Отрывок из повести. Перевод и вступительная заметка Сухбата Афлатуни
Опубликовано в журнале Звезда, номер 8, 2015
Перевод Сухбат Афлатуни
Повесть известного узбекского прозаика Тагая Мурада «Люди, идущие в лунном луче» («Ойдинда юрган одамлар») — по сегодняшним меркам ее можно бы назвать романом — была написана в 1980 году, однако на русский язык, как и почти все остальные повести этого писателя, не переводилась.
Тагай Мурад (1948—2003) — литературный псевдоним Тагаймурада Менгнарова. Учился на факультете журналистики Ташкентского государственного университета. Работал редактором на радио, переводчиком в газете «Физкультурник Узбекистана», в журнале «Наука и жизнь» («Фан ва турмуш»). В 1985—1987 годах учился в Литературном институте. За повесть «Люди, идущие в лунном луче» был удостоен премии имени Айбека. В 1999 году Мураду присуждено звание «Народный писатель Узбекистана».
Ниже публикуется перевод трех первых частей повести — чуть больше ее половины.
I
— Бабка, ухо разуй, слышишь? Вроде голос чей ветром принесло.
Так говорит наш дед, лежа на пригорке, бабке нашей.
Рот деда полуоткрыт. Правое ухо обращено в сторону, откуда дует ветер.
Но слышен только ветер, голоса — не слыхать.
Прикладывает дед наш к уху ладонь. Не дышит. Весь в слух обратился.
Но и так — ничего не слышно. Вздыхает. В лунный свет вглядывается.
— Похоже, с этой стороны… Ну что, старая, как ты там? Старость — не радость? Поди, шестой десяток скоро разменяешь?..
1
Для дома, где девушка есть на выданье, шаги свахи — лучшая музыка!
Пришли свахи вечером, в сумерках.
Жена хозяина дастархан стелит. Хозяин — само радушие:
— Милости просим!
— Мир вашему дому, Мясник, мир вашему дому! — откликаются свахи. — Будет воля Всевышнего, большой-большой пир в этом доме будет!
— Бог велик! Да сбудутся ваши слова!
После плова арбуз режут.
Свахи, по обычаю своему, сидят, о разных разностях разговор ведут. Эсана-Мясника хвалят-благодарят. Наконец до дела добираются:
— На голову вашей младшей сестры птица счастья села — уж вы, Мясник, ей улететь не дайте!
— Не зная дела, рта не открывай, не зная удела, девицу не выдавай, — отвечает Мясник. — Кто таков, этот ваш?..
2
Жил в кишлаке паренек. В плечах широк и сложен ладно. Лицо — как лепешка, улыбнется — ямочки на щеках. Волоокий, бровь тонкая, осанка гордая — гусиная. Застынет на одном месте, руки на груди сплетет или — на пояс. И уставится в одну точку.
Куда смотрит, чего высматривает?
Не знаем, не знаем.
Похоже, и сам он того не знал.
Прежде-то за пареньком такого не замечали. Верно, горе у него тяжкое или задумался так, что забыл, куда шел. Так мы меж собою рядили.
Да и характер… Загордился, кроме себя, никого не видит, говорили мы. Вот еще Искандер Двурогий, рога растопырил — не обойдешь1, добавляли.
Правда, с теми, кто его нрав одобрял, он и «ассалом!» и «алейкум!». Дружбу водил, сердце открывал, не таился.
А кто ему не по сердцу, тем и «ассалом» не скажет!
Видно, паренек нас ни во что не ставит, думали мы.
Видно, кто-то из нас ему по душе, а кто-то — не так уж.
В глубине-то души он к нам тянулся. Любил нас, сочувствовал и сострадал. Все люди должны между собой быть как братья, которые из одной утробы, так говорил.
Но если хоть что одно плохое от нас заметит… Тут уж, как говорится, руки после нас моет и под мышку себе сует. Явится — ни «ассалома», ни «алейкума». Отвернется, словом ни с кем не перемолвится, бровь хмурит, нос морщит. Как отгадаешь, что у него на душе?
Такой нелюдимец!
Вдаль глазом упрется — ресница не дрогнет.
Мы, конечно, тоже туда глянем, куда он уставился. Пусто до самого края земли. Так вот. Ну хоть бы облако какое.
Так он и жил, удивляя нас и поражая.
А спросишь о чем-нибудь, только «да» — «нет», и весь привет.
Дадим ему, бывало, воду. Он на нее вылупится, будто в первый раз увидал. И головой по-своему качает.
Нам, конечно, неприятно. Благодарность хочется услышать.
«Ты скажи что-нибудь человеческое».
«Что сказать?»
«Ну хоть └да воздастся вам добром“ скажи…»
А он сядет, колени обхватит. И вдаль — на вершины Бабатага — задумчиво глядит. И не отрываясь от Бабатага, произнесет:
«Правдивая речь — в сердце, а с языка сорвется — уже ложь».
И еще — из всех певцов только одного признавал. Это, говорит, Юнус Раджаби.2
Когда Юнус Раджаби поет, то, если какие говорильщики и кашляльщики рядом, паренек наш их взглядом прожигает. А уж если зубоскальщики — прямо стрелу в них целит.
Сам, когда Юнус Раджаби поет, голову склонит, в кусок льда превращается: слушает.
Он… он и сам поет!
Пойдет за холм, где трава погуще. Косит-косит, потом вокруг глянет. Никого рядом, совсем один. Из скошенной травы подушку устроит. Руки под голову, глаза — в небо, где облака белоснежные, как хлопковые хирманы3, и стаи воробьиные чирик-чирик… И давай носом песню мычать. Едва-едва губы шевелятся.
Вот от этого паренька и явились свахи!
3
Эсан-Мясник сразу отрезал:
— От кого? От Каплона4? Не бывать этому!
— Мясник, не торопитесь, не горячитесь.
— Хочу — горячусь, хочу — не горячусь! Он же ни «ассалом», ни «алейкум» не знает!
— Мясник, говорят: слушай сердцем, не ушами, гляди умом, а не глазами. Уши-глаза обмануть могут.
— Да он на человека не похож!
Тут уж свахи все свое искусство употребляют. Слово к слову, на Мясникова отца разговор переводят, нахваливают:
— Отец-то, мир его праху, какой хороший человек был…
— Какой храбрый был…
— Какой щедрый был…
— Эсанбай-Мясник немного на отца похож…
— Что ты говоришь, Эсанбай — вылитый отец…
— Да в чем же — вылитый?
— А в том: настоящий мусульманин, со словом не спешит — не торопится…
Так свахи под конец отца незаметно к сыну приплели, так что Эсан-Мясник послушал-послушал, да и смягчился:
— Ничего, — говорит, — сейчас вам не скажу. Совет держать буду. В родне недостатка нет, да и супруга моя, которая с детства о девочке заботится… Приходите еще раз, посоветуемся.
4
Девушка самой младшей в семье была, с пяти лет круглой сиротой росла.
Осталась у брата на руках.
Жена брата целый день бровь хмурит, нос морщит.
Нахмурит бровь — сиротка не дышит. Только глазами хлоп-хлоп, глаза круглые, как яблоки. Со всех ног бежит. За колыбель племянника обеими руками схватится, давай ее качать, старательно, с душой.
«Вот колыбельку покачаю, сноха бровь разгладит, ругать не станет…»
Вот о чем сиротка мечтала!
Голодает, бывало. Палец сосет. А звука не издаст.
Мясничиха дастархан стелет. Сиротку подзывает. Та тихонько к дастархану подойдет. Палец посасывает, на сноху грустно глядит. И на дастархан, палец посасывая, грустно глядит. Наконец палец изо рта вытащит, к дастархану протянет. Сперва пальцем угол стола тронет. Оттуда уже к самому дастархану тихо-тихо переберется. А там и к краю лепешки притронется.
Отломит сиротка кусочек лепешки, на сноху глянет, надкусит, пожует тихонечко.
На словах-то сиротка Мясничиху любила-почитала, а в душе обиду копила.
По правде, ни брат, ни сноха сиротку от своих детишек не отличали. И все же понимала сиротка: есть в этом доме между ней и племянниками разница.
То сиротка — друг искренний, то — замкнется, затоскует.
Тихоня, одним словом.
Жизнь сиротка точно буковки разглядывала, все мелкие поступки и слова замечала. Самые плохие — в сердце складывала.
Чуткая.
Еще зернышком была, а уже взрослыми глазами на мир смотрела. На все внимание обратит. Такое оно дело сиротское.
А ведь сиротка девушкой была, и какой!
Кипарис, одним словом!
Лицо ее белоснежным назвать — против правды погрешить, смуглым назвать — девушку обидеть.
Как спелая пшеница — вот какого цвета!
Сама полной луной сияет, саратанской звездой мерцает5, косы дождем-грозой рассыпает. Косы друг о дружку бьются, словно устремляются к кому-то… Иначе разве струились бы так они, по коленкам шлепая?
А черная родинка в уголке тонких губ? А ямочка на подбородке?
А про ту, которая на правой щеке, мы и говорить не станем!
5
Как сказал Мясник — так и сделал.
Теперь как родня-кумовья, собравшись, решат, так судьба сиротки и устроится.
6
Снова свахи пожаловали.
Два дня с первого их прихода прошло.
А родня-кумовья — одни одно говорили, другие — другое.
Третьи — недовольные ушли.
Каждый свое слово самым важным считал.
Мясник, бывало, усадит каждого, о сестренке речь заводит. Мясничиха в кухню бежит…
7
Сиротка Аймомо6 племянника кислым молоком кормит, на сноху стыдливо поглядывает. На себя посмотрит: с головы расшитый платок ниспадает, на плечи ложится. Платье книзу оттянула, коленки прикрыла.
Племянник ручку выпростал, к матери потянулся.
Сноха сиротку обняла.
Долго-долго на нее глядит, едва-едва заметно усмехается.
На грудь ее руку кладет.
— Ты что-то сказала?
— Что я сказала?
— Не притворяйся, скажи хоть что. Сватать приходили.
— Кого?
— Не меня же! Тебя.
— Ах, что я вам сделала? Оставьте меня.
Хмурится Аймомо. К казанку, где масло скворчит-шипит, отворачивается.
Угли кочергой ворошит.
Ярко огонь разгорается.
Племянник к матери потянулся.
— Нямнямку дай! Нямнямку…
Мать взяла его, грудь дала.
— Переживай — не переживай, это уже для нашей головы забота. Мы же за тебя тоже переживаем. Смотри, как племянник твой завертелся…
— Говорят, замуж выйти — и умереть недолго…
Мясничиха на это только усмехнулась. Дитя от груди отняла, говорит:
— Я тебе умру, ишь какая… Послушай, не сегодня-завтра — все равно тебя выдадим…
Племянник ручонками своими потянулся-потянулся, снова грудь взял.
— Что тут раздумывать, соглашайся. За Каплоном как за каменной стеной будешь.
— Не знаю я этого человека…
— Теперь знаешь. И отказываться не надо. Что зря красоте усыхать?
Аймомо села, за углями следит. У самой лицо, как уголь, пылает.
Мясничиха ребенка Аймомо протягивает.
— Молчание — знак согласия, — говорит.
8
Мясничиха на совет пошла. Аймомо так ничего ей и не сказала.
Свахи вокруг дастархана расселись, лепешками угощаются.
О калыме речь заходит.
— Та-ак…
— Посмотрите, как у других, да и скажите…
— Посмо-отрим…
— Ладно уж, еще никто, выдавая девушку, через это богачом не становился…
— Десять баранов… согласны?
— Бог велик, пусть живут до старости неразлучно!
Мясничиха вместо сироткиной матери прочла фатиху7, благословила.
Лепешку преломили.8
Свахи с подарками ушли.
9
Устроили от имени жениха фатиха-туй.9
На туй — один баран, льняное масло, рис, изюм… ну да и хватит.
Стали молодые женихом и невестой.
Жених-невеста перед родней все потупясь сидят, землю разглядывают. В глаза никому не смотрят, вдвоем с глазу на глаз не остаются.
10
Месяц прошел.
Невесте ткани на тюфяки-одеяла вместе с ватой прислали.
Сполна выкуп за невесту получен.
11
Как-то вечером услыхал жених, что Мясник из дому отлучился.
Отправился с дружками за невестой подглядеть.10
Дружки тихонько в окно пощелкали. Выглянула Мясничиха.
Жениховы приятели ей хором:
— Жених просит дозволения за невестой подглядеть…
Мясничиха пути им не дала:
— Подглядеть пришли — сперва угощение сделайте!
12
Устроили вечером туй.11
Назвали гостей. Девушек — с невестиной стороны, парней — с жениховой. Девушки к невесте пошли, парни — к жениху.
Сколько бараньих голов к жениховым гостям понесли, сколько кувшинов опустело… Песни-напевы в воздухе, как ветерок, веют.
В туйхане — народу видимо-невидимо. Да еще дети — на всю улицу:
— Чашка от невесты пришла, от невесты чашка!
В воротах женщины туда-сюда бегают, на плечах-головах угощенья таскают. От невесты десять чашек несут, перед гостями ставят.
Гости от души наугощались, пустые чашки со столов убрали.
Джура-боши12 перед гостями большой платок стелит.
— Пусть увидит уважаемый жених, кто какой подарок сюда положит!
Гости заготовленные подарки с напутствиями на платок бросают. Кто — штуку атласа, кто — отрез шелка. Платок почти весь наполнился.
Благодарственную молитву прочитали:
— Бог велик, да возвратятся добром все ваши дары!
13
Отправился жених с дружками к невесте.
Некоторые дома остались, на ночлег устраиваются.
14
Невеста в правом крыле дома сидит.
Девочки, кто помладше, у окон вертятся, на невесту глазеют.
На женской половине — не протолкнуться, всё девушки. Кто с любопытством на невесту поглядывает, кто с печалью. Все ей угождают. Одна, на пальцы поплевав, локоны ей вертит, так что они кольцами вьются. Другая на донце перевернутой пиалы усьму надавила, брови невесте подводит. Глаза невесты — как две махровые розы.
15
Тут в сени пять-шесть человек вошло.
Дверь во внутреннюю часть дома слегка приоткрыта, перед ней остановились.
Хайрулла-дамла13 вопрос задает:
— Вы, Аймомо, дочь Абдыбая, согласны ли с волей вашего старшего брата Эсанбая, сына Абдыбая, передающего вас Каплонбаю, сыну Курбанбая?
Тишина.
Невеста сидит, таится.
— Молчи, молчи, — шепчут подружки.
Стали жениховы дружки просовывать через щелку деньги.
Девушки быстро деньги взяли, невеста — все молчит.
Еще денег передали.
— Хватит? — спрашивают. — Пусть теперь скажет!
— Эй, Халбуви, шепни ей там, чтобы «да» сказала!
— Шепну-шепну… Что, прямо сразу «да» хотите?
— Да трудно, что ли?
— Это тебе не хлеб прожевать!
Еще раз Хайрулла-дамла свой вопрос задал.
Опять ответа не слышно.
Дружки жениха — кто замолчал, а кто молчать не пожелал.
— Аймомо, — говорят, — нам что, здесь до утренней зари сидеть?
— Аймомо, не слушай, что подружки говорят, они тебе просто завидуют!
— Эй, Норгуль, если это твои проделки, на тебя тоже никто не посмотрит!
— Уважаемый жених уже терпение теряет!
Девушки в долгу не остаются:
— Ничего, не потеряет он свое терпение!
— Кто сорок раз ждал, еще разочек подождет!
— Не торопитесь, много еще утренних зорь будет!
Наконец третий раз Хайрулла-дамла невесту спросил.
И снова никакого ответа.
Что уж после третьего раза спрашивать…
Направился дамла к выходу:
— Раз невеста не желает — свадьбе не бывать.
Тут из-за белой занавески:
— Да… — слабый голосок.
Все, однако, услыхали.
Зашумели дружки:
— Еще бы помешкала — без жениха бы осталась!
Хохочут.
16
Дружки жениха — кто дома остался, кто за дамлой увязался согласия невесты спрашивать.
Передали невестин ответ брату-Мяснику. Пришел он к дамле, сел, опершись на колени.
Жених пришел. Из уважения к шурину кушаком голову повязал, лицо прикрыл. Сидит, глаза в землю.
На столике — фарфоровая каса с водой, две тандырные лепешки.
Дамла на подушечку книгу кладет, хутбу14 нараспев читает. Хорошо читает, складно:
— Альхамду лиллахил-лази жаъалан. Никоха фасилям байналь халяли вальхаром кама калаллоху: фанкихи ма таба лякум минан-нисан… (Хвала Богу, Творцу всего сущего! Слава Всевышнему, среди дозволенного и недозволенного семейные узы утвердившему. Как сказал Он в Коране: «Берите в жены себе таких женщин, что придутся вам по душе».15 Как сказано Пророком в хадисах, заботиться о семье — долг мусульманина. Кто от семьи лицо отвращает, тот не от меня. Пусть жених и невеста любят друг друга и пользуются общим имуществом по взаимному согласию. Произнеся эти слова, взываем к милосердию Бога.)
Спрашивает дамла у Мясника:
— Вы, Эсанбай, сын Абдыбая, даете ли согласие младшую свою сестру Аймомо, дочь Абдыбая, отдать в законные жены Каплонбаю, сыну Курбанбая?
— Да, даю.
Жениха дамла спрашивает:
— Вы, Каплонбай, сын Курбанбая, согласны взять Аймомо, дочь Абдыбая, в законные жены?
— Согласен.
Дамла делает глоток из касы.
Жених делает глоток из касы.
Дружки жениха свадебной водицы отпили.
Дамла к жениху обращается:
— Шесть месяцев жену одной не оставлять, шесть месяцев руку на жену не поднимать, босой не оставлять, жить честно… Согласны на эти условия?
— Да, — кивает жених.
— «Да» недостаточно! «Согласен» сказать надо.
— Согласен.
— Молодец!
17
Пока читалась хутба, мать жениха на него халат из шелка-бекасама надела. И давай пришивать его к плечам. Чтобы, как говорится, жених-невеста всегда вместе были, расходиться желания не имели.
Пришивает, нить все не кончается.
Это чтобы у жениха-невесты жизнь долгой была, так говорят.
А еще — чтобы обильной была и детишек побольше — на голову жениха зерно сыплют.
18
Направился жених с дружками к балдахину.
На ногах — сапоги на высоком каблуке со скрипом, плечи бекасамовый халат стягивает, пояс шелковым кушаком повязан. На голове — кокандская тюбетейка.
Перед балдахином — толпа девушек. Прошел жених сквозь девичью толпу, перед балдахином встал.
Дружки его, чтобы в таком деле одного не оставлять, сбоку встали.
19
Невеста следом за ним по коврику подошла.
Лицо под белоснежным покрывалом, голова шелковым платком повязана. Безрукавка из бекасама, платье атласное, на ногах сапожки. На лбу — позолоченные подвески. Подвески в лучах невестиных глаз сверкают-переливаются.
В ушах — серьги, и восемь длинных ожерелий-зебигарданов. В зебигарданах бирюза переливается.
В туйхане от сайгачьей травы16 аромат стоит. Трава эта у девушек за ушами17, на груди…
Девушки — невесте, парни — жениху кричат:
— Гляди в оба! Не зевай!
Говорят же, кто — жених или невеста — первый другому на ногу наступит, тот в семье главой будет!
Невеста от жениховых ног глаз не отрывает. Слева заходит. Левой ножкой наступить пытается.
Жених ловко невестину правую ногу к курпаче прижал да и наступил на нее.
Дружки торжествуют — ха-ха, хи-хи.
— Жених наступил, жених — глава! — кричат.
20
Стоят жених-невеста рядом.
Дружки жениха вокруг них кружком. С девушками шутками-намеками перебрасываются.
Сердце — сердце ищет, глаза — глаза. То влюбленно-влюбленно глянут, то кокетливо, насмешливо.
Играют глаза, веселятся.
А сердца` — вздыхают, трепещут.
Какое сердце полюбило, какое — полюбили.
В одно прежняя боль вернулась, в другом новая боль проснулась…
21
Ярко подвески на лбу сверкают. На висюльках серебряные завитки-миндалики, стеклянные бусы кольцами.
На груди — амулеты-треугольнички, нозигарданы18, подвески в три ряда, в четыре ряда бусы коралловые.
На головах шали, платки «лошадиное копытце», «белая шелковица», «кулми», «черная шелковица», серебристые платки, платки из тонкого шелка развеваются.
Тюбетейки теснятся: с узором крестовым, миндальным, четырехлепестковым, бахмалтепинские…
Взял народ радугу с неба и перенес ее на ткань. Имя ей — атлас.
Вон как на наших матерях, сестрах, дочерях атлас переливается!
Атлас достойного цвета заслуживает, цвет — достойного названия. Хан-аталас маргиланский, Вечерний Самарканд, Маргиланский факел, Ферганские дороги, Восьмиударный19, Лейли, Гюли, Ширин, Луноликая, Шотикапак, Арба-шалаш, Царь-баран, Брови-стрелы, Золотой ключ…
В году четыре времени года. У каждого времени свои цвета. Весна — Цветник, лето — Солнце, осень — Милый дружок, зима — Мрамор.
Перенес народ времена года на ткань: Вечная весна, Цветущий сад, Райхон, «Гюль и Навруз»20, Ночная красавица, Капустный лист…
Атлас — летопись народа. В атласе — и беды его, и пиры.
Атлас — напев, древний и нескончаемый напев народный.
22
Собака лает —
старуха помирает.
По волосам проведут —
за руку возьмут.
23
Смотренье в зеркало — еще одна забава.
Женщины жениху-невесте зеркальце подносят.
Те первый раз в зеркальце должны друг друга увидать. Когда невеста смотрит — жених не смотрит, жених смотрит — невеста в зеркальце не глядит.
Женщины головы невесты-жениха по очереди берут, лицо в зеркальце направляют.
Друг с другом говорить не дают!
Жених — с братом невесты, невеста — с братом жениха шепотом говорят:
— Родителям, которые нас вырастили-подняли, — тысяча поклонов!
— Старшим братьям-сестрам — и того больше.
— Чтобы верными друг другу были до самой смерти.
— Чтобы и после нашей смерти…
— Наши дети…
— Чтобы держались друг за друга!
24
Опустился полог.
Жених-невеста — под пологом.
Две старухи — снаружи. Пряжу прядут-прядут, молодые годы вспоминают, о том, как сами невестами были. Сидят, глаз не смыкают. Новобрачных стерегут.
Подходят к пологу, где жених и невеста.
Невеста то на полог глянет, то на жениха. Поглядит и — жениху:
— Не сердитесь так, перед бабушками стыдно.
Жених на невесту с упреком глядит. Поглядит и говорит:
— Что так трудно было сразу «да» сказать? Друзья уже, как солома, пожелтели!
У невесты на губах усмешка заиграла:
— Если сразу «да» — то «не терпелось невесте» скажут.
— А я бы, честно, сразу «да». Не сидел бы как истукан.
— Женихам это не обязательно, это для невест — обычай. На самом-то деле еще когда первый раз спросили, мы уже «да» подумали…
Тут старухи забеспокоились, что под пологом как-то слишком тихо. Одна стала тихонько край полога поднимать. Другая туда локотком-локотком. Заглянули под полог, обстановку изучают.
— Э-э! — говорят. — Что так долго собираетесь? Нас стесняетесь, что ли? Нас зачем стесняться — мы тоже невестами бывали…
Закрыли полог.
Тут под пологом засмеялись-захохотали…
Старухи тоже захихикали, рот ладонью прикрыли, друг дружку в бок толкают, друг дружку щипают, хохочут:
— Ну, слава Богу, слава Богу…
Светать начало.
Жених полог покинул.
25
Стемнело.
Человек человека не узнает.
Жених с друзьями к невесте отправился.
Стали кружком вокруг полога.
Дружки поели плова на льняном масле, ушли.
Жених один остался.
Тут и невеста вошла.
Поправила занавеси на окнах. В такче21 свечу затеплила. Свет погасила. Вошла со свечой под полог.
Вошел жених туда на свет свечи. Голову на подушку-валик опустил. На свечу глядит.
Невеста платок к груди прижала. На плечи накинула, закуталась. На горящую свечу беспокойно смотрит.
26
Серые горы, серые холмы. Арчи — зеленые. Холмы — как горбы. Или как каменные сковороды. Орешины — большие-большие.
На плечах девушки кувшин, к роднику идет. Ставит кувшин на землю. Лицо родниковой водой моет.
Видит сквозь капли всадника.
Прячет лицо в платок, стыдно.
— Не прячь глаза, Аймомо.
— Уходите, люди увидят…
— Пришел родниковой воды попить.
Спрыгнул паренек с коня. Одной рукой поводья держит.
В пригоршни родниковую воду набирает, пьет — не напьется. Набрал воды в ладонь — девушку обрызгал.
Конь испугался, он ему: «Тис!»22
Девушка лицо вытерла.
— Напились? Теперь уходите!
— Пришел на твои глаза разок посмотреть.
— Если такая охота — других глаз много, на них смотрите.
— Нет, у каждого только одни глаза, в которые он глядит. Твои глаза — мои. Скажешь «не приходи» — ладно, не приду.
— В глаза глядеть — не надо, а родниковой воды пить — приходите…
27
Свои желания жених-невеста друг другу не говорят, таятся. Захотелось им наконец узнать, что у другого на душе.
— Скажи, — говорит жених.
— Сами скажите, — говорит невеста.
— Ты скажи.
— Нет, вы сперва скажите.
— Что сказать?
— Что мы вечерами делать будем, как пшеницу с поля собирать будем, скажите.
— Лучше ты скажи, как с поля вернемся, как под урючиной остановимся, как урюка соберу, тебе принесу.
— Лучше вы сами скажите, как рукой ветку урючины держать будете, а глазами — на меня…
— Нет, ты скажи, как твой платок ветром унесет, а я его поймаю, тебе принесу.
— Лучше вы скажите, как мою руку, когда я к платку потянусь, вы в свою возьмете, «не плачь!» скажете и не отпустите…
Тишина, как нагретый камень, — тишина.
Видится жениху-невесте: падают — тап-тап — плоды с урючин. Кружат — пир-пир — летучие мыши…
Слышится жениху-невесте: саранча — чир-чир — потрескивает, да сыч ворчит.
— Нет, ты скажи, как, стыд потеряв, снохе пожалуешься, что я тебя за руку схватил!
— Лучше вы скажите, как я ей скажу, что неправда это, и быстро уйду.
— Честно не расскажешь?
— Честно.
— А если я с глазу на глаз скажу снохе, как на глаза твои глядел?
— И тогда не скажу.
Доволен жених. Замолчал, потолок разглядывает.
А невесту молчание это чем-то встревожило. Мысли все — в одну сторону.
— О чем вы думаете? — говорит.
— О наших вечерах.
— А не о Зубайде ли?
Задела невеста жениха за живое. Все его мечты разом пропали-погасли.
— Зачем ты об этом? — говорит. — Да, смотрел на нее, правда. Сказать, одно время на многих глядел. На кого ни погляжу, все тебя вижу. И на Зубайду глядел, правда. Нет, она — не ты. И на Балхин глядел. Тоже не ты. Еще на одну глядел. Она и оказалась тобой…
— Это правда?
— Правда.
Растаяла невеста. Утешилась, расцвела.
— Тогда… я вам… во всем подмогой буду!
28
Коротка для новобрачных ночь, вот и рассвет.
Невеста объятья жениха разомкнула. Жених руки к ней потянул — отстранила их, поднялась.
— Довольно, — говорит. — На заре дел невпроворот.
В сенях друг на друга воду полили, от грехов омылись.
Жених руки отряхивает, к двери идет. За ручку взялся да и застыл. Через плечо на полог глядит.
Скрутила невеста конец платка, играет с ним. На пальцы свои смотрит.
— Теперь не заходите, нехорошо, — говорит.
Сердце жениха, как заря, просветлело. Вышел — на вопрос, когда вернетесь, ответить не смог.
Идет по улице.
Весь мир жениху белым-белым кажется.
Дорога под ногами белая-белая, как простыня. Дома, стены, деревья. Всё белое-белое. И стаи птиц, как простыня, белые-белые. И вода, что по обочине течет, тоже белая-белая. И журчанье у нее белое-белое — как простыня.
Рассвело.
Погасли звезды, только одинокая Зухра23 осталась.
Распахнул жених объятья — зарю к сердцу прижал.
И небо огромное рассветное, и горы под снегом, и россыпи холмов, и стройные тополя — все в объятьях жениха уместилось.
Открыл жених ладони. В воздухе растрепанные волосы зари — ветры рассветные — пригладил.
Жених зарю целует…
Через арык перепрыгнул, ствол тутового дерева обнял. Ветви его, как волосы, приласкал-пригладил.
Обратно через арык перепрыгнул.
Навстречу человек идет.
Жених на этого первого представителя рода человеческого, который ему встретился, глядит.
А это Исмат-охотник, которого никто, даже его собаки не любили.
Только жениху в эту минуту и Исмат-охотник неплохим вообще-то человеком показался.
Нет в мире плохих людей, в каждом что-то хорошее имеется.
Первый раз в жизни жених с Исматом-охотником поздоровался.
А Исмат-охотник и не рассчитывал на «салом»; пройдя, остановился. Удивился, но ответил на приветствие. Долго-долго вслед жениху смотрел.
— Арбуз тебе на голову упал, что ли? — прогнусавил.
А жениху женщина навстречу идет.
Остановился жених. Не знает, сделать шаг — не сделать. Лицо запылало.
Приближается женщина…
С каким лицом теперь в глаза женщинам смотреть? Какими глазами теперь в лицо женщинам смотреть?
Свернул жених с пути женщины в сторону.
29
Настал День жертвоприношения — Курбан-Хаит.
Богобоязненные люди жертвенное угощение готовят. Жертвенное животное режут, кровь пускают. Кто победнее — у мясника мясо берет.
Богобоязненные люди нарядные одежды надевают. Из сундуков неношеные вещи достают, наряжаются. Нет в сундуках запасов — просто поопрятнее оденутся.
Богобоязненные люди украшаются. В лицо ароматные масла втирают, брови усьмой подводят, ресницы басмой чернят, ногти хной красят. На грудь украшения вешают.
Ходят богобоязненные люди друг к другу в гости, с Хаитом поздравляют:
— Чтоб Хаит вам поклонился!
Жених к невесте пошел с Хаитом поздравлять, невеста — к жениху.
От Каплона-жениха пришел один платок французский, пара сапог и много разных сладостей-вкусностей.
От Аймомо-невесты прибыла рубашка, покрывало, полотенце и платочек носовой. Все это невеста своими руками шила.
На платочке на синем поле — розы алые-преалые, как угли в печке. Словно не розы, а сердце свое невеста жениху посылает — подарок с намеком.
Жених платочек к лицу поднес, помял-помял — аромат вдохнул.
От платочка… от платочка аромат невесты идет!
Жених платочком глаза протер — платочек поцеловал, лоб протер — поцеловал, губы протер — опять поцеловал.
Нацеловался, вчетверо сложил, за пазуху сунул.
30
На Хаит вокруг речки гулянье. На гулянье нишалду24 продают, горох нухат, халву, фисташки.
Детвора в глиняные свистульки дует, в дуделки разные.
Девушки толпою около большого тутовника собрались.
Предводительница девушек самому тощему мальчишке моток веревки протягивает.
Тот разулся, пояс веревкой обмотал, по огромному стволу карабкается.
— На какую ветку привязать? — спрашивает.
— Вон на ту, горбатую, — отвечает снизу предводительница.
Мальчонка к той ветке полез. Привязал к ней веревку, концы вниз на землю бросил. От ветки до земли — саженей25 двадцать.
Спустился на землю по веревке. На земле концы на ладонь намотал, девушкам протянул.
Предводительница девушек возьми да и кулаком в мальчонку ткни:
— Вот тебе за то, что мое сердечко колотиться заставил!
Тот на землю свалился, захихикал:
— Ой, не бейте, а то брату моему Нурали-ака26 скажу.
— Какому такому Нурали?
— Такому, который вас под дикой урючиной обнимал-целовал!
— Ой, замолчи — а то пожалеешь!
Девушки — гур-р-р — хохочут!
Связала предводительница концы веревки — получились качели.
Одна девушка на них запрыгнула. Предводительница ее схватила, вперед с ней пошла, назад пошла, потом с силой оттолкнула. Та, на качелях, дальше сама раскачивается, присядет, привстанет. Все быстрее и быстрее раскачивается!
Со всех окрестных крыш народ, халвой лакомящийся, на качели поглядывает.
Наступил черед Аймомо покачаться.
Оглядела себя. Платочек «лошадиное копыто» на шее завязала.
Качели оттолкнула — отскочила, оттолкнула — отскочила. Чтобы раскачались.
Взлетают качели, Аймомо уцепилась и вспрыгнула на них. Полетели качели вправо. В воздухе зависли — и вниз понеслись.
Аймомо ровненько стоит. От одного ее легкого веса качели вниз несутся. Потом в левую сторону — вверх.
То влево, то вправо летят — все выше, выше.
Народ за свои тюбетейки-платки схватился, на качели вылупился. С кого тюбетейка свалилась, с кого платок слетел.
А у Каплона — сердце замерло.
— Вой, святые старцы! — шепчет.
Халва, какая во рту была, там и осталась, а какая в горле — в горле застряла.
Замедлились качели.
Спрыгнула Аймомо на землю. Несколько нетвердых шагов сделала. Одна девушка ее обняла, помогла.
Тут только Каплон вздохнуть смог. Халву, которая во рту застряла, прожевал, которая в горле — проглотил.
31
Вечер Каплон в доме невесты проводил.
О качелях, конечно, не умолчал.
— Сердце у тебя какое! — говорит. — Ты прямо как ероплан летала! На тебя смотрел, у самого голова закружилась!
— Вот так оттолкнусь через месяц-другой да и полечу…
— Ты о чем это?
Невеста вместо ответа руку жениха сжала, пальцы его перебирает.
Жених тут только смекнул, о чем речь.
— Да-а-а… — улыбнулся.
Прижал лицо невесты к сердцу, волосы разглаживает, ласкает.
— Как назовем? — спрашивает.
— Барчиной.
— Постой…
— Дочка — хорошо же! Мне помощница будет.
— Нет, пусть сын. Я уже и имя ему придумал — Хушвакт!27
— А что потом?
— Потом Хушвакта вырастим, женим, обустроиться поможем, пойдут внуки-правнуки. Я дедом буду, ты — бабкой.
Развеселилась невеста:
— Тогда этого человека я буду называть дедом.
— А я тебя — бабкой.
— Дедка!
— Бабка!
И стали жених-невеста Хушвакта ради до самого рассвета охать-вздыхать…
32
Весь тандыр лепешками заполнен.
Нагрузили на лошадей невестины сундуки, поклажу всякую.
Над туйхоной луна восходит.
У супы28 савраска привязана. Справа от нее еще одна савраска стоит, обуздана.
Сноха невестку за ноги поддерживает. Невеста на лошадь садится.
По обычаю с невестой на лошадь безгрешного мальчика сажают.
За честь на лошади с невестой ехать среди ребят спор. Пять-шесть мальчуганов из родни-соседей: «Я с тетей сидеть буду!..» — «Нет, я — безгрешный, я с ней сидеть буду!..» — спорят.
Невеста с собой мальчика-первенца из родни посадила. Остальные — в слезы.
Родня-соседи во двор заходят, невесту напутствуют и благословляют.
Невеста поехала, справа савраску на поводу ведет.
Кто сосед справа — тому и слава.
Лошадь через порог переступила. Всё — выдана невеста!
Начала невеста, как положено, слезы лить:
— Уввв-уввв-уввв…
Дом оплакивает — гнездо родное, что покидает его, от родных-близких удаляется, так можно сказать.
Племянники жалобно глядят, слезы рекой льют — по обычаю, так можно сказать.
Или плачут, чтобы не сказали, что брат со снохой от нее избавляются, на произвол судьбы бросают?
И так можно сказать.
Или уходящие в дом жениха радость и веселье оплакивают?
Так уж наверняка можно сказать!
Невеста племянника за пояс обеими руками обхватила-обняла, еле слышно плачет:
— Уввв-уввв-уввв…
Савраска звонко ступает: тик-тик, тик…
Во дворах собаки залаяли.
Слева, с усадьбы, аромат дыни «ловия»29 донесся. Гости-соседи в ту сторону повернулись, вдыхают, наслаждаются.
33
На мосту тени густые, темные. Два паренька с палкой стоят.
Пока не заберешь палку — по мосту не проедешь.
Пареньки у тех, кто с невестой, требуют:
— Жених… дайте!
Те, кто с невестой, молчание хранят.
Пареньки на своем стоят:
— Тогда пути не будет!
Тот, кто лошадь вел, из-за пазухи платки достал, невестой сшитые. Каждому из пареньков дал.
Взяли палку, путь невесте открыт.
34
Прибыли наконец в дом жениха.
Детвора навстречу высыпала.
— Ура! Невеста приехала! — вопят.
Перед воротами костер развели.
Невеста вокруг костра трижды объехала.
Вся женская родня со стороны жениха ради чистоты помыслов себе на лица муку насыпала. У кого платок лицо скрывает, у тех не видно, у кого не скрывает — лица от муки белые-белые.
Лошадь перед черной юртой30 остановилась.
Жених невесту с лошади слезть просит. Объятья распахнул, ждет.
Невеста жениховы руки отвела, сама спрыгнуть хочет.
Все равно в объятья жениха угодила.
Родственницы с подругами невесту сразу кольцом окружили. Кайвони-момо31 невесту за край платка взяла, внутрь дома заводит. Голову невесты вниз наклоняет:
— Вот этому порогу оди-и-ин поклон!
Невеста послушно порогу поклонилась.
— Деду нашему Адаму, сотворившему нас, один поклон!
— Бабушке нашей Хаве, породившей нас, один поклон!
— Ниже голову нагибай, это великие люди были!
— Ну-ка, поди сюда!
Невеста под полог встала, выпрямилась вся.
Тесьмой от полога восемнадцать разных невестиных нарядов и рукоделий увязаны. По стенам мешочки для зеркал, для чая развешены, зардевары и сюзане.32
На сюзане «Добро пожаловать!» вышито. На одном сюзане — роза, на другом — красное яблоко.
Еще на одном — голубь, летящий с алым цветком в клюве. Под голубем — буква «А» вышита, а в том месте, куда голубь стремится, — «К». «А» — Аймомо, «К» — Каплон.
Всё — невестина работа.
35
Кайвони-момо невесту на поклон к собравшимся выводит.33
Возит воду поутру,
Распевает под домбру,
Учит сыновей добру —
Свекру низкий поклон!
Как небесная звезда,
Бровь, как выдры мех, густа,
Сердцем, как луна, чиста —
И свекрови поклон!
Крышечка для казана,
Душечка для всех она,
Точно яблочко, нежна —
Гюльсун-опа34 поклон!
Прочтет Кайвони-момо стих — невеста поклонится.
На платке цветной узор,
Обращен на небо взор,
Волос — на прямой пробор —
Тетушке Санам поклон!
В саду юный виноград,
Жениху он друг и брат,
Он на Нургюлой женат —
Бахраму-ака поклон!
— Бабушка Кайвони, сосед Сувон-каланча «сейчас уйду» говорит, обижается.
— Ну, тогда слушайте:
Желоб мельничный — длиной,
А халат — как сад весной —
Каланче-ака поклон!
Нарбай-чабан со своего места вскочил:
— Бабушка, а мне что невеста не поклонилась?
— И вам поклонится. Слушайте:
Как солома для мешка,
Как птенец из гнездышка —
Чабану-ака поклон!
Все — в хохот!
— Ай да бабушка! Зря я обижался-а!
Невеста пришла хорошо — свадьба прошла хорошо.
36
Невестам рано на заре вставать положено.
Невеста в сопровождении женщин35 дверь открыла, туйнук36 открыла.
В знак того, что этому дому преданной будет, в собачью миску навалила еды.
Чашки-плошки по порядку осмотрела.
В горящий очаг масла покапала, на счастье.
Чтобы, как ей подсказывают, потомство пошло — на руки младенца приняла.
Каждый плов поел.
Невеста к плову и не притронулась.
Хватит уже невесте плов не есть.
Чтобы невеста пловом угостилась, дядя жениха окружению невесты два отреза «восьмиударного» атласа передал. Тетя жениха — отрез кокандского шелка.
— Не слишком торопитесь с подарками! — одна из тетушек говорит.
По правде сказать, невестино окружение одаривать надо в день келин-чакирик.37
Невеста снова плов не ест, тут уже свекровь говорит:
— Этот дом и все, что в нем есть, твое!
— Да будет так! — откликнулись все.
Только тогда невеста к плову руку протянула.
Настало время невесте лицо открыть.38
Открыть лицо невесте кто-то из безгрешных детей должен.
Подозвали женщины женихова младшего братишку, четырех-пяти лет. Тот мигом прибежал. Схватил за невестино покрывало, на себя потянул.
Открылось лицо невесты!
37
Участники тоя ушли, туйхана осталась.
Жених с невестой остались.
Выделили свекор со свекровью молодым угол во дворе, дом строить.
Перевод и вступительная заметка Сухбата Афлатуни
(Полная версия в журнале «Звезда» №8 2015)
[1] По преданию, у великого шаха Искандера (Александра Македонского) росли рога. Здесь и далее примечания переводчика.
[2] Юнус Раджаби (1897—1976) — певец и исполнитель на народных инструментах, собиратель и исследователь узбекского музыкального фольклора.
[3] Хирман — место, где складывают убранный с поля урожай.
[4] Каплон — имя, означающее «барс».
[5] Саратан — четвертый месяц мусульманского календаря, с 22 июня по 21 июля.
[6] Аймомо — дословно: «лунная бабушка» (значение имени, обыгрывающееся в повести).
[7] Фатиха — название первой суры Корана.
[8] Обряд нон-синдириш («разламывание лепешки») означал окончательное согласие родителей невесты и жениха породниться. Части лепешки отдаются семьям жениха и невесты.
[9] Фатиха-туй — помолвка, праздник, с которого начинался цикл свадебных обрядов.
[10] Обычай кайлик (или каллик), по которому жениху и невесте иногда дозволялось увидеть друг друга до свадьбы.
[11] Туй (или той) — праздник по случаю свадьбы или обрезания.
[12] Джура-боши (дословно: «главный из друзей») — распорядитель туя со стороны жениха.
[13] Дамла (домулла) — учитель, мулла.
[14] Хутба — молитва, читаемая при заключении брака.
[15] Сура 4, «Ан-Ниса’» («Женщины»). Перевод Б. Я. Шидфар.
[16] Сайгачья трава (кийик т) — зизифора пахучая.
[17] Речь идет о распространенном в прошлом обычае затыкать ароматное растение или цветок за ухо — для приятного запаха.
[18] Нозигардан (дословно «изящество шеи») — нагрудное украшение типа ожерелья.
[19] Кустарная шелковая ткань, при изготовлении которой челнок проходит через основу с помощью восьми ударов педали.
[20] Название известной поэмы Лютфи; второе значение — «цветок Навруза».
[21] Такча — ниша, заменяющая полку.
[22] Тис — возглас, которым заставляют лошадь попятиться назад.
[23] Зухра — планета Венера.
[24] Нишалда — тщательно взбитая смесь сахарного сиропа с яичным белком.
[25] Имеется в виду маховая сажень (кувоч) — расстояние между средними пальцами вытянутых в стороны рук.
[26] Ака (уважительно) — старший брат.
[27] Хушвакт — имя, означающее «веселый, радостный».
[28] Супа — глиняное возвышение во дворе для сидения или лежания.
[29] Ловияковун (дословно: «фасолевая дыня») — редкий ароматный сорт дыни.
[30] Юрта для новобрачных.
[31] Кайвони-момо (Кайвон — планета Сатурн, символ старости; момо — «бабка, бабушка») — пожилая женщина, руководящая приемом гостей на свадьбах и поминках.
[32] Зардевар — златошвейное покрывало, завешивающее стены комнаты, проемы, ниши; сюзане — род гобелена из гладкой материи с вышивкой.
[33] Обряд келинсалом (дословно: «невестино приветствие») — представление невесты родственникам жениха; одна из старших женщин (не из родни) произносит от лица невесты краткое стихотворное приветствие каждому из родственников, в конце которого невеста кланяется ему (или ей).
[34] Опа (уважительно) — старшая сестра.
[35] Своего рода «окружение» невесты, состоящее из немолодых, уважаемых женщин, у которых есть сыновья. Все дальнейшие действия, описанные в этой главке, невеста делает по подсказке этих женщин.
[36] Туйнук — отверстие в крыше традиционного жилья или юрты, служащее для вытяжки дыма и освещения.
[37] День, когда молодуха впервые выходит из дома жениха, чтобы навестить свою родню.
[38] Обряд юз очар («открытие лица») происходит на второй или третий день после свадьбы; до этого лицо невесты закрыто полупрозрачным покрывалом.