Ленинград. «Он остановился в „Астории“, — сказал Иосиф, — и вечером в восемь будет ждать у входа». — «А как его зовут?» — «Питер Вирек».
«Тебе будет интересно с ним познакомиться, — добавил Иосиф. — Он вообще-то немец. Его предок — кто-то из Гогенцоллернов».
Вечером я подошел к «Астории». У входа стоял человек, в котором нельзя было не признать иностранца: желтое пальто и длинный бордовый шарф, чуть ли не до земли. В руках он держал пакет из «Березки». Я представился (по-немецки), объяснил, что Иосиф ждет нас. Мы сели в такси и поехали. Продолжали говорить по-немецки, хотя Вирек не скрывал, что владеет и русским; во всяком случае, он был способен произнести несколько слов и даже фраз.
Иосиф жил тогда на проспекте Мориса Тореза, вернее, снимал там квартиру. По дороге я задал американцу несколько вопросов, обычных при первом знакомстве. Вирек сказал, что в последние месяцы много путешествовал по Союзу и странам Восточной Европы, а живет постоянно в Штатах и преподает историю и литературу, в частности русскую, в колледже Маунт-Холиок (я впервые услышал тогда это название). Я спросил, бывал ли он в СССР до этой поездки. «Да, — сказал Вирек, — и не однажды».
Мы подъехали к дому и поднялись в квартиру, где нас ждал Иосиф. Поэты приветствовали друг друга тепло и дружески. Вирек вручил Иосифу пакет со стандартным набором: виски или водка, американские сигареты… Чуть позже, в течение вечера, Вирек передал Бродскому машинопись и ксерокопии нескольких своих произведений, приготовленных, видимо, специально для этой встречи; Бродский — свои стихи.
Было ли это их первое свидание? Известно, что знакомство Бродского и Питера Вирека (возможно, заочное) состоялось при посредничестве Анны Ахматовой, которую американский поэт посетил 20 октября 1962 года (через полгода после смерти Вирека-старшего). Годом ранее, согласно помете в записной книжке Ахматовой, он прислал ей свою книгу.[4] Об этом можно узнать из монографии Романа Тименчика, посвященной жизни Ахматовой в 1960-е годы.[5] Автор сообщает, что Вирек приехал к Ахматовой с поэтом Михаилом Зенкевичем, ее давним знакомым по первому «Цеху поэтов». Обоих сопровождала представительница Иностранной комиссии Союза писателей. Ахматова стала читать стихи, предположительно из «Реквиема», а когда она закончила чтение, оба (Ахматова и Зенкевич) расплакались. Об этом эпизоде вспоминает и Питер Вирек в интервью с В. П. Полухиной (ноябрь 2003 года): «…Ахматова заплакала. Она не могла сказать, чем вызваны ее слезы. Я понял это без слов».[6]
В тот же день, как сообщает Р. Д. Тименчик, Зенкевич записал четыре известные строчки Ахматовой, в которых «зашифрован» Бродский («О своем я уже не заплачу…»), и передал их американскому гостю — на память о состоявшейся встрече. Трудно себе представить, что, разрешив Зенкевичу записать это четверостишие, Ахматова не пояснила своим гостям его скрытый смысл. Осмелимся предположить, что именно в этот день и именно от Ахматовой Питер Вирек впервые услышал фамилию Иосифа.
Как и когда произошла их первая личная встреча — об этом когда-нибудь расскажут архивы Бродского или Вирека. Валентина Полухина безоговорочно датирует это событие 20 октября 1962 года, то есть днем визита Вирека и Зенкевича к Ахматовой.[7] Однако в интервью В. П. Полухиной Вирек заявляет, что познакомился с Бродским «во второй свой приезд в Россию — кажется, это было в 1963-м».[8] И в той же беседе, явно противореча самому себе, Вирек сообщает, что был в Советском Союзе трижды: в 1961-м[9], 1962-м и 1963-м годах.[10] Об Ахматовой в этой связи — ни слова. Точно так же Вирек не упоминает о своем визите в Ленинград осенью или зимой 1966 года, как и о своем приезде в 1969 году, когда, по утверждению Сергея Юрьенена, встречавшегося с Виреком за два года до его смерти, Бродский якобы передал ему свои стихи для публикации на Западе.[11]
Между тем, среди материалов, хранящихся в настоящее время в петербургском архиве Бродского, отсутствуют какие-либо свидетельства их общения в 1962—1965 годах. Все стихи и статьи Вирека, которые Бродский получил от автора, датируются 1966—1970 годами. Значительная их часть связана с книгой Вирека «New and Selected Poems» («Новые и избранные стихотворения», 1967), которая в момент нашей встречи еще только готовилась к печати.
Первая по времени публикация Вирека, находящаяся в архиве Бродского, — стихи и проза под названием «Сonflict and Resolution» («Конфликт и решение») в газете «The Christian Science Monitor» от 29 декабря 1966 года, с авторской пометой «For Joseph Brodsky». К тому же времени (конец 1966 — начало 1967 года) относится и машинописная подборка стихов Вирека с надписью: «For Joseph Brodsky — poems from my new book — Peter» («Иосифу Бродскому — стихи из моей новой книги — Питер»). Остальное — проза (две статьи), а также curriculum vitae (краткое жизнеописание) Вирека. Учитывая, что Бродский намеревался переводить стихи Вирека, можно предположить, что американский поэт передал или прислал ему эту биографическую справку для возможных переговоров с советскими редакциями. С этой точки зрения можно взглянуть и на упомянутую машинопись; это — выборка тех стихотворений, которые автор хотел бы видеть в русском переводе.
Интерес Бродского должна была вызвать статья Вирека (так, во всяком случае, полагал сам автор), посвященная американскому поэту Вэчелу Линдсею (1879—1931), что явствует из надписи на первом листе: «For Joseph Brodsky something about the poet totally different from you Peter» («Иосифу Бродскому — нечто о поэте, совершенно на тебя не похожем, Питер»). Надпись красноречива: она говорит еще и о том, что к середине 1960-х годов Вирек имел уже определенное мнение о поэзии Бродского[12], в чьи руки эта статья попала, по всей видимости, также в 1967 году. Вирек готовил в то время книгу о Линдсее (предполагалось, что она выйдет в 1968 году в издательстве Миннесотского университета), и его очерк, озаглавленный «Вэчел Линдсей. Данте фундаменталистов», представлял собой фрагмент будущей (не состоявшейся) книги.
И, наконец, — статья «New Conservatism in the Age of Anxiety» («Новый консерватизм в эпоху тревог»), впервые опубликованная в 1954 году и включенная автором в новое издание его известной книги о политическом консерватизме (1962; подзаголовок — «Бунт против идеологии»), а также — предисловие к этому изданию. Должно быть, передавая или посылая Бродскому эти тексты, столь далекие от изящной словесности и стихотворчества, Вирек желал ознакомить его со своими взглядами на историю Европы и политику современной Америки.[13]
В тот вечер мы засиделись за полночь. Говорили вперемешку — на трех языках одновременно: преимущественно на английско-русском. Но когда возникало непонимание, мы с Виреком помогали Иосифу и друг другу, переходя на русско-немецкий. Наш гость много пил; мы тоже не отставали. Охмелев, он стал жаловаться на обстоятельства своей семейной жизни; рассказывал о своей русской жене, с которой у него назревал разрыв… Потом читали стихи: Иосиф по-русски, Питер по-английски. Попутно выяснилось, что некогда (вдохновляясь, видимо, примером своего отца) Вирек пробовал писать стихи по-немецки. Его стихи — насколько я мог воспринять их на слух — мне понравились, прежде всего своей традиционной просодией. Строфика, ритмика и рифмовка да, пожалуй, и содержание выдавали в нем приверженца «старой школы».
Часа в два ночи, если не позже, мы вышли на проспект Тореза и стали ловить такси. Иосиф провожал нас и долго прощался с Виреком. В машине я написал Питеру свой ленинградский адрес и взял с него обещание прислать мне какой-нибудь из его сборников. И действительно: через пару месяцев я получил от него книгу стихов (затерявшуюся в 1980-е годы).
В 1968—1969 годах Бродский и Вирек долгое время не переписываются и не обмениваются стихами. Сужу об этом столь определенно, поскольку книга Вирека «New and Selected Poems. 1947—1967», изданная в Нью-Йорке в августе 1967 года, доходит до Иосифа лишь три года спустя. Об этом свидетельствует дарственная надпись, сделанная автором в день рождения Бродского: «May 24 1970 for Joseph Brodsky’s birthday, „30 years after“ as Dumas didn’t say. With admiration and affection Peter Post office box 246 South Hadly, Mass., 01075».[14]
По-видимому, эту книгу привезла в Ленинград и передала Бродскому американская аспирантка Лайнет Лейбинджер (Labinger), ученица Вирека по Маунт-Холиоку. Она встретилась с Бродским в июле того же года в его квартире и записала свое интервью с ним, в котором поэт, в частности, заявляет, что Вирек — «лучший из современных американских поэтов» и что он (Бродский) «переводит его стихи для антологии, которая появится в следующем году».[15]
Отношения Бродского с Питером Виреком, бесспорно, заслуживают пристального внимания. Вирек был первым из американских поэтов, с кем Бродский встретился и познакомился лично (встреча с Р. Фростом, приезжавшим в СССР в 1962 году, не состоялась). Примечательно, что оба сразу и по достоинству оценили друг друга. И самое важное — их соседство в мировой поэзии ХХ века, их творческие искания и опыты, которые не только близки, но подчас и родственны.
О том, что Иосиф преподает в престижном колледже Маунт-Холиок, я узнал в середине 1980-х годов от американских друзей и сразу же вспомнил о Питере Виреке. Встретившись с Иосифом в Нью-Йорке, я спросил: «Встречаешься ли с Виреком?» Он кивнул. Мне хотелось знать, переводит ли он стихи Вирека и не изменил ли своего мнения о его поэзии. Но Иосиф почему-то уклонился от ответа и повернул разговор на Дерека Уолкота и Шимуса Хини.
Не знаю, как часто они встречались в 1970-е годы, но, безусловно, общались и поддерживали дружеские отношения. Косвенным подтверждением может служить их поэтическая перекличка. Известно стихотворение Бродского «The Berlin Wall Tune» («Мелодия Берлинской стены»), посвященное Питеру Виреку и написанное, видимо, по-английски.[16] Впервые опубликованное в престижном нью-йоркском еженедельнике «The New York Review of Books», оно было впоследствии включено Бродским в американскую книгу его стихов «To Urania» («К Урании», 1988).[17] А в 1995 году Бродский написал по-английски стихотворный текст «An introduction to a book» («Вступление к книге»), помещенный в качестве послесловия к циклу длинных стихотворений Вирека «Tide and Continuities. Last and First Poems» («Поток и непрерывность. Последние и первые стихи»).[18] Первое из стихотворений в этой книге Вирека называлось «At my Hospital Window» («У моего больничного окна»); посвященное Бродскому, оно было навеяно, по нашему предположению, заключительными строками стихотворения «Разговор с небожителем» (1970).
О том, что именно Вирек сыграл немалую и, возможно, решающую роль в университетской карьере Бродского, добившись его приглашения в Маунт-Холиок на должность профессора литературы, я узнал уже после смерти Иосифа. А еще позднее, в 2006 году, прочитал совместное выступление Бродского, Вирека и Чеслава Милоша (Маунт-Холиок, 1985)[19] и почти одновременно — интервью с Виреком, записанное Валентиной Полухиной и содержащее важные мемуарные свидетельства.
Так, например, из этого интервью явствует, что Бродский и Питер Вирек собирались провести в Маунт-Холиоке совместный семинар, посвященный судьбам поэтов при тоталитарном режиме («Поэты при Сталине и Гитлере»). Обыгрывая название романа Достоевского (по-английски «Сrime and Punishment»), Бродский и Вирек называли этот семинар «Rhуme and Punishment» (rhyme — рифма).[20]
На смерть Бродского Вирек откликнулся стихами, известными ныне в двух редакциях (и двух русских переводах).[21] А год спустя Вирек создает свою итоговую вещь — диалогический стихотворный цикл «Gate talk for Brodsky» («Разговор у врат, <написанный> для Бродского»). Это сложно построенное произведение представляет собой насыщенные аллюзиями диалоги, которые ведутся на грани бытия и небытия, как бы у врат надмирного существования. Очевидно, что и после смерти поэта Вирек продолжал свой «разговор с небожителем». (Вспоминая в одном из фрагментов этой поэмы о своей первой встрече с Бродским, Вирек называет дату: 1962.)
Один из авторитетных американских критиков утверждает, что последнее (накануне смерти) письмо Бродского было обращено к Питеру Виреку.[22]
* * *
Посмертные биографии выдающихся людей имеют собственную, подчас неожиданную судьбу. Еще десятилетие тому назад фамилия Вирек была известна в России лишь узкому сообществу историков-американистов. Сегодня, буквально на наших глазах, оба Вирека — и отец, и сын — уверенно пополнили собой когорту американских авторов ХХ века, вызывающих интерес у русских читателей. Появление 700-страничной монографии Василия Молодякова явственно обозначило этот рубежный момент.
Конечно, жизнь и деятельность Вирека-младшего, историка и поэта, полвека преподававшего в Маунт-Холиоке, уступает по масштабу и яркости «трудам и дням» его некогда знаменитого отца. Питер не обладал его широтой и масштабностью. Он был человеком другой эпохи, другого мироотношения. Тем не менее жизнь Вирека-младшего — причудливое продолжение и отражение отцовской. Его жизненный путь, относительно ровный и благополучный, становится до конца понятен лишь на фоне зигзагообразной и бурной биографии Джорджа Сильвестра. Не случайно свою карьеру историка Питер начал с книги, выявляющей и разоблачающей идейные корни нацизма; ее название воспринимается как откровенный вызов, брошенный родному отцу, как спор и противостояние: «Metapolitics: From the Romantics to Hitler» («Метаполитика. От романтиков до Гитлера», 1941; 2-е изд. — 1965). То же и в дальнейшем: П. Вирека увлекала тематика, определявшая политическую и журналистскую деятельность его отца в 1920—1930-е годы (немецкий нацизм, русский большевизм, трагедии ХХ века). Похоже, что Вирек-сын настойчиво пытался осмыслить драму, постигшую его отца.[23]
Питер Вирек умер в 2006 году, немного не дотянув до своего 90-летия. В настоящее время он превратился, подобно своему отцу, в «знаковую» фигуру; о нем пишут книги, его стихи переводят на иностранные языки. Внимание к Виреку-младшему возрастает и, конечно же, стимулируется, особенно в наши дни, его многолетней дружбой с Иосифом Бродским. Возможно, и в России объявится однажды автор, желающий посвятить П. Виреку монографическое исследование. Когда это произойдет и произойдет ли, сказать невозможно. Но уже сейчас можно с уверенностью сказать: в будущем жизнеописании Питера Вирека, на каком бы языке оно ни появилось, видное место займет глава, посвященная его знакомству и общению с Бродским.
1. Молодяков В. Джордж Сильвестр Вирек: больше, чем одна жизнь: 1884—1962. М., 2015. В книге (превосходно изданной) широко использованы материалы из личного собрания ее автора. Все дальнейшие цитирования даются без отсылок.
2. Вирек Дж. С. Дом вампира и другие сочинения. Пер. с англ. Андрея Гарибова. Сост., предисл. и коммент. Василия Молодякова. Тверь, 2013.
3. Вирек Дж. С. Обнаженная в зеркале. Роман. Пер. с англ. Андрея Гарибова. Ред. и послесл. Василия Молодякова. М., 2015.
4. См.: Черных В. А. Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой. 1889—1966. Изд. 2-е. М., 2008. С. 569.
5. Тименчик Р. «Последний поэт». Анна Ахматова в 1960-е годы. Изд. 2-е. Т. 1. Иерусалим—Москва, 2014. С. 274.
6. Полухина В. Иосиф Бродский глазами современников. Книга вторая (1996—2005). СПб., 2005. С. 399.
7. Полухина В. Иосиф Бродский. Жизнь, труды, эпоха. СПб.: 2008. С. 65.
8. Полухина В. Иосиф Бродский глазами современников. Книга вторая (1996—2005). С. 391.
9. Вирек действительно приезжал в СССР в 1961 г. вместе с американским поэтом Ричардом Уилбером, чьи стихи позднее переводил Бродский. О знакомстве и творческой связи Бродского с Р. Уилбером см.: Иностранная литература. 1990. № 10. С. 57 (там же на с. 49—54, — выполненные Бродским в 1971 г. переводы пяти стихотворений Уилбера).
10. Полухина В. Иосиф Бродский глазами современников. Книга вторая (1996—2005). С. 390.
11. См.: Юрьенен С. Великий консерватор // Новый берег (Копенгаген). 2006. № 11. В хронологии Вирека, составленной его биографом М. Эно и основанной на их беседах, указаны только две его поездки в СССР: в сентябре-октябре 1961 г. (вместе с Р. Уилбером) и «летом» 1966 г. (см.: Henault M. Peter Viereck. Historian and Poet. N.Y., 1969. P. 14).
12. В разговоре с В. П. Полухиной Вирек утверждал, что читал стихи Бродского только по-английски, поскольку его русский был для этого якобы «недостаточно хорош» (Полухина В. Иосиф Бродский глазами современников. Книга вторая (1996—2005). С. 394. Первые переводы стихов Бродского на английский язык (Дж. Клайна и др.) появляются в 1964—1965 гг.
13. Отдел рукописей Российской Национальной библиотеки. Ф. 1333. Ед. хр. 771 и 772.
14. «24 мая 1970 г. в день рождения Иосифа Бродского, „30 лет спустя“, как не говорил Дюма, с восхищением и любовью Питер. Почтовый ящик 246, Саут-Хэдли, Массачусетс, 01075». В настоящее время книга хранится в Музее Ахматовой (СПб.). Выражаю благодарность сотруднице Музея О. Сейфетдиновой, хранительнице библиотеки И. Бродского, любезно сообщившей мне текст этой дарственной надписи.
15. Labinger L. A Conversation with Joseph Brodsky // Joseph Brodsky. Conversations. Ed. by Cynthia L. Haven. Unversity Press of Missisippi, 2002. P. 3 (впервые — 2000; рус. перевод: Юрьенен С. Великий консерватор: Питер Вирек (с приложениями и постскриптумом) // Юрьенен С. Воскреснуть в Америке. Нон-фикшн II. [Б. м.], 2010. C. 50; впервые: Новый берег. 2006. № 12.
О какой именно «антологии» идет речь, неясно. В известной нам и ныне весьма обширной литературе о Бродском упоминаний о его переводах из Вирека не обнаружено.
16. Не исключаю, что первоначально это был автоперевод.
17. Русский перевод см. в: Joseph Brodsky / Иосиф Бродский. «Письмо археологу» и другие стихотворения, написанные на английском языке, в переводах Андрея Олеара. Томск, 2004. С. 15—16. Другой перевод (В. Куллэ), озаглавленный «Мотив Берлинской стены», напечатан в «Новой газете» (Санкт-Петербург. 2013. № 6, 28 января. С. 14; общее название публикации:
«В маятник целить смешно». Англоязычные стихи русского нобелиата).
18. См.: Лосев Л. Иосиф Бродский. Опыт литературной биографии. М., 2006. С. 418.
19. Иосиф Бродский, Питер Вирек, Чеслав Милош. Беседа о смысле истории. Колледж Маунт-Холиок (штат Массачусетс), 16 ноября 1985 / Перевод с англ. Анастасии Кузнецовой // Звезда. 2006. № 1. С. 147—151.
20. Полухина В. Иосиф Бродский глазами современников. Книга вторая (1996—2005). С. 392. См. также: Плешаков К. Бродский в Маунт-Холиоке // Дружба народов. 2001. № 3. С. 170—187 (статья написана на основе воспоминаний, которыми поделились с автором друзья и знакомые Бродского, среди них — Питер Вирек. Датой первой встречи Вирека и Бродского указан 1962 г.).
21. См.: Полухина В. Иосиф Бродский глазами современников. Книга вторая (1996—2005). С. 399—400 (переводы В. Капустиной и С. Панцирева).
22. Weissbort D. Peter Viereck // Modern Poetry in Translation. New Series. 2001. № 18. P. 236 (http://www.poetrymagazine/record.asp?id=13107).
23. О взаимоотношениях Питера с его отцом, о влиянии последнего на его взгляды, поэзию и т. д. см.: Молодяков В. Околовирека-24. Питер Вирек // http://molodiakov. livejournal.com/296176.html (статья 2015 г.).