1999 год. Публикация и примечания Ирины Зориной. Продолжение
Опубликовано в журнале Звезда, номер 5, 2016
1999 год
Январь
5 января
РЕЛИГИЯ И КУЛЬТУРА
Аксиома такая:
Религия — первична, культура — вторична. Это — просто исторический факт, как бы ни относиться к культуре и как бы ни относиться к религии. Религия породила ли культуру или культура — религию? В данном случае это не важно. Важно только одно: их абсолютная органическая неразрывность. Потом, сколь угодно долго и сколь угодно затейливо, они — культура и религия — могут переименовываться. Отсюда следует (я исхожу все-таки из факта исторического, а не из терминологического), а именно: религия породила культуру. Может быть, даже и так: культура обозвалась религией или религия обозвалась культурой. Не важно. Важно лишь одно: та или другая — натолкнулись на ТАЙНУ, на тайну бытия, гибели, спасения, смерти, жизни. С этого началось прозрение, но и с этого началось ослепление, взаимоослепление или — взаимопрозрение… Что отсюда следует? Мне кажется (вне терминов), не только европейская христианская религия, но и всякая религия, от самых своих примитивных форм до религий великих, всеохватных «мировых», запрограммировала культуру.
Сейчас буду говорить о религии и культуре европейской (но думаю, что это относится и ко всякой культуре и религии).
Очень боюсь вульгарности, но культура есть не что иное, как «перевод» небесного языка на земной: все-все зависит от «переводчиков» (иногда «переводчик» может быть и лучшим, чем тот, кого он переводит. Редко, но бывает — наоборот).
Есть ТАЙНА — на нее-то и натолкнулись и религия, и культура, ТАЙНА нашей бытийственности и нашего бытия. Нашей «небественности» и нашей «земности»…
Кто кого на какой язык переводит и для чего, зачем, почему?..
Наверное, они нас — лучше, точнее, гениальнее, а мы — их?
Тут проблема: кто более прав? Сама проблема — глупа и самоубийственна.
Ну, хорошо. Возникла религия. Возникла культура. Культура — «переводчик». Религия замкнулась в церквах и монастырях. Спрашивается, могла ли религия существовать столько лет (2 тысячи) без культуры — «переводчика»? Могла ли культура существовать столько лет (2 тысячи) без оригинала? «Перевод» — с того языка на этот? Или с этого на тот? Ну какое значение это имеет, когда речь идет о главной тайне нашего существования. Речь может идти только о точности «перевода».
Ну, отнеситесь к Библии, да к любой Книге любой религии, как к культуре, да отнеситесь к любой культуре как к религии.
Тут не надо разбираться в первичности, а надо понять кровное родство…
Когда кружатся стаи птиц религиозных (воронов) над Достоевским, может быть, самым малым и самым великим из смертных… Когда кружатся еще большие стаи птиц атеистических над ним же… Когда каждая хочет урвать с этой души наибольший кусок, расклевать его, насытиться, напитаться… Тогда что? Тогда — ничего. Убьете. Съедите. Как вам кажется. А на самом деле: окажетесь еще более ожесточены, озверены, голодны зверской глупостью своей.
Страшная закономерность: церковная религиозность теряет художественный слух, а эстетичность теряет религиозность.
Два направления в музыке: чисто религиозная, ритуальная и мирская. Оба как бы сами по себе… Композиторы и музыковеды первой разбирают вторую — высокомерно, презрительно и даже жалеючи. Композиторы и музыковеды второй — точно так же разбирают первую. Вместо взаимного перевода.
Толстого отлучили от церкви. Достоевского объявили «розовым» христианином.
У одних потерян слух музыкальности, вообще искусства. У вторых — слух на религиозность.
Религиозность как высшая художественность…
И художественность как высшая религиозность…
Без религиозного настроя нельзя понять искусства, а без художественности нельзя понять религиозности…
Я, например, как мало кто, знал Достоевского, Бердяева, Франка и, как мало кто, их понимал…
Я, как мало кто, с жутким трудом отрешался от коммунизма и, тем не менее, мало его понимал…
Почему?
Потому что упирался в незримую стену своего образовательного, душевного, духовного невежества.
Когда-то мне открылось: а что бы было, если б вдруг осуществилась вековечная мечта моя и всех человеков — стать бессмертным. А случилось бы вот что.
Все бы сначала так обрадовались, как никогда не бывало.
Произошло бы самое чудовищное — при гарантии бессмертия, т. е. вечного, все бы люди перепробовали, пересочинили все возможные свои грехи.
И так бы им все это осточертело, оскучнело, что встали бы они на колени перед — как ее ни называй — Тайной, Богом, Неизвестно чем, — что взмолились бы: «О, дай нам смерть!»
Когда мне пришло это в голову, точнее в душу мою грешную, мне это так понравилось, что называется эстетически, что… я возомнил о себе слишком много.
Но: было предчувствие (оно всегда у меня бывает, когда я что-то открываю), что я — не первый. Не может быть, чтобы кто-то до этого не додумался.
Обидно? Тщеславие не удовлетворено? Да как же так, если я из этого и исходил? Вот вам пример. Найденный? Неожиданный? Боюсь, что забытый.
Джонатан Свифт. Гулливер. У него там есть остров один, где совершенно случайно и безалаберно рождаются бессмертные люди. И он ударяется в утопические мечты — как бы это использовать. (Англичанин! Тогдашний англичанин!..) И оказывается — я-то «придумал» (догадался) — взмолились бы: «Даруй нам смерть!» А оказалось?
Так вот что оказалось. Задолго до меня (и до многих дураков, как я) Джонатан Свифт придумал такой остров, и, оказывается, у него так и было. Они взмолились о смерти.
25 января
ГОЙЯ — «ТОЛПА»
Странно, что только сегодня ночью сформулировалось наконец то, что знал я едва ли не с самого начала, когда открыл для себя Гойю. Еще более странно (несравненно), что об этом, насколько я знаю (проверить), нет ни слова у Ортеги-и-Гассета, Унамуно, у социологов и психологов — специалистов по «толпе».
Итак, Гойя художественно открыл «ТОЛПУ».
Взгляните под этим углом зрения на всего Гойю, особенно по контрасту его картин к гобелену «Праздник в Сан-Исидро», начального светлого Гойи… И вдруг — мрачная «Процессия в Сан-Исидро»… в «черной живописи».
Взгляните с этой точки на «Бедствия войны», ну и на ту же «Тавромахию»… Ортега-и-Гассет — автор «ВОССТАНИЯ МАСС», т. е. восстания толпы. Он же автор великолепной работы о Гойе, о национальном величии Гойи — и вдруг не увидел у этого Гойи восстания масс, восстания толпы, не догадался о вемирно-историческом значении своего великого национального художника.
А Унамуно? Автор теории «испанизма», «кихотизма», убежденный в том, что не Испания должна быть европеизирована, а Европа — «кихотизирована», «испанизирована». Ср. наших славянофилов, Достоевского… — не угадали в Гойе Дон Кихота. Но, убежден, как бы Достоевский обрадовался, увидев гойевский рисунок Дон Кихота, который и есть духовный автопортрет Гойи.
Они, испанцы, слишком заиспанизировались, а мы, русские, пройдя искусы вульгарной социологии, стыдливо стали закрывать глаза на сверхочевидное: но не было бы Гойи без соседней Франции (да и Пушкина бы, такого, как мы его знаем, не было бы во всем его общеевропейском масштабе без этой далекой для него географически Франции).
Не побоимся параллели: как мы здесь переживали в 1950—1980 годах судьбы Венгрии, Польши, Чехословакии? Как свою.
Гойя — Дон Кихот конца XVIII — начала XIX века. И надо же, буквально на днях, на ночах прочитал о бессмертии Дон Кихота, о том, что Дон Кихот не может умереть (а если умрет, то умрет и человечество), о том, что он лишь «развивается», прогрессирует в своем ясновидческом безумии, в своей абсолютной верности абсолютным идеалам.
Испания — Россия. Представить себе — рядышком — Франция. А вот, вовсе не рядышком, Пушкин — жил куда как поодаль от Франции. Жил абсолютно непосредственно. И — все совпало.
Припомните, о други, с той поры…
Все мы в полонении афоризма: «Лучше один раз увидеть, чем десять раз услышать». Все наоборот. Глаз — ухо. На самом-то деле: лучше один раз услышать, чем десять раз увидеть.
Старая мысль, которую я не довел до ума. Мысль мощная.
Февраль
13 февраля
История человека мыслящего — это бегство от самого себя или бегство к самому себе. Гойя, Достоевский, Микеланджело… Литературоведение, философсковедение… О, Господи. Если ты не решаешь задачу какого-нибудь Раскольникова, Дон Кихота, Гамлета как абсолютно свою задачу, ты никогда не поймешь ни в них, ни в самом себе.
Это — какая-то задача, когда тень разгадывает, думает, что она разгадывает тень. Ни одной «технологической» лингвистической, филологический, эвристической… задачи не может быть ни поставлено, ни разрешено вне главных координат: что такое жизнь и смерть — моя.
История познания — так называемая гносеология — это беспрерывное трусливое бегство от самого себя. Думать, думать… пройдись по всем главным галереям, соборам Высокого Возрождения. Что увидишь? Ничего другого, кроме соревнования в понимании и точности отображения своего понимания мифологии христианства, да еще через мифологию эллинства.
Когда, где, кто обжегся сиюсекунднейшей реальностью и начал проглядывать в ней всю эту — действительно, навсегда запрограммированную — реальность, которая обязана бесконечно и неповторимо воспроизводиться.
Что такое мои самые любимые художники — от Джотто до Микеланджело?.. Гениальное изображение гениальной мифологии.
ГОЙЯ И «ЧЕРНАЯ ЖИВОПИСЬ»
Вдруг слетели, разбились все розово-голубые очки, и глаз, взор застыл сначала от ужаса, а потом — заметался в сладострастных и отвратительных поисках этого самого ужаса. Потому что приучен он был сначала к победе добра христианского, а столкнулся — с победой беспрерывною зла.
Я их понять не могу, я понять хочу. Я их иногда, на мгновение понимаю…
Как, зная, познав абсолютно скучную победу зла в мире, сохранить светлое в душе своей?
Не ври: раз они сохранили, раз ты этого не понимаешь, значит, это — есть.
Настаиваю: зло — не демонообразно, не романтично, зло паскудно, смешно, оно дурно пахнет. Зло омерзительно смешно.
Никак не пойму: ведь на самом деле нет никого на свете, кроме самого себя, который лучше бы знал, что-либо на свете, кроме самого себя.
Жизнь человека: беспрерывное бегство от самого себя. Подмена познания самого себя чем угодно, как угодно…
А все-таки: неумолимая, неодолимая тяга к самому себе, скрываемая от самого себя…
15 февраля
Надо сделать к 200-летию Пушкина три статьи.
«Пророк». Отречение — покаяние. Перед Пророком — измена самому себе.
Достоевский читает «Пророка». Пушкинская речь Достоевского.
Автопортрет Пушкина в образе старика.
Достоевский сочиняет свою пушкинскую речь так, как Пушкин сочиняет «Пророка». Смиряет себя. Ведь вначале он, Д., хотел обличить всех — Тургенева и… <…>
Пушкин все сфокусировал.
Вот это невероятное пересечение двух линий — судьбы личности и судьбы человечества, идущее, конечно, от христианства, — не сразу, но настойчиво и непреклонно, — превратилось в мощную традицию. Воплощение ее — было и до христианства: еще Сократ, Сенека, Марк Аврелий, Эпиктет, а потом уже Блаженный Августин (словом, а потом и в живописи, скульптуре). Точка пересечения бесконечного макромира и микромира. Только в этой точке и может все раскрыться… Так вот, эта традиция — уже не вербальная, не словесная, а уже наглядно убедительная — сконцентрировалась. Воплотилась в Дюрере, Леонардо, Микеланджело, Рафаэле и совершенно невероятно уже в Гойе, Толстом, Достоевском, а в начале наших начал — в Пушкине.
АВТОПОРТРЕТ…
Наброски к статье
Укрепляюсь в старом убеждении: никто так себя не знает, никто так не предчувствует себя, никто так не мучается собой, как сам гений.
Это — внутренний нерв, ритм, динамика всех последующих зарисовок Пушкина.
Глуховато, но таинственно («сюжетно», «фабульно», «авантюрно») построить все главки о Пушкине.
Но раскрыть это только в самом последнем эссе, а намекнуть вначале и все время музыкально вести эту тему (и даже изобразительно — сначала в уголке дать в натуральную величину его автопортрет в образе старика 1823 года на полях второй главы «Онегина», потом все увеличивать и увеличивать, в конце — дать во всю страницу), рассказав о впечатлениях тех людей, моих любимых, которым я его дарил (Шнитке, Булат, Давыдов, Фазиль…). Все до единого, кому дарил этот автопортрет, были потрясены не меньше, а иногда и больше (Шнитке), чем я сам. Но всеобщего потрясения не добился. Речь, конечно, не об удовлетворении тщеславия (этого вообще нет) и даже не об удовлетворении честолюбия (это, конечно, есть), но самое главное — в том, что сам пока оказался ниже, а если уж правду говорить до конца, — недостойным своего счастья, своего открытия. Чего тут судить, рядить, но ведь даже опубликовав о нем (об этом открытии) в книге («Достоевский и канун XXI века»)1, не сумел потрясти людей, не сумел заразить их самим этим фактом, его смыслом. Фактом абсолютно беспрецедентным. Подчеркиваю, только фактом: перед нами Пушкин, которого мы не то что не понимали, но просто — не знали, не видели, не всмотрелись, просмотрели.
По-видимому, предчувствуемый, угадываемый, угаданный, наконец, путь свой гений — сначала невольно, а потом все осознанней — выражает сразу. Это — как то чудо-ощущение, которое я испытал в Камбодже, когда лежал перед храмом Анкгор-Ват под гигантской пальмой, никак не будучи в состоянии понять: как же это так, как из какой-то неведомой микрочастицы вдруг вырастает такое?
Март
САМАЯ ГЛАВНАЯ НАША ТАЙНА
Наброски к статье «Пушкин и Достоевский»
Эпиграф: «Жил бы Пушкин долее, так и между нами было бы, быть может, менее недоразумений и споров, чем видим теперь. Пушкин умер в полном развитии своих сил и бесспорно унес с собою в гроб некоторую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем» (Ф. Достоевский).
Что такое Россия? Что такое русский народ? Богоносец или дьяволоносец?
…вот мы теперь разгадываем тайну Пушкина. А в ней — тайну России, тайну мира, тайну самих себя.
Как Достоевский читал Пушкина… Из слова одного, из намека только — какие замыслы, какие страницы… «Клейкие весенние листочки…» «Как злая мышь в подполье…» Сон Татьяны — Ставрогин… Что знал, что мог знать, чего не знал и не мог знать… Как относился к каждому новому факту, к каждой новой строчечке. Так он читал только Новый Завет…
Неосуществленные замыслы Пушкина… и, может быть, самое главное: опубликовать наконец старое-престарое наблюдение — все эпитеты, все до единого эпитеты Достоевского, относящиеся к Христу, относятся и к Пушкину.
5 марта
Все, все зависит от точки зрения. Микроб. Червь. Крот… Те, кто по поверхности земли бегают… Те, кто летает..
Возможность бесконечного расширения, углубления «точки зрения» — тоже еще одна специфика человека. Человека, которому одновременно дано быть и микробом, и червем, и кротом, и рыбой… но и главное — см. мою любимую с детства средневековую гравюру (пробивает сферу), именно с детства я обжегся, укололся чувством — бесконечности повышения точки зрения…
«Точка зрения»… У Горького, если память мне не изменяет, есть чуть ли не статья: там «точка зрения» и «кочка зрения» (Ира проверила: в 1933 г. он написал статью «О кочке и о точке»). Статья, как мне помнится, злобная, несправедливая, нечестная, разоблачающая врагов народа. Но так как он все-таки очень стихийный художник, то иногда, и даже часто, через него, через его образы прорывалась истина.
Мы же все, все-все, за исключением очень редких единиц, уткнуты носом в то, что лежит под носом, уткнуты в сей день, в сию минуту (читай: уткнуты в сиюминутную, сиюдневную страсть — выгоду). Мы — безгоризонтны. Мы — без малейшего представления о бесконечной безгоризонтности…
Время — пространство… Не понимаю научно (по Эйнштейну), но иногда абсолютно чувствую странную тождественность этих понятий, когда время распластовывается в пространстве. Музыка. «Кувшин Магомета» — один из любимейших образов-легенд Достоевского. Магомету явился архангел Гавриил и забрал его с собой. В этот момент опрокинулся кувшин… Магомет и архангел Гавриил облетели весь мир. Были у Бога, а когда вернулись — кувшин все еще падал и его можно было подхватить… Вот, вероятно, образное предчувствие, чувственное художественное открытие будущего закона относительности — зависимость растяжения времени от скорости движения.
Так вот, мы, уткнутые, не видим всего того, что позади нас, всего того, что рядом с нами, всего того неведомого, что впереди нас… Микробы, червяки, кроты, рыбы и зверюги…
«Злободневность»! А «злобовечность»? А «добродневность»? А «добровечность»?
К чему я это все? Есть два кардинальных пункта.
Первый: простой рост численности человечества (а еще подпункт — соотношение рас и национальностей).
Второй: есть какая-то — навсегдашняя триада:
Высшие учителя (религия ли как вид культуры, вид искусства, культура ли, искусство как вид религии).
Просто учителя — переносчики, передатчики, переводчики этих высших откровений.
Магма. Неисчислимая масса людей, мало знающих, но все равно много чувствующих.
Триада эта может быть сохранительной для человечества, самоспасительной, а может быть — самоубийственной.
«Точка зрения»…
Составьте (составить!), поглядите, вдумайтесь и ужаснитесь: таблица, график, схема, динамика роста только количества людей по тысячелетиям, а теперь уже и по десятилетиям. Это же в полном смысле слова катастрофический, самоубийственный график. В принципе может быть доказано, что несмотря ни на что прокормиться физически, «хлебно» все-таки возможно (технология! «зеленая революция», например). В частной форме, на самом деле, он наткнулся на куда более общий закон: физического «хлеба» может и хватить, а — духовного?!. При таком катастрофическом графике роста численности человечества, при таком разрушении религиозных основ его существования, при таком падении реального авторитета культуры, искусства эта триада расщепляется, разрушается: учителя высшие свергаются, позорятся; просто учителя превращаются в банальных переводчиков очередной, «злободневной» идеологии; ну а магма, масса, толпа — всегда в восторге от очередного фюрера. И в проклятиях по поводу предыдущего.
И раньше-то эта триада была постоянно нарушаема. Никакого «золотого сечения», «золотого равновесия» никогда, отродясь и не бывало (вспомнить Свидригайлова: «Да ведь по правде-то говоря, никогда особенного порядка-то в мире и не было»). Вот и имеем наконец небывалую точку пересечения двух чудовищных линий: растем количественно в геометрической прогрессии, уменьшаемся качественно — в сверхгеометрической прогрессии.
27 марта
Камбоджа… Вернулись к своим. Кто — «наши» сейчас? Да те же, что были и раньше: Фидель, Ким Чен Ир, Каддафи, Милошевич из новых (в чем отличие от старых?), Пол Пот.
Толя Черняев2 мне рассказывал, что Пол Пот3 был приглашен на какой-то там — …надцатый съезд КПСС, стало быть, это где-то около конца 1970-х годов, и только в самый последний момент им там в «пятом подъезде»4 удалось — чуть ли не в последний час, день — это сорвать.
Вот так все и идет каждый день. Хочется о Гойе, Моцарте, Достоевском, а налипает вся эта зараза, никуда от нее не денешься и нельзя деваться и — не надо. Вот в чем ужас весь и вся правда: как совместить «вечное» с «временным». А. И. С. и др. об этом. <…>
Апрель
8 апреля
Сегодня, кажется мне, день особенный. Я, конечно, всегда преувеличиваю (неисправимый дурак-романтик), что каждый день особенный, но на самом-то деле так ведь оно и есть, но только мы этого никак не можем осознать.
В «Общей газете» у Егора Яковлева — такой сбор таких людей вокруг такого человека. То ли безнадежные воспоминания, то ли последние надежды.
Состав: перечислить всех поименно. Егор Яковлев, Рудольф Сланский5, А. Н. Яковлев, два академика — Богомолов и Петраков, Н. Шмелев, вдруг Г. Явлинский, Ю. Афанасьев, Ю. Рыжов, Юра Соломонов, Аня Политковская…
Смешно, а может быть, не смешно: был «совет в Филях». Главный пункт — голосовать ли «Яблоку» за импичмент президенту по Чечне. Гриша <Явлинский> тут был точен: спросить у матерей погибших. Я: Гриша прав, но только определите очень четко и понятно для нормальных простых людей свои м о т и в ы. Может быть, это не сразу и скажется, но главный порок политиков и состоит в недальновидности, а тут — не рассудочное политиканство (коммунисты), а напоминание болей и грешности нашей? Тут уж нельзя НИКОМУ! — а тем более дьяволу — отступить. Хотите смейтесь, хотите острите, а лучше — подумайте.
19 апреля 21.00
Все-таки странные со мной случаются вещи: дней 5 тому назад позвонили из программы «Доброе утро» с предложением высказаться насчет дня рождения Гитлера — 20 апреля 1889 г.
Я мгновенно вспомнил, засомневался, оказалось: точно. 16 апреля 1889 г. родился Чарли Чаплин, 20 апреля — Гитлер, 21 — Ленин (1870). Не знаю, кто «подстраивал» эти даты, но как они «уложились».
Родившийся в том же самом году, за 4 дня до… Чаплин оказался, по-моему, самым главным победителем Гитлера.6
Когда я однажды в Римини (а там было тысяч семь человек7) сказал, что задолго до Сталинградской битвы, задолго-задолго Гитлер был сражен насмерть — евреем, «жидом» — каким-то Чаплиным. Намертво и навсегда. Так казалось моему поколению. А оказалось — не намертво и не навсегда. Будем расхлебывать эту кашу (потом она окажется абсолютно реалистически глупо ясной). А именно: и вдруг в России, которую чуть-чуть не уничтожил нацизм, — и в этой России вдруг родился нацизм. Больше всего прельщает твердость убеждений. Даже если они тебе не нравятся: каковы! До последнего мгновения держатся… Господи, сколько лжи в этой «преданности» до сих пор находится.
Результаты все налицо.
В чем дело?
Гегель насчет истории: дескать, ничему не учит… Почему не учит? Да потому, что последующие поколения не могут — живо, вживе, родно — представить себе предыдущие.
Возьмите «учебник любви»: так, этак или перетак… Нужно влюбиться. Нужно потерять разум. Нужно пойти на все, если ты ее любишь. Предыдущего опыта нет.
Ужас, но прихожу к выводу: несмотря на все предыдущее, каждый человечек и каждое поколение должно пройти этот искус.
По-видимому, вся наша так называемая — как ее назвать — педагогика, педология, этого в корне не может понять: другие люди, другие «индивидуумы». Как мы не понимаем, что перед нами сейчас — племя совершенно других людей, чем мы: ну не могут они знать и прочувствовать ни Гражданскую, ни Отечественную и никакую другую войну. Это для них — древняя, древнейшая история… А мы проморгали — вливать им кровь ненависти к фашизму. Вывод: виноваты сами.
Нацизм, коммунизм — поймите же наконец — это не какие-то заговорщики, это просто-напросто чудовищная болезнь. <…>
Твердость убеждений основана только на двух вещах: на жажде беспредельного знания, беспредельно неутолимого знания или на жажде абсолютно беспредельного незнания.
На чем основаны нацизм и коммунизм? На жажде «простых истин»: все можно разом разрешить. Не нужно никаких культур, никаких знаний. Это их первый пункт.
Второй. Мгновенно можно, по пословице «Из грязи в князи», без всякого личного, умственного, честного труда: если ты чистый нацист, если ты чистый пролетарий, то остальных ты должен либо так или иначе приобщить к себе, либо истребить.
Преимущество коммунизма перед нацизмом, фашизмом состоит в том, что он разделяет людей не по нациям, а по так называемой «социальности»…
Вот как я чувствую и мыслю:
В начале жизни своей вы, молодые коммунисты и нацисты, ненасытные (понятно, сам был такой), жаждете самоутверждения.
Самоутверждение… Если по-настоящему, то за этим стоят бесконечные чтения, выбор зеркал, главное — беспощадность к себе, а не самолюбование. Жуткий труд.
А что вам предлагают? Мгновенно, безо всякого труда войти в «высшую расу» — национальную (нацизм) или социальную (коммунизм). Мгновенно! Вас превращают в солдатиков, которые должны брать «под козырек», когда ваш начальник вам же запрещает читать то-то и то-то.
«Твердость убеждений»… знание мыслей других вместо жажды мысли других. А тут вам еще рассказывают, что это связано еще и с православием. Но православие-то — христианство.
Живу-живу, думаю-думаю. Скоро помирать пора, а вдруг понял: все основано либо на ненависти к людям, либо на любви. Либо на зависти, превращающейся в ненависть, либо на зависти, превращающейся в доброту.
Пушкин. Ахматова. Цветаева. Мандельштам. Какое чудо жажды бескорыстного подвига.
«Твердость убеждений»… Твердость убеждений самых мягких людей, той же Ахматовой, того же Пушкина, эта «мягкость» абсолютно непоколебима, неразрушима.
А ваша — как вы мечетесь, приспосабливаетесь… — шваль.
20 апреля
Эпиграф ко всему тому, что было, и ко всему, что будет:
…нежного слабей жестокий…
(Пушкин. Пир во время чумы)
Вот ведь в чем загадка: твердокаменные, не боявшиеся никаких невзгод, никакой смерти, нарывающиеся на нее, все эти Тухачевские, Блюхеры и пр. Почему они сдались? Почему же самые «мягкие», самые «слюнтяи», «слабовольные», начиная с Ахматовой, — не сдались?
Пытки? Да. Это жуткий критерий. Пределов пыток не может быть. Если не допытались, значит, «технология» пыток немножко отстала от возможности. Не может быть человека, который бы при всех возможностях не сказал нечто, прямо противоположное тому, что он чувствует, думает, чем живет.
Ну и что?
Вы заставите меня говорить прямо противоположное тому, что я думаю, говорю, чем живу. Но все равно где-то на самом донышке, все равно останется моя правда. Я все равно буду знать, даже сдавшись под физическими пытками, что я — прав.
А вы?.. Вот же в чем разница.
Негодяи, которые подбирают цитаты из Ахматовой, Мандельштама, Пастернака, Шостаковича — «во имя большевизма», постсталинские негодяи, действительно, не отдают себе отчета в том, что слова этой «любви» вытребованы под пытками.
«Но так-то — нежного слабей жестокий…» Так вот: почему самые «нежные» люди в нашей истории оказались самыми надежными? Почему? Да потому, что всем своим существом, всем своим организмом, всей своей природой твердо знали очень простую вещь: только добро есть правда.
Эпиграф ко всему этому: «А знаешь, ты всех их добрей, а потому и умней» (Раскольников — Разумихину).
Всегдашняя оглядка зла на добродетель. См. Ларошфуко в моей книге.
Май
3 мая, вечер
Вот бы сделать антологию русской поэзии под углом зрения революции.
1913—1916 — предчувствие революции.
1917—1921 — ну конечно же, разделить — там своего рода были эпохи: 1917—1918, 1918—1919, 1919—1921.
Ну и потом, конечно, подальше: 1922—1932. А тут свои «эпохи».
Только-только не одни Гиппиусы, но и пролетарские… Был взрыв самосознания интеллигенции и взрыв пролетарско-крестьянской мерзости — Демьянов Бедных. <…>
Вся мировая культура и вся мировая литература переведена и переводится на язык театра, кино, теле… Неизбежность. Дело только в том, как переводится.
Истребление чтения, т. е. абсолютно интимного, интимности любви.
Мучает меня вопрос издавна, и колеблюсь, отвечая на него в разные времена — то под влиянием «моды», то под влиянием истории, — как соотнести «временное» с «вечным». Не надо напыщенности в постановке этого вопроса. Надо очень кристально чисто к нему отнестись. Вопрос-то — неизбежен для всякого вступающего в жизнь, для всякого выступающего из жизни.
ДАНТЕ — ХОДАСЕВИЧ
Начало Данте: «Земную жизнь пройдя до половины…» Это же эпиграф у Ходасевича — «Перед зеркалом»… Странно, Данте действительно угадал свою середину: начал в 1300 году, писал 14 лет и, действительно, оказался по-серёдке… Ходасевич точно так же. Почему он, Ходасевич, переименовал рысь в пантеру? «Да, меня не пантера прыжками / На парижский чердак загнала. / И Виргилия нет за плечами…» Вероятно, писал все это по дикой художественной мобилизации памяти, а звери — рысь, пантера — перепутались.
Глупо сказать, на 70-м году жизни, но я чувствую себя посерёдке.
ДЖОЙС. ПОТОК СОЗНАНИЯ
Никакой не Джойс открыл это — см. «Записки из подполья». Все это исследовано-переисследовано, а все-таки думаю, что никто еще не дошел до буквальной стенографии мысли и чувств человека — любого человека — за один день…
Как я тут понимаю Толстого, который сказал под конец жизни: ну зачем я придумывал каких-то героев, персонажей, да описание одного реального человечка, начиная с себя и вон еще с того, которого я пока еще не знаю, важнее всех наших выдумок.
Сознательное — бессознательное. В человеке вообще, а особенно в художнике. Я прихожу к странному выводу: «научность», «ученость» — это просто рациональный протуберанец художественного солнца. Протуберанец, который вдруг начал претендовать на абсолютную власть, будучи частью, порожденной целым. А, повторяю, не устану повторять: целое — это личность как художник.
Достоевский, Герцен, Лесков. Дрались-передрались. А он же, Достоевский, буквально взвывал: «И чего мы спорили, когда дело надо делать! Заговорились мы очень, зафразировались, от нечего делать только языком стучим, желчь свою, не от нас накопившуюся, друг на друга изливаем, в усиленный эгоизм вдались, общее дело на себя одних обратили, друг друга дразним, ты вот и отстал, ты вот не так общему благу, а надо вот так, я-то лучше тебя знаю (главное: я-то лучше тебя знаю). Ты любить не можешь, а вот я-то любить могу, со всеми
оттенками, — нет, уж это как-то не по-русски. Просто заболтались. Чего хочется? Ведь, в сущности, все заодно. Нашу же сами разницу выводим, на смех чужим людям. Просто от нечего делать дурим. <…> ведь только чертей тешим раздорами нашими!»
Еще из него же, из Достоевского (цитирую по памяти, не по букве, а по духу, и ручаюсь за точность): у нас в России не то что трое, а даже двое ни в чем не могут согласиться друг с другом…
До сих пор тешим. И куда успешнее.
22 мая
К ОПРЕДЕЛЕНИЮ СОЦРЕАЛИЗМА
(65-летие Первого съезда советских писателей)
После самого большого преступления — уничтожения 10 млн крестьян — голод на Украине — проводят съезд по созданию социалистического реализма.
Непереименованное преступление — непереносимо. Переименованное — даже вдохновляет. Соцреализм и есть не что иное, как переименование преступления в подвиг.
В феврале 1934 г. — XVII съезд ВКП(б) — из 1700 делегатов более 1100 уничтожены. Голосование 9 февраля — шекспировский сюжет? Съезд победителей = съезд преступников.
В феврале арест Флоренского.
В ночь с 16 на 17 мая — арест Мандельштама (в присутствии Ахматовой).
А дальше см. стенограмму съезда — через 4 месяца.
См. статью Андрея Синявского о соцреализме (закулисная история создания термина).[8]
Полный текст читайте в бумажной версии журнала
1. В книге «Достоевский и канун XXI века» Ю. Ф. Карякин пишет: «Нам известно сейчас много автопортретов Пушкина — светлых, веселых, „сериозных“, даже торжественных. Но есть один странный, не замеченный нами, может быть, самый таинственный, его автопортрет (он приведен в книге). Пушкин, которому… под семьдесят. Кажется, никто еще их художников на подобное не отваживался. Автопортрет словно из собственного пророческого сна, заставляющий вспомнить: „Жил бы Пушкин долее…“ Он был бы таким… <…>
Может быть, я все это и нафантазировал, но когда я гляжу на этот портрет и вспоминаю Речь Достоевского, мне кажется: тайна даже не в самой тайне, а именно в том пути, которым мы к ней идем, в той цене, которую мы за нее платим».
2. См. примеч. 24 в № 1.
3. Пол Пот (1925—1998) — предводитель красных кхмеров в Камбодже, кровавый палач своего народа.
4. В пятом подъезде размещался Международный отдел ЦК КПСС.
5. Рудольф Сланский, сын расстрелянного в 1952 г. по сфабрикованному делу секретаря ЦК КПЧ Сланского, был послом Чехословакии (потом Чехии) в СССР (потом РФ) с 1990-го по 1996 г.
6. Карякин имеет в виду фильм Чарли Чаплина «Великий диктатор», снятый в 1940 г. Третий Рейх заочно приговорил Чаплина к смертной казни, а Гитлер объявил актера личным врагом.
7. В итальянском городе Римини ежегодно проводится европейский христианский форум — «Митинг дружбы народов». В огромном Выставочном центре города выступают приглашенные докладчики — религиозные и политические лидеры, писатели, философы, деятели культуры. Со всего мира в Римини съезжается более 60 тыс. посетителей.
8. Карякин имеет в виду статью Абрама Терца 1957 г. «Что такое социалистический реализм».