Перевод с немецкого, публикация и вступительная заметка Юрия Лебедева. Биографическая справка Йоахима Буффа
Опубликовано в журнале Звезда, номер 9, 2015
Перевод Юрий Лебедев
В 1994 году в составе группы немецких ветеранов, приехавших в Санкт-Петербург с акцией примирения, был Йоахим Буфф, житель городка Остероде, расположенного у подножия горного массива Гарц в центре Германии. При посещении Приладожья, где во время освобождения Ленинграда от блокады велись наиболее ожесточенные и кровопролитные бои, он хотел найти могилу своего брата, унтер-офицера Вольфганга Буффа, погибшего в сентябре 1942 года у Синявинских высот и похороненного на кладбище 227-й немецкой пехотной дивизии под Мгой. Йоахим показал карту местности того времени и фотографию могилы своего погибшего брата. В разговоре выяснилось, что унтер-офицер Буфф почти ежедневно отправлял домой письма, где подробно описывал повседневную жизнь немецких солдат в далекой России. Его родители подшивали письма в папки, которые нумеровали, и таким образом составлялся своего рода дневник.
Меня это особенно заинтересовало, так как к тому времени у меня уже было несколько историй немецких дивизий, воевавших под Ленинградом. Но это были описания боевых действий, представляющие несомненный интерес с точки зрения реального отражения событий с другой стороны. А здесь речь шла о человеческом восприятии военных будней, где мог быть ответ на вопросы, волновавшие меня: зачем пришел сюда немецкий солдат и что он чувствовал, находясь под Ленинградом?
Йоахим Буфф пообещал прислать несколько записей. Папки, по его словам, должны были лежать где-то на чердаке дома в Остероде. После долгих поисков ему удалось не только найти их, но и проделать затем очень трудоемкую работу. Он перепечатал и отредактировал письма своего брата с артиллерийской позиции у Синявинских высот, а затем переслал их в Санкт-Петербург. Эти дневниковые записи свидетельствовали о том, что писал их неординарный человек, имеющий несомненный литературный дар и обладающий редкой способностью сопереживания не только за судьбу своих боевых товарищей, родных и близких, но и, как ни странно, за противника — солдат и гражданского населения, находящегося по другую линию фронта и в осажденном Ленинграде.
К тому времени останки Вольфганга Буффа были найдены сотрудниками Народного союза Германии по уходу за воинскими захоронениями и перенесены на немецкое солдатское кладбище в Сологубовку. На открытие кладбища приехал и брат Буффа — Йоахим. Снова были оживленные беседы, и выяснилось, что Вольфганг Буфф вел еще один дневник, с которого, собственно говоря, и началась его военная летопись. Это дневниковые записи, сделанные в 1939—1941 годах во время его западного похода по городам Голландии, Бельгии, а затем и Франции, где в Гавре он провел почти целый год. Дневник «На Западе» хранится теперь в городском музее Гавра, города-побратима Санкт-Петербурга. Таким образом, получилось, что записи Буффа как бы соединили еще одной ниточкой, памятью о войне, два этих города. Дневниковые записи «На Западе» представляют несомненный интерес для понимания образа мышления человека, надевшего военную форму по приказу и вынужденного принимать свою новую обязанность как работу во благо своей Родины. Во всяком случае, так он это воспринимал, и, видимо, так это было и для сотен тысяч немецких солдат, ставших жертвой гитлеровской пропаганды.
К сожалению, так и не найдены дневниковые записи Вольфганга Буффа, охватывающие период с 3 июня по 28 сентября 1941 года, когда он со своей 227-й пехотной дивизией находился в Бельгии, откуда она затем была переброшена под Ленинград. По словам Йоахима Буффа, читавшего все письма своего брата, Вольфганг много размышлял о нападении Германии на Россию и был очень встревожен этим. Он как будто предчувствовал, что судьбой ему уготовано было оказаться на Восточном фронте.
Этот рассказ от первого лица о жизни и трагической судьбе немецкого солдата актуален и в наше время. Ведь войны продолжаются, и, так же как 70 лет назад, люди, не желающие воевать, вынуждены надевать шинели и погибать в расцвете своей молодости. Наверное, поэтому так важны подобные дневники, которые, по существу, являют собою призыв к миру между нашими народами.
Юрий Лебедев
Вольфганг Буфф (15. 11. 1914—01. 09. 1942) к началу Первой мировой войны был старшим сыном супругов Вальтера и Марты Буфф, рожденной Альперс. Свое детство он провел в живописной местности с первозданной природой в нижнерейнском приграничном районе Клеве. После окончания частной общеобразовательной школы посещал гимназию в городке Гох, которую закончил в 1933 году.
Его юность прошла в многодетной семье с глубокими традициями христианского воспитания. До инфляции 1923 года Буффы жили в богатом доме в Аспердене, в непосредственной близости от исторического государственного лесозаповедника Клеве.
Желание Вольфганга изучать теологию натолкнулось на финансовые трудности. Поэтому, когда ему исполнилось 18 лет, он отказался от этой идеи и, подучившись, стал конторским служащим на крефельдской шелковой мануфактуре.
После возобновления в Германии воинской повинности Вольфганг Буфф в 1937 году был призван на военные сборы в Глокау в Силезии, а спустя два года, с началом Второй мировой войны, стал солдатом 227-го артиллерийского полка в Крефельде. Уже на второй день мобилизации малоопытный артиллерист в составе 227-й рейнско-вестфальской дивизии был выдвинут к западной границе. В ходе западного военного похода дивизия прошла путь через Голландию и Бельгию до побережья Франции в Гавре, где до отправки на Восточный фронт осуществляла охрану побережья. В этот период Вольфгангом Буффом был написаны многочисленные письма, которые легли в основу его военного дневника «На Западе». Копия дневника в 1994 году официально была передана в дар городу Гавру, где ее затем перевели на французский язык.
С осени 1941 года дивизия находилась под Ленинградом в так называемом «Бутылочном горле» блокадного кольца между Шлиссельбургом и Мгой, где без должной подготовки была брошена в ожесточенные зимние бои. При отражении атак противника в ходе 1-го Ладожского сражения Вольфганг Буфф погиб 1 сентября 1942 года, когда хотел оказать медицинскую помощь тяжелораненому русскому солдату. За десять месяцев пребывания под Ленинградом им вновь были отправлены домой многочисленные письма. Из них был затем составлен военный дневник «Под Ленинградом», переведенный на русский язык в Санкт-Петербургском центре «Примирение».
Унтер-офицер Вольфганг Буфф принадлежит к числу первых погибших солдат 227-й пехотной дивизии, похороненных под Мгой на дивизионном кладбище, которое было уничтожено после войны. Их останки в 1997 году были перенесены на новое сборное кладбище Народного союза Германии по уходу за воинскими захоронениями у деревни Сологубовка.
Йоахим Буфф
I. На Западе
26—28 августа 1939 года
Сегодня я получил повестку категории «А», предписывающую прибыть 29. 8. 1939 года на учебные сборы без указания сроков их окончания. В связи с тем что с 27 августа вводились серьезные ограничения на проезд по железной дороге, я немедленно выехал домой. Окружающая природа и люди везде производили пока еще мирное впечатление. Лишь изредка на вокзалах я наблюдал, как люди, прощаясь, махали друг другу платками, выражая таким образом свои большие переживания последних дней. В воскресенье после богослужения я быстро простился со всеми. У всех, кто мне встретился, явно ощущалась уверенность в благополучном исходе. Господин Калькманн выразил мнение, что к следующему воскресенью я вернусь домой. Рассказывают, что в Клеве многие из призывников снова отпущены по домам. Вечером в переполненном вагоне я вернулся в Крефельд (10 километров юго-западнее Дуйсбурга. — Ю. Л.). На близлежащих станциях ничего необычного, но в Крефельде по возбужденной толпе, заполнившей привокзальную площадь, я почувствовал, что час пробил.
Теперь больше не оставалось сомнений: воскресенье, 27 августа, должно стать вторым днем мобилизации.
В понедельник утром я пошел на работу к себе в магазин, чтобы сдать дела, как это положено в таких случаях. Многие из моих коллег по работе тоже не хотят верить, что разразится война. Господин Юнгфогель заключал с каждым пари и клялся при этом, что все будет урегулировано путем переговоров. Мой шеф, господин Лойфген, смотрел на эти вещи серьезнее, но и он призывал соблюдать спокойствие даже в тех случаях, когда придется спасаться, хватаясь, подобно утопающему, за соломинку. Из Гамбурга поступили заказы по экспорту товаров, которые я, как обычно, внес в учетную книгу, с тем чтобы, когда ситуация нормализуется, довести эту процедуру до конца.
29 августа1939 года
Уже в 14:00 я должен был прибыть в бывшую гусарскую казарму. Моя сестра Лотта проводила меня до самых ее ворот. Почти все призывники были из Крефельда и его окрестностей. В большинстве своем это люди, побывавшие на Первой мировой войне и с тех пор больше не призывавшиеся на военную службу. Все здороваются друг с другом, многие знакомы между собой. Общий настрой на то, что никакой войны не будет. Все это неоднократно подтверждается общеизвестной цитатой «Поцелуй меня в ж…» (В. Гете, «Гец фон Берлихинген. — Ю. Л.) и фразой «Вновь мы попались». Ротного фельдфебеля, частного торговца по фамилии Зельцманн, и других унтер-офицеров мобилизационной команды многие приветствовали по-приятельски, как старых товарищей. Вскоре я понял, что соленый казарменный жаргон, подобный тому, что был в Глогау, где я проходил свои первые военные сборы, здесь, среди старых призывников, в почете не будет.
У ворот собралось много моих знакомых и жен призывников. Вместе с двумя давними товарищами из Глогау я после полуночи попал наконец на беседу к капитану, командиру артиллерийской батареи. Затем мы, как стойкие оловянные солдатики, простояли до семи часов утра, пока нас не одели в военную форму. Нашли три матраца, на которых сразу же разлеглись. Вечером нас построили и распределили по подразделениям. Наши орудия уже стояли на другом конце плаца, и я с ужасом увидел, что это тяжелые гаубицы, как те, что были в Глогау. Глядя на них, артиллеристы недовольно ворчали из-за того, что им придется их обслуживать. Так как на складе не хватило военной формы, то к вечеру была переодета лишь половина батареи.
Многие не смогли раздобыть себе постель и, ругаясь, слонялись по коридору, до тех пор пока им не удалось пристроиться в стойлах для лошадей. Я был рад, что получил матрац и смог хорошо выспаться под шинелью.
На другое утро меня послали чистить картошку. После обеда я выгуливал лошадей и помогал надевать на них сбрую. Вечером батарея была построена и разрешено увольнение в город. Меня, как неженатого, послали караулить орудия, где я даже пытался сочинить стихотворение.
На следующий день во время учебного выезда один из солдат попал под колеса тяжелой повозки с боеприпасами и через сутки скончался. Однако официально об этом и других подобных несчастьях ничего не сообщалось.
1—30 сентября1939 года
Наконец вновь сформированная батарея вышла после обеда из казармы. В сопровождении нескольких танков она направилась к вокзалу, в то время как в нашей казарме уже собрались зенитчики и сестры милосердия из Красного Креста. Наши автомобили были украшены зелеными ветками, а по дороге нам бросали цветы и прохладительные напитки. Ребятня восторженно бежала рядом с нами. Пожилые люди молча стояли, сохраняя, как при долгом расставании, грустные лица. С их стороны не было ни песен, ни приветствий в наш адрес.
На перевалочной станции в Диссен перед нами грузилась в эшелон одна из рот, поэтому мы вынуждены были ждать. Как же все изменилось на железной дороге! С главного вокзала временно отменено прибытие и отправление пассажирских поездов. Зато военные эшелоны следуют один за другим. Мимо нас катились все рода войск. Вот проехала батарея легких гаубиц, размещенных на грузовых платформах. Артиллеристы сидели на лафетах и пушках и словно уходили в темно-синюю даль вечернего неба. Незабываемый вид! Наконец погрузилась рота, стоявшая перед нами. Поезд медленно покатился вперед. Еще долго вдалеке слышалось грустная песня: «Когда я вспоминаю Отчизну, то готов идти к ней пешком в любую даль». Затем поезд исчез с моих глаз.
Вначале мы грузили лошадей и имущество. Для наших орудий были выделены совсем новые платформы, изготовленные по итальянскому образцу в середине августа этого года. Тем не менее потребовались огромные усилия, чтобы погрузить орудия в полном соответствии с правилами. Артиллеристы заняли места в обычных пассажирских вагонах, и при чудном закате солнца мы покинули Крефельд в направлении Нойс—Кельн. Большой город, обычно искрящийся светом своих ночных фонарей, выглядел в темноте как мертвый. И хотя мы пересекали его центральную часть, тем не менее с большим трудом могли видеть лишь очертания больших зданий и церквей. После девятичасовой езды по железной дороге в четыре часа утра мы прибыли в Битбург и еще в темноте начали выгрузку. Закончили ее уже на рассвете и приготовились к маршу. При ярком восходе солнца нас восхитил великолепный вид. Мы находились s в низине, откуда открывалась чудесная панорама вершин больших холмов, блестевших в утренних лучах солнца.
Какой контраст с нашей былой жизнью и с тем, что нас окружало недавно на вокзале! Кажется, что вся нормальная жизнь умерла. На запасных железнодорожных путях стоит большое количество воинских эшелонов, которые ждут выгрузки. У орудий, сгорбившись, сидят замерзшие и усталые артиллеристы. На перронах и на голой земле солдаты, укрывшись шинелями, спят мертвецким сном. Но свежий утренний воздух и солнце действуют ободряющее, и в 7:30 мы отправляемся в дорогу.
Вначале путь наш лежит через Битбург (20 километров восточнее границы с Люксембургом. — Ю. Л.). Город, кажется, большей частью уже покинут гражданскими лицами, во всяком случае на улицах не видно никого, кроме военных. Лишь время от времени проезжают грузовики с беженцами. Из приграничных деревень с рассветом начали вывозить женщин с детьми и стариков. Сгорбившись, сидят люди со своими нехитрыми пожитками в грузовиках. На их грустных лицах отражается их печальная судьба, так как они еще не знают, куда она их занесет. Позднее я услышал, что они прибыли в Гарц. А сейчас кажется, что они смирились со своей судьбой, так как знают о том, что в последние годы происходило в Эйфеле. В деревни, оставленные жителями, прибывают только мобилизованные представители «Рабочей службы» и военные. Местный скот забивается для нужд армии.
Из Битбурга мы направляемся в Андорф. Улицы полностью запружены транспортом, поэтому мы часами стоим, ожидая, когда вновь удастся продолжить марш. В Андорфе мы безнадежно застряли перед самым мостом и стояли до тех пор, пока несколько офицеров не разогнали толпу и не направили колонны по указанным ими направлениям. Мы мучаемся, взбираясь на гору, так как орудия невозможно затащить наверх, несмотря на все усилия ездовых, подгоняющих лошадей. В конце концов на помощь приходят тракторы. Наши тяжелые повозки едва вписываются в крутые повороты. Еще в Битбурге одна из повозок с провиантом въехала прямо в витрину магазина. Часть повозок лишилась колес, несколько лошадей упали с откоса. Казалось, мучениям не будет конца. Санитарный автомобиль, перевозивший раненого, а может быть, уже и мертвого солдата, не смог пробиться через затор и был вынужден ехать прямо через колосящиеся поля.
Около полудня мы добрались до небольшой деревни, в которой, по всей вероятности, должны были остановиться на постой на некоторое время. Деревня Гюндорф — маленькая и бедная, как все населенные пункты в этой местности. Куча навоза, большая и парящая, прямо перед дверью, ведущей в дом. Дома снаружи светлые, изнутри темные и узкие. Хлева маленькие и примитивные. Вдесятером мы спали, зарывшись в солому, на чердаке над коровьим стойлом. Там же, в хлеву, мы смогли умыться. После пережитого напряжения мы спали глубоко и крепко и не слышали мычания коров и ржания лошадей. Хозяева были очень приветливы, и в их гостиной мы разместились и перекусили, как будто у себя дома.
Уже в 8:30 утра 3 сентября маленькая церковь была переполнена солдатами, которые громко пели. Один из солдат сел за орган. Я видел, как многие солдаты причащались. Было объявлено, что солдаты могут теперь исповедоваться в любое время дня и ночи. Затем священник призвал после воскресного обеда поработать в поле, заготовляя корма для животных, или помогать нуждающимся семьям на их сельскохозяйственных дворах.
На построении перед обедом внезапно был объявлен приказ: «К 19:00 батарея должна быть готова к началу марша!» Капитан сообщил нам об английском ультиматуме и о состоянии войны с Англией и Францией. Мы немедленно должны выдвинуться вперед. Выдаются перевязочный материал и опознавательные жетоны. Лица солдат, молодых и пожилых, становятся вдруг серьезными. Все понимают, о чем идет речь.
После обеда над нашей деревней проносится сильная гроза. Но, когда мы начинаем марш, вечерний закат выглядит вполне мирно. Окончательно мы покидаем деревню поздней ночью. Вдалеке в долине виден большой пожар, вызванный ударом молнии, а в остальном кругом темно и тихо. И вот мы движемся по краю Эйфеля то вверх, то вниз, сквозь леса и поля, по горам и долинам, по селам и городам, которые возникают неожиданно, как призраки, и так же внезапно исчезают. То тут, то там стоят любопытствующие, которые с интересом наблюдают наш ночной марш, проходящий с большим гулом
и с полной светомаскировкой. Несколько раз колонна останавливается, замирая на несколько часов. Очевидно, где-то что-то случилось: упала лошадь либо сломалось колесо повозки. Поэтому все ждут. Начинает моросить дождь. Многие промокли насквозь. И все же в перерывах между марш-бросками приходит сон. Склонились артиллеристы у орудий, дремлют возницы на козлах с поводьями в руках, спят наездники в седлах. Лошади замерли, устало склонив головы до земли. Так «спящее войско» стоит часами перед горой, которую лошади не могут осилить.
Вызываются два трактора, повозки распрягаются и поодиночке втягиваются наверх. Постепенно наступает утро, и мы вновь приближаемся к Битбургу, откуда вышли два дня назад. Оттуда двигаемся дальше к границе и после семна-дцатичасового перехода достигаем местечка Нидерштеттен-Мессених, которое теперь должно стать нашей тыловой позицией. Это деревушка, где проживают всего двести жителей, но она уже до отказа заполнена солдатами. Ничего удивительного в том, что мы ждем два часа, пока будет оборудован наш постой, но нам там не хватает места. Лошади и расчеты наших орудий находят приют в большом сарае-гумне, где, несмотря ни на что, можно хорошо выспаться в последующие несколько ночей.
А в остальном в Нидерштеттене нам было довольно хорошо. Начала без срывов работать полевая кухня, которая кормила нас вкусной едой. Мы приступили к практическим занятиям и наконец смогли овладеть нашими новыми орудиями. Начали даже благоустраиваться в деревне, где были расквартированы. Однажды мне чуть было не улыбнулось счастье. Наш унтер-офицер отослал меня в школу, где жил сам, и там еще нашлось свободное место и для меня. В просторной школьной комнате я все заботливо оборудовал и перенес туда свою кладь. Как только закончил, поступила команда: «Школу освободить! Новая рота стоит у деревни, ее необходимо немедленно разместить на постой». Так я со своими пожитками снова должен был вернуться к лошадям. А унтер-офицер переехал в деревенский кабачок.
Нидерштеттен похож на остальные деревни Эйфеля: беден как снаружи, так и изнутри. Дома, как правило, одноэтажные, практически без признаков какого-либо архитектурного стиля, плохо окрашенные. Перед каждым домом одно или два высеченных из камня корыта, колодец и ароматная куча навоза. Хлева и сельскохозяйственные орудия примитивные. Много коров, которых пасут по склонам маленькие дети. Красивая школа с одним лишь классным помещением, рядом небольшая церковь. Однако нет даже магазина мелкой галантереи. Окрестности выглядят плодородными, с тяжелой и вязкой почвой. Везде на улицах растут яблони. Склоны холмов и густые лиственные леса чаруют своей красотой. Совсем непонятно: почему население так бедно живет? Местный диалект платт, на котором здесь говорят, нам, обитателям Рейна, едва понятен. Он кажется похожим на люксембургский диалект. Население — истовые католики, чувствуется, что они очень набожные люди.
Наше пребывание в Нидерштеттене продолжалось недолго. В четверг вечером пришел приказ: «Сегодня вечером в 23 часа батарея выдвигается на огневую позицию». В ночной темноте все снова приходит в движение, марш удается лучше предыдущего. С небольшими остановками мы двигаемся по Эйфелю, переходя через романтическую долину, по которой течет неизвестная мне река. Мы замечаем, что приближаемся к границе. Жители деревень, кажется, уже эвакуированы. Повсюду встречаются только солдаты и представители военизированной организации «Трудовая повинность». У одного большого лесного массива мы сворачиваем направо, в другую долину. А ранним предрассветным утром уже стоим перед деревней Хольстхум, вблизи которой на горе Омберг будет находиться наша полевая позиция. Одолеть гору можно только с помощью трактора, но перед нами стоит батарея, которой это еще предстоит сделать. Так мы стоим и ждем до десяти часов утра, пока солнце не взойдет совсем высоко. Оказывается, что река, которая находится рядом с нами, называется Прюм. Мы успеваем в ней постирать и напоить лошадей.
Хольстхум — совсем небольшая деревня с населением в 250 жителей. Сейчас к ним добавились еще 3000 солдат. Наша огневая позиция находится на опушке леса, у высоты с отметкой 380 метров. С большим трудом, пролив много пота, мы доставили туда наши орудия и разбили палатки. Рядом, примерно в 80 метрах, обнаружили три великолепных источника воды. 80 артиллеристов и унтер-офицеров, а также обер-лейтенант устраиваются в лесу. Мы спим по 11 человек в палатке, завернувшись в шинели, плотно прижавшись друг к другу, как селедки в бочке. Уже в 8 часов вечера темнеет, в палатке зажигают керосиновую лампу, каждый дымит сигаретой, как фабричная труба, пока воздух не становится настолько густым, что хоть топор вешай. Несмотря на все это, в палатке можно хорошо выспаться. Последующие дни заполнены работой. Подвозятся и укладываются боеприпасы, копаются траншеи.
В перерывах между работами — муштра у орудий, упражнения по прицеливанию, чтобы не отвыкнуть. Кроме этого мы строим блиндажи, так как тяжело долго жить в палатке, особенно это становится невыносимо в дождливые дни. К нам прибывают два сапера, под их руководством мы строим блиндажи, дающие возможность укрыться от осколков снарядов.
Первое воскресенье на огневой позиции. В шесть часов утра, взяв с собой канистры, вчетвером мы отправляемся к полевой кухне в Эшвайлер за кофе. Нас встречает чудесный восход солнца. Мне он приносит истинно воскресное настроение. Остальные солдаты подавлены и жалуются не переставая. В 9 часов около 30 солдат, среди них 3 евангелиста и священник, отправляются под командой нашего старого вахмистра в Хольстхум в церковь. На поясах у всех нас коробки с противогазами.
Церковь была переполнена, в основном из-за прибывших солдат. Яркая речь молодого капеллана о Евангелии ученика Христа из Наина: «Не плачьте! У тех, кто любит Бога, все дела обратятся во благо…» Мы много и громко пели.
Церкви в Эйфеле соответствуют своим деревням. Снаружи светлые, украшенные небольшими башенками, но внутри бедные по своему убранству. Я еще ни разу не видел витражей.
На следующей неделе я в первый раз был часовым и охранял бункер. Из небольшого медицинского блиндажа он был переоборудован в спальный бункер, где могли отдыхать 27 человек. Бункер расположен посреди поля и издали едва заметен. У него два входа, а стены толщиной в два с половиной метра. Внутри два помещения, они превращаются в спальни, когда там натягивают плетеные кровати. Этот бункер находится на высоком пустынном плато, где нет ни воды, ни песка. Для его строительства понадобились 1000 мешков цемента и соответствующее количество воды. Он должен быть неуязвим для снарядов. Его невозможно уничтожить, забросав гранатами, так как по углам находятся мощные стойки-опоры. Предусмотрены все меры безопасности, нет только воды и электрического света. Когда снаружи уложат верхний накат деревянных балок, то это будет единый комплекс. На это уйдут целые сутки.
Перерыв в работе может привести к простоям, чего необходимо избегать. Привлечены рабочие «Трудовой повинности», и по молодым людям видно, что им приходится нелегко. Я часто сплю ночами в этом бункере. В подвесном гамаке довольно удобно лежать, вот только воздух здесь затхлый и сырой.
Отсюда хорошо видны вершины горных гряд на территории Люксембурга. Там, в этой маленькой стране, все настолько тихо и мирно, что невольно возникает мысль: «Все равно ведь ничего не изменишь, если какое-либо воинственное государство вторгнется сюда. Сопротивление абсолютно бессмысленно. Но все равно лучше продолжать жить в мире, стараясь все делать для примирения конфликтующих сторон». Один из наших солдат видел, как люксембуржцы шли в церковь через деревянный мост.
В близлежащем доме капитан оборудовал помещение для отдыха, где пожилые и больные, а также и другие артиллеристы иногда могут провести ночь в тепле. В один прекрасный день очередь дошла и до меня. Мы обнаружили там две небольшие комнаты с кроватями и мешками с соломой. Но эти помещения принадлежат строительной организации «Западный вал». У такого рода специалистов всегда преимущество. Две кровати были заняты. Поэтому два самых молодых наших солдата должны вернуться в обоз. А один из самых молодых в батарее — это я. На соломе мне удалось хорошо выспаться. Вообще можно сказать, что по сравнению с кроватью солома лучшее место для ночевки.
Второе воскресенье на позиции. Прямо в лесу богослужение проводил евангелический священник и артиллерист нашей батареи Пак. Сначала нас было трое. Во время проповеди к нам присоединилась небольшая группа солдат, следуя приглашению Пака. Они уселись под деревом и внимательно слушали. Следующая неделя порадовала сюрпризом: меня отправили заканчивать строительство нашей запасной позиции. Для этого унтер-офицер и с ним четыре человека, включая меня, спустились вниз в Хольстхум и нашли там ночлег.
Отсюда мы теперь ежедневно с кирками и лопатами отправляемся на работу. Приятное для работы время, чудесная погода, приемлемый темп, хорошие товарищи. Всему этому только радуешься. Единственным свидетельством войны было появление одиночного вражеского самолета и открытый по нему мощный огонь из орудий противовоздушной обороны.
Один лишь недостаток нашего жилья — это теснота. 12 человек в маленьком домике, где крохотная кухня и одна небольшая комната, зато есть радио. Так мы сидим вечерами в тесноте и согласии: хозяева домика, солдаты, рабочие «Трудовой повинности» и специалисты «Западного вала». Здесь мы слушаем новости, в первую очередь о нашей военной операции в Польше. Рассказываем забавные случаи из солдатской жизни.
В следующее воскресенье ранним утром при чудесном восходе солнца я единственный из нашего домика ходил на богослужение. В лесу мы молились втроем со священником-артиллеристом Паком.
Когда на следующий день мы вернулись с работы, нас поджидал неприятный сюрприз: прибыла новая группа рабочих «Западного вала», они заняли кровати в нашем доме отдыха, и мы должны были его покинуть. К счастью, еще две ночи мы смогли ночевать на соломе. Крысы, мыши и кошки ведут свою извечную игру, но мы спим крепко и их не замечаем. В четверг мы переезжаем в другой дом, где наш капитан оборудовал новое жилище, обзаведясь кроватями из старого хлама. Хозяева — дружелюбные люди. Новые поселенцы приносят им неудобства, но они не подают вида. Освободили для нас свою спальню. Сами хозяева спят на матрацах на полу. Но их и это устраивает. «Мы довольны и этим, если все останется так, как есть, а не будет еще хуже», — говорит хозяин.
Ночами уже довольно холодно, а по утрам земля покрывается инеем и становится белой, как будто выпал снег. Но днем светит солнце и греет целый день. Для нашей работы идеальная погода. Мы только опасаемся приближающейся зимы. Останемся ли мы здесь? Усиливаются слухи, что нас сменят.
Продолжение следует
(Полную версию читайте в журнале «Звезда» №7 2015г.)