Опубликовано в журнале Звезда, номер 4, 2015
Всеволод Непогодин. Девять дней в мае
Нева, 2014, № 10.
Длинный список Национального бестселлера отличается от других тем, что номинанты располагаются рядом с именами номинаторов. Любопытно, что существует возможность номинировать самого себя, что и сделал журналист Всеволод Непогодин. Однако его роман «Девять дней в мае» выдвинул на соискание премии не он один, что, естественно, в еще большей степени привлекает внимание к произведению. Если в романе увидели что-то интересное и важное не только сам автор и редакция журнала «Нева», значит, это интересное и важное в нем есть.
Оказалось, что роман — представитель весьма распространившегося в последнее время «украинского текста». Всеволод Непогодин летом прошлого года в своем интервью телекомпании «Вести-Ярославль» обещал написать роман о событиях 2 мая 2014 года в Одессе и обещание свое выполнил. Безусловно, поджог Дома профсоюзов сторонниками Майдана — большая трагедия, что подчеркивает Непогодин, объясняя, почему эссе в данном случае будет недостаточно: «Нужно восстановить в памяти картину событий: важна каждая деталь, каждая эмоция…» Но коль скоро журналист назвал свое произведение романом, то и рассматривать его справедливо как художественное произведение, абстрагируясь от политики. Однако в таком случае мы оказываемся в тупике. Потому что ничего похожего на роман в классическом понимании мы не найдем. Воображаемая история с главным героем, развернутая в широкую и цельную картину, развитие сюжета с кульминацией, внешние события и внутренние изменения героев… А перед нами лишь линейная фиксация событий, происходящих с героем, а точнее с автором, потому что в данном случае эти величины равны. Событий абсолютно всех, вплоть до поедания вареников и словесных перепалок с матерью (хорошо, допустим, последние нужны для создания образа героя). Вы можете возразить: а как же Пруст с Джойсом, где же у них развитие сюжета? Но позвольте, в их романах создается цельный художественный мир, соответствующий авторскому замыслу. Непогодин же запечатлевает все происходящее вокруг него с прилежностью видеопленки или, раз уж перед нами вербальный продукт, диктофона. Помните сериал «Школа» Гай Германики? Съемка ручной камерой по принципу «куда иду, то и снимаю». Или иначе «что вижу, то и пою». А поет Непогодин преимущественно на родном ему языке — на языке «публицистики»:
«Либеральные трепачи устроили виртуальную пляску на костях мучеников, сгоревших в Доме профсоюзов. Они радовались, как будто были уничтожены серийные убийцы, маньяки-педофилы или живодеры, насилующие собак. Либеральное шапито давно уже держалось только на круговой поруке, вранье и лицемерии».
Видимо, исключительно для того, чтобы добавить нотку «романности», автор рассказывает нам и о своих отношениях с возлюбленной. А может быть, лишь для того, чтобы этой даме сердца роман посвятить. Конечно, описать высокие чувства публицистическим слогом трудновато, на помощь приходит «художественный». Но в тексте Непогодина он выглядит странно и неуместно. Инородные лирические отступления могли бы стать результатом рефлексии главного героя, но это понятие, похоже, ему чуждо. Герой может вспоминать, думать о своих будущих действиях, но причинно-следственные связи не выстраиваются никогда. Увидев, как украинские наци таскают за волосы женщину, которая посмела ответить им по-русски, наш герой не предпринимает никаких действий. Положим, его могло смутить, что молодчиков трое, а он один, но у него не возникло и мысли о возможности вмешаться. Никаких терзаний, только голые факты. Просто-напросто: «Небеседин завернул в Красный переулок…» Получается, героя нет, ведь герой — хороший он или плохой, — но у него должны быть мысли и чувства. И это самое главное в романе, даже важнее сюжета, которого может и не быть, в чем мы уже убедились на примере модернистского романа. Остальные персонажи тоже взяты из реальной жизни, и не составляет труда их вычислить: Платон Беседин = Антон Соседин (таким образом якобы обозначился антагонист героя Небеседина; этот антагонист не участвует в действии романа, но его постоянно вспоминают), Ирина Ах Астахова = Арина Ох Астафьева и т. д. Возможно, пройдут десятилетия, и роман Непогодина станет добротным материалом для составителя комментариев. Но если мы уже настроились на документальность, то, может быть, и не стоило упражняться в перекраивании имен? Прием стар.
Что же имеем на выходе? Человек пережил ужасные события, которые к тому же не освещались правдиво, — ему нужно об этом поведать миру. И мир действительно должен узнать все из уст очевидцев. Но при чем тут роман? И романная все-таки премия? Это так и осталось для меня загадкой. Приходится с грустью предположить, что документальная журналистика пошла войной на старый добрый роман и, возможно, уже готова одержать над ним победу.