* * *

В доме на склоне холма и на склоне

лет я хотел бы в прощальном поклоне

граду и миру промолвить «прости»,

если не свет, то покой обрести.

Город и мир не заметят поклона —

как не окинуть всего небосклона

взглядом, но только лишь малую часть,

так и с собой до конца не совпасть

здесь, на земле, где лишь три измеренья.

В мире ином, за пределами зренья,

я целокупен, а здесь, на земле,

можешь направо, а можешь нале-

во, но не можешь объять все четыре

стороны света. В заоблачном мире

нет ни пространства, ни времени: там

я — сотворенный из праха Адам.

 

 

 

* * *

В Боге скрыта последняя тайна,

а для Бога она — в человеке.

Жизнь то «вира!» кричит, то «майна!».

Как таджики или узбеки,

наши души на вечной стройке.

Я не знаю в целом Проекта,

но кладу — ряд за рядом — строки.

Надо мною незримый Некто —

Архитектор. Наставив циркуль,

очертил Он строенье мира —

это общая наша церковь,

души трудятся: «майна-вира».

 

 

 

* * *

В пограничном пространстве меж явью и навью

я застрял. И куда я шаги ни направлю —

и средь мира людей, и средь мира теней

я чужак. А душа моя — кто же о ней

хоть словечко замолвит? Не там и не здесь я.

На границе миров я держу равновесье,

но границы, по сути, и нет никакой,

и тот мир, приглядись, не за Летой-рекой.

Поросло все, казалось, травою забвенья,

но чуть-чуть, хоть на гран, измени угол зренья

и наполни стакан поминальным вином —

ты увидишь, что предки сидят за столом.

 

 

 

* * *

В свете фонарном белые мухи.

Мчатся над городом бесы ли, духи.

Не разглядеть невидимку-луну.

Если я жизни в глаза загляну,

что я увижу? Грядущее — в прошлом:

небо, набухшее снежною прошвой,

и человек — он не видит ни зги

из-за пурги.

Кони храпят ли, авто ли гудят ли,

ты разберешь в этой буре навряд ли —

все перепуталось в зимнем плену.

Если я правде в глаза загляну,

что я увижу? Былое — в грядущем:

небо, кофейной подобное гуще,

и человек — он гадает на ней,

сколько же дней

выпадет — мало их будет ли, много?

Гладкой, ухабистой ляжет дорога?

Встали, буксуем — ни тпру и ни ну.

Если я смерти в глаза загляну,

что я увижу? Не видно ни зги мне.

В заупокойном заходится гимне

ветер, не жить мне под этой луной —

есть мир иной.

 

 

 

* * *

Летний дождь в шесть часов пополудни

смоет серые, тусклые будни

с моей жизни — и, может быть, в ней

череда обесточенных дней

заискрится. Когда тебе сорок,

каждый миг этой жизни так дорог,

что трясешься, как скаред, над ним —

вот еще стало меньше одним

летним днем. Дождь долдонит по жести,

и душа, как всегда, не на месте,

а что толку? Казнись не казнись,

вот такая она, твоя жизнь.

Нет в запасе другой. Будь счастливым.

Помнишь, как ты мальчишкой сопливым

рад был каждому новому дню

и девчонке кричал: «Догоню!».

Ты догнал, только где та девчонка?

Но еще не окончена гонка.

Не сведен этой жизни баланс.

И наш опыт не просто балласт.

Потому что не в жизни, а в смерти

мы бессмертны, обычные смерды,

хлебопашцы в ярме трудодней, —

наши души готовим мы к ней.