Опубликовано в журнале Звезда, номер 12, 2016
* * *
Видишь сквозь тьму веков
этот неяркий свет:
слишком он далеко,
чтобы тебя согреть.
И не приблизить, и
не разглядеть следов
собственных позади,
где-то на кромке снов.
И не рассеять тьмы,
чтобы шагнуть вперед:
здесь — заблудились мы,
там — нас никто не ждет.
* * *
Капал парафин. Горела свечка.
Руку протянуть старухе поп забыл.
Парень у иконы теребил колечко.
Распевался хор, нестроен и уныл.
Тот же, кто сколачивал скворешни
и ходил у жизни в дураках,
у распятия шептал: «Помилуй грешных!» —
боль свою сжимая в кулаках.
Но скажи, откуда взяться чуду
в ядовитой человеческой слюне?
…И катился по пустому блюду
гривенник — с Победоносцем на коне.
* * *
Волынку жизни пробуя на вкус,
озвучиваю время.
Я сочиню сорокоуст,
чтоб мертвые не лезли в темя…
Пусть в череде февральских дней
открылась брешь для новой даты,
утешен будь, мой соглядатай,
став памятью — она всего прочней.
А мне топтаться, господи прости,
стирать белье и бить посуду,
бумагу орошать, чтоб словом прорасти.
И верить чуду.
* * *
По заданной кривой, изгибам сна,
в свеченье голубом, в тумане сизом
иду на ощупь: стол, окно, стена,
спускаюсь дальше по карнизу —
в огонь свечи. И с воском на щеках
я просыпаюсь — после трех попыток.
Холодные ладони на висках.
Что я? — твоей любви избыток…
* * *
…Ну а дальше вся память — без почвы цветок
свежесрезанный, буря в стакане:
не завял, не погиб, а пустил корешок,
приживется — и розою станет.
Обретет свое место и новую плоть:
стебель, листья, шипы — осязаю детали, —
но до крови — так больно — уже уколоть
эта роза бумажная сможет едва ли.